Вот это задело меня сильнее всего. Я механически поставила шампанское на тумбочку у входа в кухню. Аккуратно положила рядом коробку с эклерами.
— Забирайте, — я сняла помолвочное кольцо и положила его на столешницу. — Вам теперь нужнее.
— Доченька... — мама сделала шаг ко мне, но я отшатнулась.
— Не трогай меня. Никогда больше, даже не подходи.
Это была последняя фраза, которую я сказала матери перед тем, как уйти из квартиры. Ни одной слезинки не пролила, пока собирала самое необходимое в чемодан. Они стояли в коридоре, наблюдая за мной. Как будто я была каким-то диковинным экспонатом в музее. Или зверушкой в зоопарке.
Все, я закинула в чемодан свой выпускной фотоальбом, захлопнула дверь и выбежала из подъезда, оставив на тумбочке ключи.
— Ты можешь жить у меня, сколько понадобится, — сказала Катя, коллега из библиотеки, раскладывая диван. — В смысле, пока не найдешь что-то свое. Я бы на твоем месте...
— Иск о моральном ущербе подала? — усмехнулась я, выкладывая немногочисленные вещи из чемодана. — Или топор взяла бы?
— Да я бы просто морду набила обоим, — Катя нахмурилась. — И не смейся, я серьезно. Тридцать лет дзюдо занимаюсь, он бы у меня в окно вылетел после такого.
С Катей мы работали в соседних отделах — она в детском, я во взрослом абонементе. Но почему-то общались мало. Наверное, надо было чаще приглядываться к людям вокруг себя. Про ее занятия дзюдо я уж точно не подозревала.
— У меня сбережения есть, снять квартиру можно. Проблема в том, что... — я замялась. — Понимаешь, мама, ну... По-своему заботилась обо мне. И я за нее волнуюсь. Он такой...
— Мутный? — подсказала Катя.
— Расчетливый. Он ведь знал, что мама с жильем поможет. Я говорила Илье, как мы с ней близки. А теперь не знаю, вдруг он... Обидит или обманет маму?
— А за себя ты не переживаешь?
Я пожала плечами.
— Не в первый раз. Отец так же свалил, когда мне было десять. Сказал, что встретил новую любовь. Мама долго плакала, даже пила. А потом как с цепи сорвалась, начала клеить мужиков направо и налево. Словно доказывала что-то. Мне в основном, отцу-то было наплевать.
— И после этого ты все равно за нее волнуешься? — Катя смотрела на меня изумленно.
— Она моя мать.
В ту ночь я долго не могла заснуть. Думала о том, как часто мы оправдываем близких людей только потому, что они… родственники. «Она моя мать» — будто этот факт автоматически снимает ответственность за все, что человек сделал.
Но есть границы, которые нельзя переступать. Даже матерям.
Я подала заявление об увольнении уже через неделю. Библиотекарем я работала почти четыре года, с самого окончания института. Получала копейки, конечно, но мне нравилось. Вокруг книги, посетители вежливые, а главное — никаких сюрпризов с графиком.
— А куда ты теперь? — спросила заведующая, принимая мое заявление.
— В издательство, — я улыбнулась. — Знаете, как говорят, нет худа без добра. Если бы не вся эта... ситуация, я бы и не подумала искать что-то другое.
Заявление о приеме на новую работу, аренда квартиры. Каждое действие — шаг в новую жизнь. Пришлось вспомнить все, чему меня учили в полиграфическом колледже. Но это помогало отвлечься.
Мама звонила часто. Я не брала трубку. Она писала сообщения:
«Доченька, давай поговорим».
«Элечка, ну это же смешно!»
«Я же мать тебе, в конце концов!».
Я не отвечала.
Однажды столкнулась с Ильей в торговом центре. Он перехватил меня у эскалатора, схватил за руку.
— Эля, нам надо поговорить. Хватит уже бегать, ты не ребенок.
— Нам ничего не надо, — я пыталась вырваться, но он держал крепко.
— Да что ты бесишься? — он раздраженно закатил глаза. — Я же не специально! Просто так получилось...
— Так получилось что? С моей матерью?
Странно, но я не испытывала боли, произнося эти слова. Только брезгливость, словно наступила во что-то неприятное и липкое.
