Пёс привёл в другой двор. И это оказалась важная встреча с прошлым

— Ну пожалуйста, он совсем несложный.

— Я не люблю собак.

— Это не любовь. Это просто надо потерпеть две недели. Нам не с кем его оставить. Он хороший.

— Это говорят все.

Так мы с ним и познакомились.

Он был не щенок, не старик, не пёс с глазами-морями и трагичной историей. Просто собака. В меру лохматый, с белым пятном на груди и тяжёлым взглядом, будто он не надеялся ни на что хорошее. Ну, как я, в общем-то.

Я не хотела. Правда.

Я люблю одиночество. Оно у меня — аккуратное, чистое, по графику. Никто не лает, не требует, не дышит мне в ухо. Я выжила после очень громкого этапа жизни. Хотелось тишины.

Но знакомые уезжали в отпуск. И я почему-то сказала:

— На пару недель. Только без сюрпризов.

Первый сюрприз случился на второй день, когда я вышла в магазин и вернулась в квартиру, где теперь всё пахло... не мной.

Была невыносимо раздражена. Он сидел у двери и смотрел, как будто я его подвела.

«Ты вообще кто такой, чтобы так смотреть?» — подумала я.

Потом была прогулка. Он шёл медленно, нюхал всё подряд, замирал у каждого кустика.

Я, человек с тревожностью, оборачивалась каждые три секунды: а вдруг кто-то подумает, что он бездомный? А вдруг он что-то подберёт? А вдруг его кто-то испугается?

Ничего не случилось. Мы просто дошли до угла и вернулись.

И так — несколько дней. Я кормила. Выгуливала. Он ел. Спал. Выгуливался.

Однажды я проснулась раньше обычного и поняла: он смотрит. Не в стену, не в окно — на меня. Просто спокойно, не отводя взгляда. Я села на кровати и сказала:

— Я не просила тебя приходить.

Он зевнул и положил голову на лапы.

На восьмой день он повёл меня.

Не просто вышел на улицу — именно повёл. Уперевшись в поводок, задыхаясь от усилия, тянул влево, куда мы не ходили. Я попыталась остановить — он сел, посмотрел, и снова потянул.

Я сдалась.

«Ну раз ты так хочешь…»

Это был тихий сквер. Я здесь ни разу не была. Лавочки, старые клёны, щебет воробьёв. Пахло чем-то тёплым и слегка кисловатым — осенью, хоть на календаре был ещё август.

Он свернул вглубь.

Там, на лавке, сидела женщина. Пожилая, с клубком ниток и спицами. Одета была аккуратно — голубой платок, вязаная кофточка, клетчатая юбка. Вязала. И улыбалась собаке.

— Здравствуй, красавец, — сказала она, не поднимая глаз. — Привёл кого-то новенького?

Я замерла.




Она подняла взгляд — и на секунду показалось, что она меня ждала.

— Он у вас? — спросила она.

— Временно.

— А зовут как?

— Его? Не знаю. Я так и зову — пёс.

— Странно. Он на имя реагирует. На «Макс».

— Наверное, просто похоже. Я его только кормлю.

Она кивнула, как будто ей всё ясно.

Я уже собиралась уйти, когда пёс улёгся у лавки и закинул морду на лапы.

— Ну вот. Придётся сидеть, — сказала я.

— Посидите. Не страшно ведь. У вас вид такой, будто давно ни с кем не разговаривали.

Она сказала это мягко. Без упрёка. Как будто констатировала погоду: «дождик, но не проливной».

— А вы тут каждый день?

— Почти. Я вон в том доме. Мне недалеко.

— Вам не скучно?

Она посмотрела на меня удивлённо.

— Нет. У меня же спицы.

Мы говорили минут пятнадцать. Про собак. Про погоду. Про то, что в этом сквере хорошая скамейка — не качается.

Потом пёс встал сам. Без команды.

Я кивнула женщине и пошла. Она не спросила моего имени. И я её тоже.

Вечером я подумала: а что это вообще было?

А утром он снова повёл меня туда.

На следующий день я не собиралась туда идти. Серьёзно. У меня был план: обойти сквер стороной, прогуляться до аптеки, может, зайти в булочную.

Но пёс посмотрел на меня с тем самым видом: «Не спорь. Ты знаешь, куда».

Я не спорила.

