НА ДНЕ

Побираться у мусорки было стыдно.
И Анна Петровна прятала глаза. От спешащих мимо, брезгливо передергивающих плечами прохожих. От смотрящих на нее с непониманием, играющих на детской площадке детей.
От жалостливых, одетых в синюю, местами засаленную униформу мусорщиков, ждущих, когда она отойдет от бака прежде чем скрежещущая, обнявшая пластмассовый короб железными клещами машина перевернет его кверху маленькими, черными колесиками, опрокидывая все набитое до отказа, источающее неприятный запах содержимое внутрь себя.
Иногда Анне Петровне хотелось, чтоб вместе с разноцветными целлофановыми пакетами, коробками, блестящими пузатыми бутылками и объедками большая машина забрала и ее.
Потому что она тоже мусор.
«Биологический отход» - как сказала однажды своему спутнику проходившая мимо красивая женщина, обличительно ткнув в сторону еще больше сгорбившейся от стыда Анны Петровны кончиком выкрашенного в ярко красный цвет ногтя.
Только вот какими бы сильными не были стыд и желание исчезнуть, нужда была сильнее.
И пожилая женщина изо дня в день возвращалась сюда по - новой. Привычно перебирала содержимое спрятавшихся за плетенным железным навесом баков. Раскладывала по разным, вытащенным из кармана аккуратными сложенными квадратиками пакетам стеклянные бутылки и пластиковые банки.
Перебирала подгнившие продукты и изредка попадающиеся, нужные в хозяйстве, бытовые мелочи. Из-за маленькой трещины, царапины, скола или пятна, ставшие непригодными для своих прежних хозяев, живущих в этом новеньком, похожем на царство бетона и стекла районе. Но вполне еще способные послужить ей.
Так в бедно обставленной, но всегда чисто прибранной малогабаритной двухкомнатной квартире, расположенной в теснящейся под боком у новых домов - высоток кирпичной хрущевке, появилась пригоревшая, со временем вычищенная Анной Петровной до блеска эмалированная кастрюля, ободранный с одного бока, но вполне себе сносно греющий обогреватель, старая, местами с облупившейся краской, но очень уж удобная деревянная напольная вешалка, видящий только одним глазом персидский кот - Пифагор и худющая, все время кашляющая собачонка Терешкова. По-простому Решка, которую Анна Петровна нашла привязанной к одному из мусорных баков буквально вчера.
Были бы в тот момент свободны руки, сама себе бы пальцем у виска покрутила.
Зачем еще один рот?
Она себя-то прокормить толком с пенсии своей копеечной не может.
Больше половины за коммунальные платежи уходит. А не платить - отнимут за долги квартиру. Куда идти тогда? Да и отец покойный с детства своей Анечке в голову вкладывал - оплати, если должна!
Еще часть – лекарства. Хоть и старается она всеми силами беречь себя. Только возраст, да и сорок лет от звонка до звонка на металлургическом предприятии все равно свое берут. Где сустав скрипнет, где вены вылезут, где подвернется нога…
В позапрошлом году Альбина, врач местный участковый, таблетки от давления прописала. Каждый день строго настрого пить велела, а то беда.
А ей разве беду можно?
На кого она Пифагора своего оставит? И Решку вот теперь еще - беспокойную душу. В ветеринарном участке, куда Анна Петровна с утра пораньше со своей жиличкой новой сходить успела, глядя на заходящуюся приступами кашля собачонку им такого повыписывали…
А денег в стареньком, тряпичном, с зажимками бусинками кошельке совсем мало до следующей пенсии - получки осталось.
Вот и приходится…
Пусть стыдно, пусть неприятно.
Но она теперь не только за себя - за Пифагора с Решкой тоже в ответе.
Ну и что, что мусорка. Не с протянутой же рукой без дела стоит. И на чужое тоже не зарится. Ненужное берет. Выживает как может…
Старается.
Что ж поделать, если на склоне лет осталась одна?
*****
- Ань, а она собаку ведет.
Ту самую, которую мы из машины к мусорке привязанной видели, когда в больницу с Лелькой ехали! Зря ты волновалась, что на обратном пути ее уже не было. Мы не успели, а она подобрала…
- И правда та самая, - удивленно смотрела вниз с высоты восьмого этажа, подошедшая к мужу Аня, - Надо же, Дим, сама у мусорных баков, как собака бездомная, побирается. А мимо живого существа не прошла.
- Странно все это. Да и на пьяницу или больную какую совсем она не похожа. Одета всегда пусть простенько, но чисто. Пакетики эти ее - ровными квадратиками сложенные… Глаза. Ты ведь заметила, как она глаза от людей прячет? Будто стыдится?
Помнишь, когда мы мимо с коляской прошли? Она даже ростом, кажется, меньше стала, как только ты в ее сторону голову повернула…
Аня помнила.
И день тот прекрасно помнила. Их первый день в этом новом, похожем на царство бетона и стекла районе.
И как подумала, что негоже чьей-то бабушке вот так в мусоре копаться. И что если еще раз ее увидит, то подойти бы надо, узнать в чем дело…
И ведь видела же. Видела не раз и не два.
