«Бегущим с Плющихи, в галстуке бантом, с голубыми лунными глазами» – таким запомнился Андрей Белый литератору Николаю Зарудину. --------------------------------- Раздумье Ночь темна. Мы одни. Холод. Ветер ночной деревами шумит. Гасит в поле огни. Слышен зов: «Не смущайтесь… я с вами… за мной…» И не знаешь, кто там. И стоишь, одинок. И боишься довериться радостным снам. И с надеждой следишь, как алеет восток. В поле зов: «Близок день. В смелых грезах сгори!» Убегает на запад неверная тень. И все ближе, все ярче сиянье зари. Дерева шелестят: «То не сон, не обман…» Потухая, вверху робко звезды блестят… И взывает пророк, проходя сквозь туман.

Чаша времен Открылось! Весть весенняя! Удар молниеносный! Разорванный, пылающий, блистающий покров: В грядущие, Громовые Блистающие весны, Как в радуги прозрачные, спускается — Христос. И голос Поднимается Из огненного облака: «Вот чаща благодатная, исполненная дней!» И огненные Голуби Из огненного воздуха Раскидывают светочи, как два крыла, над ней.

Филиал Государственного музея А.С.Пушкина «Мемориальная квартира Андрея Белого» — единственный в мире музей, посвященный этому уникальному писателю и человеку. В доме на углу Арбата и Денежного переулка, в квартире на третьем этаже писатель родился. С этой квартирой связаны его первые отчетливые «миги сознания», детские воспоминания о мире, людях и о себе. Здесь прошли годы его учебы — в знаменитой частной гимназии Льва Поливанова на Пречистенке, потом — в Московском университете. Здесь он пережил первые волнения страсти (мистическую влюбленность в Маргариту Кирилловну Морозову) и постиг горе утраты — смерть отца. Здесь Боря Бугаев, мальчик из профессорской семьи, превратился в писателя-модерниста, лидера московских символистов Андрея Белого. Он прожил в этой квартире двадцать шесть лет — до 1906 года. Потом было немало адресов, городов, стран. Андрей Белый жил в разных уголках Москвы и в подмосковном поселке Кучино, в Петербурге и в Царском Селе, в швейцарском местечке Дорнах и в Берлине… Но своей родиной он считал Арбат, а своим настоящим домом — тот, в котором сейчас музей.

Покоя нет... Как камень, пущенный из роковой пращи, Браздя юдольный свет, Покоя ищешь ты. Покоя не ищи. Покоя нет.

Центральный экспонат музея — «Линии жизни». Это разноцветное графическое панно представляет собой подробную автобиографию Белого, но не написанную, а нарисованную, вычерченную в весьма эффектную схему… Поступил он, как и многие другие материалы, выставленные в экспозиции, от Т.В.Нориной, наследницы К.Н.Бугаевой. Первый взгляд на «Линию жизни» ошеломляет и одновременно наглядно подтверждает репутацию Белого как совершенно неординарного, авангардного человека, мыслителя, творца. Многоцветие прямых и изогнутых, пунктирных и сплошных линий, стрелок и надписей поначалу даже пугает. Однако разобраться во всех этих хитросплетениях не так сложно, как может показаться. Тем более что Белый оставил «инструкцию» для пользователей «Линии жизни»: «Рельеф ее (высоты и низины) построены из пристального и реального осознания себя ощущения в данный период (подъем и упадок энергии жизни); вместе с тем снизу отмечены те из людей, которые становились особенно близко в тот или иной период (или — дружба, или — борьба, или — работа вместе); сверху я попытался определить культурные влияния; совсем внизу: эпоха работы над тою или другой книгой».

