Предыдущая публикация
Петр пришел с работы уставший и замерзший "Жалеть слишком поздно" часть 4
Вошел на кухню и замер.–– Я Катя, твоя внучка! – вдруг с восторгом выкрикнула девочка, буквально впрыгивая ему навстречу. – А ты… ну, ты ведь и правда мой дедушка, да?
– Здравствуй, внученька, – голос у Петра сорвался, охрип — то ли от волнения, то ли от неожиданной радости. — Правда.
Он медленно кивнул, и я, честно говоря, не могла не заметить: руки у него отчаянно дрожат. Будто вся его невидимая броня вдруг дала трещину. Катя на мгновение стала страшно серьёзной — задумалась, глянула на Петра пристальным взглядом из-под челки. А потом, не говоря ни слова, протянула ему клочок бумаги.
– Вот, это для тебя.
На листке был нарисован домик с красной крышей, а рядом – две женские фигурки большая и маленькая. Петр взял рисунок дрожащими руками.
– Спасибо, – прошептал он наконец. – Это самый дорогой подарок в моей жизни…
– А в школу ты ходишь? – спросил Петр, когда сели ужинать.
– Нет, – печально ответила Катя. – Мама говорит, что у нас нет нужных бумаг для школы. Но она меня учит дома. Я уже читаю хорошо и считаю до тысячи.
– Хочешь, завтра пойдем в книжный магазин? – предложил Петр, и глаза его загорелись. – Купим тебе учебники, сказки, раскраски...
– Правда? – Катя просияла. – А мама не будет сердиться?
– Мама ничего не узнает, если ты не захочешь рассказывать, – заверила я ее. – Это будет наш маленький секрет.
Перед сном я уложила внучку в Машиной комнате, которую все эти годы держала в том же виде, как дочь оставила. Те же книги на полках, те же плакаты на стенах, та же мебель. Только пыль вытирала регулярно да проветривала.
Copyright: Анна Медь 2025 Свидетельство о публикации. Копирование контента без разрешения автора запрещено
– Бабушка, а мама скоро поправится? – спросила Катя, когда я укрывала ее одеялом.
– Конечно, дорогая. Мама сильная, она обязательно поправится. У нее есть ради кого выздоравливать.
– А мы будем жить все вместе? Как одна большая семья?
Боже мой, как ответить на этот детский вопрос?
– Если мама захочет, – сказала я осторожно.
– А если не захочет?
– Тогда... Тогда мы будем навещать друг друга почаще. Дружить семьями.
Катя кивнула и закрыла глаза. А я сидела рядом с ней и думала о том, что завтра обязательно нужно ехать к Маше, узнать, как она. И главное – попытаться помириться с дочерью, если она позволит.
***
Утром мы с Петром отвезли Катю к тете Марусе, адрес сказала Катя. Объяснили женщине, что мы родственники Маши, что хотим помочь. Тетя Маруся, простая деревенская баба с добрыми глазами, была нам благодарна.
– Вот и хорошо, что родня объявилась! А то девочка одна-одинешенька, никого у нее нет. Хорошая девочка, работящая, только гордая больно.
Сами мы поехали к дочери. Я несла домашний куриный бульон в банке, чистое белье. Руки тряслись от волнения – как встретит нас Маша? Не выгонит ли? Захочет ли принять нашу запоздалую заботу?
Маша лежала в общей палате на шестерых.
Когда мы вошли в палату, она сперва даже не узнала нас — видно было, ещё толком не пришла в себя. Смотрела рассеянно, будто сквозь стекло… Но вот взгляд наконец остановился на наших лицах — и я прямо увидела, как на её лице мелькают эмоции: от недоумения до ярости.
– Вы что здесь делаете? – с трудом выговорила она, голос был слабый, хриплый, почти незнакомый. – Кто вам… кто вам сказал, где я лежу?
– Катя... – Маша попыталась приподняться на локте. – Где она? С ней все в порядке?
– Все хорошо, – успокоил ее Петр Иванович, который стоял у изножья кровати. – Мы позаботились о ней. Она в безопасности.
– Как ты? – спросила я с тревогой. – Что говорят врачи?
– Пневмония, – коротко ответила Маша и откашлялась.