— Я уверен, ты до сих пор хочешь быть со мной, — он самодовольно ухмыльнулся. — Понимаю, мы можем... Ну, иногда видеться. Только давай без сцен ревности, окей? Твоя мать слишком...
Я не дослушала. Развернулась и ушла.
Мама появилась на пороге моей новой съемной квартиры через два месяца. Как она узнала адрес — не знаю. Может, Катя проболталась. Впрочем, у нас маленький городок.
— Элечка, можно войти? — мама выглядела непривычно.
Потухшая какая-то, без макияжа, с отросшими корнями крашеных волос. Я не хотела ее впускать. Но что-то меня насторожило. Возможно, выражение маминого лица? Жалкое, как у обиженного ребенка.
— Что случилось?
— Ничего, — она нелепо жестикулировала, словно ловила невидимых мух. — Просто... соскучилась по тебе. Можно мне в гости?
Я посторонилась, пропуская ее внутрь. Квартира была не слишком роскошная. Однокомнатная, с совмещенным санузлом и крошечной кухней. Но она была больше домом, чем мамины хоромы.
— Чаю хочешь? — я включила чайник больше от неловкости, чем из желания ее угостить.
— Можно, — мама осматривалась по сторонам. — У тебя... очень мило.
Я молча поставила перед ней кружку с чаем. Сама села напротив, скрестив руки на груди.
— Ты как? — спросила она после минутного молчания.
— Нормально, работаю, живу.
— У тебя... кто-то есть?
Я удивленно посмотрела на нее:
— Тебе-то какое дело?
— Я волнуюсь...
— Не надо, мам. Я не для того от тебя съехала, чтобы потом делиться подробностями своей жизни. И вообще, ты правда думаешь, что теперь стоит ими делиться?
Она сгорбилась на стуле, вдруг став какой-то маленькой и старой.
— Ты не представляешь, как я скучаю.
— По мне? А что же, Илюша не веселит? — я усмехнулась, заметив, как она вздрогнула.
— Он... Илья... — мама замялась.
— Что, уже бросил? — я отпила из своей кружки. — Ну надо же, кто бы мог подумать.
— Он не то чтобы бросил, — мама потрогала фенечку на запястье, дурацкую, как у подростка, с разноцветными бусинами. — Просто... он стал пропадать. Приходит поздно, врет все время. Я его ревную, а он говорит, что веду себя, как истеричка. Даже... похудела на восемь килограммов. Думала, может, он снова...
— Мам, — я прервала ее тираду. — Ты серьезно? Пришла жаловаться мне на бывшего жениха? Или это что? Инспекция, ты не меня пришла проведать, а Илюшу своего драгоценного выслеживала?
— Доченька, но я же не специально! — она вскинула на меня умоляющие глаза. — Ты не понимаешь, каково это — стареть, когда рядом молодая и красивая дочь! И все мужчины смотрят только на нее! Ты еще поймешь, когда будешь в моем возрасте...
— Мне двадцать пять, мам, — я устало потерла переносицу. — И, надеюсь, что в сорок четыре не буду отбивать мужиков у своей дочери. Знаешь почему? Потому что у нормальных женщин, даже если им за сорок, есть чувство собственного достоинства. А у тебя — нет.
— Ты злая, — она всхлипнула. — Мне плохо, а ты...
— Тебе? — я даже рассмеялась от абсурдности ситуации. — Мам, ты украла моего жениха, лишила семьи и веры в людей. А теперь плачешься, потому что он оказался ровно тем, кем я его и считала, расчетливым эгоистом? Серьезно?
Мама встала, ее лицо исказилось от злости:
— Я не за этим пришла! Думала, может, мы помиримся... А ты!
— Больше не хочу, мам, — я тоже встала. — Знаешь, в чем главная проблема? Ты ведь такая же эгоистка, как Илья. Просто зеркальная копия. Уверена, что все должны крутиться, заботиться о тебе, потакать прихотям. И я тоже так думала. Считала, что должна быть рядом, терпеть твои выходки, оправдывать. Но теперь все, хватит. Живи как знаешь.
Следующие три месяца были удивительно спокойными. Я втянулась в работу в издательстве, даже завела подругу Вику из отдела маркетинга. Мы вместе ходили в кино, на выставки, иногда зависали в барах. Я как будто наверстывала те годы молодости, которые провела, нянчась с матерью.
А потом позвонила соседка.
— Элина, это тетя Валя, соседка твоей мамы.
