Зима

(Посвящается моей любимой тётушке)
У нас в Рождестве школы никогда не было: слишком мала деревушка.
И ходили мы: то в Хмелевки, на север, то в Клетки, на восток.
Вот идешь из школы через поле, а тут снег повалил, потемнело сразу, завьюжило.
Пальтишко коротенькое насквозь продувает.
Надо было свитерок поддеть, да кто знал, что погода так переменится.
Утро было тихое, вроде ростепель начиналась, и вот задуло.
Несется снег прямо в лицо, колючие крупинки в глаза норовят попасть.
Серое все вокруг стало, неприглядное.
А до дома еще так далеко, особенно, если по дороге топать.
Ну, полез через поле напрямик, проваливаясь по колено, пока на край березовой рощи не вышел.
Тут снег через березы закручивает, снежный нанос растет перед ними как гребень волны.
А от березок до гребня – снега мало, весь повыдуло.
Здесь идти легко. Сверху пудра белая сыпет, а ветер ее подхватывает, крутит и уносит вдаль...
Березовые ветки, тонкие и черные, обвисли, ледком покрылись, позвякивают от ветра.
Кругом следы, следы, следы: заячьи, птичьи, кабаньи.
Добрался до дома продрогший, весь в снегу – и в кухню сразу, в самое тепло.
Тут печь русская в жару, в огне - сковорода, за ней в глубине чугунные котелки.
Присел у печи на охапку дров, согреться.
Рядом на кирпичной приступочке у печки, чтобы можно было жестяную трубу к дымоходу приладить, кипит ведерный самовар. Он такой большой не потому, что мы столько чая пьем, а потому, что когда зимой охотники приезжают, вот тогда чаю пьют много.
Не успел вздохнуть, а тетка уж ухватом чугунок со щами тащит к столу.
Щи с нутряным сальцем горячие, жирные, вкусные. Тарелку съел, еще захотел.
Потом каша гречневая тоже горячая, сверху здоровенный кусок коровьего масла торчит, тает на глазах...
Коровьего масла у нас много, сами сбиваем. Если бы не масло и не творог, куда бы нам молоко девать.
Сама тетка домашнее масло не любит, оно с кислинкой. Тетка любит покупное, городское.
Городское – аккуратное, брикетиком и в бумажку желтую восковую завернуто.
А наше – в глиняном горшочке. Ножом его не отрежешь, ложкой надо доставать деревянной.
Оно ломкое, крошится. Вчера его только сбивали…
Вчера в воскресенье я целый день был дома, и тетка решила меня делом занять. Молока у нас много: полтора ведра корова завсегда дает, а получше покормишь – то и два.
Сначала сливки собираются со всех кринок и банок в большой эмалированный бидон с широким горлом.
Снятое молоко тетка не жалеет: поросятам выливает или творог делает.
Потом достает из-за печки ошкуренную белую еловою палочку, у которой веточки понизу срезаны венчиком коротко, и я начинаю этой палочкой сливки крутить.
Крутишь их, крутишь, надоест уже, чувствуешь – будто палочка тяжелее стала. Вынешь ее из бидона – так и есть, налипла на ней желтовато-белая масса.
Крутишь еще – сливки становятся жиже, а ком на палочке все больше и тяжелее. Наконец снимаешь его с палочки в миску и - вот оно, коровье сливочное масло. И на холод его скорее, в погреб, на лед.
Вот ем я кашу, а тетка приговаривает: - Ты масла-то больше клади. Скоро снова будем сбивать. Молока вон сколько, куда его девать. Летом хоть дачники берут. Не молоко, так творог. А ты вот творог плохо ешь.
А как же его есть, думаю я, если творог жирный, да еще со сметаной. Ну, если только чаем запивать.
Тетка наливает в эмалированную кружку горячее молоко, и ставит блюдечко с липовым медом. Лип-то у нас много вокруг растет, огромных, старых.
- Пей, пока горячее и давай-ка на печь полезай, - говорит.
Хороша русская печь в сильные морозы. Места на ней много.
Раньше-то, говорит тетка, вся семья на печи спала, помещалась.
Забрался, не раздеваясь, лег, а тетка мне еще большущий тулуп пихает наверх.
- На вот, укройся. Под ним быстро согреешься.-
После жарких щей и горячего молока с медом становится так сладостно-уютно, что я тут же засыпаю...
Просыпаюсь - а за окном уже синие-синие сумерки.
Мне видно с печи, что один угол окна залеплен снегом, и береза за окном тоже облеплена снегом, а елка рядом похожа на Снегурочку, такая стройная и белая.
Вон над ней и звездочка одна уже зажглась.
Тулуп стал жаркий–жаркий, овчиной пахнет так хорошо. Спускаюсь с печи, засовываю ноги в валенки, заворачиваюсь в горячий тулуп и выхожу на крыльцо.
