Владимир Высоцкий
Баллада о детстве

Час зачатья я помню неточно —
Значит память моя однобока,
Но зачат я был ночью, порочно
И явился на свет не до срока.

Я рождался не в муках, не в злобе:
Девять месяцев — это не лет!
Первый срок отбывал я в утробе —
Ничего там хорошего нет.

Спасибо вам, святители,
Что плюнули да дунули,
Что вдруг мои родители
Зачать меня задумали

Он родился в Москве в 1938 году, намного опередив свое время. При жизни его не издавали, запрещали, никогда не показывали по телевизору. Он не увидел ни одной выпущенной книги своих стихов. Даже исполнение его легендарного «Гамлета» не сохранилось в полной записи для потомков.
Но его творчество осталось в сердцах народа навсегда, и лишь с годами его начали собирать по крохам и тиражировать. И сейчас оно притягивает к себе внимание не только его современников, но и представителей следующих поколений.
Детство Владимира Высоцкого было трудным, хотя родился он в достаточно обеспеченной по тем временам семье: отец Семен Владимирович - полковник в войсках связи, мать Нина Максимовна - переводчик в системе НКВД. Но время сталинских репрессий наложило суровый отпечаток на жизнь семьи, существовавшей в постоянном скрытом страхе.

В те времена укромные,
Теперь — почти былинные,
Когда срока огромные
Брели в этапы длинные.

Их брали в ночь зачатия,
А многих — даже ранее,
А вот живёт же братия,
Моя честна компания!

Ходу, думушки резвые, ходу!
Слова, строченьки милые, слова!..
Первый раз получил я свободу
По указу от тридцать восьмого.

Знать бы мне, кто так долго мурыжил, —
Отыгрался бы на подлеце!
Но родился, и жил я, и выжил:
Дом на Первой Мещанской — в конце.

Жили Высоцкие в большой коммунальной квартире на Первой Мещанской улице, где «на 38 комнат всего одна уборная». Родителей практически никогда не было дома, они работали на износ: отец в постоянных командировках, мать - в бюро переводов, где часто брала внеурочную работу. Маленький Володя либо оставался на попечение соседей, либо проводил время в кабинете матери, нередко засыпая прямо на ее столе.

Там за стеной, за стеночкою,
За перегородочкой
Соседушка с соседочкою
Баловались водочкой.

Все жили вровень, скромно так —
Система коридорная:
На тридцать восемь комнаток —
Всего одна уборная.

Здесь на зуб зуб не попадал,
Не грела телогреечка,
Здесь я доподлинно узнал,
Почём она — копеечка.

Когда началась Великая Отечественная война, Владимиру Высоцкому было всего три года, но в своих редких воспоминаниях он говорил, что хорошо помнит то время. Он запомнил, как прощался с отцом, уходящим на фронт, как на общей кухне соседи обсуждали происходившие за день события и следили, чтобы на ночь все обязательно выключали свет, а соседские мальчишки дежурили на крышах домов и тушили зажигательные бомбы.
А потом они с мамой отправились в эвакуацию на Урал, и оказались в селе Воронцовке, неподалеку от Бузулука, Оренбургской области. Добирались туда на подводах и поселились в семье местных крестьян. Мама устроилась работать на спиртзавод, который располагался неподалеку, а Володю определила в круглосуточный детский сад и забирала домой только на редко выпадавшие выходные.
В этом детском саду находились и другие дети, эвакуированные из Москвы. На праздники сотрудники детского сада устраивали для них концерты, где дети читали стихи и пели под единственную, имевшуюся в селе гитару. Однажды маленькому Володе дали побренчать на инструменте - так состоялось его первое знакомство с гитарой, которое запало мальчику в душу, и в течение последующих лет он мечтал о собственном инструменте.
Через два года Нина Максимовна с сыном вернулись в Москву, а после окончания войны вернулся и отец, но оказалось, что у него теперь другая жена, с которой Семен Владимирович познакомился на фронте. Отец ушел из семьи, но убедил Нину Максимовну отдать ему сына, поскольку ему предстояла длительная командировка в Германию, и он мог лучше обеспечить ребенка. Его новая жена Евгения Степановна хорошо относилась к мальчику и быстро завоевала его любовь. Позднее Высоцкий всегда с благодарностью вспоминал свою вторую «маму Женю».

…Не боялась сирены соседка,
И привыкла к ней мать понемногу,
И плевал я, здоровый трёхлетка,
На воздушную эту тревогу!

Да не всё то, что сверху, — от Бога,
И народ «зажигалки» тушил;
И как малая фронту подмога —
Мой песок и дырявый кувшин.

И било солнце в три луча,
На чердаке рассеяно,
На Евдоким Кириллыча
И Гисю Моисеевну.

Она ему: «Как сыновья?» —
«Да без вести пропавшие!
Эх, Гиська, мы одна семья —
Вы тоже пострадавшие!

Вы тоже — пострадавшие,
А значит — обрусевшие:
Мои — без вести павшие,
Твои — безвинно севшие».

В немецкий городок Эберсвальде семья Высоцких приехала в 1947 году. Володя пошел учиться в школу для советских детей, где его сразу же приняли в пионеры. А «мама Женя» следила за духовным развитием мальчика, покупала ему книги по искусству, водила на концерты, прививала любовь к музыке.
Она искренне любила своего пасынка, частенько баловала его подарками и разными «вкусностями», а однажды, когда десятилетний Володя захотел военную форму, как у отца, специально заказала ему такую же в ателье, даже купила настоящие военные сапоги по его размеру.
Ко дню рождения родители подарили Володе аккордеон и наняли преподавателя по музыке, а через несколько месяцев в доме появилось пианино. Вероятно, увлечение гитарой родители считали несерьезным занятием, поскольку она появилась у Высоцкого значительно позже - ее подарила ему Нина Максимовна на семнадцатилетие.
Высоцкий рос активным и любознательным ребенком, но учиться в школе он не любил, нахождение за партой давалось ему с трудом. Учителя называли его талантливым лентяем. Как и все дети того времени, он увлекался военными играми, дрался с другими мальчишками, нередко приходил домой с синяками и царапинами.
Заметив однажды обожженные брови у сына, родители подняли тревогу. Оказалось, что Володя с соседскими мальчишками занимался поисками в близлежащем лесу оставшегося после войны оружия и боеприпасов, устроив склад найденного арсенала в подвале одного из домов. Мальчишкам тогда сильно досталось от взрослых.

