В гостях у белки

ЗДЕСЬ ВАМ НУЖНО ОТВЕТИТЬ НА ДВА ВОПРОСА Следующая книга автора Татьяны Владимировны Фильченковой - " Глиняный род " Тридцать пять глав . Сюжет: за время столетней зимы погибли все животные и птицы. Уцелевшие люди кочуют в поисках лучшего места. Народ с севера находит плодородные земли и обустраивает в них селение Ёдоль. Лошадей им заменяют зуди — ожившие истуканы. Только глиняному роду был послан дар оживлять их. Но вместе с даром на род легло проклятие: в 22 года каждому открывается страшное испытание, выдержать которое не в силах никто.   Вопросов два : 1 Нужно ли публиковать ? 2. Какое количество постов в день вы можете осилить : один или два ?( больше двух смысла не вижу ) Один пост будет содержать три главы ( больше не помещается )

“Из пепла возродится…” (7) НАЧАЛО ЗДЕСЬ  Автор : Татьяна Фильченкова #изпеплаубелки – Тебе ещё не раз придётся разочароваться в тех, кого ты почитал, Иоанн. Скверна проникла даже в обители Света. Но вернёмся к моему побегу. Во время завтрака никто из выпускниц не мог проглотить ни куска от волнения. Нас ждала страшная неизвестность. После мы отправились собирать свои скудные пожитки и прощаться с подругами. Девушек, предназначенных в утешительницы дознавателям и наставникам, вызвали к Сестре. Получив направления и рекомендательные письма, они расселись по повозкам. Накидки скрывали их лица, но я чувствовала, что все они плачут. Затем настала очередь утешительниц для карателей. Стараниями Золотинки число девушек, отправляемых на растерзание, значительно выросло. Вручая им направительные бумаги, младшая Сестра шепнула мне, чтобы я заглянула к наставнице. – Она не забыла тебя? – О нет. Эта гадина помнила малейшую обиду. В её приёмной я застала поверенного Судии, явившегося за утешительницей для своего владыки. Наставница расхваливала ему достоинства Золотинки. Завидев меня, ехидно проворковала: «А, Горлинка! Забирай свою бумагу и отправляйся служить. Но прежде отнеси Золотинке мои дары, – она указала на резной ларь, – и усади её в повозку с гербом Цитадели. Рекомендательное письмо и направление я отдам Брату, а провожать не пойду, иначе мою грудь разорвёт от горя». – Это была её месть? Показать, какие разительные судьбы уготованы вам с Золотинкой? – Да. Но этим её месть не ограничилась. Покинув приёмную, я заглянула в своё направление. В нём Сестра указала, что я подлая, лживая, изворотливая и требую самого сурового обращения. Не думаю, что каратели пощадили бы меня с такими рекомендациями. И тогда мне стало ясно, как поступить. Я зашла к Золотинке. Она уже давно обитала в личной комнате рядом с покоями покровительницы. Показав ей ларь, я сказала о распоряжении Сестры и повела Золотинку к повозке, но не к той, что была помечена гербом, а к другой, в которую сажали утешительниц для карателей, и отдала своё направление одному из стражников. Он прочитал предостережения наставницы и спросил: «Которая из вас?» Я подтолкнула к нему Золотинку. Из-за накидки она не понимала, куда я её привела, и опомнилась, когда стражник ощупал её. Бедняжка кричала, что произошла ошибка, она предназначена для Судии, но каратели лишь смеялись над её словами. Я же села в повозку Цитадели. Поверенный, увидев ларь в моих руках, не заподозрил подмены. Так я отправилась в столицу. – Что же стало с Золотинкой? – Признаться, я не интересовалась её судьбой. Думаю, умерла в пытках. – Она поплатилась за свои злодеяния. А ты обрела свободу. – Я лишь вырвалась из обители. Но по-прежнему оставалась пленницей, предназначенной для услады похотливого старика. – Грязного развратника, надевшего личину святости! – Если сравнивать его с нынешним, чьи останки ещё не остыли, то прежний был сама чистота. Его преданность делу не позволяла ему иметь более одной утешительницы. И, как только она начинала увядать и терять привлекательность, давал ей свободу и приличное вознаграждение. Моей предшественнице было шестнадцать витков. Так она сказала. Сама бы я ни за что не догадалась, что измождённая женщина с седыми прядями, беззубым ртом и со множеством шрамов на лице может быть такой юной. Она готовила меня к первой ночи и наставляла безжизненным голосом: «Не сопротивляйся ему. Кричи, моли о пощаде, но не вздумай себя защитить, иначе он разгневается и накажет тебя». Отставная любовница открыла, каким было наказание: на её ногах не хватало нескольких пальцев. – Он был чудовищем! – Не больше, чем его последователь и многие из Братьев. От осознания, что я попала во власть столь страшного человека, во мне всё цепенело. С виду Судия оказался седым старичком с лицом пухлым и розовым, как у ребёнка. Он добродушно меня поприветствовал: «Тебе выпала великая честь – утешать самого Судию. Но и ответственность не меньшая. Я уже слишком стар, чтобы польститься на твои юные прелести, тебе придётся хорошо постараться». Он двинулся ко мне. Мной овладели страх и бессилие, я даже слова не могла сказать в ответ. У меня не было даже яда или ножа, чтобы убить себя. И тут вдруг за моей спиной распахнулось окно. В покои ворвался ветер и шум волн, бившихся о камни в основании Цитадели. Я вскочила на подоконник и закричала: «Не смей прикасаться ко мне, похотливый старик! Я служу Заккари, а не тебе, и лучше умру, чем дам себя осквернить!» – Ты бы и вправду бросилась на камни? – Да, и сделала бы это не раздумывая. Но тут мою руку что-то обожгло, и тёмные покои залил ослепительный свет, откинувший Судию к дальней стене. Я думала, это Заккари явился спасти меня, но свет исходил из знака на моей руке. Знака Вершительницы! – Я думал, тот знак наносят в ордене. – Заккари сам выбирает себе служителей и помечает их. Невозможно передать охватившее тогда меня ликование. Чувствуя свою власть, я встала над распластанным Судией: «Сейчас ты распорядишься снарядить корабль в Дивнодолье и напишешь в Верховную Цитадель, чтобы они встретили Вершительницу со всеми полагающимися почестями и препроводили её в орден. А после ужаснёшься глубине своего грехопадения и остаток жизни проведёшь в искуплении». Он задрожал от ужаса и исполнил всё в точности. Одновременно со мной в Дивнодолье долетела весть о его кончине. После моего отбытия Судия облачился в рубище и собирался босым отправиться в обитель Искупления. Однако едва он переступил порог Цитадели, как упал замертво. Порой человек так погрязает в своих пороках, что искупление уже невозможно. – Вот, значит, как на самом деле он умер… – Тогда я наивно полагала, что избавила Братьев от верховодства грешника. Увы, его место занял ещё более мерзкий человек. – Теперь я понимаю, что должен принять сан и не допустить в Цитадель очередного грешника, но мне неловко перед старшими Братьями. Я слишком молод для главенства над ними. – О да, старшие Братья во многом превзошли тебя: в блуде, в стяжательстве, в пьянстве и в жестокости. А что до молодости, я была чуть не вдвое младше тебя, когда разглядывала макушку Верховного Судии, падшего ниц предо мной. – Тебе было всего двенадцать витков… Скажи, как ты приняла столь тяжкое назначение? Испытывала ли ты страх, сомнения? – Какой страх может долго владеть тобой в двенадцать? Я была слишком легкомысленна и самоуверенна. Меня переполнял восторг от обретённой свободы. Что я знала прежде? Жизнь впроголодь с полоумной матерью да побои и унижения от лицемерных Сестёр. И вот, избежав участи