— Здравствуйте, — я напряглась. — Что-то случилось?
— Твоя мама... Она упала. Сломала руку и, кажется, бедро. Скорая увезла.
— В какую больницу? Спасибо, что сообщили.
Я примчалась в приемный покой городской клинической больницы через сорок минут. Мать лежала, прикрытая больничным тонким одеялом, бледная, с запавшими глазами. Сразу постаревшая лет на десять.
— Доченька, — прошептала она, увидев меня. — Ты пришла.
— Что случилось? — спросила я, присаживаясь на краешек кровати.
— Поскользнулась в ванной, — она отвела глаза. — Стала в последнее время такая неуклюжая...
Я кивнула. Заметила синяки на руках — старые, желто-зеленые. Ее запястья казались такими хрупкими.
— А Илья... Он сейчас... — я сама не знала, зачем спрашиваю.
— Съехал, — Нонна коротко рассмеялась. — Месяц назад, нашел девочку. Модельку какую-то, двадцать лет. Сказал... всякое. Ты была права, он... не очень хороший человек.
— Да ты что, — я не смогла сдержать сарказм.
— Я не знаю, как теперь быть, — она вдруг тихо заплакала. — Я одна, совсем. Ты... не могла бы вернуться? Ну, хотя бы пока я не поправлюсь? Мне одной страшно. Все-таки возраст, твоя мама уже немолодая.
Я смотрела на эту женщину, свою мать, и понимала, что в ней действительно не осталось ничего, кроме страха. Старости, одиночества. Страха, что никто ее не любит.
— Нет, мама, — покачала головой. — Я не вернусь.
— Но как же? — она вытаращила глаза, как будто этот ответ был совершенно невозможен.
— Ты справишься, — я поднялась. — Какая старость, не смеши, тебе всего сорок пять через месяц. Это снова попытка вертеть мир вокруг себя. Так вот, в это я больше не играю. Однажды ты сказала, что я — ошибка юности. Так вот, считай, что все исправлено. Нет в жизни больше ошибок, забудь.
— Но я люблю тебя! — мать вскинулась, пытаясь схватить меня за руку.
— Нет, мама. Ты любишь только себя. И всегда так было. Это... нормально, наверное. Просто это не то, что мне нужно.
Через два дня я получила предложение переехать в другой город. Обстоятельства сложились так странно, словно сама Вселенная намекала, что пора начать жизнь с чистого листа.
Оказалось, наше издательство запускает филиал в Петербурге, и им нужен опытный редактор. Не то чтобы я была таким уж зубром в этой области, но выбирать особо было не из кого.
— Ты, главное, не бойся, — уговаривала меня Вика. — Я с жильем помогу, у меня там брат живет. Хотя тебе же служебную квартиру обещали? И вообще, такой шанс! Питер — это же совсем другая жизнь!
Вечером того же дня мне позвонила мама.
— Доченька, меня послезавтра выписывают, — радостно затараторила она. — Может, ты...
— Мама, извини, но нет, переезжаю в Петербург, — сказала я, прежде чем она успела выложить все свои просьбы и требования.
— Что? — она засопела в трубку. — Но как же... Как же я? Мне нужна помощь! Ты не можешь бросить родную мать!
— Могу, — я сказала это спокойно, без злости. — И я уезжаю.
— Ты... ты... — она зарыдала в трубку. — После всего, что я сделала! Растила тебя одна! Я ради дочери жизнь свою положила на алтарь материнства! А теперь получаю вот такую благодарность?
— Ты предала меня, мама, — я выделила каждое слово. — Украла у меня возможность завести семью. Ты думала только о себе, всегда.
— Ты... просто...
— Мам, я больше не буду жертвовать чем-то. Ни ради твоей, ни ради чьей-то еще. Я пришлю тебе деньги на сиделку, на лекарства. Но не вернусь.
Я сбросила звонок, не дослушав ее новые рыдания и причитания. Знала, что мать не изменится. Но больше не собиралась ей подыгрывать. Впереди ждал Петербург. А мама должна была наконец понять — мир не вертится вокруг нее. В этой жизни все немного сложнее.
Copyright: Анна Медь 2025 Свидетельство о публикации. Копирование контента без разрешения автора запрещено
Комментарии 83
, это самое страшное
Хорошо хоть замуж не вышла за этого козла.