Окна их с Димой новой квартиры как раз на аллею между домами - башнями идущую выходили, самым краем захватывая ту самую, огороженную плетеным навесом мусорку, где нет-нет да и мелькнет уложенная в аккуратную прическу тронутая сединой голова.
Вот только подойти, узнать, выспросить - все как-то не получалось. Закрутилось все слишком: ремонт, хлопоты, заботы. А потом Лёлька вдруг заболела. Да так, что Аня с Димой за голову схватились.
Все в кучу одну смешалось: температура, ночи бессонные, поликлиника, скорые, страх…
Им с Димкой в последние эти месяцы не то что к бабушке - к окну подойти некогда было.
Счастье, что профессор толковый в областном центре, куда из районной поликлиники их измученных в итоге направили, попался. Докопался до истины, разобрался. И Лёлька, у которой третий месяц, не смотря на все лекарства, никаких улучшений не наблюдалось, быстро на поправку пошла!
И дышать сразу легче стало.
И сковывающий все это время сердца молодых родителей страх отступил.
От бодрого, вновь наполнившего тишину квартиры топота маленьких Лёлькиных ножек смеяться до слез хотелось. И время опять к окну подойти появилось…
И куснула, легонько укоряя, собственная совесть, когда мелькнул за окном знакомый силуэт. Да еще и с собакой, за которую Аня тоже все дни переживала. Забыть не могла.
А сегодня как-то раз, и будто все на свои места встало!
И бабушка, у мусорки побирающаяся на месте, и собака, и Лёлька, уставшая бесконечно дома быть, гулять просится! Как и не было тяжелой болезни - бурлит, кипит жизнь в двухгодовалой девчонке. Светятся любопытством готовые изучать этот мир детские глаза.
И хорошо, когда с мужем друг - друга без слов понимаешь! Подхватили Лёльку на руки, рюкзаки на плечи накинули и на улицу.
Бегом за дочкой, ножками быстро - быстро перебирающей. Через двор, по выложенной брусчаткой аллее.
- Ав - ав, мама! - тычет маленький пальчик в сидящую около мусорных баков собачонку. И тянет Аню как на буксире детская ручонка ничего больше вокруг не замечающего ребенка.
И Аня спешит за дочкой, не сопротивляется. А за ними и Дима широкими шагами. Им ведь и самим туда, к мусорке этой надо. Тем более что «ав-ав» там сейчас не одна.
Увидев маленькую девочку, тянущую за собой родителей, складывающая в пакет выставленные ровным рядком, выуженные из недр бака пустые бутылки, Анна Петровна настороженно замерла.
И Решку, вдруг встрепенувшуюся, за длинный тонкий поводок к себе поближе притянула. Опустила привычно к земле взгляд. Второй год к концу подходит, а она так и не привыкла.
Как не уговаривала себя, не закаляла душу, а презрительные взгляды с обидными словами, что камни - больно ранили.
Так что лучше заранее, вот так приготовиться. Отрешиться насколько это возможно, а то…
- Здравствуйте! Разрешите нам, пожалуйста, собачку вашу погладить? Лёльке нашей очень уж хочется. А я пока могу помочь вам бутылки в пакет сложить? Дима, ты за Лёлькой только смотри, пожалуйста, - раздались вместо оскорблений прямо перед лицом слова.
Анна Петровна недоверчиво подняла глаза. Шутят? Иронизируют? Издеваются...???
Нет.
И впрямь детские ручонки к заплясавшей на месте у ее ног от нетерпения Решке тянутся. А смотрящая на нее без насмешки молодая женщина бутылки грязные аккуратно в руки взяла… И парень, мужчина, без презрения улыбается.
А в следующую минуту не видно почему-то ничего стало. Расплылось все перед глазами. Пелена одна.
Анна Петровна и не поняла, как ее, под руки поддерживая, на стоящую невдалеке лавочку усадили. И откуда в собственных руках стаканчик бумажный шершавый со сладким чаем появился. Только моргала часто-часто, стараясь унять бегущие по лицу слезы.
И ругала себя, бестолковую, мысленно.
Не нагрубили ведь, не обидели. По-человечески, по-доброму спросили. Чего разревелась, спрашивается? Отвыкла? Сейчас говорить, спешить, отвечать что-то надо, а она...
Сидит, слезы глотает.
И в груди от собственной минутной этой немощности до боли щемит.
А может от человечности, от доброты людской, которой давно не видела, щемит? И тычется в ставшие ватными ноги беспокойно заскулившая собака Решка, и вторит ей, больно толкаясь в ребра, собственная душа.
- Все хорошо, все хорошо будет! - доносится сквозь шум в ушах уже знакомый голос.
- Не бывает безвыходных ситуаций. Не плачьте, пожалуйста. Простите если обидели, мы не хотели! И бутылки я все сама в ваш пакет собрала…
***
На уснувшую в коляске Лёльку смотреть одно удовольствие.
Щечки от мороза румяные, завиток непослушный из-под шапки с помпоном на лоб свесился. Бегают туда-сюда, словно на часах ходики, под закрытыми веками глаза.
