Одна в тайге

Часть -2
ПЕВАЯ ЧАСТЬ ЗДЕСЬ
Автор : Александр Бор
Пять лет. Для города — это срок, за который успевают вырасти новые дома, смениться мода и забыться вчерашние герои. Для тайги — это лишь мгновение, один вдох вечности. Для Ольги эти пять лет стали вечностью, прожитой в бетонной коробке.
Она не вернулась в геологию — не смогла. После того, как прикоснулась к живой дышащей тайне Земли, бумажная работа, анализ кернов и составление отчетов казались ей профанацией. Она ушла в смежную область — картографию. Сидела в офисе, чертила линии, оцифровывала старые планы.
Но каждую ночь, стоило ей закрыть глаза, она возвращалась туда. Слышала рокот вертолета, вдыхала запах мха и тяжелый мускусный дух хозяина пещеры.
И иногда в тишине городской квартиры, ей казалось, что она слышит его протяжный тоскливый зов, который отдавался не в ушах, а где-то глубоко в груди.
Она много читала. Не научные статьи, а легенды народов Севера. Она искала его. И находила: в преданиях о лесных людях. Йети, леший, сасквоч — глупые слова для газетных сенсаций. То, с чем встретилась она, было древнее и значительнее. Он был не просто животным или получеловеком. Он был частью этого леса, его волей, его сердцем.
Она хранила свою тайну так ревностно, что иногда ей казалось, будто все это лишь причудливый и яркий сон, порожденный травмой и одиночеством. Но потом она доставала полевой дневник. На одной из страниц была зарисовка исполинского пятипалого следа. А на другой несколько нотных знаков, которыми она попыталась записать его песню. Доказательство, понятное только ей.
Катализатором к действию стал журнал с кричащим заголовком: «Урал-Недра: вскрываем кладовые Ледяного хребта».
Ольга почувствовала, как ледяная волна прокатилась по спине. Внутри журнала карты, схемы, фотографии. И среди них знакомые до боли изгибы реки, которую она тогда назвала для себя Безымянной.
Тот самый район. Перспективное месторождение редкоземельных металлов. Строительство обогатительного комбината должно было начаться следующим летом.
Его дом собирались вскрыть и выпотрошить в погоне за металлом. Взрывы нарушат вековую тишину. Тяжелая техника превратит мшистые ковры в грязное месиво. Ручьи отравят отходами.
И он… что станет с ним? Он не уйдет. Это была его земля. Он будет защищать ее. И его убьют. Случайно или намеренно, приняв за медведя или просто из страха. И никто даже не поймет, кого они уничтожили.
В тот же день Ольга написала заявление без содержания. Ее экспедиция возобновлялась. Этим летом она входила в тайгу не с неба, а с земли. Одна.
За прошедшие годы она изменилась: научилась стрелять, прошла курсы выживания, изучила каждую тропу и каждый распадок на старых картах. Ее рюкзак был тяжел, но в нем не было ничего лишнего. Вместо геологического молотка ружье за спиной. Не для охоты – для острастки. Или, чтобы в крайнем случае не дать кому-то выстрелить первым.
Она шла по едва заметным звериным тропам, и лес принимал ее. Уже не как чужачку, а как ту, что однажды поняла его древнее молчание. Не было того давящего чувства слежки, той первобытной жути.
Но была тревога. Она висела в воздухе, в резких криках птиц, в настороженном шелесте листвы. Издалека с востока иногда доносились глухие, едва слышные хлопки — взрывные работы.
Через три дня пути она вышла к знакомому скальному выступу. Сердце заколотилось. Заросли малины, темный провал пещеры… Она вошла внутрь. Запах. Тот самый, густой, мускусный, но к нему примешивалась нотка тревоги и чего-то горелого.
Лежбище из мха было на месте, но выглядело заброшенным. В углу не было костей. Только пыль.
Он ушел. Ольга опустилась на рюкзак, чувствуя, как отчаяние смыкается вокруг нее. Она опоздала. Шум стройки прогнал его, и теперь он скитается где-то, лишенный дома.
Она провела в пустой пещере два дня. Ждала, вслушиваясь в звуки леса. На третий вечер, когда солнце уже коснулось верхушек лиственниц, она вышла наружу и, повинуясь внезапному порыву, сделала то, что репетировала в мыслях тысячи раз.
