Из интервью с ИОСИФОМ БРОДСКИМ : - А изобразительное искусство как-то повлияло на ваше творчество? Есть ли какие-нибудь художники или скульпторы, которых вы особо высоко цените? ИОСИФ БРОДСКИЙ : ,,Да, живопись, да, конечно, в значительной степени. Особенно мне нравятся два художника. Больше всех — Жорж Брак, а еще — Рауль Дюфи, оба, кстати, французы. ЕВГЕНИЙ РЕЙН :,,У Евтуха была изумительная библиотека по искусству, и там были очень дорогие и редчайшие книги. А самый любимый художник Бродского был тогда Брак, кубист. Он как-то пришел и сразу схватился за альбом Брака. Женя говорит: “Ты любишь Брака? Я тебе дарю” — и Бродский взял...,,.

Л. Лосев заметил, что струнный инструмент, напоминающий фигуру дамы, является частым мотивом в кубистических композициях Брака, а «основ­ной колорит этих полотен — коричневый»; он же связал творчест­во француза с начальными строками стихотворения 1978 года, написан­ного в Америке к сорокалетию Басмановой: ,,Ты, гитарообразная вещь со спутанной паутиной...,, (1978). ИОСИФ БРОДСКИЙ М. Б. Ты, гитарообразная вещь со спутанной паутиной струн, продолжающая коричневеть в гостиной, белеть а-ля Казимир на выстиранном просторе, темнеть -- особенно вечером -- в коридоре, спой мне песню о том, как шуршит портьера, как включается, чтоб оглушить полтела, тень, как лиловая муха сползает с карты и закат в саду за окном точно дым эскадры, от которой осталась одна матроска, позабытая в детской. И как расческа в кулаке дрессировщика-турка, как рыбку -- леской, возвышает болонку над Ковалевской до счастливого случая тявкнуть сорок раз в день рожденья, -- и мокрый порох гасит звезды салюта, громко шипя, в стакане, и стоят графины кремлем на ткани.

Иосиф Бродский составляет свой поэтический натюрморт с гитарой в раннем стихотворении «Шум ливня...» (1963) из полюбившихся авангардистам реквизитов: Шум ливня воскрешает по углам салют мимозы, гаснущей в пыли. И вечер делит сутки пополам, как ножницы восьмёрку на нули, и в талии сужает циферблат, с гитарой его сходство озарив. У задержавшей на гитаре взгляд пучок волос напоминает гриф. Её ладонь разглаживает шаль. Волос её коснуться или плеч — и зазвучит окрепшая печаль; другого ничего мне не извлечь. Мы здесь одни. И, кроме наших глаз, прикованных друг к другу в полутьме, ничто уже не связывает нас в зарешеченной наискось тюрьме. 1963