Приходи - 34

– Это тебе за Соню! Это за Дашу! Это за серьги! Это за подлость твою… – слышал Герман, летая от стены к стене и падая на пол. Но Егор поднимал его снова и снова. Собрав все силы, Герман попытался броситься на него, но Егор врезал ему так, что у того пропало всякое желание доказывать что-то разгневанному сопернику.
– Давай, убей меня, – вытирая рукавом окровавленные губы, проговорил Герман. – Легче станет!
– И убил бы, – склонился над ним Егор. – Если бы действительно стало легче. Соня где? Мне сказали, что она вернулась домой. Я стучал, но там никого нет. Потом услышал тебя.
– Уехала она. В Касьяновку подалась. Наверное, у бабки теперь жить будет, – усмехнулся Герман. – Давай и ты туда вали! Сонька охотно перед тобой ноги раздвинет. Она на это мастерица. После тебя под меня быстро легла. Жаль, что это ты, а не я её распечатал! Вот и иди, пользуйся! Разрешаю! Правда, я потрепал её малёхо...
– Гад! – выдавил из себя Егор и вложил в последний удар всю свою душу.
Когда Герман пришёл в себя, Егора рядом с ним уже не было. Полежав ещё немного на полу, среди разбитых им же тазов и шаек, Герман с трудом поднялся и поплёлся к выходу.
В этот раз дверь была не заперта и он, наконец-то, благополучно выбрался из бани. Уже совсем стемнело, и вечерняя прохлада окончательно привела Германа в чувство, однако ещё около получаса он сидел на ступеньках крыльца, не решаясь войти в дом. Вдруг Соня вернулась и привела с собой этого Егора? Встречаться с ним снова Герману совсем не хотелось. По крайней мере, сейчас и один на один.
– Ничего, – проговорил он распухшими, как вареники губами, – земля круглая. И где-нибудь мы с тобой ещё встретимся...
***
Вернувшись в Зарю, Шура вихрем ворвалась в дом, быстро переоделась в своё самое лучшее платье, привела в порядок лицо и волосы. Не надо давать Денису время на размышления, иначе можно навсегда упустить свой шанс. Противная Сонька! Испортила ей всю малину. Но ничего! Шура и не из такого выбиралась. Выкрутится и сейчас.
Она вдруг вспомнила, как однажды, когда она училась в школе, классе в пятом или шестом, вытащила из сумки учительницы кошелёк. Денег там было много, историчка в тот день получила зарплату, и Шура взяла себе чуть ли не половину. А потом сунула кошелёк в сумку тихони Ленки Петровой, своей одноклассницы. Мать Ленки работала дояркой, а отчим – на той же ферме скотником. Ох и кричали они на Ленку, когда после обыска и обнаружения в её портфеле кошелька, их вызвали в школу и заставили вернуть пропавшие деньги. Ленка потом с неделю не ходила на уроки. Учителя говорили, что она заболела, но все дети были уверены, что это отчим отлупил свою падчерицу. Да и мать, с её-то характером, наверняка помогала ему воспитывать дочку. До самого выпуска из школы с Ленкой никто не хотел дружить, все считали воровкой и, если случалось что-нибудь неприятное, сразу обвиняли её.
Шура не жалела ни в чём не повинную девочку и вместе со всеми смеялась над ней. Денег, взятых из кошелька учительницы, ей хватило надолго. Она не тратила их все сразу, чтобы ни у кого не вызвать подозрений. Зато теперь у неё всегда были любимые конфеты и другие сладости. А когда дома отец и мать спрашивали, где она их взяла, мило улыбаясь им, отвечала, что её угостили.
***
Машина Дениса стояла возле двора, значит, он был дома. Шура остановилась, отдышалась, потом взялась за калитку, чтобы открыть её, но вдруг передумала. Ей нужно поговорить с ним без свидетелей, а то ещё всё испортят. Девушка села на скамейку у забора и принялась ждать.
Прошло не менее получаса, прежде чем Денис вышел на улицу. Он собирался сесть в машину, но Шура подошла к нему и осторожно коснулась плеча:
– Денис, пожалуйста, давай поговорим...