утешительницы, я, избранница Заккари, плыла навстречу новым Братьям и Сёстрам, мне предстояло повидать мир и сразиться с самой Виринеей. – Горлинка помрачнела. Проговорила горько: – С Виринеей, которую мы упустили. Вот о чём ты должен помнить прежде всего, Иоанн. Можно бесконечно истреблять скверну, но пока падшая живёт среди людей, меньше её не станет. Вскоре мир затопит нечистотами порока. Теперь оставь меня. Я должна подумать, где может скрываться Зарница. – Вершительница, дозволь мне, как Братьям, провести эту ночь в молитвах и истязании плоти. Я в смятении, и хотел бы очиститься. – Как пожелаешь. Перед принятием сана очищение не помешает. В двери несмело постучали. – Кто там ещё? – раздражённо отозвалась Горлинка. В щель просунулась голова служки: – Простите, все Братья молятся, а дружина привела на допрос портного Власты и его подручного. Их обвиняют в покушении на правителей. Глава 18. Судия До глубокой ночи Зара оплакивала свою утрату. Постепенно на смену печали пришла тревога. Военная гильдия могла защитить их с Туманом от мести Борщевиков, но не от Цитадели. Зара ни на миг не поверила, что она Виринея. Будь она падшей, так не боялась бы сейчас и знала бы, что делать. Но разве дознаватели в это поверят? К тому же Ночка упоминала о странном сговоре с ними Горлинки. Уж ведьма сумеет их отуманить, чтобы расквитаться с соперницей, погубившей Пламеня. Зара вдруг встрепенулась от поразившей её мысли. Ведь знахарка приходится ей сестрой по матери! Станет ли Горлинка вредить родственнице? Да уж не пожалеет! Это ведь по вине Зарницы ей выпала сиротская доля. Ещё и Туману достанется. О муже Зара беспокоилась больше, чем о себе. Так-то она благодарит его за доброту и спасение! Давно уж Зоренькой зовётся, а зловещий след за ней так и тянется, одни беды от неё людям: родную мать, на свет являясь, убила, сестру родительницы лишила, разлад между Зазимком и Брюквой по её вине случился, и Пламеня погубила, после и вовсе Полыней с Борщевиками казнили и Трихолмку сожгли. Сколько же народа тогда погибло? Нет, уж Туману она беды не принесёт. Пока все спят, соберёт в узелок самое необходимое и уйдёт подальше. Швейных гильдий хватает, куда-нибудь да устроится, и угол какой там для проживания найдётся. Зара и вовсе из столицы бы уехала, только не знала, как это сделать. И дружина на заставе Приморья может не пропустить. Решившись, она тихо прокралась к сундуку с одёжей, расстелила на полу платок и бросила на него пару рубах и юбку. – Бежать надумала? От тихого голоса Тумана сердце подпрыгнуло к горлу. Справившись с испугом, Зара прошептала: – Прошу, дай мне уйти, пока я новых бед не навлекла. Муж молча взял её за руку, отвёл в трапезную и усадил за стол. Сам сел напротив: – Зоренька, мой отец до смерти тяжело болел. Два витка он не поднимался с постели. Матушка мыла и кормила его. По ночам он кричал от боли. Она поднималась, готовила снадобье и часами сидела подле него без сна. И никогда я не слышал от неё раздражения или пожелания скорее избавиться от бремени. – Так то болезнь. За неё на костёр не отправляют. – И ты костра не заслужила. Опаление – не пустая забава. Мы дали клятвы Святозарам в верности. Отказываться от них при малейшем испытании – преступление. – Это испытание может погубить тебя. – Пусть так. Лучше уж погибнуть, чем смалодушничать. Зоренька, ты жена мне, я сам тебя такую выбрал, а потому идти нам до конца вместе. Для меня отступничество – страшнее смерти. Мужчина должен слово своё держать, как бы трудно ни было. Иначе он не муж, а малец неразумный, которого всерьёз принимать не следует. Да и нужно ли нам вообще опасаться? Уж полвитка прошло, как мы в столице. Дознаватели давно бы нас обнаружили. Похоже, не особо они ведьме поверили. – Всё равно мне тревожно. А вдруг отыщут? Ох, напрасно я работать затеяла, надо было дома сидеть и носа за заставу не высовывать. Ну теперь-то спрячусь, в мастерской не появлюсь более. – Зоренька, власта пошлёт за тобой. Как ты объяснишь ей, что шить отказываешься? Только подозрение вызовешь. А при ней ты хоть под какой-никакой, а защитой. Да и дар в тебе есть, негоже от него отрекаться. А теперь идём спать, уж утро скоро. Зара взяла мужа за руку и прижалась к ней щекой. Его рассудительность развеяла страхи и сомнения. *** Власта нетерпеливо постукивала каблучком: – Зоренька, долго ещё? Меня дела властва ждут! Зара никак не могла приладить широкий рукав таким образом, чтобы он не свисал бесформенным мешком. Она и так чувствовала себя неумёхой, а от упрёка Иволги совсем смешалась. – Простите, Светлейшая. Кажется, вы напрасно изгнали мастера Ландыша. Я ни на что не гожусь. Власта смягчилась: – Не вини себя. Я давно думала заменить этого прохвоста. Но все новые портные исчезали загадочным образом. Теперь тайна раскрылась. Чего было ждать от душегуба? Чтобы он посягнул на меня? Давай-ка отложим примерку до завтра, мне и вправду пора… Да ты сама не своя! Что-то ещё стряслось? – Нет, просто печальные вести из дома получила. – А где твой дом? Откуда ты, Зоренька? Зара с Туманом давно сговорились, что отвечать на подобные вопросы, но сейчас она растерялась. К её счастью, с улицы донёсся заунывный звук труб. Власта тут же забыла, о чём спрашивала, и подозвала поверенную: – С Цитадели трубят. Поди узнай, что там случилось. Поверенная обернулась довольно быстро: – Светлейшая, Судия скончался! По светлому лицу Иволги пробежала тень недоумения: – Сейчас?! Ох, Свет-заступник, как это не ко времени! Власта покинула мастерскую так быстро, что даже попрощаться забыла. Свита поспешила за правительницей. Зара оглянулась на настороженных швей и кружевниц, толпившихся в сторонке, подозвала к себе ту, что более других походила сложением на власту. Но девушка топталась на месте в нерешительности. – Милая, ты оглохла? – на выручку пришла Лазурь. – Тебя мастерица Зоренька зовёт. Девица, не раздумывая далее, подскочила и встала, как ей было велено. Зара приколола булавками выкроенные из холстины рукава к её плечам и отошла в сторону. Ткань тяжело свисала, скрывая изящество тонких рук. Как же добиться сходства с крылом птицы? Зара взяла широкую ленту и перевязала рукав над локтем, расправила складки и попросила девицу взмахнуть рукой. По мастерской прокатился восхищённый вздох. – Ну, чего рты раскрыли? За работу, лентяйки! – прикрикнула на швей Лазурь. – Благодарю, – прошептала ей Зара. – Не стоит. Я больше о себе пекусь, – ответила кружевница вполголоса. – Мастер Ландыш немало крови работницам испортил. Столько слёз от его крутого нрава пролито! Кого власта на его место поставит, если ты ей не угодишь вдруг? На добрый поворот не ропщут. – Кажется, вы ждёте от меня слишком многого. – Отнюдь! Я жду только достойного вознаграждения за свою работу, а не жалкую долю, которую приходилось делить с остальными вышивальщицами. И… Молчание Лазури затянулось. Зара не вытерпела: – И что? Да говорите же! – Мне тоже надоело вышивать дубы, колосья и кур. Но Ландыш не допускал иных узоров. Ты позволишь мне делать своё кружево? – Только и всего?! Ах, Лазурь, прежде мне не доводилось встречать мастерицу искуснее вас. Если у меня получится угодить власте, я буду только рада вашей помощи. Кружевница, польщённая признанием собственных заслуг, почтительно склонилась перед Зарой. Никто не ждал, что власта явится на примерку, как