Она выглядела очень слабой. Худая, бледная как мел, с воспаленными глазами. События последних дней и годы тяжелой жизни сделали свое дело, в ней трудно было узнать ту веселую девчонку, которая жила с нами когда-то.
– Маша, – начал Петр Иванович неуверенно.
Но она его перебила:
– Не надо. Что бы ты ни хотел сказать – не надо. Не сейчас.
– Я хочу попросить прощения. За все. За то, что был плохим отцом.
– Слишком поздно для извинений.
– Никогда не поздно, если есть желание исправиться, – настаивал он. – Мы были неправы. Я был неправ. Думал только о себе, о своей карьере. А должен был думать о семье, о тебе.
Маша молчала, отвернувшись к стене. Но я видела, что она слушает.
– Позволь нам помочь, – продолжил он осторожно.
– А что взамен? – спросила она. – Что вы потребуете? Какие условия поставите?
– Никаких условий, – сказал Петр твердо. – Просто дай нам шанс.
Маша повернулась к нам. В ее глазах была усталость.
– Вы думаете, что можно просто взять и исправить прошлое? Стереть десять лет, как будто их не было? Просто забыть ваше предательство?
– Нет, – ответила я честно. – Но мы можем попытаться построить будущее. Другое будущее.
– Какое будущее? – Маша горько усмехнулась. – Вы представляете, что будет, если правда всплывет?
Петр тяжело сел на стул рядом с кроватью.
– Маша, времена понемногу меняются, – сказал он устало. – То, что казалось катастрофой десять лет назад, сейчас уже не так страшно. Люди стали терпимее к чужим проблемам...
– И ты готов рискнуть своей карьерой ради меня? – в голосе дочери было недоверие. – Ради дочери, которую сам же выгнал из дома?
– Готов. Более того – я уже написал заявление об отставке с поста председателя.
Я смотрела на мужа с удивлением. Он не говорил мне об этом решении.
– Зачем ты это сделал? – спросила Маша.
– Потому что не могу больше жить с этим грузом на совести. Не могу сидеть в кресле начальника, когда моя дочь и внучка живут как изгои, а я делаю вид, что все в порядке.
Маша долго смотрела на отца, изучая его лицо.
– А что скажешь коллегам? Товарищам по партии? Друзьям?
– Скажу правду. Что у меня есть дочь, которую я когда-то предал из трусости. И внучка, которую хочу увидеть в школе, а не на рынке.
– Тебя исключат из партии. Лишат всех льгот.
– Пускай исключают. Пускай лишают. Я уже успел понять, что семья важнее партийного билета.
Я никогда не слышала, чтобы Петр так говорил. Для него партия всегда была священной, неприкосновенной. А сейчас он готов от нее отказаться ради дочери и внучки.
– А если я не смогу вас простить? Если буду помнить все эти годы, всю боль?
– Тогда будем жить с этим грузом. Главное, чтобы Катя не страдала из-за наших прошлых ошибок.
Маша заплакала. Тихо, устало, как плачут от полного изнеможения.
– Мне так тяжело было все эти годы, – прошептала она сквозь слезы. – Так страшно и одиноко. Я же ничего не умела, ни ребенка растить, ни работу искать. Я даже думала обратиться к Сереже… Катиному отцу…Иногда думала, что не выдержу.
– Но ты выдержала, – сказал Петр, и голос его дрожал. – Ты оказалась сильнее нас. Намного сильнее меня.
– Катя помогала. Она такая умная девочка, такая понимающая. Никогда не капризничала, не требовала того, чего у нас не было. Всегда говорила: «Мама, не плачь, мы справимся. Мы же сильные».
У меня сжалось сердце от жалости.
– Маша, дай нам возможность помочь вам, – попросила я умоляюще.
Маша долго молчала, борясь с собой. В палате было тихо, только слышно было, как тикали часы на стене да кашляла соседка по палате.
– Хорошо, – сказала она наконец, и голос ее был твердым. – Но с условиями.
– Какими?
– Первое – никто не узнает правду о том, что было десять лет назад. Придумаем другую историю для окружающих.
Петр кивнул.
– Согласен. Это разумно.
– Второе, – продолжала Маша решительно. – Мы живем отдельно от вас. Снимаем собственную квартиру, я устраиваюсь на нормальную работу. Никакого иждивенчества.
