Избранное Эрих Мария Ремарк(Erich Maria Remarque)

ПРЕВРАЩЕНИЕ МЕЛЬХИОРА СИРРА. Рассказ. Эрих Мария Ремарк

Волшебная история Мельхиор Сирр был одной из тех редких натур, в которых неожиданности спят, как будущие вишневые ветки в апрельских почках. Структурой его переживаний был метафизический ромбоид, в котором все нормальное и серьезное, осторожно перевернутое с ног на голову, отражалось самым неожиданным образом в вогнутых стеклах его фантазии. Необычное его никогда не привлекало, хотя и преследовало, как натасканная овчарка. Когда Пармская принцесса заговорила с ним на бульваре Сан-Мишель и попросила покатать ее часок по утопавшему в сумерках городу — в этих серебристо-серых, цвета голубиного крыла сумерках майского вечера, сумерках, когда весенние аллеи кажутся огромными канделябрами, а воздух источает аромат вин из Прованса, — он, рассеянно улыбаясь, поцеловал самые прекрасные руки Европы и отказался от этой изысканной импровизации, потому что не хотел нарушить обещания прийти на игру в тарок. Однажды вечером после длительной пирушки, гвоздем которой был сотерн высшей марки, Мельхиор сел в своей автомобиль, чтобы поехать на светский танцевальный вечер. Он сам вел машину; ему хотелось побыть наедине со своими мыслями и предаться мечтаниям о новой комбинации для игры в скат, которая возникла в его голове после разглядывания китайских рисунков тушью. Несколько раз ему пришлось останавливаться на перекрестках. Когда он включил первую скорость, по машине прошло сдержанное дрожание, она стремительно рванулась вперед, празднуя свободу на второй скорости, а потом помчалась, словно на крыльях, на прямой передаче. Мотор вибрировал так, словно золотисто-коричневая виолончель выводила свою партию в адажио для флейты, его звуки сливались с меланхоличными размышлениями Мельхиора о безнадежном большом шлеме с четверками во второй руке и неожиданно находили там ответ и отклик; в загадочном параллелизме слились ритмика несущейся на полной скорости машины и фосфоресцирующее тремоло чувств, вызванное превосходным сотерном; вспыхивали искры, рождавшие ассоциации; подобно северному сиянию, сверкал фантастический поток барочного настроения, и с беззвучным громом сверкнуло соединение: мистический мост между человеком и машиной возник в Мельхиоре Сирре... Машина стала человеком... Человек стал машиной. Под крышкой капота билось сердце... В карданном валу пульсировала жизнь... Жилы Мельхиора перекачивали бензин... Переключенные на ближний свет фары стали его глазами... Все сильнее становилась взаимосвязь, все больше она захватывала его в плен, так что, прибыв на место, он вышел почти шатаясь. Здесь его ожидала сенсация. Гигантским кортежем стекались сотни автомобилей к залитому светом вестибюлю; машины равномерно дышали, тихо шурша, невольно пофыркивали, гневно подергивали колесами, урчали, ревели, пели, жужжали — жили! Неожиданно в голове Мельхиора вырисовалась туманная идея, масштаб которой поразил его. Охваченный ужасом, он инстинктивно поднял ладони, растопырил пальцы, взмахнул руками и глубоко задышал: он почувствовал, как действуют его превратившиеся в карбюратор легкие, почувствовал механику своего