Обреченная Лучиха

Лето в тот год стояло теплым. Солнце землю прогревало, и дожди ее в меру поливали. По всему было видно, быть богатому урожаю в этом году. Только вот в деревне мало кто этому радовался. Деревня Лучиха располагалась у самого берега Ангары и как раз попадала в зону затопления. Еще весной в деревню приехали уполномоченные с Иркутска и оповестили жителей Лучихи о том, что до пятнадцатого августа необходимо всем покинуть деревню. Семьям переселенцев, которые разбирали и перевозили свои дома, государством выплачивалась денежная компенсация, а тем, у кого дома были ветхие, предоставлялось новое жилье. Только вот никакая денежная компенсация и никакое новое жилье не покроет все то, что свалилось на головы переселенцев. Больше половины деревенских домов уже перевезли в соседнюю деревню, которая находилась от Лучихи на расстоянии более тридцати километров и не попадала в зону затопления. Дома разбирали на бревна и потихоньку перевозили. Везли не только разобранные дома, но и все то, что было нажито нелегким крестьянским трудом. Перевозили лошадьми, запряженными в телеги. Привязанная к телегам скотина шла следом. Кудахтали куры, взлетая на кочках, лаяли собаки, подгоняя коров. Грустная то была картина. Уезжали со слезами на глазах, осознавая, что покидают навсегда родные сердцу места и вернуться сюда они уже не смогут.
Повозки одна за другой медленно покидали Лучиху. Одна из них отстала и стояла у самой окраины деревни. В телеге на куче пожиток сидели пожилой мужик, Никифор, и его жена Дарья, державшая в руках рыжую пушистую кошку. Слышно было кудахтанье кур, они тоже находились в телеге, в больших сплетенных из ивы корзинах, прикрытых рогожей. По всему было видно, люди прощались с родным сердцу местом, тяжело им было покидать деревню. Никифор грустными глазами смотрел поверх Лучихи на Ангару, а Дарья, утирала слезы, глядя на дом, где прошла вся их жизнь и приговаривала:
-Как же это? Что же это делается то, Никифор?-
Никифор молчал, он смотрел на Ангару и думал о своем прошлом. Дом этот был построен его дедом и был уже довольно старым, но он простоял бы еще немало лет, служа им верой и правдой. Конечно, пришлось бы кое-что в нем подлатать, да ведь то не трудно и сделал бы он это с радостью, если бы не эта беда, грозившая Лучихе. Разбирать и перевозить дом он не стал, да и сил у него таких не было. В Мильхитуе, куда они перебирались, государство построило несколько домов, похожих один на другой для таких, как семья Никифора.
-Ну что сидишь то? Погоняй! – услышал он голос жены. Никифор глянул на Дарью глазами полными слез и громко крикнул,обращаясь к лошади:
-Но... но…но, родная!-
Лошадь резко дернулась, телегу тряхнуло, одна из кур с кудахтаньем взлетела над телегой и приземлилась в метре от нее и как ошпаренная понеслась к дому. Никифор остановил лошадь, соскочил с телеги и, было уже, побежал за ней, да вдруг остановился.
-Домой ведь побежала рябая, – тихо произнес он и добавил: - Сам бы сейчас убежал.
Сев рядом с Дарьей, Никифор слегка ударил лошадь вожжами. Телега тронулась, увозя их навсегда с родной деревни. В душах переселенцев было тяжелое чувство, муж с женой осознавали, что они теряют до боли близкое и дорогое, незаменимое ни чем и никогда. Дарья что-то шептала и всхлипывала, а Никифор, повернув голову, смотрел на удаляющуюся родную деревню, свой дом, который уже был едва виден.
Невыносимое это дело – прощаться навсегда со своим родным домом. По щекам неизбалованного жизнью мужчины текли слезы. Он уже и не помнил, когда последний раз плакал, а сейчас так защемило на душе, что сдержать этих слез Никифор уже не мог, они до краев наполнили его глаза и покатились по щекам.
Вдруг спохватившись и косясь на жену, он выпрямился, вытер быстро рукавом мокрые глаза и крикнул.
-Но…но... но… окаянная, - и ударил сильно лошадь вожжами.
Лошадь рванулась. Дарья от неожиданности повалилась спиной на узлы с пожитками.