– Но зачем? – не поняла я. – У нас большая квартира, места хватит для всех...
– Потому что я хочу быть независимой. Хочу знать, что могу сама обеспечить дочь
– Хорошо, – согласился отец. – Но помощь с оформлением документов, с устройством в школу, с работой...
– Это да. Это нужно и важно.
– И третье условие?
Маша посмотрела на нас серьезно и сурово.
– Если я пойму, что вы снова ставите свои интересы выше наших, что вы опять нас предадите, мы исчезнем навсегда.
– Понятно, – сказал Петр. – Условия справедливые. Мы их принимаем.
Мы еще немного посидели с дочерью, рассказали ей о том, как Катя вела себя у нас дома, как быстро привязалась к дедушке. Петр показал ей Катины рисунки, которые мы захватили с собой. Маша слушала и впервые улыбнулась, слабо, но искренне.
– Она вас не боится? Не стесняется?
– Совсем наоборот. Сразу освоилась, будто всю жизнь нас знала. Особенно к дедушке привязалась.
– Странно. Обычно она очень осторожно относится к незнакомым людям. Наученная горьким опытом.
– Может быть, кровь все-таки не водица? – предположила я.
– Может быть, – согласилась Маша задумчиво.
Когда мы собирались уходить, она вдруг позвала:
– Мама!
Я обернулась, и сердце мое подпрыгнуло. Я так давно не слышала этого слова.
– Спасибо, что пришли, – сказала она тихо. – И... передай Кате, что я ее очень люблю и скоро буду дома.
– Обязательно передам, доченька.
Мы вышли из больницы совершенно другими людьми. У нас наконец появилась реальная надежда.
***
Машу выписали через две недели. За это время мы с Петром успели многое сделать. Мы сняли для Маши с дочерью двухкомнатную квартиру недалеко от центра. Купили мебель, посуду, одежду. Петр начал хлопотать об оформлении документов, восстанавливал Машин паспорт, делал свидетельство о рождении для Кати.
Машину историю мы продумали до мелочей. Маша в восемнадцать лет вышла замуж за молодого офицера, родила дочь, но мужа не стало через год после свадьбы. Потом у Маша долго лежала в специализированных клиниках в разных городах. Документы были утеряны во время многочисленных переездов и лечения.
История получилась правдоподобная и вызывающая сочувствие.
Когда Маша вернулась из больницы, все еще слабая, я встречала ее у нее дома с замиранием сердца. Как она отнесется к нашим приготовлениям? Не покажется ли ей, что мы слишком много на себя взяли, что пытаемся купить ее благосклонность?
Но Маша только молча прошлась по квартире, открыла шкафы, посмотрела на мебель и покупки. Бросила взгляд на нарядное платье, купленное дедушкой для Кати.
– Спасибо, – сказала она просто. – Вы очень постарались. Все сделано со вкусом.
Петр, как он и говорил, подал заявление об отставке с поста председателя горисполкома. Это вызвало настоящий переполох среди коллег, ценного, опытного руководителя никто не хотел отпускать просто так.
– Возраст, – объяснял он настойчивым товарищам. – Хочется больше времени проводить с семьей.
О том, что у него есть дочь и внучка, он рассказал только самым близким друзьям и сослуживцам. И те отнеслись с пониманием, в нашем возрасте внуки действительно становятся важнее карьерных амбиций.
Маша довольно быстро устроилась на работу продавцом в книжный магазин.
— Зарплата, конечно, не ахти, – она даже рассмеялась, пожимая плечами. – Зато я теперь целыми днями среди книг! Я же с детства читать обожаю. А тут ещё и покупателям помогаю – что-то подобрать, посоветовать, рассказать про новинки… Словно попала в свой маленький книжный рай!
Катю мы записали в хорошую школу в середине учебного года. Учительница Нина Васильевна Морозова сначала очень переживала, как ребенок, который никогда систематически не учился в школе, справится с программой второго класса? Но Катя быстро доказала всем, что может учиться наравне с одноклассниками, а по некоторым предметам даже лучше.
– У вас очень способная и воспитанная девочка, – говорила учительница Маше на родительских собраниях. – Видно, что вы много занимались с ней дома. Она не только хорошо читает и считает, но и очень развита культурно.