Она уже сидела там. Вязала. Спокойная, как кадр из фильма, где всё в прошлом веке — тёплый свет, клубок, женщина, которой некуда спешить.

— Привёл снова, — сказала она, не глядя.

— Не знаю, что ему здесь нужно.

— Может, вам?

Я не ответила. Он улёгся у её ног, будто так и было задумано.

— Вы говорите с ним? — спросила она.

— Нет.

— Почему?

— А зачем?

— Ну, чтобы он знал, что он не один.

— А я сама одна. Так честнее.

Она посмотрела на меня. Спицы остановились.

— Быть одной и быть в одиночестве — не одно и то же.

Сказала и снова начала вязать.

Сидели мы недолго. Минут двадцать. Она рассказала, что сын раньше тоже держал собаку. Что звали её Дана, и она умерла в одиннадцать лет.

Я сказала «соболезную», она кивнула.

Потом спросила:

— А вы давно одна?

— Давно.

— И хорошо?

— Не знаю. Лучше, чем было.

Она ничего не сказала. Только улыбнулась так, будто понимала больше, чем я успела сказать.

Так начались наши утренние ритуалы.

Я выходила гулять «просто так», он шёл «куда надо». Иногда я пробовала пройти мимо — он останавливался и не двигался. Как якорь.

Приходилось сдаваться.

Скоро я узнала, что её зовут Валентина Николаевна. Что раньше она работала библиотекарем. Что сына она растила одна — муж погиб на стройке, когда сыну было три.

Что сын уехал давно. Очень давно.

И толком не приезжал.

— Он у вас тоже один? — как-то спросила я.

— Наверное. Он не любит говорить про себя. А я не люблю спрашивать.

Потом она добавила:

— Он хорошо писал. В школе. Ему учительница говорила: «Тебе бы журналистом». А он бросил.

— Почему?

— Сказал: слишком много внутри, не знаю, как вытащить.

У меня кольнуло в груди. Очень знакомо.

Слишком знакомо.

— А вы когда последний раз с ним говорили?

— Ой… — она махнула рукой. — Месяца три назад. Письмом. Он любит письма.

— Настоящим письмом?

— Угу. Почтовым.

— Это редкость.

— Ну, может, потому и пишет.

— Вы его не навещаете?

— Он не зовёт. Я не лезу. Всё, что нужно, у него есть. А что не нужно — я не навяжу.

Она говорила спокойно. Без драмы.

Но в голосе была... тишина. Не молчание — именно тишина, в которой прятались годы.

Однажды, когда мы прощались, она вдруг сказала:

— Он говорил, что когда-то любил одну женщину. Сильную. Молчаливую. Всё в себе держала.

— А что стало?

— Не сложилось. Он ушёл. Потом жалел.

— Почему не вернулся?

— Гордый. Глупый. Как все мужчины, которые рано повзрослели.

Я сжала поводок.

— Она у него была… другая. Не как все. Он всё говорил: «Не понимаю её. Но и забыть не могу».

Я не знала, что сказать.

Собака подняла голову и тихо гавкнула. Один раз.

Как будто отметила — да, это то место.

Я ушла быстро. Почти бегом.

В тот вечер не могла уснуть.

Слишком много слов, которые я уже когда-то слышала.

Я не пошла туда на следующий день. И на следующий тоже.

Пёс тянул — упрямо, как всегда, — но я говорила:

— Нет. Сегодня мы гуляем в другую сторону.

Он смотрел. Внимательно. Не обиженно — вопросительно. Как будто понимал: сейчас не его дело.

Я отворачивалась.

Я не хотела знать, не хотела копать.

Мне казалось, я уже всё закопала.

Глубоко.

Сложила в коробку, обмотала скотчем, подписала «не открывать».

На третий день он не тянул.

Мы вышли во двор, и он просто сел. Прямо у подъезда. Смотрел на меня.

Я вздохнула.

— Ты правда думаешь, мне нужно туда?

Он не ответил. Просто встал и пошёл.

Медленно. Спокойно. Без рывков.

И я пошла за ним.

Она сидела, как всегда. Вязала.

На коленях лежал клубок — аккуратный, нераспустившийся.

Улыбнулась, когда я подошла.

— Ну наконец-то, — сказала. — Мы уже соскучились.

— Простите, — я села рядом. — Просто было…

— Нужно подумать. Понимаю.