Даже Решка в новеньком своем красном комбинезончике, поставив тонкие передние лапы на подножку коляски, притихла зачарованно. Крутит мордой, язык розовый из пасти вывалив, вздыхает… Но гавкнуть - ни разу не гавкнула! Ни к чему будить маленькую хозяйку.
Нагулялись, набегались на пару. Умаялись. Сейчас вот постоят минутку и домой потихоньку поедут. А там Аня с Пифагором, уборку затеявшие, уже соскучились. Да и Дмитрию, отцу Лёлькиному, с работы вернуться пора.
Соберутся все за столом, поговорят, поужинают…
Анна Петровна прикрыла увлажнившиеся вдруг глаза и на самом кончике языка вкус дыни сладкой почувствовала. Показалось на минутку, что течет желтоватый ее сок по пальцам, как тогда...
И стол на светлой кухне овальный, за который ее, не нашедшую в себе сил сопротивляться усадили, вспомнился, и тарелка с супом. И вырвавшиеся, будто плотину напором прорвавшие, собственные слова.
Про стыд, про жизнь одинокую. Про мужа, к другой по молодости ушедшего. А у нее вот больше отчего-то не сложилось. Ни семьи, ни детей, ни внуков, для которых она бы все отдала.
Про копеечную пенсию, которой ни на что не хватает, и Пифагора, которого в самом низу мусорного бака, под пакетами, доверху набитыми, чудом нашла. И пусть забот только прибавилось, она не жалуется.
Вот если б от живой души тогда отвернулась - не сдюжила бы точно, слегла. А так, вдвоем… Потихонечку.
За домами на промзоне бутылки принимают, сдаст десяток бутылок – считай, пакет молока. Она ведь не крадет, не обманывает? Раз выкинули люди - значит вещь не нужна?
А то, что существ живых люди эти как вещи выкидывают…
Пусть оно на их совести останется. А она мимо, даже если совсем туго будет, пройти не сможет – погладила Анна Петровна жмущуюся к ногам ее под столом Решку.
Разве пройдешь мимо такого? Вот и она…
Только доктор звериный сказал совсем плохо дело с собакой. Не простой кашель это, сердечный. Лекарства выписал, операция нужна…
И ей не сидеть - торопиться надо. Собирать, что может. Было б продать что, она бы продала…
А слезы все капают в суп, в тарелке давно остывший.
И Анна Петровна сейчас уйдет обязательно.
И Решку с собой уведет. И память о смотрящей на нее с другой стороны стола паре, к старухе у мусорных баков подойти не побрезговавшей, унесет с собой, чтоб хранить в сердце всегда. И…
- Вы дыню, пожалуйста, попробуйте! Друг с Абхазии привез, сладкая очень она, - прервал монолог ее Дима, - И заключение бы мне еще посмотреть по собаке? Есть у меня кое-какие мысли по операции необходимой…
- А мы б с Лёлькой с котом вашим познакомились радостью! - улыбнулась сидящая рядом с ним Аня, - Лёлька, хочешь кису погладить?
- Мяу-мяу! - забегала по кухне смеющаяся Лелька, - Мяу-мяу, мама? Дя!
За дальнейшими событиями Анна Петровна только и следить успевала.
Терешкову кашляющую уже через неделю хирург по фамилии Королев, один из лучших в городе, оперировал. Анна Петровна только за сердце хваталась, пока сидела вместе с довольным Димой в комнате ожидания. Да брови удивленно поднимала на такое совпадение. Не иначе – судьба!
В скудно обставленной малогабаритной двушке, на радость Пифагору диван с телевизором новые появились. А на скучных, выцветших от времени обоях – обрамленные светлыми рамками детские цветные каракули. Не разобрать ведь, что нарисовано. Да только бросит Анна Петровна взгляд на разноцветье это, и радуется душа.
И гулять неспешным шагом рядом со ставшей вдруг близкой, словно родная дочь, катящей коляску Анечкой - одно удовольствие. Скачут по блестящим фасадам домов - башенок лучи солнечные, отражаются плывущие по синему небу корабли - облака.
И мусорка теперь - просто мусорка, не постыдный способ выживания.
И она, Анна Петровна, не биологический отход – человек, женщина, бабушка. Бабаня любимая по-детски, по-Лёльковскому И интересна вот оказывается еще кому-то. Нужна и важна.
Думается только время от времени - неужто и правда судьба плести так любит?
Скинет на самое дно человека. А там, на дне, для тех, кто душу в себе сберечь смог, как клад в яму закопанный, счастье спрятано. Протяни руку и бери сколько требуется…
Анна Петровна бросила взгляд на окна восьмого этажа, где виднелся силуэт держащей на руках Пифагора Анечки. Улыбнулась готовой продолжить путь, налюбовавшейся на спящую Лёльку Решке. Ей ли над судьбы плетением запутанным удивляться?
Ей лишь за свое счастье нежданное до конца дней благодарной быть остается. Она его вон сколько - на троих взяла…
Автор: Ольга Суслина
#рассказы