обещала. Приморье взволновала неожиданная кончина Судии, и место правительницы в это печальное время было во дворце при супруге. Однако вскоре после полудня у ворот мастерской остановились повозки с золотыми дубами на дверях. Иволга облачилась в тёмные скорбные одежды, волосы спрятала под кружевной накидкой, но скинула её, как только оказалась внутри. – Ох, ну и духота сегодня. Я сама едва не умерла от удушья. Принесите воды! – Власта упала в кресло. Свита тут же замахала вокруг неё веерами. Зара, помня о занятости власты, поспешила принести готовые кружевные рукава: – Светлейшая, я поняла свою ошибку. На этот раз, надеюсь, вы останетесь довольны. Иволга слабо отмахнулась: – Оставь, я здесь не из-за наряда. Только Святозарам известно, когда он теперь понадобится. Кажется, мастерская – единственное место, где можно укрыться от толпы вопрошающих. У меня в ушах гудит от голосов: «Война откладывается? Отменяется? Когда Огневицы откроют после дней скорби? Наши сыновья так и уйдут в бой неопалёнными?» Откуда же я могу знать?! Старшины дознавателей могли бы ответить, но они молятся и очищаются перед выбором нового Судии. А власт… Это война Цитадели, а не Грома. Он ждёт решения из Дивнодолья. Но когда он придёт, этот ответ от Верховного? – Так войну могут отменить? – осторожно спросила Зара, стараясь скрыть затеплившуюся радость. – Что ты, Зоренька, такие войны не отменяют. Вероотступничество – тягчайший грех. Избежать побоища возможно только в том случае, если власт Загрядья отречётся от учения лжепророка, покается и примет смерть от Карающего огня. Но Рассвет никогда не пойдёт на это. Он не менее упрям, чем Гром. Ах, как я боюсь за сестру! Но она сама выбрала веровать в падшую. *** Ещё три дня дознаватели скорбели по почившему Судии и очищались перед выбором нового. На четвёртое утро на мысе Цитадели вспыхнул костёр. Чёрный чад от него стелился по небу над Приморьем. После того, как ветер развеял прах, трубы прогудели о вступлении нового Судии в сан. Улицы столицы заполнили толпы горожан. Народ вышел посмотреть на шествие Цитадели. Судию должны были пронести на носилках. Только при первом явлении людям он мог открыть своё лицо. Зара с Туманом тоже отправились на прогулочную улицу. Толпа напирала и выглядывала, когда из-за поворота покажутся носилки. Но сперва появились отряды карателей и дружинников. Они стеснили народ по обе стороны улицы, расчистив середину. Впереди послышались крики приветствий невидимому ещё шествию. До Зары с Туманом докатилась волна восторженных обсуждений от тех, кто уже увидел Судию: «Такой молодой, просто удивительно! Он прекрасен! И, должно быть, непогрешим и мудр, раз его избрали таким юным». Наконец показались Старшины дознавателей со Светочами в руках. За ними, высоко над головами людей, колыхались красные драпировки носилок. Лица Судии было не разглядеть на таком расстоянии, но вдруг Зара увидала знакомый жест: человек на носилках заправил прядь волос, упавшую на лоб, за ухо. Чья же это привычка? Шествие приближалось, и Зара вздрогнула, узнав Судию. Она затараторила в ухо Тумана: – Посмотри на него! Если бы не ясные глаза, я бы поклялась, что это разносчик, который меня спас. Судия в этот момент вытянул вперёд руки, ладонями вниз, показывая горожанам, что отныне он берёт их под своё покровительство. – И вправду похож, – согласился Туман. – Это он и есть! – Зоренька, ты пережила слишком много волнений за последние дни, вот тебе и мерещится всякое. Судию выбирают из дознавателей, а не из разносчиков. – Туман выводил Зару из толпы, поскольку шествие уже двигалось вдалеке. – Но дознаватель может прикинуться разносчиком, если ему надо кого-то выследить. – Ты всё тревожишься из-за рассказа матушки? Ну, положим, он действительно нас выслеживал. Но исчез сразу после нападения на тебя. Мы до сих пор свободны. Значит, он убедился, что ты не Виринея, и оставил слежку. Уж падшая не дала бы себя придушить! – Как бы мне хотелось, чтобы ты оказался прав. Только мне всё равно неспокойно. Ливень, давай уедем! Я чувствую, что нам лучше спрятаться. Отец рассказывал, что в Северных Равнинах есть пустоши, на которых за несколько дней пути не встретишь человеческого жилья. – Зоренька, на тех болотах не только жилья, но и деревца не встретишь. Там ни дома не построить, ни огня не развести. Не от хорошей жизни люди уходят с севера. В тех краях хозяйничают голод, холод и мор. Да и не добраться туда через заставы. Как мы объясним, что скорняк военной гильдии бежит из столицы перед войной? Это сродни дезертирству. Перестань волноваться попусту, нам ничего не грозит. Зара вздохнула. Ей нечем было ответить на здравые доводы Тумана, и, как бы ни хотелось бежать подальше от Приморья, Судии и дознавателей, оставалось только смириться. *** Шествие закончилось у Цитадели на закате. Судия выбрался из носилок и взошёл на помост. Солнце за его спиной гасло в морских волнах. С последним лучом Иоанн опустил капюшон на лицо, навечно скрывая его от людей. В зале торжеств ждал накрытый к ужину стол. Братья, измождённые постом, спешили занять места, но не смели притронуться к блюдам вперёд владыки. Иоанн прошёл во главу стола. Запахи еды вызывали у него тошноту. Он лишь выпил воды, тем самым давая знак, что можно начинать пир, и удалился в свои покои. Полагая, что в тёмных комнатах он один, Иоанн стянул капюшон и рухнул на кровать. – Ты не остался праздновать? – донеслось из тьмы. Иоанн вскочил: – Вершительница, я не заметил тебя. Мне захотелось побыть в одиночестве. – Мне уйти? – Нет, прошу тебя, останься! Я не разделяю радости Братьев. Нам бы следовало не пировать, а молиться. – Для молитв у тебя вся жизнь, но не каждый день ты в последний раз показываешь лицо солнцу. Теперь его смогут видеть только Братья, Верховный Судия и утешительница. – Вот уж нет! Я, скорее, дам себя оскопить, чем призову утешительницу. – Чем же ты планируешь заняться? – Утром соберу Старших. Надо начинать поиски падшей. – Она ближе, чем ты думаешь. – Тебе открыл это Заккари? – Нет. Заккари молчит. Я сама должна исполнить миссию. Расскажи мне ещё раз о той вышивальщице. – Но разве мы не ошиблись с ней? – Не знаю. Чтобы убедиться, мне самой надо её увидеть, но я не могу так рисковать, ведь если она меня узнает… Так что с той женщиной? – Её забрала властова дружина и увезла во дворец. Я тогда оставил харчевню и побежал за повозкой. Не могу сказать, куда точно её доставили, я сильно отстал. Но на следующий день она вернулась домой в сопровождении мужа. Утром она снова отправилась во дворец. Стража на воротах впустила её, значит, она предъявила им печать. А вечером на неё напали. – Часто ли во дворец приглашают простых кружевниц? – Я не знаком с дворцовыми порядками. – А я догадываюсь, кто сможет нам о них рассказать. Кажется, в день кончины твоего предшественника в темницу доставили портного власты. Пора допросить их с подручным. – Утром я распоряжусь, чтобы Братья взялись за них. – Нет, ты сам их допросишь. Не стоит предавать наше дело огласке. Облачись в одежды простого дознавателя и расспроси мастера. *** За шесть дней в темнице мастер Ландыш едва не потерял рассудок. Шёлковые одежды совсем не спасали от холода и сырости, к тому же он всё это время не менял наряд, не умывался и не душился благовониями. Неудивительно, что портной простыл и шмыгал носом. Какой же