Он не удивился её появлению, а может быть, даже ждал его. Поэтому вполне спокойно повернулся к ней:
– Я не знаю, о чём ты хочешь поговорить со мной, Шура. Потому что то, что сказала твоя сестра, просто невозможно объяснить. Я парень простой, деревенский, воспитан по старинке, и на мир смотрю также. Мне уже не двадцать лет, и я хочу создать семью. Хочу, чтобы у меня были жена и дети. Я буду любить их и заботиться, буду много работать, чтобы они ни в чём не нуждались. Летом буду возить на море, зимой лепить снеговиков, катать на санках и переодеваться в Деда Мороза. Хочу тепла и домашнего уюта.
– Но я тоже хочу всего этого! – воскликнула Шура и подняла на Дениса глаза полные слёз. – У моей сестры не получилась такая семейная жизнь и она, после смерти дочери, просто не в себе. Поэтому срывается на всех. Ты знаешь, что она сбежала из больницы, и мы разыскивали её с милицией?
Денис покачал головой.
– Вот видишь! – упрекнула его Шура. – Я думала, что ты особенный, не такой, как другие. Поэтому и доверилась тебе там, в лугах. Денис, как ты мог подумать обо мне так плохо? А может быть, ты специально сделал это? Нашёл повод избавиться от меня?
Шура всхлипнула и сразу обеими ладонями вытерла льющиеся по щёкам слёзы.
– Да, наверное, так и есть, – она немного повысила голос, добавив в интонацию обиду и горечь. – Что ж, я всё понимаю! Ты же получил от меня то, что хотел? Больше я тебе не нужна. Вот ты и веришь во всякую чушь. Герман – муж моей сестры! Разве может между нами быть что-то? Как ты себе это представляешь? Не надо, Денис, не отвечай! Я всё прекрасно поняла! И не приходи ко мне больше! Понятно?! Я тебя никогда не прощу!
Её глаза пылали от возмущения и обиды, и был в них такой упрёк, что Денису стало не по себе.
А Шура уже повернулась и, гордая, красивая, даже чуточку надменная, пошла прочь, прекрасно зная, что он стоит и смотрит ей вслед.
Шура улыбнулась довольной, но не доброй улыбкой. Конечно же, он ожидал, что она придёт к нему как побитая собака и будет умолять о прощении. А потом, униженная и не принятая им, поплетётся домой, от стыда не поднимая глаз.
– Ошибся ты, миленький мой! – тихонько проговорила она, мысленно обращаясь к Денису. – Не на такую напал. Это не я, это ты приползёшь ко мне, а я ещё подумаю, простить тебя или нет.
***
Герман посидел ещё немного, раздумывая, что теперь ему делать. Здесь он жил в качестве Сонькиного мужа, а теперь, когда она бросила его, оставаться тут ему было не с руки. В город ехать? Опасно. Его долги так и остались долгами, а значит, есть люди, которые не забыли о нём. Укатить куда-нибудь подальше? Но куда? И на что там жить? Нет, надо что-то решать здесь. Герман пошевелился и поморщился от боли. Чёртов Егор! Теперь неделю придётся отлёживаться в постели. И жрать так хочется...
Совсем рядом послышался язвительный смех:
– Хорош, нечего сказать! Кто это тебя так отделал?
Герман с трудом повернулся и увидел перед собой Шуру.
– Куда ты так вырядилась? – спросил он, с удивлением глядя на неё.
– На кудыкину гору, – огрызнулась она. – Кто тебя отделал так, спрашиваю? Неужто, батя? Ишь, глаза повело и скулы на бок!
– Твой батя только водку умеет лакать, – Герман протянул девушке руку: – Помоги подняться. И пожрать что-нибудь приготовь. Кишки от голода сводит.
– Ага, сейчас! Разбежалась! – Шура отступила на пару шагов назад. – Сам иди, ты мне всё платье уделаешь. Пошёл бы хоть в баню помылся!
– Намылся уже, на всю жизнь вперёд, – вяло отмахнулся от неё Герман, поднялся, опираясь на перила, и первый направился к двери.
Шура обернулась и посмотрела на калитку, словно рассчитывая, что Денис уже пришёл и теперь ждёт её. Но там, в темноте, никого не было. Подавив недовольный вздох, Шура скользнула в дом.
Поужинав яичницей на сале и хлебом, они с Германом разошлись по разным комнатам, даже не подумав проведать Алексея или позвать его за стол.
Семьи Кошкиных больше не было.