тела-машины, он был автомобилем. Резким движением обернулся он к своим собратьям, стоявшим на асфальте, и заговорил. — Вы, четырехколесые, вы, динозавры двадцатого века... вы... — но язык не слушался его: тело оказалось не в состоянии следовать за высоким полетом духа. Тронутый до глубины кузова-души, Мельхиор вступил в освещенный холл. Здесь впечатление от волнующего, романтического происшествия значительно усилилось, потому что в хаосе расположенного выше танцзала он видел только пол и мелькающие ноги, которые показались ему рядом суетливых, поднимающихся и опускающихся поршней и шатунов. И здесь ритм грохочущего под землей мотора определял движение. Мельхиор деловито констатировал, что машинам не хватает масла, потому что в своем состоянии он принял жалобы саксофона за жужжание перегретого цилиндра. И тут перед ним забрезжила цель. В прекрасном крутом вираже он пересек зал и резко затормозил перед баром, чтобы заправиться горючим. Широко раскрыв глаза, он осматривал разноцветную лабораторию, в которой дистиллировали напитки, синтезировали молочные коктейли, разные сорта рома и крепкие коктейли. Но сосредоточился он только тогда, когда увидел марширующий мимо него парад вин. Бутылка к бутылке, с отпечатанными руническими буквами, обозначающими содержимое. Это было то место, где стоило припарковаться, идеальное место для подготовки к дальнему путешествию. Мельхиор тщательно выбирал горючее. Его пристрастие к белому бордо заставило его снова остановиться на бензине «сотерн». Но так как его одного Мельхиору показалось недостаточно, он добавил еще крепкого бургундского бензола и полностью посвятил себя заливке бака. Будучи достаточно мудрым, он знал, что масло — душа каждой машины, и принял после этого всего еще немного тягучего бенедиктина. Потом легким движением руки включил первую скорость. Ноги медленно пришли в движение. Мельхиор коротко посигналил и перешел на вторую скорость. Делая в среднем пятнадцать километров в час, он объехал зал и направился по проезду, появившемуся между удивленными танцующими, к лестнице. Здесь он потянул свой четырехколесный тормоз и заскользил в долину, по направлению к выезду, вцепившись для лучшего торможения руками в жилетку. Он резко свернул налево, но вынужден был тут же остановиться, потому что перед ним вспыхнули фары. Он попытался проехать справа, но и там угрожающе засветились фары, — казалось, они были повсюду, куда бы он ни взглянул. Потсдамская площадь, решил он, и подъехал к уличному фонарю, потому что ему не оставалось ничего другого, как остановиться и переждать, пока все остальные автомобили проедут и освободят путь. Он выключил зажигание и стал ждать. Он ждал. Ждал... Автомобили и фары начали кружиться перед ним, все быстрее и быстрее, загадочные магические огни начали дробиться, а ветровое стекло раскололось, раздвоилось, рас-троилось, и все закружилось, словно какая-то спиритическая карусель. Через некоторое время портье нашел осевшего на асфальт Мельхиора Сирра, который спокойно спал с широко открытыми глазами, прислонившись к фонарю. Перед ним, одинокий и такой же спокойный, стоял его автомобиль, освещенный, как положено... (1926)