Воздух морозный, ядреный. Вкусно пахнет конским навозом и сеном.
У крыльца стоят сани, лошадь копытами стучит, фыркает, пар от нее.
Снег хрустит у меня под ногами, хруп-хруп, хруп-хруп и весь искрится-переливается.
Звездочек в черно-синем небе уже несколько, и все дрожат и тоже искрятся-переливаются.
Над бором сиреневая полоска заката.
Бор за озером совсем черный, и над ним черные пятнышки летят на закат.
Вороны, наверное.
Вон и собака наша, лайка, свернулась пушистым калачиком, лежит у крыльца.
Видно к ночи мороз еще крепче будет. И дым из трубы столбом стоит, густой, белый.
Тетка идет от погреба с миской соленых огурцов.
- Иди скорее в дом, - говорит, - сейчас ужинать будем.- Захожу на террасу, вешаю тулуп на гвоздь, в валенках прохожу в кухню и начинаю хрупать огурчиком.
На следующий день я снова лежу на печи. Все-таки под носом у меня захлюпало, а на улице мороз крепче вчерашнего. Тетка решила в школу меня не пускать.
Лежишь на печи – тепло и снизу и сверху, потолок-то вот он, прямо над головой, на корточки сядешь – голова упирается. Досочки на потолке теплые-претеплые. Только душновато немного, и дымком попахивает. И тараканов много. Бегают туда-сюда, шуршат, или затаились, только усиками шевелят. Вреда-то мне от них никакого, даже весело смотреть, как они суетятся. Из щелей высовываются, принюхиваются, приглядываются. Когда один мимо другого пробегает, обязательно усиками потрогает, поприветствует, будто руку пожмет. Будто скажет при этом: - Эх, брат, на улице мороз-то какой сильный сегодня, а у нас тут тепло, сухо. Вот бегу за трубу печную посмотреть, говорят, там корзиночку с луком репчатым повесили. Ты тоже смотри, не упусти, лук – он полезный. - И бежит деловито дальше.
Тетка собралась корову доить, говорит: «Ты с печи-то пока не слезай, тут внизу пол холодный, избу уже выстудили. Я вернусь, обед начну готовить, вот тогда печь и затопим. Лежи пока наверху, грейся.»
Взяла в одну руку кусок хлеба для коровы, подойник - в другую, дверью бухнула – вышла.
В избе тихо-тихо, только часы стучат да из рукомойника нет-нет, да и капнет.
Собака загавкала во дворе - как сквозь вату слышно.
Тихо - будто вымерло все.
Только тараканы шуршат, бегут все за трубу. Там у них, наверное, пир горой.
Скучно становится. В избе сумрачно: окна наполовину замерзли. На стеклах толстые наросты, а в них не то папоротники, не то пальмы сверкают.
А вот мыши стали шебаршиться за стеной. Эти - погромче тараканов. Дом бревенчатый, стены внутри досками обшиты и обоями оклеены. Вот они вдоль бревен за досками и бегают. Там у них дорожки столбовые. Иногда они друг дружке навстречу бегут – сталкиваются, пищат, видно, ругаются. Или найдут что-нибудь вкусное – такой гвалт поднимут прямо над ухом. Стукнешь в стенку – затихнут, подождут немного – и опять пищат-возятся. А если крыса к ним заберется – тут такое начнется, такая битва. Но это редко случается.
Крыса у нас в подполе живет. Она картошку любит. Тетка как достанет изгрызенную картофелину – ругается на нее. Начнет Барсика отчитывать, что службу плохо несет. Спит только целый день. Тот обычно не проявляет к ее словам никакого интереса. Неохота ему в подпол лезть. Там холодно и сыро. И потом попробуй с ней, крысой, справиться – она здоровенная, почти как сам Барсик. Это не мышка, она и укусить может. Так что лучше с ней не связываться, а лежать на теткиной пуховой перине, не проявляя никаких признаков жизни.
Что-то тетки долго нет. И не слышно ничего со двора. Только мышки шебаршатся опять. Заскрипели сани по снегу. Не видно, кто едет: окошки уж почти доверху замерзли. Было бы в избе потеплее, слез бы с печи и пальцем протер - продышал дырочку.
Проскрипели сани мимо – опять белое безмолвие. Скучно. В избе еще прохладнее стало. Вот и Барсик ко мне на печку карабкается. Теплый, пушистый, мурлычет и лезет прямо на грудь. Пахнет от него сырой рыбой. Я его гоню, и он укладывается в ногах. Ну, где же тетка-то? Наконец распахивается дверь, и входит тетка. С ней врываются белые клубы мороза.
Я радостно кричу: - Скорей дверь закрывай! Не пускай мороз.