Маша гордилась дочерью, и было чем гордиться – Катя отлично училась и быстро нашла друзей среди одноклассников, несмотря на то, что пришла в сложившийся коллектив. Веселая, общительная девочка быстро собрала вокруг себя компанию сверстников и во дворе дома, в котором они жили.
Мы встречались каждые выходные. Катя очень подружилась с дедушкой и с гордостью рассказывала ему о школьных успехах, показывала тетради с пятерками и похвальными записями от учительницы.
– Дедушка, а можно я приведу к вам свою подружку? – спросила она однажды, аккуратно, словно боясь спугнуть настроение, в какой-то тихий воскресный вечер. – Лену, она из нашего класса… Знаешь, она говорит, что у неё дедушка очень строгий, вообще не улыбается никогда. А я вот хочу ей показать, что бывают другие: вот, например, у меня дедушка самый добрый на свете!
Петр растрогался до слез от этих слов.
– Конечно, можно, внучка. Приводи всех своих друзей. Будем их угощать и развлекать.
Но самое главное – отношения между нами и Машей постепенно, медленно, но верно налаживались. Она все еще была настороженной, все еще помнила старые обиды и боль. Но видела, как искренне мы любим Катю, и понемногу, очень осторожно оттаивала.
Однажды, когда мы пили чай с пирогом, который испекла Маша, она вдруг сказала:
– Знаете, я долго вас ненавидела. Особенно первые годы после того, что случилось. Думала, что никогда в жизни не прощу.
– А теперь? – осторожно спросила я, боясь спугнуть этот момент откровенности.
– А теперь... не знаю. Ненависть – очень тяжелая ноша. Устаешь ее носить постоянно.
– Маша, мы не просим тебя забыть прошлое. Мы просим только...
– Я знаю, чего вы просите. И, наверное, когда-нибудь смогу дать это вам. Но не сейчас. Еще слишком рано.
– Мы подождем, – сказал Петр серьезно. – Сколько понадобится.
Copyright: Анна Медь 2025 Свидетельство о публикации. Копирование контента без разрешения автора запрещено
1 ЧАСТЬ https://ok.ru/mednoechti/topic/156938543384642
2 ЧАСТЬ https://ok.ru/mednoechti/topic/156938687760450
3 ЧАСТЬ https://ok.ru/mednoechti/topic/156939338205250
5 ЧАСТЬ https://ok.ru/mednoechti/topic/156939746953282
– Конечно, дорогая. Мама сильная, она обязательно поправится. У нее есть ради кого выздоравливать.
– А мы будем жить все вместе? Как одна большая семья?
Боже мой, как ответить на этот детский вопрос?
– Если мама захочет, – сказала я осторожно.
– А если не захочет?
– Тогда... Тогда мы будем навещать друг друга почаще. Дружить семьями.
Катя кивнула и закрыла глаза. А я сидела рядом с ней и думала о том, что завтра обязательно нужно ехать к Маше, узнать, как она. И главное – попытаться помириться с дочерью, если она позволит.
***
Утром мы с Петром отвезли Катю к тете Марусе, адрес сказала Катя. Объяснили женщине, что мы родственники Маши, что хотим помочь. Тетя Маруся, простая деревенская баба с добрыми глазами, была нам благодарна.
– Вот и хорошо, что родня объявилась! А то девочка одна-одинешенька, никого у нее нет. Хорошая девочка, работящая, только гордая больно.
Сами мы поехали к дочери. Я несла домашний куриный бульон в банке, чистое белье. Руки тряслись от волнения – как встретит нас Маша? Не выгонит ли? Захочет ли принять нашу запоздалую заботу?
Маша лежала в общей палате на шестерых.
Когда мы вошли в палату, она сперва даже не узнала нас — видно было, ещё толком не пришла в себя. Смотрела рассеянно, будто сквозь стекло… Но вот взгляд наконец остановился на наших лицах — и я прямо увидела, как на её лице мелькают эмоции: от недоумения до ярости.
– Вы что здесь делаете? – с трудом выговорила она, голос был слабый, хриплый, почти незнакомый. – Кто вам… кто вам сказал, где я лежу?