ПОЛЕТТ ГОДДАР - "искра жизни" Ремарка

Ремарк в жизни Годдар
История с Чаплином повторилась. Полетт, излучавшая жизнь, вытащила его из депрессии, ее присутствие помогло писателю закончить роман «Искра жизни», имевший впоследствии большой успех. В «Искре жизни» Ремарк впервые поставил знак равенства между коммунизмом и фашизмом.
Веселая, незакомплексованная и непосредственная Полетт обладала чертами характера, которых не было у Ремарка. В это время в его дневнике появилась запись, что в его жизни всё хорошо, нет неврастении и чувства постоянной вины, Полетт благоприятно воздействует на него. Ремарк начинает работу над романом «Время жить и время умирать».
В 1952 году Ремарк решается поехать в Германию — он не был на родине 30 лет. С ним едет и Полетт. В разрушенном и уже перестроенном за эти годы городе Оснабрюке Ремарк повидался с отцом, оставшейся в живых сестрой Эрной и ее семьей. В Берлине на Ремарка тяжелое впечатление произвели сохранившиеся еще после войны руины. Он ощущал себя чужим среди людей, напоминавших ему зомби с «изнасилованными душами». Начальник полиции Западного Берлина, принимавший Ремарка у себя дома, пытался сгладить впечатление от посещения Германии. Он говорил, что при описании ужасов фашизма представители прессы несколько сгустили краски. Этот разговор оставил неприятный осадок в душе Ремарка.
Ремарк разрывает отношения с Марлен Дитрих. Он посетил ее дома, они вместе отужинали, после чего в дневнике Эриха появилась запись о том, что прекрасной легенды уже нет, она стала старой и потерянной — и это так ужасно. Марлен было 52.
Роман «Время жить и время умирать» посвящен Полетт. Она сделала его счастливым, но он всё равно не мог полностью освободиться от своих прежних комплексов. Ремарк пытался подавлять свои чувства и продолжал пить. В дневнике писал, что будучи трезв, то не может общаться с людьми, трезвым он не мог общаться даже с самим собой.
В 1957 году во второй раз Ремарк официально развелся с Ильзой Юттой Замбоной, выплатил ей $25 тысяч и назначил пожизненное ежемесячное содержание в $800. Ильза последние 18 лет жизни, вплоть до смерти 25 июня 1975 года, провела в Монте-Карло. В 1958 году Эрих Мария Ремарк и Полетт Годдар вступили в брак. Церемония бракосочетания состоялась в Америке.
Голливуд, как и раньше, благоволил Ремарку. Вфильме по роману «Время жить и время умирать»автор даже сыграл роль Польмана, профессора-еврея, погибшего от рук нацистов.
В 1963 году у Ремарка случился инсульт, Полетт в это время была в Риме. Она была занята в фильме, который снимался по книге Моравиа «Равнодушные», играла мать героини Клаудии Кардинале. Ремарку удалось победить болезнь, и в 1964-м он уже принимал приехавшую в Аскону делегацию из Оснабрюка. Члены делегации вручили Ремарку почетную медаль. Награду он воспринял довольно прохладно. Позже Ремарк напишет в своем дневнике, что был тронут, но устал и скучал, потому что ему не о чем было говорить с этими людьми.
Полетт продолжала разъезжать по миру, а Ремарк оставался в Швейцарии. Они общались романтическими письмами. Некоторые друзья считали их отношения не настоящими, наигранными. Полетт ненавидела, когда Ремарк говорил по-немецки, и демонстративно уезжала, если он начинал пить в гостях. В Асконе Полетт считали высокомерной и недолюбливали за манеру экстравагантно одеваться.
Здоровье писателя ухудшалось, и в 1967 году, во время вручения ему немецким послом в Швейцарии ордена ФРГ, у него случился очередной сердечный приступ. Германия так и не вернула Ремарку гражданства, но в 1968 году, на свое 70-летие, он стал почетным гражданином Асконы.
Ремарк никому не позволил писать свою биографию, не сделав исключения даже для бывшего друга юности из Оснабрюка.
Последние две зимы жизни Ремарка они с Полетт провели в Риме. После очередной остановки сердца летом 1970 года Ремарка положили в больницу в Локарно, и там он умер 25 сентября.
Похоронили Ремарка скромно, в Швейцарии. Дитрих прислала розы, однако Полетт их не положила на могилу мужа.
Ремарк завещал по $50 тысяч Ильзе Ютте, своей сестре и экономке, много лет заботившейся о нем в Асконе, а Марлен жаловалась, что он все деньги оставил «этой женщине», а ей достался всего лишь один бриллиант.

Люблю тебя, пантеру, как загадку

Стихи. Эрих Мария Ремарк

Люблю тебя, пантеру, как загадку, Тебя, в ком сладко жизнь кипит и манит. Но кровь твоя меня не одурманит — Играю я твоей атласной лапкой. Когда-то ты была моим алмазом, Пока меня не потрясли сомненья — Тебя узнать сошлись мои стремленья, И стала ликом ты Протея сразу. Пока ответа не нашел в тоске: Две кошки, что в игре так вероломны, Две кошки, что, валяясь на песке, Друг друга стерегут без суеты, Любя и ненавидя разом, — но ты помни, Что я непобедимый, как и ты. Перевод с немецкого Романа Чайковского. <Ich liebe dich, du bunte Pantherkatze> Ich liebe dich, du bunte Pantherkatze, Du heißes, süßes, wildes Rätsel Leben! — Im lachend sicheren Darüberschweben Spiel ich mit deiner Sammetkrallentatze. — Einst warst du das Juwel in meinem Schatze, — Bis mich durchrann des Deinerzweifelns Beben — Dann wurdest du, im wahnsinntollen Streben, Dich zu erkennen, jäh zur Proteusfratze, — Bis daß ich meine stolze Lösung fand: Zwei Pantherkatzen, die gefährlich spielen, Zwei Katzen liegen wir im heißen Sand — Wir lauern uns mit blanken Augen zu Und lieben uns und hassen uns — und du mußt fühlen: Ich bin so unbezwinglich auch wie Du!