Тетка румяная, в пуховом платке. Платок по краям покрылся белым инеем. Она ставит ведро с молоком на скамейку, разматывает платок и бодро начинает растапливать печь.
- Ой и морозец сегодня. - Нараспев говорит. - Так вот за нос и хватает. Как отец-то наш в лесу? Не замерз бы. Ну да пока он дрова рубит, не замерзнет, - отвечает она на свой вопрос.
Отец еще утром, как рассвело, поехал в лес за дровами. Морозы крепчают, и дрова быстро убывают. В эту зиму много приходится топить.
В печке весело затрещало, и тетка начинает цедить молоко: накрывает марлей одну кринку за другой и выливает в них молоко из подойника. Когда все молоко оказывается в кринках, она моет подойник и ставит его дном вверх за печку.
- Знаешь что, - говорит, в задумчивости прижав указательный палец к губам, - а давай-ка картошки нажарим. Маслице сливочное у нас есть, откроем баночку килек в томатном соусе для гарнира. Ты ведь любишь кильки?
Я довольно соглашаюсь, тетка берет ведерко, открывает крышку подполья и лезет вниз. Из подполья тянет холодком.
Слышно, как внизу гремит картошка о дно ведерка, что-то бормочет тетка. Минут через пять ее голова появляется над полом.
- Опять крыса озорует, - говорит она. - Вон сколько картошин погрызла. Крысоловку бы поставить, да у нас нету. В райцентр надо ехать покупать. Отец вернется, не забыть ему сказать.
Она наливает в тазик воду, высыпает в него картошку и начинает чистить. Кожура падает аккуратными спиральками в тазик, а тетка говорит не то вопросительно, не то утвердительно:
- А помнишь, как мы картошку копали? Как раз бабье лето начиналось. Сколько мы тогда мешков-то собрали?
Она задумывается, прижимая палец к губам:
- 18 мешков было крупной. Да еще мелкой мешков десять. Или девять. Ну, почти тридцать мешков всего вышло, - подытоживает она. - Голодными не будем. Картошки у нас много, маслице свое, мед, яблоки, к Новому году поросенка зарежем...
Она продолжает вести подсчеты продовольствия, а я вспоминаю теплые и солнечные сентябрьские дни.
…Вот мы копаем картошку; я втыкаю лопату, стараясь попадать между засохших кустиков ботвы. Тетка деловито повторяет: - Поглубже, поглубже копай, не оставляй в земле.
Рассыпается вывернутая сухая земля, рассыпаются белые, розовые и фиолетовые картофелины. Тетка проворно подбирает их и бросает в ведерко.
Мне нравится, что картофелины разноцветные. Самые симпатичные - розовые. Они такие чистенькие и гладенькие. На белых есть темненькие точки, а фиолетовые какие-то бугристые.
Позади нас по всему полю стоят полные мешки. Подъезжает на телеге отец, крепкими руками берется за мешок, собирает верх пучком, встряхивает и завязывает бечевкой. Потом берется за мешок сверху и снизу и закидывает на телегу. Отец в телогрейке и кирзовых сапогах. Лицо у него кирпично-красное от загара и ветра, сам он невысокий, крепкий и надежный. Приятно смотреть, как он уверенно берет мешок и без особых усилий ставит его на телегу.
Дует легкий ветерок, воздух необычайно свеж и прозрачен. Солнце не печет, а светит белесо, мягко и ласково. Лес в низине уже зажелтел. В небе летят одна за другой длинные серебристые паутинки. Они пытаются зацепиться за нас, за кустики, за сухие былинки травы, вытягиваются во всю длину, но не могут удержаться, срываются и продолжают лететь в туманную даль. Пахнет сухими листьями и дымком от картофельной ботвы, вот как сейчас от печки…
Смеркается. В избе становится темно, и тетка зажигает керосиновую лампу-семилинейку. Мороз за окном стал еще крепче, злее. Трещат дрова в печи, потрескивают бревна в стенах избы. Хочется думать о чем-нибудь уютном и теплом.
И сквозь дрему я вспоминаю, как ходил в начале лета в лес за земляникой на любимую поляну…
Сразу за деревней такой простор! Луг кажется необъятным, и лес за ним - полоска темно-синяя - далеко-далеко на горизонте. Кажется, не дойти до него никогда.
Солнце печет в самую макушку, не скроешься, трава высокая за ноги цепляет. Пока луг осилишь – вспотеешь не раз.
Перед самым лесом ручеек течет, сплошь зарос кустарничком и высокой травой. Проберешься к воде и плещешь в лицо водичкой – такая благодать!
А за ручьем дорога начинается – старый почтовый тракт, прямо через лес идет. По нему уж лет сто никто не ездил. Дорога по обочинам обросла рядами берез, а в лесу – и вовсе ее не найти - теряется в траве. Когда-то по ней почтовые мчались, помещики ехали в Москву или в Тверь по делам или в гости…
Лес глухой, малохоженный, но я-то хорошо его знаю и иду все дальше и дальше, и, наконец, передо мною она – моя любимая земляничная поляна.