…Я ушёл от пелёнок и сосок,
Поживал — не забыт, не заброшен,
Но дразнили меня «недоносок»,
Хоть и был я нормально доношен.

Маскировку пытался срывать я:
Пленных гонят — чего ж мы дрожим?!
Возвращались отцы наши, братья
По домам — по своим да чужим…

У тёти Зины кофточка
С разводами да змеями —
То у Попова Вовчика
Отец пришёл с трофеями.

Трофейная Япония,
Трофейная Германия…
Пришла страна Лимония,
Сплошная Чемодания!

Взял у отца на станции
Погоны, словно цацки, я,
А из эвакуации
Толпой валили штатские.

Осмотрелись они, оклемались,
Похмелились — потом протрезвели.
И отплакали те, кто дождались,
Недождавшиеся — отревели.

Стал метро рыть отец Витькин с Генкой,
Мы спросили: «Зачем?» — он в ответ:
Мол, коридоры кончаются стенкой,
А тоннели выводят на свет!

Пророчество папашино
Не слушал Витька с корешем —
Из коридора нашего
В тюремный коридор ушёл.

Ну, он всегда был спорщиком,
Припрут к стене — откажется…
Прошёл он коридорчиком —
И кончил «стенкой», кажется.

Но у отцов — свои умы,
А что до нас касательно —
На жизнь засматривались мы
Уже самостоятельно.

После двух лет службы в военном гарнизоне Германии отец Высоцкого был переведен сначала в Северо-Кавказский, а позднее в Киевский военный округ. Евгения Степановна посчитала, что школьнику не на пользу такие частые переезды и жизнь в военных гарнизонах, поэтому решила вместе с Володей вернуться в Москву.
В Москве Евгения Степановна и Володя поселились в квартире в Большом Каретном переулке, позднее туда приехал и отец. У своей матери Нины Максимовны Володя в ту пору бывал не часто - она уже была замужем, а с ее новым мужем он не находил общего языка.
В пятый класс Володя пошел в 186-ю школу, которая находилась здесь же, в Большом Каретном, недалеко от его дома. Сверстники отнеслись к нему настороженно и прозвали «американцем» - жизнь за границей, иностранная модная одежда, культурные манеры не вызывали доверия у послевоенной московской детворы, но постепенно активного и бойкого Володю признали «своим».

Все — от нас до почти годовалых —
«Толковищу» вели до кровянки,
А в подвалах и полуподвалах
Ребятишкам хотелось под танки.

Не досталось им даже по пуле,
В «ремеслухе» — живи да тужи:
Ни дерзнуть, ни рискнуть… Но рискнули
Из напильников делать ножи.

Они воткнутся в лёгкие
От никотина чёрные
По рукоятки — лёгкие
Трёхцветные наборные…

Вели дела обменные
Сопливые острожники —
На стройке немцы пленные
На хлеб меняли ножики.

Сперва играли в «фантики»,
В «пристенок» с крохоборами,
И вот ушли романтики
Из подворотен ворами.

Но его больше влекло не к одноклассникам, а к более старшим ребятам, которые поначалу называли его не иначе как «Вовка-шванц», то есть «Вовка-хвостик», но постепенно приняли в свою дворовую компанию.
Здесь, на Большом Каретном, Володя познакомился с Игорем Кохановским, Володей Акимовым, Левой Кочаряном, с которыми впоследствии его связывала настоящая мужская дружба, сохранившаяся на всю оставшуюся жизнь.
Постепенно влияние родителей терялось, и в жизнь юного Высоцкого все больше входила улица с ее жесткими нравами и особыми законами чести, горячительными напитками и блатной романтикой. Друзья часто собирались у кого-то дома на Большом Каретном, где можно было петь под гитару, играть в карты, спорить до хрипоты обо всем на свете, и даже запросто остаться ночевать или пожить некоторое время.

…Спекулянтка была номер перший —
Ни соседей, ни бога не труся,
Жизнь закончила миллионершей
Пересветова тётя Маруся.

У Маруси за стенкой говели,
И она там втихую пила…
А упала она возле двери —
Некрасиво так, зло умерла.

И было всё обыденно:
Заглянет кто — расстроится.
Особенно обидело
Богатство метростроевца —

Он дом сломал, а нам сказал:
«У вас носы не вытерты,
А я — за что я воевал?!» —
И разные эпитеты.

Нажива — как наркотика.
Не выдержала этого
Богатенькая тётенька
Маруся Пересветова.

Здесь же появились первые слушатели ранних песен Высоцкого, с которых начался его творческий путь. И здесь, на Большом Каретном, закончилось его детство, из которого он шагнул во взрослую жизнь, чтобы стать яркой звездой своей эпохи и подняться к самым вершинам народного признания.

…Было время — и были подвалы,
Было надо — и цены снижали,
И текли куда надо каналы,
И в конце куда надо впадали.

Дети бывших старшин да майоров
До ледовых широт поднялись,
Потому что из тех коридоров
Вниз сподручней им было, чем ввысь.

Использовался материал сайта Культурология РФ