Андрей Горобец

Его имя сегодня редко мелькает в новостях. Ни громких юбилеев, ни интервью, ни красных дорожек. Владимир Заманский просто живёт — в доме у храма, в старом Муроме, где даже время кажется тише. Иногда соседские дети, не зная, кто он, здороваются через забор. И он отвечает — спокойно, чуть улыбаясь, как человек, которому больше нечего доказывать. Когда-то вся страна знала его лицо, но теперь в этом нет нужды. Слава, которая ослепляла других, для него всегда была не прожектором, а инструментом. Средством говорить правду, а не украшать её. Если бы его жизнь экранизировали, сценаристы не поверили бы в правдоподобие. Слишком много всего: фронт, ранения, тюрьма, кино, любовь, вера. И всё — без прикрас. Никакой кинематографической глянцевости, только живое человеческое выживание. В его биографии нет романтики, зато есть честность, которой в наше время катастрофически не хватает. Он рос в Кременчуге — городке, где война звучала не по радио, а во дворе. Когда немецкие бомбы разорвали дом, в котор