— Откуда вы всё знаете?

Она не ответила. Только погладила собаку по спине.

— Он такой внимательный, — сказала она. — Прямо чувствует.

— Да. Он умеет привести куда надо.

Мы замолчали.

Тишина между нами уже не была неловкой. Была… какой-то правильной. Настоящей.

— Валентина Николаевна, — я сказала тихо. — А вы не помните… когда он учился, в старших классах, у него была девушка?

— Он никого не приводил. Но рассказывал. Иногда.

— Как он её называл? Не по имени.

— Не помню точно… Но как-то странно. «Лесная» вроде бы. Или «тихая».

— «Снежная», — сказала я.

Она повернула ко мне голову.

— Да. Вот. «Снежная». Почему?

— Он называл меня так. Потому что я молчала, когда нужно было говорить.

Долго она молчала.

Потом кивнула, будто сама себе:

— Понятно.

— Я не знала, кто вы.

— И он не знал, что вы рядом.

Она снова взялась за спицы. Пару петель.

Потом отложила.

— А вы знали, что он до сих пор хранит вашу открытку?

— Какую открытку?

— Синие холмы. Сзади — «Прости, но мне надо уйти».

Я прикрыла глаза.

Это была моя открытка.

— Он ведь не был плохим, — сказала я. — Просто не подходил мне.

— А может, наоборот — слишком подходил.

— Слишком близко?

Она улыбнулась.

— Вы ведь не случайно пришли.

— Он пришёл. — Я кивнула на собаку. — Я просто шла за ним.

На прощание я сказала:

— Я не знаю, что теперь с этим делать.

— Ничего не делайте. Просто знайте.

Пёс подошёл к ней, положил морду на колени. Она потрепала его за ухо.

— Умница, — сказала она. — Привёл, как и надо было.

И посмотрела на меня — не как на чужую. Как на ту, которую она уже знала. Всегда.

Вечером мне позвонили.

— Мы не хотим его забирать, — сказали знакомые. — Он, похоже, выбрал.

— Он?

— Ну да. Он с вами другой. Мы это видим.

Я погладила его по спине.

— Спасибо, — сказала я.

Он зевнул. И ткнулся лбом в мою ладонь.

Мы гуляли теперь медленно. Без спешки. Я больше не смотрела на часы. Да и он тоже — будто почувствовал, что теперь мы можем идти не куда-то, а просто рядом.

Иногда он останавливался у других людей — нюхал, заглядывал в глаза. Но никто больше не интересовал его надолго. Возвращался ко мне. Как будто говорил:

«Я проверил. Ты — та».

С Валентиной Николаевной мы продолжали встречаться. Не каждый день. Иногда она не приходила, иногда я просто не шла.

Но теперь в этом не было ни тревоги, ни долга.

— Я ведь не знала, что ты здесь, — сказала она однажды.

— Я тоже не знала, что хочу быть здесь.

Мы сидели на лавке.

Собака спала у ног. Она вязала. Я держала в руках пакет с мятой, которую она мне принесла «от головных».

Ничего не происходило. И в этом было всё.

— Ты думаешь, он вернётся? — спросила я.

— Думаю, да. Когда сам решит.

— Ты ему скажешь?

— Что?

Я помолчала.

— Что я здесь.

Она кивнула.

— Я скажу, что видела тебя.

— И какая я?

— Живая.

На прощание она сказала вдруг:

— Я рада, что он тогда тебя встретил. Даже если недолго. Он стал другим. После.

— Не уверена, что я была ему в радость.

— А ты не для радости была. Ты для честности.

Я вышла из сквера и пошла домой.

Он шагал рядом, чуть позади, будто охраняя.

Я остановилась у входа, присела, обняла его за шею.

— Спасибо, — сказала я. — За дорогу.

Он посмотрел в глаза. Ушёл вглубь. Спокойно. Без нажима. Как будто дал мне выбор.

Я поднялась, открыла дверь.

Он зашёл первым.

Как будто знал: теперь — дом.

Я больше не искала «временно».

Не боялась привычки. Не боялась смотреть назад.

Собака спала в коридоре, я пила чай с мятой, и думала, что иногда всё действительно складывается не сразу.

А потом — раз — и складывается.

Просто нужно было дойти до лавочки.

Вика Белавина 

#рассказы