В небе туча горит янтарем В небе туча горит янтарем, Мглой курится. На туманном утесе забила крылом белоснежная птица. Водяная поет. Волоса распускает. Скоро солнце взойдет, и она, будто сказка, растает. И невольно грустит. И в алмазах ресницы. Кто-то, милый, кричит. Это голос восторженной птицы. На морскими сапфирами рыбьим хвостом старец старый трясет, грозовой и сердитый. Скоро весь он рассеется призрачным сном, желто-розовой пеной покрытый. Солнце тучу перстом огнезарным пронзило. И опять серебристым крылом эта птица забила.

Итак, «рельеф» — это и есть сама Линия жизни, темная синяя волнистая полоса, проходящая по центру панно. Вдоль проставлены годы: с момента, когда писатель начал себя сознавать, до 1927-го. «Высоты и низины» отражают «подъемы и упадки энергии жизни» и соответствуют периодам творческого вдохновения и душевного подъема, с одной стороны, и периодам отчаяния и депрессии, с другой. Так, например, «Линия жизни» указывает на период берлинской эмиграции как на самый мрачный период в биографии писателя. А максимум высоты «Линия жизни» достигает в период 1901-го и в 1913 году. Первый пик связан с вхождением Белого в литературу, с «аргонавтическими» и символистскими надеждами на скорое обновление мира, с начальным периодом в истории московского младосимволизма, именуемым Белым «Годами зари». Второй пик относится ко времени вступления писателя на путь эзотерического ученичества у Штейнера. Тогда он являлся наиболее экзальтированным поклонником антропософии и именно в ней видел путь преображения человека и человечества. Эти два «вершинных этапа» биографии Белый выделил в отдельные, небольшие по размеру схемы, так называемые «Детали» к «Линии жизни», и подробно каждый из них расписал.

Тень Теней Ты — тень теней… Тебя не назову. Твое лицо — Холодное и злое… Плыву туда — за дымку дней — зову, За дымкой дней,- нет, не Тебя: былое,- Которое я рву (в который раз), Которое,- в который Раз восходит,- Которое,- в который раз алмаз — Алмаз звезды, звезды любви, низводит. Так в листья лип, Провиснувшие,- Свет Дрожит, дробясь, Как брызнувший стеклярус; Так,- в звуколивные проливы лет Бежит серебряным воспоминаньем: парус… Так в молодой, Весенний ветерок Надуется белеющий Барашек; Так над водой пустилась в ветерок Летенница растерянных букашек… Душа, Ты — свет. Другие — (нет и нет!) — В стихиях лет: Поминовенья света… Другие — нет… Потерянный поэт, Найди Ее, потерянную где-то. За призраками лет — Непризрачна межа; На ней — душа, Потерянная где-то… Тебя, себя я обниму, дрожа, В дрожаниях растерянного света.

Под синей линией «рельефа» указаны имена людей, общение с которыми имело для Белого в разные периоды особый смысл. Это очень важная часть схемы. Из огромного круга лиц, с которым писатель общался, в нее попали лишь самые значительные контакты, лишь те люди, которые оставили неизгладимый след в его душе и оказали влияние на его духовное становление и развитие. Здесь и мать с отцом, и директор гимназии Л.И.Поливанов, и Александр Блок с Любовью Дмитриевной, и Мережковские, и друзья-антропософы (Михаил Бауэр, Мария Сиверс, Мария Штинде, Трифон Трапезников) и многие, многие другие. Попали в это поле и те, общение с которыми принесло Белому не только пользу и радость, но — и боль, вред, проблемы, существенно осложнило жизнь. Эти «негативные» по своим результатам связи недвусмысленно отмечены в общей схеме черным цветом. В прилагающейся к «Линии жизни» третьей «Детали» — она озаглавлена «Невидимые силы» — Белый подошел к своей биографии именно с этой оценочной точки зрения, рассортировав людей по характеру влияния — положительному или отрицательному. В этой «Детали», — объяснял Белый, — «линия жизни» выявлена «как арена борьбы светлых и темных сил, подбирающих себе людей, — вестников "света" или "тьмы" для меня». Все эти схемы в совокупности и каждая из них в отдельности фактически являются путеводителем по жизни и творчеству Белого. Разглядывая их, понимаешь, какие периоды в биографии писателя стали толчком к тем или иным его произведениям, какие люди, книги, философские и религиозные учения увлекали его и воспитывали… Прослеживаются по этим схемам и драматические, конфликтные отношения с рядом лиц…