Она запела. Ее голос, уже не дрожащий от страха, а сильный и чистый, понес над тайгой знакомую мелодию. Песню одиночества, ветра и леса.
Она пела о том, что вернулась. О том, что Хозяину грозит беда. Она звала его.
Она закончила и замерла, вслушиваясь в наступившую тишину. Ответа не было. Лишь далекий гул, похожий на работу двигателя.
И тут она увидела его. Он не вышел из чащи. Он стоял на вершине скалы над пещерой: темный исполинский силуэт на фоне багрового закатного неба. Он был там все это время. Наблюдал.
И он не ответил ей песней. Вместо этого из его груди вырвался короткий гортанный звук, в котором слышались боль и гнев.
Он медленно поднял свою длинную руку и указал на восток.
Туда, откуда доносился шум.
И Ольга поняла. Это не было приглашением. Это был призыв к действию.
Следующие дни превратились в странное партнерство. Он вел ее, двигаясь параллельным курсом, оставаясь невидимым, но всегда обозначая свое присутствие: сломанная ветка, свежий след у развилки, камень на поваленном дереве. Он вел ее к сердцу угрозы.
Они вышли к лагерю геологоразведки. Несколько жилых вагончиков, буровая вышка, штабеля ящиков с керном.
Ольга, спрятавшись в кустах, наблюдала за людьми в касках.
Она была одной из них, но теперь они казались ей пришельцами с другой планеты.
Ночью, когда лагерь затих, она пробралась к штабелям. Ее геологические знания, от которых она отреклась, теперь стали ее оружием.
Она вскрывала ящики, изучала образцы пород при свете фонарика, фотографировала документацию, приколотую к стенду. Она искала уязвимость. И она ее нашла.
Данные, которые компания «Урал-Недра» представляла в своих отчетах, были… приукрашены. Концентрация металлов была ниже заявленной. Но главное: она увидела то, на что геологи, спешившие дать результат, закрыли глаза.
Район работ находился на стыке тектонических плит, в зоне древнего разлома. Буровзрывные работы в таком масштабе могли спровоцировать непредсказуемые последствия: оползни, обвалы грунта. Добыча здесь была нерентабельной и смертельно опасной.
Ее Хозяин тоже действовал. Ночами из лагеря стали пропадать вещи: то канистра с соляркой, то ящик с инструментами.
А однажды утром рабочие обнаружили, что стальной трос буровой лебедки завязан в немыслимый узел, который невозможно было распутать.
По лагерю поползли панические слухи о «лесном черте» и гигантском медведе. Люди боялись отходить от вагончиков. Работа замедлилась.
Ольга собрала все данные и составила анонимный, но убийственно-точный отчет. У нее был план.
Она знала, что у компании есть конкуренты. Другие гиганты, которые с радостью воспользуются возможностью «утопить» проект «Урал-Недр».
Она вернулась к реке, к тому месту, где ее пять лет назад подобрал вертолет. Ее Хозяин пришел проводить ее. Он вышел из-за деревьев и остановился в десяти метрах. Они просто стояли и смотрели друг на друга в утреннем тумане.
— Я все сделаю, — тихо сказала Ольга, хотя не знала, понимает ли он слова. — Я их остановлю.
Он не ответил. Просто развернулся и беззвучно растворился в чаще.
Через месяц по деловым кругам пронесся скандал. Анонимный отчет с геологическими выкладками, попал в прокуратуру. Началась проверка. Всплыли и фальсификация данных, и риски. Проект был заморожен и закрыт.
Ольга читала об этом в новостях. Она не чувствовала триумфа: знала, это не конец. Придут другие. Но тайга уже не была беззащитной. У нее был не только древний Хранитель, но и свой человек во внешнем мире.
Два года относительной тишины. Ольга жила, работала, даже пыталась заводить новые знакомства, но все это было лишь декорацией. Настоящая жизнь протекала в далекой тайге в воспоминаниях и снах.
Она создала онлайн-форум, где собрала эко-активистов, готовых поднять тревогу, если над ее лесом снова нависнет угроза.
Ее беспокойство началось с сообщения на охотничьем форуме. «В районе Ледяного хребта чертовщина. Медведь лютует. Капканы ломает, а приманку не трогает». «Пропал егерь, Афанасий Кузьмич. На связь не выходит».