– Катя... – Маша попыталась приподняться на локте. – Где она? С ней все в порядке?
– Все хорошо, – успокоил ее Петр Иванович, который стоял у изножья кровати. – Мы позаботились о ней. Она в безопасности.
– Как ты? – спросила я с тревогой. – Что говорят врачи?
– Пневмония, – коротко ответила Маша и откашлялась.
Она выглядела очень слабой. Худая, бледная как мел, с воспаленными глазами. События последних дней и годы тяжелой жизни сделали свое дело, в ней трудно было узнать ту веселую девчонку, которая жила с нами когда-то.
– Маша, – начал Петр Иванович неуверенно.
Но она его перебила:
– Не надо. Что бы ты ни хотел сказать – не надо. Не сейчас.
– Я хочу попросить прощения. За все. За то, что был плохим отцом.
– Слишком поздно для извинений.
– Никогда не поздно, если есть желание исправиться, – настаивал он. – Мы были неправы. Я был неправ. Думал только о себе, о своей карьере. А должен был думать о семье, о тебе.
Маша молчала, отвернувшись к стене. Но я видела, что она слушает.
– Позволь нам помочь, – продолжил он осторожно.
– А что взамен? – спросила она. – Что вы потребуете? Какие условия поставите?
– Никаких условий, – сказал Петр твердо. – Просто дай нам шанс.
Маша повернулась к нам. В ее глазах была усталость.
– Вы думаете, что можно просто взять и исправить прошлое? Стереть десять лет, как будто их не было? Просто забыть ваше предательство?
– Нет, – ответила я честно. – Но мы можем попытаться построить будущее. Другое будущее.
– Какое будущее? – Маша горько усмехнулась. – Вы представляете, что будет, если правда всплывет?
Петр тяжело сел на стул рядом с кроватью.
– Маша, времена понемногу меняются, – сказал он устало. – То, что казалось катастрофой десять лет назад, сейчас уже не так страшно. Люди стали терпимее к чужим проблемам...
– И ты готов рискнуть своей карьерой ради меня? – в голосе дочери было недоверие. – Ради дочери, которую сам же выгнал из дома?
– Готов. Более того – я уже написал заявление об отставке с поста председателя.
Я смотрела на мужа с удивлением. Он не говорил мне об этом решении.
– Зачем ты это сделал? – спросила Маша.
– Потому что не могу больше жить с этим грузом на совести. Не могу сидеть в кресле начальника, когда моя дочь и внучка живут как изгои, а я делаю вид, что все в порядке.
Маша долго смотрела на отца, изучая его лицо.
– А что скажешь коллегам? Товарищам по партии? Друзьям?
– Скажу правду. Что у меня есть дочь, которую я когда-то предал из трусости. И внучка, которую хочу увидеть в школе, а не на рынке.
– Тебя исключат из партии. Лишат всех льгот.
– Пускай исключают. Пускай лишают. Я уже успел понять, что семья важнее партийного билета.
Я никогда не слышала, чтобы Петр так говорил. Для него партия всегда была священной, неприкосновенной. А сейчас он готов от нее отказаться ради дочери и внучки.
– А если я не смогу вас простить? Если буду помнить все эти годы, всю боль?
– Тогда будем жить с этим грузом. Главное, чтобы Катя не страдала из-за наших прошлых ошибок.
Маша заплакала. Тихо, устало, как плачут от полного изнеможения.
– Мне так тяжело было все эти годы, – прошептала она сквозь слезы. – Так страшно и одиноко. Я же ничего не умела, ни ребенка растить, ни работу искать. Я даже думала обратиться к Сереже… Катиному отцу…Иногда думала, что не выдержу.
– Но ты выдержала, – сказал Петр, и голос его дрожал. – Ты оказалась сильнее нас. Намного сильнее меня.
– Катя помогала. Она такая умная девочка, такая понимающая. Никогда не капризничала, не требовала того, чего у нас не было. Всегда говорила: «Мама, не плачь, мы справимся. Мы же сильные».
У меня сжалось сердце от жалости.
– Маша, дай нам возможность помочь вам, – попросила я умоляюще.
Маша долго молчала, борясь с собой. В палате было тихо, только слышно было, как тикали часы на стене да кашляла соседка по палате.