Демон Из снежных тающих смерчей, Средь серых каменных строений, В туманный сумрак, в блеск свечей Мой безымянный брат, мой гений Сходил во сне и наяву, Колеблемый ночными мглами; Он грустно осенял главу Мне тихоструйными крылами. Возникнувши над бегом дней, Извечные будил сомненья Он зыбкою игрой теней, Улыбкою разуверенья. Бывало: подневольный злу Незримые будил рыданья.— Гонимые в глухую мглу Невыразимые страданья. Бродя, бываю, в полусне, В тумане городском, меж зданий,— Я видел с мукою ко мне Его протянутые длани. Мрачнеющие тени вежд, Безвластные души порывы, Атласные клоки одежд, Их веющие в ночь извивы… С годами в сумрак отошло, Как вдохновенье, как безумье,— Безрогое его чело И строгое его раздумье.

Многое в биографии Белого проясняя, «Линия жизни» вместе с тем сама ставит много вопросов. Она не датирована. Период, ею охваченный, длится до 1927 года. Именно в 1927 году Белый написал свое знаменитое, огромное по объему письмо своему другу, литературному критику и философу Иванову-Разумнику, называемое специалистами-литературоведами «автобиографическим письмом». Оно датируется 1-3 марта. В этом автобиографическом письме-исповеди Белый подверг тщательному анализу всю свою жизнь и все свое творчество, выделив этапы (семилетия и четырехлетия), а также постоянные, варьирующиеся и возвращающиеся темы, основные и меняющиеся тенденции, нравственные и идеологические предпочтения… В этом письме Белый сопровождает свои рассуждения, концепции и умственные построения многочисленными схемами, схемками и схемочками, отличными от тех, что висят у нас в музее, но вместе с тем и — похожими на наши. Видимо, автобиографическое письмо к Иванову-Разумнику подтолкнуло Белого к тому, чтобы объединить частные схемы, иллюстрирующие его эпистолярную исповедь, в общую, так сказать, «генеральную» «Линию жизни» и добавить к ней «Детали», разъясняющие некоторые аспекты биографии. Мечта нашего будущего — надеемся, что не самого далекого — издать «Линию жизни» отдельной книгой, с подробными комментариями, как филологическими, так и иллюстративными.

Отчаянье Веселый, искрометный лед. Но сердце — ледянистый слиток. Пусть вьюга белоцвет метет,- Взревет; и развернет свой свиток. Срывается: кипит сугроб, Пурговым кружевом клокочет, Пургой окуривает лоб, Завьется в ночь и прохохочет. Двойник мой гонится за мной; Он на заборе промелькает, Скользнет вдоль хладной мостовой И, удлинившись, вдруг истает. Душа, остановись — замри! Слепите, снеговые хлопья! Вонзайте в небо, фонари, Лучей наточенные копья! Отцветших, отгоревших дней Осталась песня недопета. Пляшите, уличных огней На скользких плитах иглы света!

Я — отстрадал; и — жив… Еще заморыш навий Из сердца изредка свой подымает писк… Но в переполненной, пересиявшей яви Тысячемолнийный, гремучий светом диск. Мне снова юностно: в душе, — в душе, кликуше — Былые мглы и дни раздельно прочтены. Ты, — ненаглядная?.. Ax, — оветряет уши Отдохновительный, веселый свист весны. Всё, всё, — отчетливо, углублено, попятно В единожизненном рожденьи «я» и «ты», Мгла — лишь ресницами рождаемые пятна: Стенанье солнечной, бестенной высоты.