жалкий вид он будет иметь, когда выйдет отсюда! Ландыш готов был щедро заплатить стражникам за простой тёплый кафтан и одеяло, но ни один из них не внял мольбам несчастного. Он вообще не слышал от них ни одного слова. Одиночество было второй бедой, сводящей с ума. Если бы его поместили хотя бы с дурнем Лучиком! А допрашивают ли Лучика? Наверняка этот пройдоха оговорил своего благодетеля, дабы самому выбелиться. Когда отчаяние достигло предела, за мастером наконец-то пришли. Молчаливая стража привела его в комнату, освещённую одной свечой. Даже её тусклый огонёк заставил мастера зажмуриться, потому он не сразу заметил сидящего за столом дознавателя. Стражники подвели Ландыша к табурету и удалились. Отец-Спаситель приступил к допросу, даже не дав мастеру собраться с мыслями: – Что замышлял ты против правительницы? – Я?! Это гнусный навет! Я преданно служил власте, пока она не променяла меня на наглую деревенскую выскочку. – Может, выскочка оказалась искуснее тебя? – Что вы, Отец-Спаситель! Я нашёл её в швейной гильдии, где она расшивала петлицы на форме солдат. Ничего более и не умела. А тут, в тайне от меня, сотворила безвкусный наряд для девицы. Власта увидала его на пиру и не могла глаз отвести. – Должно быть, наряд был недурён. – Ох, если бы… Эта баба наложила на него чары. По-другому и быть не может. Девица, для которой он шился, не красавица, да что там – как есть уродина! К тому же бедна. А в этом наряде ей женихи прохода не давали. И потом, не всё в нашем деле решается одним мастерством. Чтобы обшивать саму власту ох как покрутиться надо. Я полвитка творил изящнейшие наряды её дворне, в награду лишь слово за меня замолвить просил. А тут правительницу будто околдовали – увидала девицу в синем и заменила меня безродной кружевницей, даже не спросив, откуда та в столицу приехала и где мастерству училась. Точно вам говорю – ведьма эта швея! – Когда ты это понял, то подослал к ней убийц? – Что?! Нет! Как можно! Это всё мой подручный, ведьма и ему разум затуманила. Они сговорились, чтобы избавиться от меня. – А что же ты? Поняв, что швея – ведьма, ты оставил её на свободе и не сообщил в Цитадель? Уж не потворщик ли ты ведьмовству? Даже убийство рядом с ним менее тяжкий грех. – Я хотел! Но власта велела не вредить новой мастерице. Мне необходимо было помолиться Святозарам, испросить их совета, но я не успел, меня схватили. – Неужели вера твоя так ничтожна, что за три дня ты не получил прозрения? Убийство ведьмы – не грех, а вот укрывательство… – Дознаватель крикнул в сторону двери: – Стража, уведите вероотступника и заставьте покаяться! Ландыш задохнулся от ужаса и, опережая карателей, рухнул на колени перед дознавателем: – Отец-Спаситель, прости, страх затмил мне истину, я сам не ведал, что говорил! Всё было не так. Я дал монет подручному и велел убить её. Он нанял лиходея, но им помешали. Спросите Лучика, он подтвердит мои слова! Дознаватель достал бумагу: – Ты готов изложить свои деяния и подписаться под ними? Ландыш закивал часто-часто и схватился за перо. Закончив писать, он с надеждой заглянул в прорези капюшона Огненного Отца. Тот кивнул: – Тебя вернут в темницу, где ты будешь ждать решения Судии. Как только в коридорах стих звук поступи стражи, из тёмной ниши вышла Горлинка: – Ты умеешь убеждать. Теперь добейся признания от подручного. Надо казнить их до рассвета, чтобы никто из Братьев не услышал откровений преступников. Лучик оказался более стойким. Он упорно твердил, что подвергся нападению во время прогулки. О швее и зачарованном наряде знать ничего не знал, о ведьмовстве не подозревал, а потому и донести ничего не мог. Рассвет близился, а подручный не сознавался. Иоанн, теряя терпение, поднялся и подошёл к нише, а когда вернулся к столу, скинул капюшон. Перед Лучиком предстало лицо убийцы с затянутым бельмом глазом и другим косящим. – Я свидетель твоего преступления. Клянусь, что изрежу тебя на куски, но добьюсь признания! Подручный при виде ожившего кошмара перестал запираться и подписал признание. Дождавшись, когда стража уведёт Лучика, Горлинка вышла из укрытия. – Теперь ты убедился, что кружевница Зоренька и есть Зарница? Иоанн ответил ей не сразу: – Я убедился, что искусная кружевница превзошла в умении своего мастера и снискала расположение самой власты. История удивительная, но ничего не доказывающая. Вершительница, к чему ходить такими замысловатыми путями? Почему не привести сюда Зореньку и не расспросить её о преступлении портного и подручного? Только ты можешь сказать, Зарница она или нет. Посмотри на неё из укрытия… – И что же дальше? – резко перебила его Горлинка. – Ты отпустишь её с миром, и она снова сбежит? – Нам есть за что судить Зарницу. Вышивка на мешочке свидетельствует… – О том, что она воплощение Виринеи? Узнав, что её разоблачили, падшая умертвит тело и создаст новое воплощение. Так уже было много раз. – Было? То есть Виринея уже возвращалась? Почему ты молчала об этом? – Это дела ордена и Заккари. Но я откроюсь, чтобы ты понимал. Падшая создала шесть младенцев, девочек, ничем не отличающихся от человеческих детей. Только вместо искры Создателя в них вложена частица души Виринеи. Она не сможет выбраться из бездны, пока не расширит жертвами вместилище для своей души. Ты ведь знаешь, сколько жизней отняла Зарница. И начала она с родной матери. – Вершительница, если заключить воплощение в темницу, Виринея ведь не сможет собирать жертвы и останется в бездне? – В ордене тоже ошибочно полагали, что достаточно спрятать девушку от людей, и падшая будет поймана. Предыдущие пять воплощений погибли. Зарница последняя. Мы не можем поступать опрометчиво. Нам нужно следить за ней, не открываясь, ждать, пока она вернёт былую мощь, и тогда сразиться. И дать ей жертвы, иначе она возьмёт их сама с куда большим размахом. – Но мы не знаем, за кем нам следить. – Узнаем. Выбери соглядатого из карателей, пусть наблюдает за Зоренькой, а я придумаю, какую проверку ей устроить. Теперь же, пока твои Братья спят после пира, прикажи казнить портного с подельником, чтобы никто из дознавателей не узнал о швее. Когда догорел огонь, изгнавший скверну и жизнь из грешников, Горлинка отдала Иоанну новое распоряжение: – Теперь ты напишешь власту Грому и воеводам союзников, что нет причин откладывать войну. Корабли с войском отправятся в Загрядье, как и было намечено. – Вершительница, я не могу отдать такой приказ, не получив ответа из Верховной Цитадели. – Тебе он не нужен. С тобою та, что выше всех Судий. Глава 19. Начало войны Едва успели открыться двери мастерской, как с улицы послышались крики и топот копыт. По мостовой неслась повозка власты. Возница хлестал лошадей, а народ разбегался с дороги. У ворот кони вздыбились в натянутых поводьях. Дверь повозки тут же распахнулась, и Иволга, не дожидаясь, когда её помогут спуститься, соскочила с подножки. – Зоренька, что с моим нарядом? – кричала власта на бегу. – Надеюсь, ты не последовала моему приказу отложить работу? Зара спешила навстречу: – Не волнуйтесь, Светлейшая, мы шили всё это время. Наряд почти готов, осталось собрать детали. Но что случилось? – Войско отправится в Загрядье в назначенный день, отсрочки не будет. – Ответ из Дивнололья пришёл так быстро? – Нет, Зоренька, это не решение Верховного. Расскажу по порядку. Я так обрадовалась короткой передышке с