***
Любаша мыла посуду, когда раздался стук в дверь и на пороге показался Егор.
– Здравствуйте, есть кто дома?!
– Ой! – воскликнула Люба, сразу же узнав его. Раньше, когда она была совсем маленькой, она, взвизгнув от радости, бросалась ему на шею. Но теперь вдруг смутилась и осталась стоять на месте.
– Люба... как ты выросла, – проговорил Егор. Звук его голоса привёл девочку в чувство. Она торопливо вытерла руки полотенцем и показала гостю на стул:
– Проходи, дядя Егор, присаживайся. Сейчас я скажу бабушке о тебе. Она скользнула в комнату и очень быстро вернулась оттуда: – Пойдём, она ещё не спит.
– Любаша, – Егор удержал её за руку, – а Соня… Она не здесь. Не у вас?
– Нет, она уехала, – ответила ему девочка.
– А куда? – голос Егора сорвался.
– Я не знаю. Спроси у бабушки, она тебе всё расскажет.
Увидев Егора, Анфиса приподнялась на подушках и внимательно всмотрелась в лицо нежданного гостя. Ей вдруг показалось, что это её Саша, ещё такой молодой и красивый пришёл к ней. Но Егор заговорил, здороваясь, и наваждение растаяло, как утренний туман:
– Ну, здравствуй, Егорушка... – проговорила Анфиса. – Вернулся, значит. Зачем только?
– Анфиса Яковлевна, я случайно узнал, что с Соней случилась беда. И очень хочу найти её. Скажи мне, куда она уехала?
Пожилая женщина покачала головой:
– Я не знаю, Егорушка. Когда человек бежит от себя, не так-то просто его найти.
– Почему же ты не остановила её? – воскликнул Егор. – Она ведь такая слабая и может натворить всё, что угодно. Ты знаешь, что милиция забрала её из какой-то ночлежки, где она была вместе с другими бездомными? Мне рассказала об этом одна пьянчушка, Нина, которую я разыскал. От неё я и узнал, что Соню отправили домой. Вдруг она опять начнёт бродяжничать, не дай Бог пить...
Анфиса посмотрела на него внезапно посветлевшим взглядом:
– Ну, нет! Соня не слабая. Никто из нас не знал, какая она. Есть в ней стержень, Егор. И если от того, что случилось, он не сломался, значит, уже ничто сломать его не сможет. Долго будет болеть Сонюшка своим горем, в себе замкнётся, никогда свою беду из памяти не сотрёт. Но крест свой будет нести на прямых плечах, не сгибаясь под его тяжестью и никому не жалуясь на горькую судьбу.
– Что же мне делать, бабуля? – спросил Егор. – Мне очень нужно её найти.
Анфиса в ответ только вздохнула:
– Ищи, Егорушка. Ты обязательно её ищи...
***
– Тук-тук, тук-тук, тук-тук ...
Люба глубоко вздохнула и проснулась. Её маленькая комнатка была наполнена неясным утренним светом.
– Тук-тук...
Девочка встала с кровати, подошла к окну, отодвинула занавески и распахнула маленькие деревянные створки. Далеко за лесом занималась заря, а здесь, в саду, ветерок качал ветви деревьев, заставляя яблоньку постукивать в окошко девочки.
Любаша несколько раз глубоко вдохнула утреннюю прохладу, прогоняя остатки сна, потом тихонько прошла на кухню и умылась. У комнаты бабушки девочка замерла ненадолго, прислушиваясь к её дыханию, а когда поняла, что она ещё крепко спит, вернулась к себе, оделась и осторожно выбралась в окно.
Путь её лежал близко. Натоптанной тропинкой она пробралась к дому Ваньки Серого, отодвинула засов и вошла в сени, а оттуда в маленькую неуютную, но такую родную комнатку. Девочка погладила рукой выцветшую бархатную скатерть с бахромой по краям, потрогала портсигар, лежавший на столе, и тихо позвала:
– Дядя Ваня…
Ответом ей была тишина. Вздохнув, девочка забралась с ногами в его любимое кресло и, уютно устроившись там, стала смотреть, как солнечные лучи, проникая сквозь тусклые маленькие окна, подсвечивают танцующие в воздухе пылинки.
Негромко скрипнула входная дверь и за спиной девочки послышалось тихое:
– Люба-а-аша…