– Хорошо, – сказала она наконец, и голос ее был твердым. – Но с условиями.
– Какими?
– Первое – никто не узнает правду о том, что было десять лет назад. Придумаем другую историю для окружающих.
Петр кивнул.
– Согласен. Это разумно.
– Второе, – продолжала Маша решительно. – Мы живем отдельно от вас. Снимаем собственную квартиру, я устраиваюсь на нормальную работу. Никакого иждивенчества.
– Но зачем? – не поняла я. – У нас большая квартира, места хватит для всех...
– Потому что я хочу быть независимой. Хочу знать, что могу сама обеспечить дочь
– Хорошо, – согласился отец. – Но помощь с оформлением документов, с устройством в школу, с работой...
– Это да. Это нужно и важно.
– И третье условие?
Маша посмотрела на нас серьезно и сурово.
– Если я пойму, что вы снова ставите свои интересы выше наших, что вы опять нас предадите, мы исчезнем навсегда.
– Понятно, – сказал Петр. – Условия справедливые. Мы их принимаем.
Мы еще немного посидели с дочерью, рассказали ей о том, как Катя вела себя у нас дома, как быстро привязалась к дедушке. Петр показал ей Катины рисунки, которые мы захватили с собой. Маша слушала и впервые улыбнулась, слабо, но искренне.
– Она вас не боится? Не стесняется?
– Совсем наоборот. Сразу освоилась, будто всю жизнь нас знала. Особенно к дедушке привязалась.
– Странно. Обычно она очень осторожно относится к незнакомым людям. Наученная горьким опытом.
– Может быть, кровь все-таки не водица? – предположила я.
– Может быть, – согласилась Маша задумчиво.
Когда мы собирались уходить, она вдруг позвала:
– Мама!
Я обернулась, и сердце мое подпрыгнуло. Я так давно не слышала этого слова.
– Спасибо, что пришли, – сказала она тихо. – И... передай Кате, что я ее очень люблю и скоро буду дома.
– Обязательно передам, доченька.
Мы вышли из больницы совершенно другими людьми. У нас наконец появилась реальная надежда.
***
Машу выписали через две недели. За это время мы с Петром успели многое сделать. Мы сняли для Маши с дочерью двухкомнатную квартиру недалеко от центра. Купили мебель, посуду, одежду. Петр начал хлопотать об оформлении документов, восстанавливал Машин паспорт, делал свидетельство о рождении для Кати.
Машину историю мы продумали до мелочей. Маша в восемнадцать лет вышла замуж за молодого офицера, родила дочь, но мужа не стало через год после свадьбы. Потом у Маша долго лежала в специализированных клиниках в разных городах. Документы были утеряны во время многочисленных переездов и лечения.
История получилась правдоподобная и вызывающая сочувствие.
Когда Маша вернулась из больницы, все еще слабая, я встречала ее у нее дома с замиранием сердца. Как она отнесется к нашим приготовлениям? Не покажется ли ей, что мы слишком много на себя взяли, что пытаемся купить ее благосклонность?
Но Маша только молча прошлась по квартире, открыла шкафы, посмотрела на мебель и покупки. Бросила взгляд на нарядное платье, купленное дедушкой для Кати.
– Спасибо, – сказала она просто. – Вы очень постарались. Все сделано со вкусом.
Петр, как он и говорил, подал заявление об отставке с поста председателя горисполкома. Это вызвало настоящий переполох среди коллег, ценного, опытного руководителя никто не хотел отпускать просто так.
– Возраст, – объяснял он настойчивым товарищам. – Хочется больше времени проводить с семьей.
О том, что у него есть дочь и внучка, он рассказал только самым близким друзьям и сослуживцам. И те отнеслись с пониманием, в нашем возрасте внуки действительно становятся важнее карьерных амбиций.
Маша довольно быстро устроилась на работу продавцом в книжный магазин.
— Зарплата, конечно, не ахти, – она даже рассмеялась, пожимая плечами. – Зато я теперь целыми днями среди книг! Я же с детства читать обожаю. А тут ещё и покупателям помогаю – что-то подобрать, посоветовать, рассказать про новинки… Словно попала в свой маленький книжный рай!