-Полегче, пожалей животину то. По што так хлесташь невинную? - стала успокаивать она мужа. Никифор, услышав жену, слегка потянул вожжи. Лошадь снова пошла медленным ровным шагом. Впереди виднелись еще несколько подвод, идущих одна за другой. Ехали молча. Многие женщины, сидящие на телегах утирали платками слезы. У мужиков вид был угрюмый.
-Как от немца бежим, бросили Лучиху, дома отцов своих. Нехорошо все это, - громко произнес старик Афанасий, сидящий с зятем да с дочкой на впереди идущей телеге. Никто ему не ответил, все молчали, только и слышно было, как скрипели колеса.
-Это ж надо додумались, чтоб им пусто было, – не унимался старик.
-На дне будет Лучиха наша, ведь надо ж было именно ее выбрать. Там ведь не только избы, там ведь могилки родных наших.Придумать такое могли только нехристи! - после короткого молчания произнес он.
На подводах молчали, а мысли были те же, что у старого Афанасия, только он их выражал вслух.
- Сжигать будуть все после нас, избы наши. Нехристи! Знают ведь, у нас- то на это рука не подымется, родной- то дом палить, ГЭСЫ затеяли, тьфу, – старик смачно плюнул и замолчал. Повозки медленно двигались, коровы, привязанные к телегам, шли рядом, мыча и отгоняя хвостами назойливых оводов. Вдруг собаки сворой с лаем ринулись вперед. Навстречу им неслась лошадь с телегой, в которой сидели два человека.
- Корневы, Иван с Сенькой, сын да внук Данилы, – отметил старик Афанасий, когда лошадь с телегой с грохотом пронеслась мимо, обдавая их пылью.
-За Данилой видать молодежь помчалась. А он то, старый хрыч, что удумал, остался ведь в Лучихе один, решил никуда не уезжать, утопнуть вместе с деревней решил, старый дурак, - добавил старик Афанасий и замолчал. А телега Корневых, оставляя после себя столб пыли, быстро удалялась, приближаясь к Лучихе.
Деревня была пуста, почти все выехали. Она была не похожа на себя. Лучиха доживала свои последние дни. Все добротные дома ее были разобраны и вывезены. На месте их зияли только ямы, когда-то служившие людям погребами, на месте заборов кое-где торчали оставленные подгнившие столбы. Пустые ветхие дома сиротливо стояли то там, то тут среди всего этого беспорядка. Никакой живности, ни людей не было видать. Лучиха вымерла. На все село осталось два доживающих свой век человека, дома которых находились в разных концах деревни. Это почти совсем глухая бабка Нюра, которую должна была забрать дочь в Иркутск, да старый Данила, решивший не покидать Лучиху.
Старик сидел на лавочке, у своего ветхого дома, у самой Ангары и угрюмо смотрел на реку, думая о чем-то своем. Даниле этим летом уж девяностый год пошел. Старик немало повидал за свою жизнь. Вся его жизнь была связана с Лучихой. Здесь он родился, здесь встретил свою любовь, красавицу Марию, которая родила ему четверых сыновей. Отсюда ушел на войну, сюда вернулся, награжденный за храбрость крестами. Здесь похоронены его предки, да и Марьина могилка здесь. Здесь, в самом начале войны с немцами получил одну за другой похоронки на трех своих сыновей. И красавица Ангара всегда рядом несла свои воды. Никогда в мыслях у Данилы не было, что эти воды заберут родную Лучиху. Перебираться в другое место старик даже и не думал. Было предчувствие у старого Данилы, что век его кончится вместе с Лучихой.
- Другого конца и не надо, - думалось ему.
Топот копыт и стук телеги, мчавшейся к его дому, отвлекли старика от его тяжелых раздумий.
-Здорово, дед, – услышал он голос внука Семки.
-Что ж мерина то не жалеешь, смотри, как взмылен? - недовольным голосом произнес Данила.
-Здравствуй, бать, – сказал Иван, присаживаясь с отцом рядом.
-Ну что, собрался? Мы за тобой, - спросил он отца.
- А я, родные мои, давно уже собрался, только вот жду, когда река Лучиху приберет, глядишь, Бог и меня захватит.
-Старый, ну ты совсем из ума выжил, что говоришь то, – растерянно произнес Иван.
