Рубцов Василий

Отпраздновали шестидесятилетие, а заодно и уход на пенсию. Проснулась Екатерина на следующий день, совершенно одна в трёхкомнатной квартире. И столько мыслей в голову ворвалось, ведь начинается новый период в её жизни: «Осталась одна, дочь Полина неплохо живёт, зять хороший, внуки большие, старшему – пятнадцать, младшему – двенадцать. Приходят, конечно, к бабушке в гости, но редко, всё ещё считают, что у бабушки денег нет. К деду чаще ходят, у того деньги водятся. Генка – муж мой ненаглядный, десять лет, как ушёл. Он ведь один работал, как всё время возмущался. Этого у него не отнимешь, он и тогда восемьдесят тысяч в месяц зарабатывал, а сейчас, поди, больше ста, а у меня тогда двадцать выходило. Всё время заострял на этом внимание. А когда дочь взрослой стала, ушёл. Ушёл без всякого скандала, машину себе взял, квартиру мне оставил. Без его денег вначале трудно было, а потом…». Она улыбнулась, глянув на свой ноутбук, и пошла в ванную комнату, затем на кухню, готовить кофе. Делала всё н

В салоне дорогого черного кроссовера царила гнетущая тишина, нарушаемая лишь тихим гудением климат-контроля. Галина Петровна сидела на заднем сиденье, судорожно сжимая ручки своей старенькой кожаной сумки. Костяшки пальцев побелели. Она смотрела в окно, где сгущались ранние зимние сумерки, и пыталась унять дрожь, которая была вызвана вовсе не холодом — в машине было тепло, даже душно от сладкого, тяжелого парфюма невестки. — Мам, ну ты чего молчишь всю дорогу? — голос Игоря звучал наигранно бодро, но Галина Петровна, знавшая своего сына как никто другой, уловила в нем вибрирующие нотки вины и страха. Он то и дело поправлял зеркало заднего вида, но избегал встречаться с ней взглядом. — А о чем говорить, сынок? — тихо спросила она. — Всё уже сказано. Марина, сидевшая на переднем сиденье, демонстративно вздохнула и начала нервно постукивать длинным наманикюренным ногтем по экрану смартфона. — Игорь, ну объясни ты ей еще раз. Галина Петровна, вы поймите, мы же о вас заботимся. Врачи что ск