войной и окончанию дней скорби, что попросила Грома позавтракать вместе, как было заведено у нас до всех волнений. Но не успели мы приступить к еде, как вошёл посыльный из Цитадели. Он вручил власту послание от нового Судии. Гром развернул бумагу… Мне даже трудно передать, что произошло при этом. В окна трапезной лились солнечные лучи, я даже жмурилась, до того они были ярки, но когда вскрыли свёрток, он вспыхнул таким ослепительным светом, что солнце рядом с ним померкло. Сейчас в Цитадели Приморья, рядом с Судией, кто-то столь могущественный, что даже власть Верховного меркнет перед ним. И это он приказал Судии не откладывать с войной. – Но кто, кроме Верховного, может быть наделён таким могуществом. Власта склонилась к уху Зары и прошептала: – Мы думаем, это сам Артовий, – и добавила, уже громче: – Поэтому нужно как можно скорее закончить мой новый наряд. Ах, Зоренька, со всей этой кутерьмой я забыла о втором послании. Тебя оно порадует. Ночью казнили мастера Ландыша и его подручного. Теперь тебе некого опасаться. Что с тобой? Ты расстроена? Зару и вправду потрясло сказанное. Она опасалась портного куда меньше, чем дознавателей. Его казнь, случившаяся в первый же день вступления Судии в сан, казалась зловещим знамением. Но не стоило высказывать свои опасения власте. – Простите, Светлейшая, я просто в растерянности. Мне горько сознавать, что я стала причиной смерти двух людей. – Глупышка, они ведь хотели убить тебя и никакого сожаления при этом не испытывали. Но хватит о них, покажи мне наряд. Увидав расшитые золотом пояс и ленты, скрепляющие рукава, Иволга пришла в такой восторг, что забыла обо всём прочем. До вечера она терпеливо сносила примерки, подгонки и даже уколы булавками. *** Иоанн нашёл Горлинку на смотровой башне Цитадели. Вершительница сняла накидку с головы и подставила лицо солнцу и ветру. – Подойди, Иоанн! Кажется, я не дышала свободно с тех пор, как покинула Трихолмку. Почему ты не сказал, что эту башню видно только с моря? – Я не знал, что ты так тоскуешь по простору. – Я и сама не знала, пока не оказалась здесь. Ты задумчив сегодня. Что тебя гнетёт? Судия смотрел на юг, на скрытую в скалах верфь: – Я нашёл соглядатаего, но он не узнал ничего нового. Утром швея отправляется в повозке власты в мастерскую, вечером возвращается домой. – Судия смотрел на юг, на скрытую в скалах верфь. – Сколько у нас кораблей? Пятьсот? Каждый вмещает от пятидесяти до двухсот человек. Все эти люди отправятся на войну за истинную веру, многие погибнут. – Ты вправду полагаешь, что они идут сражаться за веру? Ими движет страх. Этим людям нет дела до вероотступников Загрядья. Их забрали в войско силой и угрозами, а если они попытаются сбежать, то приговорят к казни не только себя, но и свои семьи. – Пусть так. Чему послужат эти загубленные жизни? Проявлению падшей в своём воплощении? Мы даже не знаем, где она. Не лучше ли отложить войну до выяснения? Горлинка стремительно обернулась к нему. Иоанну показалось, что Вершительница стала выше ростом. – К чему эти сомнения? Уж не попал ли ты под её чары? – Нет! Но я избрал путь дознавателя, чтобы бороться с чудовищами, а эта женщина… Предположим, что швея и есть Зарница. Она слабая. Мы сожгли деревню, казнили её семью, а она чуть не умерла в руках душителя. Разве позволила бы Виринея убить себя? Даже если швея и есть воплощение падшей, не она отправляет этих людей на смерть. Не творим ли мы в борьбе со злом ещё большее зло? Ты уверена, что именно этого хочет Заккари?

Голубушка. Хельга.

Всё только начинается Автор : Здравствуй, грусть! Наследство свалилось на Галю в буквальном смысле слова как снег на голову: она выходила из подъезда и услышала, как дочь кричит ей с балкона: -Мам! Тут тебе письмо пришло, я забыла! Погоди, сейчас в пакет его положу и брошу вниз. Для того чтобы пакет не унесло ветром, дочь ложку в него добавила, сама Галя бы не догадалась. Квартира, вообще, была Галина, поэтому и письма приходили сюда. Досталась она ей от родителей: просторная, светлая, с двумя большими комнатами и одной маленькой. Когда дочка вышла замуж и родила Варюшу, им стало тесно в крохотной однушке зятя, и Галя согласилась уступить молодым свою квартиру. -Дура ты, — сказала ей тогда подруга Светка. Со Светкой они дружили, считай, всю жизнь, хотя не было двух менее похожих женщин на этом свете. Галя родилась в семье учительницы и хирурга, была девочкой правильной, с детства знала, как сложится её жизнь дальше: институт, педагогический или медицинский, спокойное замужество, один ребёнок, работа, приносящая людям пользу - всё, как у родителей. Обычная, в общем-то, жизнь. И внешность у Гали была обычная: русые прямые волосы, серо-голубые глаза, фигура яблоком, так что к пятидесяти талия уже совсем пропала. Светка была другой. Мать её — настоящая манекенщица, отец — большая шишка, каждый новый отчим — очередное светило в мире искусства. Сама она была под стать матери: высокая, худая, с тёмными, густыми кудрями и бровями вразлёт. Глаза у Светки были редкого зелёного цвета, как у колдуньи, любила приговаривать сама Светка, и этими глазами она мужчин сводила с ума. Жизнь у Светки была непредсказуемая: то она сорит деньгами в Милане, то выращивает коз в глухой деревне у гор. -Жить надо так, чтобы все завидовали, — говорила она. — Попомни мои слова: будешь в старости локти кусать, а уже поздно будет. Раньше старостью Светка называла и пятьдесят лет, но теперь, понятное дело, мнение своё изменила. Детей у Светки не было, и она не понимала, почему Галя готова в ущерб себе что-то для дочери делать. Да, квартира зятя была неудобная, от остановки далеко, но лучше пусть ей, Гале, неудобно будет, чем дочери. И когда она деньги на машину дочке дала, Светка ругалась: -Лучше бы путёвку купила себе в Милан. Давно же хотела. Да, Гале хотелось побывать в Милане, сама не знала, почему, наверное, рассказы и фотографии подруги её так настроили. Но ещё больше она хотела дачу, о чём и призналась подруге. -Дачу? — скривилась Светка. — Да, мещанство из тебя не истребить... Галя не стала спорить и обижаться, подругу она любила и принимала все её обидные слова. Но о даче продолжала мечтать и поэтому, когда в письме прочитала, что двоюродная тётка включила её в своё завещание и оставила немного денег, обрадовалась: вот теперь она точно дачу купит! -Ладно, — согласилась Светка. — Дачу так дачу. Только дочери опять деньги не отдай, пусть её нищеброд сам зарабатывает. -Вася не нищеброд, — обиделась за зятя Галя. — Он аспирант, вот напишет кандидатскую, будет научным сотрудником, а там и карьера в гору пойдёт. -Насмешила! — не отставала Светка. — Какая карьера? О чём ты? Был у меня один кандидат, толку от него даже в постели не было! В итоге Светка предложила: -Давай на счёт деньги положим, чтобы ты их Верочке своей всё не отдала. Можно ко мне на сберегательный, там и проценты капать будут, пока ты дачу ищешь. А то знаю я тебя — только я отвернусь, сразу ни денег, ни дачи. Пусть у отца просит, ты не одна её делала, вообще-то. С отцом дочери Галя развелась, когда Верочке было девять лет, разрушив семейную традицию — у них в семье никто и никогда не разводился. Родители тогда, ещё живые, очень расстроились, но Галя не смогла простить ему измену, сильно её это задело. Муж сам ей во всём признался, сказал, что у него другая женщина