Катю мы записали в хорошую школу в середине учебного года. Учительница Нина Васильевна Морозова сначала очень переживала, как ребенок, который никогда систематически не учился в школе, справится с программой второго класса? Но Катя быстро доказала всем, что может учиться наравне с одноклассниками, а по некоторым предметам даже лучше.
– У вас очень способная и воспитанная девочка, – говорила учительница Маше на родительских собраниях. – Видно, что вы много занимались с ней дома. Она не только хорошо читает и считает, но и очень развита культурно.
Маша гордилась дочерью, и было чем гордиться – Катя отлично училась и быстро нашла друзей среди одноклассников, несмотря на то, что пришла в сложившийся коллектив. Веселая, общительная девочка быстро собрала вокруг себя компанию сверстников и во дворе дома, в котором они жили.
Мы встречались каждые выходные. Катя очень подружилась с дедушкой и с гордостью рассказывала ему о школьных успехах, показывала тетради с пятерками и похвальными записями от учительницы.
– Дедушка, а можно я приведу к вам свою подружку? – спросила она однажды, аккуратно, словно боясь спугнуть настроение, в какой-то тихий воскресный вечер. – Лену, она из нашего класса… Знаешь, она говорит, что у неё дедушка очень строгий, вообще не улыбается никогда. А я вот хочу ей показать, что бывают другие: вот, например, у меня дедушка самый добрый на свете!
Петр растрогался до слез от этих слов.
– Конечно, можно, внучка. Приводи всех своих друзей. Будем их угощать и развлекать.
Но самое главное – отношения между нами и Машей постепенно, медленно, но верно налаживались. Она все еще была настороженной, все еще помнила старые обиды и боль. Но видела, как искренне мы любим Катю, и понемногу, очень осторожно оттаивала.
Однажды, когда мы пили чай с пирогом, который испекла Маша, она вдруг сказала:
– Знаете, я долго вас ненавидела. Особенно первые годы после того, что случилось. Думала, что никогда в жизни не прощу.
– А теперь? – осторожно спросила я, боясь спугнуть этот момент откровенности.
– А теперь... не знаю. Ненависть – очень тяжелая ноша. Устаешь ее носить постоянно.
– Маша, мы не просим тебя забыть прошлое. Мы просим только...
– Я знаю, чего вы просите. И, наверное, когда-нибудь смогу дать это вам. Но не сейчас. Еще слишком рано.
– Мы подождем, – сказал Петр серьезно. – Сколько понадобится.
Copyright: Анна Медь 2025 Свидетельство о публикации. Копирование контента без разрешения автора запрещено
1 ЧАСТЬ https://ok.ru/mednoechti/topic/156938543384642
2 ЧАСТЬ https://ok.ru/mednoechti/topic/156938687760450
3 ЧАСТЬ https://ok.ru/mednoechti/topic/156939338205250
5 ЧАСТЬ https://ok.ru/mednoechti/topic/156939746953282
Девочка дернула ее за рукав платья "Жалеть слишком поздно" часть 3
– Мама, кто это? – спросила она тихо, но я слышала каждое слово.– Это... – Маша запнулась, потом выпрямилась и посмотрела мне в глаза. – Это моя мать. Твоя бабушка.
Девочка с любопытством посмотрела на меня.
– Катя, иди к тете Марусе, помоги ей морковку разложить, – попросила Маша дочь мягко, но настойчиво. – А мы с этой... тетей поговорим.
Девочка послушно убежала к соседнему прилавку, где пожилая женщина торговала морковью и свеклой. А мы остались наедине.
– Маша, – начала я, но она подняла руку, останавливая меня.
– Не надо, – сказала она жестко и требовательно. – Не говори ничего. Я знаю, зачем ты пришла.
– Нет, ты не знаешь. Я искала тебя десять лет. Каждый день думала о тебе. Мы с отцом...
– С отцом? – Маша усмехнулась, и в этой усмешке была горечь. – Тем, который выгнал меня из дома? Который заставил отказаться от ребенка? Он тоже вспомнил, что у него есть дочь?
– Он раскаивается. Мы оба раскаиваемся. Если бы ты знала, как мы мучились все эти годы...
– Мучились? – в голосе Маши появились насмешливые нотки. – А мне знаешь, каково было? В семнадцать лет остаться одной с ребенком на руках? Без денег, без документов, без крыши над головой?
