Городская элегия И. Бродский (Романс Усталого Человека) Осенний сумрак листья шевелит и новыми газетами белеет, и цинковыми урнами сереет, и облаком над улочкой парит. И на мосту троллейбус тарахтит, вдали река прерывисто светлеет, а маленький комок в тебе болеет и маленькими залпами палит. И снова наступает забытье, и льется свет от лампы до бумаги, глядят в окно на странное житье пугающие уличные знаки. Комком бумажным катится твой век вдоль подворотен, вдоль по диабазу и в переулках пропадает сразу. А ты смотри, ты все смотри наверх. Хоть что-нибудь увидишь в небесах, за новыми заметишь облаками. Как странно обнаружить на часах всю жизнь свою с разжатыми руками и вот понять: она – как забытье, что не прожив ее четвертой части, нежданно оказался ты во власти и вовсе отказаться от нее. ___________________________________ Виды Дмитрий Бобышев Не декабрь, а канделябр-месяц: светятся окурки в глуби лестниц, светятся глаза иных прелестниц, зрят из под зазубренных ресниц; светят свято купола Николы, охлаждая жар, и окна школы отбивают явно ямб тяжелый и зеленый блеск наружных ламп. На полметра высунулись ровно в водостоках ледяные бревна, нарисован город столь условно сразу после оттепели, но на часах выстуживает время прапорщик-мороз. Ручное стремя так само и прыгает в ладонь; под колено бьет скамья, что вдоль в ящике раскрашенном трамвая. Едешь, на ходу околевая, веруя: мол, вывезет кривая, ежели не выдаст колея... Белая, средь белых листьев, роза в состоянии анабиоза вдруг нарисовалась на стекле. Это — мысль мороза о тепле. Прапорщик-мороз, мороз-хорунжий мира захотел при всем оружьи, спирту ледяного, стопку стужи он людскому вдоху предложил. Вот и спотыкается прохожий, и, на душу голую похоже, — облако дыханья возле рта держит он за край, замкнув уста. Но заиндевел мороз-полковник и один из видов заоконных, словно бы окладом на иконах, обложил на пляшущих стенах. Там дома, собор собой закрывши, и кресты, сияющие выше, образуют кладбище на крыше, золотое кладбище в душе. Столько золотых надежд на чудо и воспоминаний в нас — о т т у д а, — все должно вернуться из-под спуда, только не вернется никогда. Да, на уверяющим залогом на бегу тяжелом и убогом вижу я в продышанной дыре, как с фасадов маски шлют гримасы, львы встают, и шевелятся вазы, головокружительные трассы ангелы выводят в декабре. 1969 ______________________________________ Из шелеста листьев, из плеска воды Анатолий Найман Из шелеста листьев, из плеска воды мы ловим словцо, полсловца предсказаний великой удачи и лёгкой беды. Мы все расшифровщики краденых знаний. Мы все самозванцами вышли в жрецы. А что! Если грубых материй бормочет язык, отзываясь на властное рцы, то разве не нужен ему переводчик? Вот ты и возносишься, гордая тварь рассудка, над трепетной тварью безумий. А вспомни, какой открывает словарь, когда говорить начинает Везувий. Бореи удушат струю, а листву обрушат. И почерком твёрдым, не смутно безмолвье на девственном выведет лбу: беда навсегда, утешенье минутно. __________________________________ У зимней тьмы печалей полон рот Евгений Рейн А.А.Ахматовой У зимней тьмы печалей полон рот, Но прежде, чем она его откроев, Огонь небесный вдруг произойдет - Метеорит, ракета, астероид. Огонь летит над грязной белизной, Зима глядит на казни и на козни, Как человек глядит в стакан порожний, Еще недавно полный беленой. Тут смысла нет, и вымысла тут нет, И сути нет, хотя конец рассказу. Когда я вижу освещенный снег, Я Ваше имя вспоминаю сразу.