Приходи - 31

***
– Я этого Аристарха давно знаю, – рассказывала Соне Нинка, стоя у высокого круглого столика и с аппетитом уплетая бутерброд из чёрного хлеба, кильки и половины варёного яйца. Она пропустила уже два стаканчика и не скрывала своего благодушного настроения.
– Да ты пей, чего её греешь? – кивнула она на стопку, которую держала в руках Соня. – Первая, как говорится, колом, вторая соколом, а третья – мелкой пташечкой. Пей-пей, сразу легче станет!
Соня выпила водку, но сделала это так не умело, что Нинка рассмеялась:
– Ох, ты и глупая! Кто же так пьёт? Не чаёвничать ведь пришла. Зачем ты её во рту держишь? Проглатывать сразу надо, просто вливай в горло и всё. Да не морщись! На, пыжом закуси!
Нинка протянула Соне такой же бутерброд, какой съела сейчас сама. – Давай-давай, сейчас легче станет. Килечка с чёрным хлебом самое то! А? Ну что, правду я говорю? Погоди-ка!
Соня кивнула, а Нинка уже направилась буфетчице и вернулась оттуда со стаканом томатного сока.
– Вот, с ним ещё лучше будет. Махнёшь рюмашку и сразу запивай, а потом уже закусывай. Эх ты, тетёха! Ни украсть, ни покараулить! Всему-то вас, молодёжь, учить надо. Ну, давай, помянём доченьку твою. Потонула значит, говоришь. Царствие ей Небесное! Не чокаясь...
Нинка пила много, но не пьянела, только разговаривала всё быстрее и путалась, перескакивая с одного на другое.
Действительно, с томатным соком пить водку было намного приятнее, и Соня вскоре почувствовала, как приятное тепло разгоняет кровь, согревая тело изнутри. Мысли, отчаянно метавшиеся в голове, стали успокаиваться, и её начало охватывать странное отупение.
Нинка с интересом поглядывала на свою новую знакомую и вдруг одобрительно кивнула:
– Ну вот! Вижу, полегчало. Это хорошо. А то, ишь ты, что придумала, с моста прыгать. Дура какая!
Соня подняла на неё удивлённый взгляд:
– Осуждаешь, значит? А почему тогда там не остановила? Торопила даже.
– Знала я, что ты не прыгнешь, – усмехнулась щербатым ртом Нинка Шайба и пустилась в долгие объяснения. – Если сразу не спрыгнула, значит всё. А отговаривать от этого – пустое дело. Был у меня знакомый один, вешался всё время. Раза три или четыре из петли его вынимали. Так он что придумал? Пошёл и утопился. Вот ведь вредный какой оказался! И другие потом случаи бывали. Нет уж, если же человек решит что-нибудь сделать с собой, ты хоть на верёвочку его к себе привяжи – не уследишь. А если вот как ты, с такими ещё справиться можно. У вас ведь только временное помешательство бывает. Потом отпускает и человек живёт долго и счастливо.
– Я уже никогда не смогу быть счастливой, – покачала головой Соня.
– Врёшь! – тут же откликнулась Нинка. – Судьба, она ведь как дорога. Можешь всю жизнь по одной идти. А можешь в любой момент свернуть и начать путь сначала. Плохо или хорошо, но по-новому. И так каждый раз. Нравится дорога – иди. Не нравится, не жди, на другую сворачивай.
– А тебе нравится твоя дорога? – Соня внимательно посмотрела на не старую ещё женщину и попыталась угадать, сколько ей лет. Наверное, около пятидесяти, не больше. Она не удержалась и спросила Нинку об этом.
– Тридцать семь мне, – охотно ответила ей та. И, помолчав, добавила: – А дорога ничего, нравится. Попутчиков на ней много.
Нинка махнула рукой, показывая на людей, стоявших у таких же столиков.
– Вон, к любому подойди и тебя примут как родную. У нас так. Тебя вот, видишь, встретила. Тоже хорошее знакомство. Я ведь одинокая. Ни за душой, ни перед ней никого нет. Мать моя рано умерла, болела чем-то. И родная бабка отдала меня в детский дом, не захотела позориться, воспитывая такую внучку. Уж не знаю, как так получилось, но мать моя, нагуляла меня от какого-то кубинца. В него я такая черномазая и получилась. Им-то ничего, у них любовь была, а я всю жизнь маюсь, как прокажённая. В детдоме детвора лупила меня и издевалась по-всякому. Когда выросла и стала о семье мечтать, нормальные мужики шарахались от меня. А непутёвым хотелось со мной только разок-другой развлечься, чтоб потом другим хвастаться, что у них с черномазой бабой что-то было. Выучилась на повара и опять промахнулась. Никто не хотел брать меня такую на работу. С Аристархом только повезло. Я у него лет пять или шесть домработницей была. И за больной женой ухаживала. А как она померла, так я снова на улице оказалась. Домой к Аристарху больше не хожу, а в ломбарде его бываю. Помыть там когда-что-нибудь надо или другое-какое поручение выполнить. Он знает, что мне доверять можно. Я воровкой никогда не была…
Захмелевшая Соня слушала невнимательно. Ей хотелось спать, и она уже с трудом держалась на ногах.
– О-о-о, мать моя, как развезло-то тебя! – сказала Нинка. – Ладно, пошли, уложу тебя спать. Не царские хоромы, конечно, зато неподалёку…
Соня проспала почти двое суток, и Нинка то и дело подходила к ней, чтобы проверить, дышит она ещё или нет. Соня дышала и Шайба, успокоенная этим, уходила в свой угол.
