Ваша профессиональная биография выглядит как героическая сага: самые горячие точки мира, террористы, ранения, плен, преследования. Как это отражается на вашей личности?

– Уже больше 25 лет я показываю войну через судьбы и характеры. Потому что каждая судьба уникальна. Это могут быть военные или гражданские люди, волонтёры, медики – кто угодно. Всё это я пропускаю через себя. Может быть, это как-то и отражается на личности. Изнутри сложно судить. Об этом, наверное, лучше спрашивать моё окружение. Мне кажется, что не сильно отражается. Но, возможно, я стал циничнее, черствее. Личность ведь формируется в процессе работы, общения с друзьями и родственниками. Она закладывается ещё во время воспитания родителями: насколько человек будет амбициозен, насколько ему будет не всё равно то, чем он занимается. Поэтому, наверное, всё-таки не профессия меня сделала, а родители, школа.

– Ваша работа сопряжена с постоянным риском для жизни, вы каждый день видите ужасные вещи, иногда теряете товарищей, коллег. Как справляетесь?

– Я не замечаю у себя каких-то психических или психологических проблем. Может быть, кто-то их видит со стороны. Я знаю коллег, которые приезжают из двухмесячной командировки и ревут ночами в подушку в течение недели. У меня этого нет. Не знаю, может быть, это придёт позже, может быть, вообще не придёт. Замечаю только, что могу растеряться в большом супермаркете. Есть прекрасный голливудский фильм “Повелитель бури”. В нём очень хорошо описана психология войны. Из командировки возвращается сапёр и вместе с женой и ребёнком идет в супермаркет. Она ему говорит: “Иди возьми сухой завтрак”. Он приходит в отдел, смотрит на полки с разнообразными коробками в одну сторону, потом – в другую и не понимает, зачем всё это. Нечто подобное первые два-три дня испытываю и я, а дальше я совершенно спокоен. Я вообще очень высокоадаптивный человек. У меня нет проблем с возвращением в мирную жизнь или, наоборот, с возвращением в военную жизнь. Единственное, сложно работать неделю на войне, неделю здесь. Поэтому я не понимаю, как Владимир Рудольфович Соловьёв каждую неделю ездит туда-сюда. Это постоянный разрыв между разными мирами. Мне проще уехать на полтора, два или три месяца на войну, а потом месяц быть в Москве. Правда, в 2022 году я был в командировке 9 месяцев из 12.

– Как семья относится к вашей профессии?

– Родители у меня сами журналисты. Отец работал в первую чеченскую войну, был в плену. Дети гордятся, жена привыкла за двадцать с лишним лет. Понимаете, у нас не принято виснуть на штанине и кричать: “На кого ты нас бросаешь?!” Она прекрасно знает, что если устроить сцену перед отъездом, то я буду накручивать себя в командировке и меньше думать о своей безопасности.

– За вами следят и те, чьё внимание в прямом смысле опасно для жизни. Какие ограничения это накладывает на вашу жизнь?

– Я не буду в полной мере рассказывать о мерах безопасности, которые предприняты. Но, выходя из дома или кафе, я всегда осматриваю машину, проверяю, что под днищем. В принципе, моя жизнь не сильно изменилась после того случая, когда была вскрыта слежка за моей семьёй, пока я был в зоне спецоперации. На СВО мне охрану никто не даёт. Мне предлагали, но я сказал, что мне проще передвигаться самому, чем привлекать к себе лишнее внимание машинами сопровождения и бронированными джипами. Чем ты незаметнее, тем тебе безопаснее. Да, внимание есть – звонки, угрозы, в том числе семье, жене и детям, но мы всё прекрасно понимаем: тот, кто хочет что-то совершить, не будет предупреждать.

– Военкорство на всю жизнь у вас?

– Не знаю. Хочется, конечно, сидеть в домике, писать мемуары, книги. Но внутренний зуд, когда тебя прям бьёт лихорадка из-за того, что где-то что-то происходит без тебя, не отпускает. Если он пройдет, я буду, наверное, только рад. Но я смотрю на Александра Сладкова, который старше меня, и он до сих пор бегает по полям сражений. Иллюзий никаких нет.

18+