и только с ней он узнал, что такое любить. Это было больно, Галя целый год по ночам плакала. Со временем забыла, конечно. Он потом женился, не на той своей любви, на другой, дети у него ещё были, так что не до Верочки ему было. С планом подруги Галя согласилась. К выбору дачи подошла с умом: долго изучала вопрос, рассматривала объявления. Понравилась ей одна, чуть дороже, чем она могла себе позволить, но можно же и кредит взять. Поехала смотреть. Хозяин был примерно её возраста, высокий мужчина с лысой макушкой и грустными глазами. Звали его Сергей, как и её бывшего мужа. -Смотрите, участок хороший, дом вообще отличный, сам строил, другого такого вы не найдёте, — говорил он. Галя и сама видела, что дом даже лучше, чем на фотографиях, да и участок ей нравился: и для цветов место есть, и деревьев с кустарниками вон как много. Грядки Галя не любила, ей все больше красоты хотелось. -Что же вы такой хороший дом продаёте? — спросила Галя. — Не жалко? -Не жалко, — ответил Сергей. — Жалко, что такая красота без дела стоит. Эта дача родителей, моя на соседнем участке, вон там, — махнул он рукой. — Мы специально с Люсей рядом участок купили, с отцом вместе все строили. Его уже три года как нет, а я всё никак не мог решиться продавать. Знаете, даже не в продаже дело: вещи пришлось их с мамой разбирать, а это непросто. Только-только Люсю похоронил, а потом вот они. Тяжело, — признался он. -А дети? — осторожно спросила Галя. -Ой, они у меня совсем городские, — пожаловался Сергей. — Носа здесь не показывают, дочка вообще в Питер уехала, так что две дачи для меня одного многовато. Вот, хотелось бы соседей хороших найти, чтобы дом не портили и гулянок не устраивали. -Ну, гулянки это не по моей части, — отмахнулась Галя. — Я всё больше по цветам. Вообще, раньше у меня только комнатные растения были, но с этими, думаю, справлюсь. -Мама у меня тоже цветы любила. А Люська терпеть не могла, представляете? Помню, пришёл я на первое свидание, тащу букет, довольный такой, думаю, сейчас удивлю. А она вся скривилась и чуть не забыла его потом на лавочке. Я тогда подумал, что не понравился ей. А она только через год призналась: не носи мне цветы, говорит, я их терпеть не могу. Лучше шоколад. Да, сладкоежка она у меня была, да и я сам, признаться... Так тепло он говорил о своей жене, что Гале даже стало завидно. Вряд ли кто-то скажет что-то такое про неё. Может, Светка была права: не на то Галя тратила свою жизнь. -Пойдёмте, Галина, я вам покажу, где тут какие цветы. Сейчас не видно, ещё не проклюнулись, но я всё равно покажу. Да, у меня же и фотографии есть! Целый час они ходили по участку и говорили про цветы, про детей, про то, как жизнь с каждым годом набирает свои обороты. -Раньше ждёшь дня рождения, Нового года и дождаться не можешь, — говорил Сергей. — А сейчас раз и нету года, как корова языком! -Да, — соглашалась Галя. — Я ведь в школе работаю, и мне кажется, что раньше дети как-то медленнее росли, а сейчас не успеешь взять класс под руководство, как уже его выпускать. -Люся у меня тоже учительницей была, русского и литературы. А вы какой предмет ведёте? -Биологию. Сначала на врача хотела пойти, как папа, но крови испугалась. Говорить с Сергеем было легко и хорошо. В груди у Гали разливалось приятное тепло, ожидание чего-то важного, чего она уже и не ждала. -Беру, — сказала она на прощание. — Договоримся о дате сделки, деньги сниму и буду брать. Про кредит она не сказала, но решила, что быстро его оформит. Так и вышло: кредит Гале выдали, дату сделки она назначила и позвонила Свете. -Переводи деньги, я дачу нашла. В пятницу сделка. Света принялась что-то бормотать, Галя долго не могла понять, что. -Ты понимаешь, я хотела приумножить их, деньги твои. Ну а что, я просто так, что ли, должна их на своём счёте держать? Мне тоже навар нужен. Я акции купила, мне мой Ярик говорил, что они вот-вот вверх взлетят. А они возьми и упади. Я не виновата. Из всех этих слов Галя поняла одно: денег на покупку дачи у неё больше нет. В груди жгло так, что она даже испугалась, пошла давление мерить. Было жалко не денег, а дачи, которой она не сможет купить, соседа, с которым теперь не будет повода общаться. Сергею признаться в том, что сделки не будет, было сложно. Галя даже попыталась взять ещё один кредит, но не дали. Она позвонила ему и сказала как есть: -Простите, деньги мои пропали. Так вышло. Жаль, конечно, но, похоже, остаюсь я без дачи. Можете нового покупателя искать. -Жаль, — сказал Сергей. — Вы мне так понравились, думал, добрыми соседями будем. От расстройства Галя даже заболела. Не спала ночами, всё думала, где ей денег взять. Но придумать ничего не могла. Дочь, когда узнала от матери, что дачи не будет, рассердилась. -Я тебе всегда говорила: нельзя доверять этой Свете! А ты её защищала! -Верочка, она не виновата, она как лучше хотела. -Ага, а когда с отцом шашни крутила, тоже как лучше хотела? -Ты о чём? — испугалась Галя. -О том, что все, кроме тебя, знали: он из-за Светки твоей нас бросил, с ней любовь крутил! Галя не хотела верить дочери. Не могла её лучшая подруга так поступить, просто не могла! -Ладно, — сказала дочь. — Тебя, видимо, уже не переделать. Жизнь Гали совсем перестала походить на те картинки, которые она представляла себе в детстве. Получается, что везде она ошиблась: мужа выбрала не того, подругу не ту, да и дочь воспитала неправильно, раз та только обвинять и может. Даже любимая работа перестала ей нравиться, не хотелось Гале утром вставать, хоть увольняйся. Вера приехала без предупреждения. Позвонила в дверь, Галя даже открывать не хотела. Та принялась колотить. -Мам, открой! Без шапки, хотя ещё холодно, куртка нараспашку. -А Варюша где? -Дома, с Васей. Дочь достала из сумки пакет, протянула Гале. -Что это? -Деньги. Я машину продала. Купишь дачу ту, которая тебе приглянулась. Галя онемела. Смотрела на дочь и не понимала. -А как же... Без машины ты как... -У Васи есть, будет нас возить, — отрезала дочь. — Или на автобусе, несахарные, Варька уже большая. Всё, мам, не разводи только нюни, деньги бери и звони этому Сергею. В горле стоял ком. Галя шагнула, притянула дочь к себе, обняла. -Ой, да ладно, хватит. Это же твои деньги были, не реви. Дочь всегда была такой: резкая, дерзкая, ни слезинки. -Спасибо, Верочка. -Да не за что. На Светку в суд подай, поняла? Пусть вернёт тебе и за моральный ущерб ещё стряси. Галя боялась, что Сергей продал дачу, почти месяц уже прошёл. Проверила объявления — нет её. Опять чуть не расплакалась. Но на всякий случай ему позвонила. -Вы уже продали дачу, да? — робко спросила она. -Нет, — рассмеялся он. — Она вас ждёт. -Как это? — удивилась Галя. -Дочка ваша позвонила и попросила повременить. Она рассказала про деньги, и что машину хочет продать. Хорошая у вас дочка. -Хорошая, — согласилась Галя, всё ещё не веря своему счастью. — Так что, можем назначать сделку? -Конечно, хоть завтра! Я тут за цветами вашими ухаживаю, уже проросли, кое-какие и цветут. Хотите, фотографии пришлю? -Хочу... Цветы были чудесные, прямо как на картинках в учебнике биологии. Галя вспомнила, как любит свою работу, детей, цветы и дочку Верочку с внучкой Варей и даже зятя Васю она тоже любит, хороший зять, повезло с ним дочке. Всё у неё хорошо, и жизнь она прожила не зря. Хотя, что значит, прожила? Всё только начинается...