-А ты молод ешо меня уму разуму учить- то, - крикнул старик. - Говорю, знать знаю, что говорю. Никуды я отсель не поеду.
- Здесь помру, – тихо сказал Данила. - И вот об чем вас прошу: похороните меня на Волчьей горе.
-Вот придумал, – разозлился Семка и добавил: - Живого что ль тебя похоронить?
-Тихо ты, – произнес Иван, обращаясь к Семке.
-Недолго мне осталось, в аккурат успею, – продолжал старик. - А вот насчет Волчьей горы, так это мое последнее слово. Не затопит ее, думаю я, вода туды не дойдет.
-Так там скала, дед, – вставил Семка.
-Ну и вы не слабаки, в аккурат справитесь, – ответил Данила.
Иван с Семкой переглянулись и одновременно посмотрели в сторону Волчьей горы. Гора эта находилась в двадцати километрах от Лучихи. Гора была довольно высокая, а верхушка ее скалистая. Когда-то эту гору облюбовали волки, говорят там жила целая стая. По ночам даже до деревни доносился волчий вой. Люди боялись этой горы и обходили ее стороной. Со временем часть волков истребили, а часть их покинула гору. С тех пор ту гору и прозвали Волчьей.
-Нельзя ведь там хоронить, не спросивши, - тихо сказал Иван.
-А оне нас спросили, когда Лучиху затоплять решили, спросили, говорю? Вот и их нечего спрашивать. Ванька, ты по што такой то? Я сказал же вам, что это мое последнее слово, а последнее слово человека хошь не хошь, а выполнять надо, – разозлился на сына Данила.
-Дед, не рано ли ты умирать собрался? – улыбаясь, спросил Семка.
-Цыц, малец, еще материнское молоко на губах не обсохло, а тоже туда же, мне видней, когда помирать. Ваше дело мое последнее желание исполнить, – резко оборвал его дед.
На следующий день Иван с Семкой уехали ни с чем сильно озабоченные. Обоим понятно было, не шутил старый Данила. Через пару дней в Лучиху приехала бабки Нюры дочка Нина с Иркутска. Приехала утром, а уехала с матерью уже вечером. Нина на ночь побоялась оставаться в мертвой обезлюдившей Лучихе. Остался старик совсем один в родной деревне, твердо решив не покидать ее.
Умер Данила в конце августа. До этого дня Иван каждый вечер ездил к отцу в Лучиху, не теряя надежды увезти его. Но старик остался непреклонен. Умер он, сидя на лавочке у своего дома, прислонившись спиной к избе. Похоронили Данилу на Волчьей горе, на самой вершине. Сверху Лучиха была как на ладони, примостившись на самом берегу Ангары. А еще через несколько дней это была уже не Лучиха, а страшное пепелище. Уже ничего не напоминало о том, что еще несколько месяцев назад здесь жизнь била ключом. После проведенной, так сказать санобработки, грустная до слез была та картина.
В сентябре 1961 года была пущена Братская ГЭС, перегородившая Ангару. Были затоплены более ста ангарских деревень, располагавшихся по берегам реки. Это деревни Арефьево, Громы, Зерма, Лучиха, Мока, Налюры, Большая и Малая Мамырь, Малышовка. На месте этих деревень сейчас Братское море. Под воду ушли необыкновенной красоты места, были затоплены самые плодородные земли. Волею судьбы мне пришлось быть очевидцем и участником этих событий. Тогда я был еще мальчишкой и до конца не понимал, что переживали в тот момент мои дед с бабушкой. А пережить это было не так просто, когда самые родные обжитые места оставляешь навсегда и знаешь, что ты больше сюда не вернешься и никогда уже их не увидишь.
К Волчьей горе вода подошла вплотную и остановилась. С ее скалистой верхушки, на которой была могилка старого Данилы, было видно то место, где когда-то красовалась Лучиха, с ее стройными кудрявыми березками, плодородными полями, богатыми сочной травой лугами. Где когда-то жили люди, на лугах пасся скот. Здесь влюблялись, справляли свадьбы, здесь рожали и крестили детей. И вдруг в одночасье, и совсем не по воле Божьей, деревня канула под воду навсегда, как будто и не было никогда ангарской деревни Лучихи.
Валерий Щербаков