Сердце Ольги сжалось. «Медведь», который ломает капканы. Она знала этого «медведя». Но такое поведение было на него не похоже. Он не был разрушителем. Это было проявление гнева. Что-то чужое и злое снова вторглось в его дом. А пропавший егерь… это было совсем плохо.
Через неделю Ольга уже сходила с поезда на станции, от которой до ее тайги было еще полсотни километров. Ее легенда была простой: ботаник-одиночка, собирающий гербарий. Но за спиной в чехле лежал карабин, а в глазах была решимость, которой позавидовал бы спецназовец.
В этот раз лес встретил ее иначе. Не было того чувства умиротворения и помощи. Воздух был пропитан тревогой. Птицы замолкали при ее приближении не из естественной осторожности, а будто в ужасе. Она находила следы: не его, а чужие. Глубокие отпечатки армейских ботинок, раздавленные окурки, пустые банки, брошенные прямо на мох.
А потом она услышала звук. Низкий, монотонный, механический гул, который резал слух и душу. Мотопомпа. Звук, который означал одно — незаконную добычу золота. Черные старатели.
Она пошла на звук, двигаясь как тень, как учил ее сам лес. Она вышла к небольшой речке, притоку той самой Безымянной. Речка была перегорожена запрудой. Вода, мутная от глины, с журчанием стекала по длинному деревянному лотку, где несколько бородатых мужчин промывали грунт. Их лагерь — два брезентовых шатра и кострище — был разбит на берегу. Они оскверняли это место самим своим присутствием.
Ольга залегла в густом кустарнике, наблюдая. Мужчин было четверо. У одного на поясе висела кобура, у другого к дереву был прислонен старый дробовик. Они работали слаженно, зло и жадно.
И тут она увидела пятого. Он был привязан к толстой сосне у края лагеря. Крепкий мужчина лет пятидесяти, в выцветшей форме егеря, с седой щетиной на измученном лице. Во рту — кляп из грязной тряпки, руки и ноги стянуты веревкой. Он был в сознании, его глаза, полные бессильной ярости, следили за каждым движением своих мучителей. Это был пропавший Афанасий Кузьмич.
— …второй день сидит. Жрать не просит, только зыркает, — донесся до Ольги голос одного из старателей, очевидно, главного.
— Что делать-то будем, Паша? — спросил второй, тощий и нервный. — Он нас видел. Участок наш видел. Отпустим — через неделю тут ОМОН будет.
— Никто его не отпустит, — хрипло ответил главарь, сплевывая на землю. — Помпа сегодня-завтра жилу вскроет. Доберем, сколько сможем, и валим. А его… тайга большая. Ямку выкопаем, и никто не найдет. Пусть его медведи доедают.
У Ольги потемнело в глазах. Они собирались убить его. У нее не было дней, чтобы дойти до людей и привести помощь. У егеря не было даже часов.
Нападать в открытую — самоубийство. Четверо вооруженных мужчин.
И тогда она поняла, что делать. Ей нужен союзник. Единственный, кто мог сравнять здесь шансы.
Ее план был дерзким и смертельно опасным. Она не могла просто запеть. Шум мотопомпы заглушал все, превращая лес в мертвую зону. Нужно было заставить мотор замолчать.
Она дождалась сумерек, когда старатели, выключив помпу, собрались у костра ужинать, громко матерясь и обсуждая добычу. Ольга, как змея, скользя по траве и прячась за стволами, подползла к молчащему агрегату. Руки дрожали, но она действовала быстро. Достала нож, нашла толстый топливный шланг и сделала глубокий надрез. Не до конца. Чтобы он порвался не сразу, а когда двигатель заработает и создастся давление. Затем она так же бесшумно отползла назад, на свою наблюдательную позицию, и стала ждать.
Утром старатели, позавтракав, снова взялись за работу. Мотопомпа с ревом ожила. Ольга затаила дыхание. Минута, другая…
Внезапно рев захлебнулся, сменился кашлем, и двигатель заглох.
— Какого хрена?! — заорал главарь. — Вась, иди глянь!
Вася подошел к помпе, начал осматривать и тут же заорал:
— Паша, тут шланг лопнул! Весь бензин на землю вытек!
— Твою мать! — взревел главарь. — Как он лопнул?!
В лагере началась суматоха. Старатели сгрудились вокруг помпы, ругаясь и пытаясь что-то чинить.