Пропавший муж. Автор : Ирина Ас Зоя стояла в очереди супермаркета и чувствовала себя очень неуютно. Она, прямо таки, спиной ощущала взгляд, который ощупывал её из длинной очереди людей с тележками продуктов. Женщине было настолько дискомфортно под этим пристальным взглядом, что расплатившись на кассе она суетливо закинула продукты в пакет, и почти бегом кинулась из супермаркета. Но взгляд не отпускал. Даже когда автоматические двери магазина остались позади, и женщина шла на парковку, взгляд преследовал её. А когда Зоя пикнула сигнализацией своей старенькой двенашки и открыла багажник, собираясь закинуть туда пакет с продуктами, взгляд материализовался в голос: -Зоя, здравствуй! Ты не узнала меня? Время словно остановилось. Как в замедленной съемке женщина положила пакет в багажник и закрыла его, так и не обернувшись на голос. Внутри этой, внешне спокойной женщины, бушевала буря эмоций. "Не узнала?!! Да как же не узнала? Узнала с первой же секунды, когда обернувшись на очередь в супермаркете, просто мимолетно скользнула глазами по этому лицу! Как же можно не узнать человека, за которого выходила замуж, планируя прожить вместе всю жизнь и от которого тридцать лет назад родила ребёнка?" Сейчас, стоя на парковке возле своей машины,Зоя медленно обернулась к мужчине. -Здравствуй, Гена, - просто сказала она. Мужчина подобострастно подскочил к Зое. -Я понял, еще там в очереди понял, что ты меня узнала. Но ушла... Не хочешь меня видеть? Что ж.. Тебя можно понять, но я бы очень хотел с тобой поговорить. Это твоя машина? Давай сядем в неё. -Ну что ж, давай сядем, - все так же медленно, словно в трансе ответила Зоя. Слова бывшего мужа доносились до неё словно через толщу воды. Ей казалось, что она говорит с покойником, давно и горестно оплаканным... Двадцать девять лет назад, когда сыну был всего лишь годик, муж уехал на заработки и сгинул без следа. Всего один раз он прислал весточку, что добрался в пункт назначения, и с тех пор ни слова, ни известия. Зоя пыталась искать мужа. Она поехала сама в город, где планировал работать муж, но на заводе, куда он направлялся, ей ответили, что мужчина так и не появился и к работе не приступал. Десять лет после этого Зоя на оставляла в покое полицию, ходя туда как к себе домой, сама подавала объявления о розыске, не опуская руки. Только потом решила, что мужа нет в живых, что с ним что-то случилось. Ну не мог же он просто уехать и бросить её с ребёнком. Ведь у них было все хорошо! Да, постоянно не хватало денег, они перебивались с копейки на копейку, но Зоя не роптала. А Геннадий был все время в поисках, ему хотелось лучшей жизни, денег. Вот поэтому он и подался на заработки. Зоя села за руль своей двенашки, а бывший муж уселся рядом, на пассажирское сиденье. Между ними возникла неловкая пауза, которую слегка прокашлявшись нарушил Геннадий: -Зоя, ну что ты молчишь? Ты не хочешь меня ни о чем спросить? -О чем? - повернувшись, и первый раз посмотрев мужчине прямо в лицо, спросила Зоя. - О том, где ты был двадцать девять лет? В своих мыслях я давным давно тебя похоронила. А ты оказывается вот, живее всех живых! Получается, что просто бросил нас, о чем тут разговаривать? -Я не бросал вас, Зоя, - Гена сделал движение в сторону жены, словно намереваясь схватить её за руку, но наткнувшись на её колючий взгляд одернулся. - Выслушай меня, я хочу все рассказать. Тогда, когда я поехал на заработки в поезде я сильно напился и сел играть с мутными личностями. А утром, когда протрезвел, они мне сообщили, что я должен им очень крупную сумму денег. И если я её не выплачу, они доберутся до моей семьи. То есть, до вас с сыном. У меня отобрали документы и заставили отрабатывать долг. Я работал на ферме, в подмосковье, пахал как лошадь. Практически без сна и питания. Но долг не уменьшался, а как будто наоборот, возрастал. Тогда я пытался сбежать. Меня поймали, избили. Я не мог, понимаешь, не мог вернуться к вам. Тем самым я поставил бы под удар тебя с сыном. Я узнал этих людей, они бы и до вас добрались. Мне оставалось лишь оберегать вас с Сашей, не подавая о себе вестей. Так продолжалось несколько лет. Потом эту ферму накрыла полиция и все работяги разбежались кто куда, в том числе и я. Но к тому времени у меня было подорвано здоровье и сам я походил на бомжа. Нужен ли я был вам такой? Решил что вернусь, когда смогу встать на ноги. Жизнь меня помотала, сильно помотала. Расскажи мне, Зоя, о нашем сыне. Каким он вырос? -Каким вырос, - задумчиво пробормотала Зоя, - нормальным человеком. После твоего исчезновения мы едва сводили концы с концами. Как только получилось Сашку в ясли устроить, я вышла на работу, а когда он в школу пошел на двух работах работала, а ещё, по ночам в подъездах мыла. Так что, ничего, выкрутились! Можно сказать, и на ноги встали. Саша женился семь лет назад, у них с женой дочка родилась, наша с тобой внучка, получается. Года три назад они с женой купили квартиру. Немножко я помогла, остальное сами заработали. Саша у нас работящий и жену под стать себе нашел. Зоя рассказывала немного оттаяв. Когда муж пропал, что-то подобное рассказанной им истории, конечно же, приходило в голову женщине. Но она не верила, что за все эти годы нельзя было подать никакой весточки о себе. А вот, оказывается, оно как! Геннадий не подавал вестей о себе, чтобы не навредить им! На город опускался вечер. Сменялись машины на парковке, рядом с машиной Зои, а мужчина с женщиной все ещё разговаривали. Геннадий рассказывал о всех несчастьях перенесенных им за долгие годы, а Зоя о своей борьбе за кусок хлеба для сына, тяжелом труде и бессонных ночах, проведенных за мытьем полов. Через некоторое время Гена опять попытался взять Зоину руку, и она уже не возражала. -Зоя, я хотел бы познакомиться с сыном. -Да, конечно. - Женщина глянула в сторону часов на приборной панели. -Они с женой должны быть дома. Поехали прямо к ним. Ты расскажешь Саше свою историю. Вопреки ожиданиям Зои, Александр к рассказу отца отнесся скептически, и не спешил кидаться к нему в обьятья, и тем более раскрывать свое сердце. -И что же это получается, все эти годы ты был на крючке, и не мог нам ничего о себе сообщить? - с недоверчивым прищуром вопрошал сын. -Не мог только первые лет семь-восемь. Я тогда со счета времени сбился, - виновато улыбнулся