Высокой стеной, где по пояс, а где и по грудь, стоят лесные травы и цветы, освещенные слепящим солнцем, и легонько колышутся под набегающим ветерком.
Раньше здесь густо высились сумрачные ели, не давая расти никому, кроме мха и кислицы, а теперь стайка веселых молодых березок, подгоняя друг дружку, торопится занять свободное место.
Подле них грустит одинокая старая осина. Она одна помнит о друзьях и подругах, которые когда-то были рядом, и теперь тихим шелестом листьев рассказывает о былых временах березкам.
А вон пушистая елочка: когда лес рубили – худенькая была, невзрачная - топор лесоруба мимо прошел, а теперь раздобрела, разрослась и так украшает поляну.
Теплый воздух, напоенный ароматами лесных трав и плодов, тихо струится ввысь к жаркому белесо-голубому небу, на котором розоватым зефиром застыли безмятежные облачка.
Убаюкивающе шелестит листьями осина, над цветочным кустом добрым стариком жужжит шмель, доносится легкий писк, разморенного зноем комара, который страшится покинуть свое убежище под широким листом мать-и-мачехи.
На пеньке, прильнув брюшком, нежится ящерица.
А за пеньком, на прогалочке – рубиновые и аметистовые россыпи сладкой земляники.
Порхают над ней бабочки, большие и маленькие, белые и желтые и коричневые и совсем бесцветные мотыльки, и стрекозы, и разные жучки и мушки.
И все они суетятся в солнечном мареве, и торопятся куда-то, и радуются своей коротенькой жизни.
И отовсюду: из травы, из леса и с небес льются тоненькие птичьи голоса.
И звон стоит в ушах от всей этой веселой кутерьмы.
Все вокруг рады тому, что светит солнце и греет землю, и земля родит травы и цветы, и пчелам и шмелям, бабочкам и птицам – всем на поляне вдосталь еды и тепла.
Звуки сливаются в один непрерывный усыпляющий гомон, дурманят сладкие запахи и тянет присесть на пенек.
И вот уже клонится голова то к одному плечу, то к другому. И при каждом наклоне польется в ноздри то яркий запах какого-нибудь цветка или травы, или мягкий и теплый - влажного мха, то сладко и горячо – земляники. А вот кукушка стала куковать...
Просыпаюсь и слышу бой часов на стене. Хлопает дверь.
Тетка ходила за водой и пришла вся засыпанная снегом.
- А снег-то валит и валит, - говорит она. - Уже все наши дорожки позанесло. Сейчас без валенок никуда не пройдешь. И что удивительно: такой мороз – и опять снег пошел.
Она ставит ведра на лавку, вынимает из-под дужек коромысло и прислоняет его к стене. И ведра и коромысло покрыты ледком.
- Вон, смотри-ка, пока шла, воду ледком подернуло.
Я слезаю с печки, подбираюсь к ведру и тыкаю в него пальчиком. Ледочек тоненький, стрельчатый хрустит тихонечко и ломается. На поверхности воды плавают стекляшки. Я беру одну и незаметно для тетки пробую на язычок. Она очень гладенькая и скользкая. Пальцам становится холодно, я бросаю ледышку в ведро и снова залезаю на печь.
Тетка приносит охапку дров и открывает заслонку. По стенам начинают плясать отблески, выхватывая из темноты то белую горку подушек, аккуратно сложенных на теткиной кровати, то радиоприемник на тумбочке в углу, большой тулуп у двери. Свежие дрова начинают разгораться, трещат, снова пахнет березовым дымком.
Тетка гремит ухватом - ужин готовит. Я лежу наверху в тепле и смотрю на красноватые блики на стенах. Они напоминают мне сполохи дальней грозы в тихую летнюю ночь…
Василий Дубакин
📌 Доброго времени суток, уважаемые подписчики и друзья!
Хочу обратится к вам с огромной просьбой, пожалуйста, нажмите на кнопку в группе:
"ПРИГЛАСИТЬ ДРУЗЕЙ"
Это будет лучшая поддержка для группы с вашей стороны, ведь чем нас будет больше, тем будет больше разнообразных, интересных и качественных статей про жизнь и быт Урала, и не только. Если хотя бы каждый третий нажмёт на данную кнопку, то мы сможем увеличить количество участников во много раз, что даст огромную мотивацию!
📌 О нашей группе пока мало, кто знает, но именно Вы в силе это изменить!
Ведь это не сложно, просто нажать на эту кнопку и пригласить людей из списка Ваших друзей,а я буду каждому безмерно благодарен. ЗАРАНЕЕ ВСЕМ СПАСИБО!