Предыдущая публикация
Сегодня День рождения
Иосифа Бродского
(24 мая 1940)
* * *
Бессмертия у смерти не прошу.
Испуганный, возлюбленный и нищий, -
но с каждым днём я прожитым дышу
уверенней и сладостней и чище.
Как широко на набережных мне,
как холодно и ветрено и вечно,
как облака, блестящие в окне,
надломленны, легки и быстротечны.
И осенью и летом не умру,
не всколыхнётся зимняя простынка,
взгляни, любовь, как в розовом углу
горит меж мной и жизнью паутинка.
И что-то, как раздавленный паук,
во мне бежит и странно угасает.
Но выдохи мои и взмахи рук
меж временем и мною повисают.
Да. Времени - о собственной судьбе
кричу всё громче голосом печальным.
Да. Говорю о времени себе,
но время мне ответствует молчаньем.
Лети в окне и вздрагивай в огне,
слетай, слетай на фитилёчек жадный.
Свисти, река! Звони, звони по мне,
мой Петербург, мой колокол пожарный.
Пусть время обо мне молчит.
Пускай легко рыдает ветер резкий
и над моей могилою еврейской
младая жизнь настойчиво кричит.
Иосиф Бродский
1961 г.
Следующая публикация
Комментарии 10
не раскрывал я раньше никому.
Я знаю, что живет мальчишка где-то,
и очень я завидую ему.
Завидую тому, как он дерется,-
я не был так бесхитростен и смел.
Завидую тому, как он смеется,—
я так смеяться в детстве не умел.
Он вечно ходит в ссадинах и шишках,-
я был всегда причесанней, целей.
Все те места, что пропускал я в книжках,
он не пропустит. Он и тут сильней.
Он будет честен жесткой прямотою,
злу не прощая за его добро,
и там, где я перо бросал: »Не стоит!»-
он скажет: »Стоит!»- и возьмет перо.
Он если не развяжет, так разрубит,
где я ни развяжу, ни разрублю.
Он, если уж полюбит, не разлюбит,
а я и полюблю, да разлюблю.
Я скрою зависть. Буду улыбаться.
Я притворюсь, как будто я простак:
«Кому-то же ведь надо ошибаться,
кому-то же ведь надо жить не так».
Но сколько б ни внушал себе я это,
твердя: »Судьба у каждого своя»,—
мне не забыть, что есть мальчишка где-то,"
что он добьется большего, чем я.
Зависть
Евгений ЕВТУШЕНКО
1955
В объятия, по крайней мере, мрака.
И впрямь темно, куда ни оглянись.
Однако же бреду почти без страха.
Наверно потому, что здесь, во мне,
в моей груди, в завесе крови, хмури,
вся до конца, со всем, что есть на дне,
та лестница - но лишь в миниатюре.
Поэтому твержу, шепчу: иди.
Нельзя, я говорю, чтоб кто-то мешкал,
пока скрывает выпуклость груди,
кто увеличил, кто кого уменьшил.
Темно в глазах, вокруг темным-темно.
Огонь души в ее слепом полете
не виден был бы здесь давным-давно,
не будь у нас почти прозрачной плоти.
Бродский
"Стекло"не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду.
Между выцветших линий
на асфальт упаду.
И душа, неустанно
поспешая во тьму,
промелькнет над мостами
в петроградском дыму,
и апрельская морозь,
над затылком снежок,
и услышу я голос:
- До свиданья, дружок.
И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой.
- Словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.
ИОСИФ БРОДСКИЙ.
Ни тревоги, ни боли в груди,
Будто целая жизнь за плечами
И всего полчаса впереди.
...
Оглянись — и увидишь наверно:
В переулке такси тарахтят,
За церковной оградой деревья
Над ребёнком больным шелестят,
...
Из какой-то неведомой дали
Засвистит молодой постовой,
И бессмысленный грохот рояля
Поплывёт над твоей головой.
...
Не поймешь, но почувствуешь сразу:
Хорошо бы пяти куполам
И пустому теперь диабазу
Завещать свою жизнь пополам.
Даже еслиб не знала его, не читала б его писню, в жизни я все смогу, все пойму, все себе я сама объясню.