Подвал хрущовки, где они находились, такие люди, как Нинка Шайба, облюбовали давным-давно. Летом тут было прохладно, а когда наступали холода – тепло и сухо, потому что почти по всему помещению тянулись трубы отопления, избавлявшие помещение от сырости и плесени. Жильцы дома пытались бороться с незаконными жильцами, вызывали для этого различные службы. Едва завидев людей в форме, бездомные разбегались во все стороны как тараканы. Но едва наступало затишье, возвращались снова, срывали навесные замки и занимали полюбившуюся им дармовую жилплощадь.
Было ещё раннее утро, когда дремавшая Нинка услышала чей-то громкий вопль:
– Ата-а-с! Шухе-е-ер!!!
Шайба вскочила с места, бросилась к спавшей Соне и принялась трясти её за плечо:
– Да вставай же ты! Сонька! Просыпайся! Вот же ж, свалилась ты на мою голову!
Соня с трудом разлепила глаза и поднялась на ноги, но их уже окружили милиционеры и потребовали предъявить документы.
– У меня ничего нет, – сказала Соня.
– Тогда вы будете задержаны до выяснения… – сказал ей молоденький курносый лейтенант и повёл её, Нинку, двух старух и какого-то заспанного старика в стоявший около подвала воронок.
В отделении дежурный лейтенант принялся записывать имена задержанных и вдруг присвистнул, насмешливо взглянув на Соню:
– Вот тебе на! Кошкина! Собственной персоной! Докатилась, значит, всё-таки… Ну-ну!
Удивлённая, она подняла голову и встретила насмешливый взгляд когда-то любимых карих глаз. Да, это был Артём Маруш, заметно повзрослевший и возмужавший, и от того ещё более красивый. Форма была ему к лицу, а сытое лицо сияло довольством. Соня же стояла перед ним в мятом, застиранном ситцевом халате и тапочках, в том, что было надето на ней, когда она ушла из больницы. Неумытое, несвежее лицо молодой женщины опухло от выпитой водки и долгого сна, под глазами темнели огромные круги, нечёсаные, грязные волосы сосульками падали на ссутуленные плечи.
– Да уж, красотка… – поморщился Артём. – Хорошо, что у нас с тобой тогда ничего не вышло, иначе меня сейчас вывернуло бы наизнанку.
Соня усмехнулась:
– Не волнуйся. Ни тогда, ни сейчас я тебе не по зубам. Вот и живи теперь с этим.
– Федорчук! – крикнул кому-то Артём. – Кошкину определи в отдельную.
А потом повернулся к Соне и сказал тихо, но так, чтобы она услышала:
– Я сегодня ночью кино для взрослых смотреть буду. С тобой в главной роли, кошка драная.
Нинка Шайба беспокойно заёрзала и толкнула Соню локтём в бок:
– Чего ты с ним бодаешься? – заговорила она свистящим шёпотом. – Это же Маруш, та ещё гнида. Знаешь, что он может устроить? Пустит к тебе каких-нибудь отморозков на всю ночь. Да хорошо ещё, если не подхватишь от них чего-нибудь. Его все боятся, как огня.
– А я не боюсь, – пожала плечами Соня. – Там, на мосту, я всё-таки упала и умерла. Только никто, кроме меня не заметил этого. Даже ты. Той Сони больше нет, и никогда не будет. А тебе, Нина, спасибо за все. И если мы с тобой больше не увидимся, то знай. Я никогда тебя не забуду!
– Кто тут Кошкина? – послышался чей-то голос из приоткрытой двери и оттуда вышел крупный мужчина с капитанскими погонами на плечах.
Маруш вытянулся по струнке и показал на Соню.
Капитан нахмурился:
– Алексей Кошкин кем вам приходится?
– Отец, – спокойно ответила Соня.
– Он проходит у нас по делу об утоплении девочки. Дарья Кузнецова ваша дочь? Кошкина – ваша девичья фамилия, так?
Соня тяжело сглотнула:
– Да. Всё так. Даша моя дочь.
– Ваш муж Кузнецов Герман объявил вас в розыск, после того как вы в невменяемом состоянии покинули больницу, – продолжал капитан. – Пройдёмте со мной в кабинет, подпишите документы. Потом вас доставят по адресу проживания. Если вы снова повторите что-то подобное, вам будет назначено принудительное лечение. Поэтому я не советовал бы вам бродяжничать…
Капитан повернулся к Марушу:
– Лейтенант, остальных переписать и к чёртовой матери отсюда! Провоняли уже все помещение. И двери открой, пусть хоть немного проветрится…
Маруш козырнул и бросил на Соню злобный взгляд, но ей уже было всё равно. Скоро она будет дома, но теперь пойдёт другой дорогой. Той, где, может быть, её ещё ждёт счастье.
***
– Аристарх Иосифович!
– Да-да! А-а-а, это вы, Володенька! – откликнулся старик, узнав знакомого ювелира. – Вернулись, значит. Ну как? Готовы выкупить серьги? Хорошо, сейчас я вам их принесу. Очень интересная вещица. Видно, что не ширпотреб.
Владимир пожал плечами:
– Мне нужны именно рубины. Одна дамочка заказала изготовить ей браслет в виде змеи, но обязательно с глазами-рубинами. У ваших камней хорошая огранка, поэтому я и забираю их. А в серьги вставлю что-нибудь попроще и продам дешевле.
– Жаль, – невольно вздохнул старик. – У этих серёг имеется прелюбопытная история.
– Вот как? – удивился Владимир. – Расскажите.
– Только потому что я вас достаточно долго знаю… – улыбнулся Аристарх.
***
Едва Владимир успел вернуться домой, как в дверной звонок кто-то позвонил. Он открыл гостю и улыбнулся:
– А-а-а, Егор! Проходи, дружище.