Алексей Тузов

Продолжение - Североморский флотский отстойник "ПТК" (1991 г).
Глава 13. Свинарник: Электрические тени и Жареная картошка на гробах
Наряд на Свинарник — это была не служба. Это была отдельная, заунывная ария, исполняемая шепотом, с дрожью в коленях и зажатым носом.
Это архитектурное недоразумение громоздилось на отшибе, на лысом, продуваемом всеми ветрами пригорке, напоминая замок графа Дракулы в бюджетном исполнении стройбата. Дурная слава тянулась за ним густым шлейфом. Недели за три до нашего появления этот храм свиноводства принял человеческую жертву. Матросика убило током. Проводка там была проложена еще при царе Горохе, изоляция сгнила и осыпалась перхотью, а стены, пропитанные сыростью и испарениями, периодически «кусались», как злые собаки. После трагедии командование приняло гениальное в своей простоте решение. Чинить проводку? Менять изоляцию? Бросьте. Это сложно. Рубильник просто дернули вниз. Навсегда. От греха. И от здравого смысла.
И наступила Тьма. Полярная ночь, товарищи, это вам не просто «темно». Это когда тьма становится осязаемой субстанцией. Густой, липкой, как мазут. Ты переступаешь порог свинарника и проваливаешься в чернильницу. Вонь ударяет в ноздри, как боксерская перчатка. Это был не запах. Это был химический удар, от которого слезы текли не только из глаз, но, казалось, даже из ушей. Аммиак, навоз, прелая солома и тяжелый дух немытых звериных тел. И звуки. В этой первобытной темноте хлюпало, чавкало, вздыхало и скреблось копытами невидимое свиное поголовье.
Твоя боевая задача — квест на выживание. В полной темноте, на ощупь, вооруженный лопатой, ты должен был найти навоз (что нетрудно, он был везде), выгрести его, не наступив при этом на саму свинью (что чревато — эти твари кусались, как крокодилы, и могли запросто оттяпать кусок сапога вместе с пальцами) и вымыть полы ледяной водой. Это была русская рулетка. Ты шаришь лопатой в пустоте, надеясь поддеть кучу, а поддеваешь живой, визжащий окорок весом в центнер. Визг, мат, грохот — и ты летишь в жижу лицом вперед.
Но подлинный, рафинированный сюрреализм начинался ночью. Наряд был суточным. Мы, как весталки в храме, должны были охранять священный покой будущих котлет. В углу, единственным оплотом цивилизации, чадила печка-буржуйка. Красный глаз топки был единственным светлым пятном в этой ледяной заднице мироздания. И на этот огонек, как гигантские мотыльки-переростки в шинелях, слетались «ночные гости». Годки, подгодки, всякая борзая флотская шелупонь, которой вечно хотелось жрать. Они лезли в окна, выбивали двери с ноги, вваливаясь вместе с клубами морозного пара. — Подвинься, карась! — рычали они, бесцеремонно оттирая нас от живительного тепла. — Жрать охота! Буржуйка мгновенно превращалась в пищеблок. Сверху водружалась черная, закопченная сковорода. Жарили всё, что удалось украсть или выменять. Мерзлую картошку, сало, лук. Они ржали, травили байки, дымили сигаретами «Прима» так, что топор можно было вешать. И вот представьте этот ольфакторный коктейль: густой смрад свиного дерьма, едкий табачный дым и... божественный, сводящий с ума аромат жареной картошки с салом. От этого контраста желудок скручивало в узел, а рассудок мутнел.
Спать нам, естественно, не полагалось. Но организм брал свое. Если ты, сморенный угаром и усталостью, все-таки клевал носом, сидя в своей утлой «кондейке», пробуждение было страшным. Тебя будил холодный, влажный, настойчивый тычок. Ты разлеплял глаза, и первое, что ты видел перед своим лицом в тусклом отсвете буржуйки — это гигантское, розовое, сопливое рыло. Какая-нибудь особо наглая свинья, выломав загородку, приходила на тепло. Она стояла вплотную и дышала тебе прямо в рот тяжелым, смрадным духом: — Вставай, хозяин... Жрать хочу... Вы когда-нибудь просыпались от поцелуя свиньи в полярную ночь, под пьяный хохот годков, доедающих картошку? Если нет — вы не видели жизни. Вы не знаете, что такое настоящая, инфернальная романтика.
А снаружи был Снег. Североморский снег — это не атмосферное явление. Это проклятие. Это белая кара небесная. Он не падал — он материализовывался из воздуха. Горизонтально, вертикально, снизу вверх. Мы возвращались со свинарника под утро, шатаясь от недосыпа, пропитавшись запахом навоза так, что от нас шарахались даже собаки. Мы были ходячим биологическим оружием. Но отдыха никто не обещал. Нам молча вручали лопаты. — Плац чистить! — командовал старшина. — Дорожку к штабу! Чтобы Адмирал прошел и, не дай бог, не поскользнулся на снежинке! И мы, зомби с лопатами, скребли этот чертов асфальт. Падали на койки замертво. И так каждый день: 5 утра — Взгляд в окно — а там... девственно чистое, идеально ровное белое поле. Снега по пояс. Природа смеялась над нами. Она с холодным равнодушием засыпала наши труды белым саваном, намекая, что любая суета бессмысленна, а вечен только снег, свиньи и голод.