Она говорила тихо, чтобы не привлекать внимание окружающих, но каждое слово хлестало меня, как хлыст. Мне было стыдно от ее слов как никогда в жизни.
И мы ждали. Терпеливо, не торопя события "Жалеть слишком поздно" часть 5
Радовались каждой Катиной пятерке, каждой Машиной улыбке, каждому дню, который мы могли провести вместе как семья.Конечно, не все шло гладко.
На работе у Маши возникли сложности. Директор магазина, въедливый мужчина средних лет, постоянно интересовался ее прошлым, намекал на странности в ее биографии.
– Где вы раньше работали? – говорил он подозрительно. – Есть справки, характеристики? И паспорт слишком долго восстанавливаете.
Маше приходилось повторять свою легенду, но она видела, что полного доверия у начальства нет.
Документы действительно оформлялись не так быстро, как хотелось бы.
– Понимаете, Петр Иванович, – объяснял работник паспортного стола, – дело деликатное и необычное. Паспорт восстановить можно, но нужны дополнительные справки. О смерти мужа, о лечении дочери в клиниках. И очень желательно найти свидетелей...
Свидетелей приходилось искать среди старых знакомых, упрашивать подтвердить, что Маша действительно была замужем…
Мы уехали на следующий день рано утром "Жалеть слишком поздно" часть 2
Маша прощаться не вышла.В автобусе обратно мы молчали. Петр делал вид, что читал газету, а я смотрела в окно и думала, что мы наделали? Как мы могли так поступить с собственной дочерью?
***
Дома без Маши было тихо и пусто, как в склепе. Я ходила по комнатам и не знала, чем себя занять.
На работе я говорила, что дочь отдыхает в специализированном санатории в Крыму. Коллеги сочувствовали, интересовались, не нужна ли помощь. Их искренность делала мне еще больнее, если бы они знали правду!
Петр вел себя так, будто ничего не произошло, но иногда по ночам я слышала, как он на кухне сидит, воду пьет или чай заваривает.
Мы не говорили о Маше. Совсем. Как будто у нас никогда не было дочери.
Я долго не могла решиться написать эту историю "Жалеть слишком поздно" часть 1
Руки дрожат, когда беру ручку, а буквы в тетрадке расплываются от слез, но молчать больше нет сил. Десять лет, десять долгих, мучительных лет я несла этот груз.И только сейчас, когда жизнь дала мне второй шанс, понимаю, нужно рассказать правду. Всю правду, какой бы горькой она ни была.
Меня зовут Раиса Петровна Комарова. Мне сорок восемь лет, я заведующая детским садом номер семь в нашем районном центре, депутат райсовета третьего созыва. Муж мой, Петр Иванович, – заместитель председателя горисполкома, человек уважаемый, с безупречной партийной репутацией.
У нас была хорошая семья, можно сказать, образцовая. Была...
Следующая публикация
Комментарии 55
Могло было быть подобное.
Я знаю одну даму, с подобной судьбой. Я про нее писала в прошлый раз.
И, к стати, раньше, как то таких требований с документами и не было.
Вот помню мы, жили в частном секторе. У нас были домовые книги. И печать.
Нужна была справка о составе семьи? Да я ее сама писала от руки и ставила ту печать.
Справка с места жительства?- то же самое. Писали сами, ставили печать. Наверно, и могли кому то написать подобную справку. Главное печать была.. И все! Ни когда не ходили в паспортный стол,ни куда.
Сомнения по поводу мамы с ребенком, что не сообщили ни кто ни кому.
Опять же- не было тогда подобных центров по опеке.
Мы даже не знали о существовании такового органа.
Была детская комната милиции. Но, это для нашкодивших.
Опять же отец искал( и то, не больно то активно) одну дочь, без ребенка. На женщину с ребенком ни кто внимания не обратил бы.
И кто хвалит эту писанину,видимо сам ни чего не понимает в жизни и как говорится,"пороха не нюхал" и слава Богу!!!
Такая бредятина понаписана
И особенно возмущает,что значит Маша 10 лет жила без документов и у ребенка никаких документов не было и не было необходимости))...а как появились документы и сразу всем стала нужна легенда и все стали подозрительными!))))