И в наступившей тишине Ольга сделала то, ради чего пришла. Она встала во весь рост. Она не пряталась. Она глубоко вдохнула чистый лесной воздух и запела.
Это была не та песня, что пять лет назад. В ней не было страха или одиночества. Это был боевой клич. Тревожный набат. Она вложила в эту вибрирующую, гортанную мелодию весь свой гнев, всю ярость при виде оскверненной реки и связанного человека. Она пела о вторжении, о боли, о чужаках, несущих смерть. Она звала на помощь. Она требовала возмездия.
Старатели замерли, как по команде. Они уставились в ту сторону, откуда доносился странный, нечеловеческий звук.
— Что за хрень? — прошептал один.
— Баба, что ли, воет? — неуверенно предположил другой.
— Какая, к черту, баба! — рявкнул главарь, хватаясь за кобуру. — Здесь на сто верст никого!
И тут лес ответил. Не сразу. Сначала поднялся ветер, хотя небо было ясным. Он зашумел в кронах деревьев, но это был не обычный шум, а низкий угрожающий гул, будто проснулся вулкан. Плененный егерь, услышав песню Ольги, поднял голову, и в его глазах блеснула безумная надежда.
А потом из чащи донесся ответный рев. Он не был похож ни на что, слышанное людьми. Это не был рык медведя. Это был грохот камнепада, треск раскалывающегося ледника и ярость самой земли, воплощенная в звуке. От этого рева задрожали листья на деревьях, а у старателей на лицах отразился первобытный ужас.
И он вышел. Он не крался. Он шел прямо на них, ломая кусты, как сухой тростник. Исполинский, темный, поросший густой шерстью силуэт, в котором не было ничего от зверя – то было разумное и разгневанное божество. Его глаза в тени глубоких надбровных дуг горели тусклым огнем.
— Стреляй! — заорал главарь, выхватывая старый наган, который тут же дал осечку.
Тощий старатель вскинул дробовик. Грохнул выстрел. Дробь с треском ударила в могучую грудь, но лишь отскочила от спутанной шерсти и толстой шкуры, не причинив, казалось, никакого вреда. Хозяин леса даже не замедлил шаг.
Он издал еще один рев, на этот раз совсем близко, и бросился вперед.
То, что произошло дальше, не было дракой – это было стихийное бедствие. Он не рвал их когтями. Он действовал с ужасающей осмысленной силой. Одним ударом огромной ручищи он отправил главаря в полет. Тот, описав дугу, врезался в дерево и сполз на землю. Второго он просто схватил за шкирку, поднял в воздух, как котенка, и с силой отшвырнул в реку. Мотопомпу он раздавил одной ногой, превратив ее в груду искореженного металла.
Оставшиеся двое, визжа от ужаса, бросились бежать, теряя оружие и не разбирая дороги.
Пока Хозяин тайги крушил их лагерь, превращая его в мусор, Ольга подбежала к егерю и разрезала веревки.
— Спасибо, дочка… спасибо… — прохрипел Афанасий Кузьмич. — Что ж это… кто ж это?..
Он смотрел широко раскрытыми глазами на исполинскую фигуру, которая с треском ломала промывочный лоток.
Когда все было кончено, Хозяин повернулся. Шум стих. Он посмотрел на Ольгу. Потом его взгляд переместился на егеря. В его глазах не было угрозы, только тяжелая вековая усталость и вопрос.
Ольга шагнула вперед, вставая между ним и спасенным мужчиной.
— Он свой, — тихо сказала она. — Он тоже защитник леса. Он не враг.
Хозяин посмотрел на них, издал низкий рокочущий звук: не то вздох, не то знак согласия. Развернулся и тяжело шагнул обратно в зеленую чащу, растворившись в ней.
Ольга и егерь остались одни посреди разгромленного лагеря. Афанасий Кузьмич, потирая затекшие руки, смотрел на то место, где исчез лесной дух.
— Так вот о ком старики-манси сказки рассказывают… — пробормотал он, обращаясь скорее к себе, чем к Ольге. — Лесной человек… Хранитель… Я думал, вранье все это, – он перевел взгляд на Ольгу. — А ты, значит, не гербарий собираешь, дочка? Ты его знаешь. И он тебя знает.
Тайна перестала быть только ее. Теперь ее разделял еще один человек. И от того, что он скажет на большой земле, зависело очень многое.