Предыдущая публикация
У меня была бабушка.
По утрам она заставляла меня бегать вокруг районного дворца культуры. Грустная тучная девочка в тесных кроссовках заворачивала за угол и переходила на шаг. Но стоило выдохнуть, как из-за следующего угла появлялась чуть запыхавшаяся старушка (ветеран, инвалид, с артритом, артрозом, вдобавок — контуженная) и командовала: «Бежать, кому говорят!» И я бежала. Это самое страшное воспоминание моего детства.
Ещё у меня был дедушка. Он работал шофёром и пару раз катал нас с друзьями на своем дребезжащем Драндулете (да, у автобуса было имя). Это самое счастливое воспоминание моего детства.
Ещё была мама, но тут всё понятно, мама — она и есть мама. Когда она уезжала в командировку, я открывала шкаф с мамиными кофточками, зарывалась в них, чтобы почувствовать запах, и плакала. Это самое сладкое воспоминание моего детства.
А папы не было. Впрочем, это меня совершенно не расстраивало, потому что отцы в нашей школе встречались нечасто. Зато у всех были сёстры и братья. О-о-о-о! Ничто так не поднимало рейтинг, как младшая сестра в коляске, которую тебе доверили катить. Или — мечта жизни! — брат-десятиклассник, который всегда готов дать пинка твоим обидчикам и в которого влюблены все твои подружки.
Я была одна, и до недавнего времени считала: единственный ребёнок — самое грустное, что может случиться с тобой в детстве. Мой муж тоже был один. Поэтому мы сначала родили сына, а через пять лет — дочь. И понеслось.
— Почему эта дура плачет? Я спать хочу!
И это мой нежный интеллигентный мальчик.
«Ничего. Главное, что подушкой не пытается задушить! Когда Борю принесли из роддома, я кричал: «Убью!» — капал моей маме валокордин друг семьи, профессор, сын академика, рассказывая про своего младшего брата, профессора номер два.
Впрочем, наличие младшей сестры давало и кое-какие преимущества. Скажем, когда вечером мы с коляской подходили к детскому саду, там разворачивалось действо. Дети стояли тихо в трепетном ожидании, а сын командовал: «Так, ты со мной сегодня дружила, поэтому я разрешаю посмотреть на мою сестру. А ты мой компот выпил, тебе не разрешаю!» Мальчик Петя разворачивался и понуро брёл прочь.
Как образованные люди, мы прочитали много специальных книжек: про детскую ревность, про то, что из неё следует, и про то, как с ней работать. Мы всё делали правильно, и какое-то время было тихо. Примерно два года — до тех пор, пока наша крошка не научилась нарочно рисовать в чужих тетрадках, нарочно залезать на верхнюю полку и нарочно швырять оттуда детали парковки «Лего», только вчера собранной. В тот раз я впервые попробовала «Новопассит», а муж сказал «Боже, помоги!» — и записался к психологу. Психолог сказал: всё в порядке, хорошие детки.
Спустя восемь коробок успокоительных, семьсот тридцать один день, тысячу двести минут, проведённых в разговорах с подругами, у которых были старшие и младшие братья-сёстры, две тысячи прочитанных комментариев в детско-психологических сообществах — я немного успокоилась.
Просто теперь, когда я смотрю на чужие семейные фотографии, где старший умильно помогает младшему застегнуть коньки, я восхищаюсь не детками, а реакцией родителя, который успел запечатлеть эти доли секунд до того, как коньки не стали предметом ссоры или — того хуже — орудием драки.
А если другие восхищаются, как заботливо старший катает младшего на карусели, я удивляюсь: как они не замечают, что вся фишка в том, чтобы раскрутить карусель так, чтобы мелочь орала от ужаса. При этом, надо заметить, мелочь может быть вполне счастлива.
И когда звонит моя мама: «Я купила внуку лупу, а вот что подарить внучке?» — я, не задумываясь, отвечаю: «Лупу!» На резонное: «Зачем четырёхлетней девочке лупа?» — говорю: «Затем!» Вы не поверите, но мама не послушалась и вместо второй лупы купила куколку. И что? «Зачем девятилетнему мальчику кукла?» — поинтересовалась продавщица. «Затем!» — огрызнулась я.
Теперь я знаю, что из двух одинаковых мороженых какое-то всегда больше, в одной из двух одинаковых книжек картинки ярче, а с соседнего места в кинотеатре обязательно лучше видно. И вообще, если одна жвачка в пачке помялась, вторую надо измять точно так же, прежде чем вручать их детям.
Ещё я знаю, что мои дети дружат, только если затеяли какую-то совместную пакость. Которая всё равно закончится обидами и слезами. О, ещё они дружат против внешнего врага. Как правило, им оказываюсь я. Если второй час подряд мне никак не удается уложить их спать, я ору на обоих. Дети обижаются, обнимаются и плачут, а через три минуты — спят.
Агния Барто — бессмертна:
— Ты почему толкнул мою сестру?! Никто не имеет права её толкать, кроме меня! А ну извиняйся, кому говорю! Не плачь, моя хорошая.
На днях моя девочка запустила лопаткой в восьмиклассника, который попытался отнять у её брата бакугана. Надо сказать, что под напором двух малолеток восьмиклассник ретировался. Так что братья-сёстры — это сила.
А сегодня утром сквозь сон слышу:
— Эй ты, иди сюда! Доброе утро! Голодная, небось? Вот тарелка, подожди, я тебе хлопья насыплю. Ложку взяла, быстро, кому говорю! Подожди, ты не сумеешь, молоко я сам налью. Вот, приятного аппетита!
— А поцелуй меня ещё в правую щёчку. Ты мой любимый братик! Придурок, зачем ты мне дал зелёную чашку? Я хочу розовую!
И вот я думаю в ужасе: а может, вчерашняя битва на подушках, закончившаяся слезами, обидой, а также двумя подзатыльниками, тремя синяками и одной царапиной (скажите мне, как можно поцарапаться подушкой?) и станет самым счастливым воспоминанием их детства? Может быть, так и должно быть? А мы просто ничего не понимаем, потому что были одни.
Александра Довлатова-Мечик
Следующая публикация
Россия, Карачаево-Черкесия
Нет комментариев