мужчина. -Ну, а потом я думал, что не нужен вам такой. Я ведь кроме твоей мамы ни с кем больше не жил, всю жизнь один, только о вас думал. Сейчас у меня небольшая комната в бывшем общежитии. И я не смог больше без вас... Не смог не попытаться увидеть, узнать как вы жили все эти годы. Ты не можешь меня простить, сын, я понимаю. Я наверное пойду. Геннадий поднялся со стула, и низко опустив голову вышел в прихожую. -Гена, постой. Я с тобой, - крикнула ему вслед Зоя. Потом обратилась к сыну: -Сынок, ну что же ты? Это же твой отец! Он всё объяснил. Сколько горя в жизни хапнул, не думала я, что у тебя такое черствое сердце! -Мама, ты ему веришь? - начал было Саша, но договорить не успел, так как Зоя выскочила из квартиры, следом за уходящим Геннадием. Зоя привела бывшего мужа в свою квартиру, доставшуюся ей от матери, уже после пропажи Гены. Геннадию было негде остановиться в этом городе, он приехал сюда специально, чтобы встретиться с женой и сыном. Зоя оставила Гену переночевать, потом погостить ещё денек, и ещё. А потом он так и остался, и не заговаривал об отъезде. У женщины словно открылась вторая молодость. Она купалась в лучах заботы и внимания мужа. Никогда в молодости Гена не был таким галантным, как сейчас. Мужчина предугадывал все Зоины желания. Приносил ей по утрам кофе в постель. Зоя была счастлива, только одно омрачало эту безоблачную жизнь - вечное недовольство сына, когда он приходил в гости к матери. Александр не верил отцу, не простил его, и все время пытался раскрыть матери глаза на это внезапное возвращение. Но Зоя не слушала сына, только корила его за жестокосердие. Когда Геннадий прожил вместе с Зоей около двух месяцев, она завела разговор о будущем: -Может поедешь в свой город, продашь свою комнату и переберёшься ко мне навсегда? Здесь можно будет подыскать тебе работу. Саша у нас не последний человек на комбинате, думаю он не откажет в помощи. -Подожди, Зоя, - перебил её Гена. - На самом деле, я не все тебе рассказал. Ты даже не представляешь, с какой радостью я бы сделал все то, что ты мне сейчас предлагаешь! Но, к сожалению, это невозможно. Свою комнату мне все равно придется продать, но по другой причине. Дело в том, что у меня онкология. Зоя, не перебивай, - сделал мужчина жест рукой, видя как округлился рот жены в попытке что-то сказать, - да, я опять соврал тебе. Я бы может никогда не решился появиться вам на глаза, как бы того не желал. Но понимая, что мне недолго осталось, я решил повидаться с единственными родными и любимыми мною людьми, за всю мою жизнь. -Неужели нельзя ничего сделать, - не выдержав длинного монолога, закричала Зоя, - не всегда онкология приговор, какая у тебя стадия? Можно же лечиться. -Да, лечиться можно. Только вся бесплатная помощь мне оказана, и она не принесла результата. А на дальнейшее лечение нужны деньги. У меня их нет. На следующий день Зоя пришла к сыну. Она рассказала ему о диагнозе отца и о том, что она оформила большой кредит, под залог своей квартиры. Мать попросила сделать тоже самое Сашу. -Мама, ты что? Хочешь чтобы я тоже взял кредит, под залог своей квартиры? Ты хочешь загнать нас в пожизненную кабалу, или лишить жилья, а ради чего? -Ради жизни сын, жизни твоего отца! Не переживай, когда мы его вылечим, он тоже пойдет работать. Мы выплатим, выплатим эти кредиты. Главное, чтобы он жил! Неужели ради родного человека ты не можешь... -Ради родного?!! - не дал матери договорить Саша, - какого родного? У меня родная ты, жена, дочка. Больше у меня родных людей нет. Этого мужчину я не знаю. А что он сделал ради нас? Вот ты, горбатилась на трех работах, сама ходила в обносках, но меня одевала. Лишнюю копеечку на себя не тратила, чтобы сейчас я жил вот так, - Александр развел руками в стороны. -Ты дала мне старт в этой жизни, и тебе, если понадобится, я отдам всё, квартиру и все до копейки. Но не ему!!! Разговор с сыном не задался, Зоя ушла от него обиженная и расстроенная. Но, Гена её успокоил: Ничего страшного. Сашу тоже можно понять, я для него чужой человек. Твоих кредитных денег пока хватит. Попробуем начать лечение на них, а там дальше видно будет. -Я поеду с тобой. Сниму квартиру рядом с клиникой, где ты будешь лечиться. Я больше не оставлю тебя одного. Всегда буду рядом! Мужчина растрогался, его глаза повлажнели. -Конечно, Зоя. Спасибо тебе, мне так важна твоя поддержка. Для меня будет счастьем, если ты будешь рядом. Проснувшись утром того дня, на который был назначен отъезд в клинику, Зоя не обнаружила рядом с собой Геннадия. В квартире было непривычно тихо, хотя обычно, Гена едва проснувшись включал телевизор. Сначала Зоя подумала, что муж просто вышел в магазин, вспомнив что не докупили что-то к отъезду. Но какой же тревогой наполнилось её сердце, когда она увидела, что сумки с вещами Гены нет на месте, как впрочем и кредитных денег, которые Зоя обналичила по просьбе мужа. Трясущимися руками женщина начала набирать номер Гены, но абонент был недоступен. Она набирала снова и снова, но ничего не менялось. Внезапно Зоя осознала, что не знает адреса проживания Геннадия, никогда не интересовалась. Женщина пыталась звонить сыну, но обиженный Александр не взял трубку. Целый день Зоя простояла у окна, смотря во двор многоэтажки, в надежде увидеть возвращающегося Гену. Не могла, ну не могла она поверить, что муж опять её бросил, и не просто бросил, а обманул, развел на деньги, как сейчас говорят. Через несколько часов ноги женщины не выдержали бдения возле окна, да и сердце начало покалывать. Зоя прошла в спальню и кинулась ничком на кровать. В это время она услышала, как дверь квартиры кто-то открывает своим ключом. Это мог быть только сын. Александр нашел зареванную мать в спальне, на кровати, и кинул на эту же кровать, пакет с деньгами. -Не плачь, мама. Вот твои деньги. Я сразу заподозрил неладное, когда этот проходимец приехал. Когда приходил к вам в гости проверил его документы, которые он, кстати, тщательно прятал. Он живет сейчас под другим именем. И, когда ты кредит взяла, я через знакомого в полиции пробил его. У этого пройдохи чуть ли не в каждом городе по семье, недавно от совсем молоденькой девчонки ребёнок родился. Сам он за всю жизнь нигде не работал, несколько раз привлекался за мошенничество. Я на работе отгулы взял и два дня просидел в машине, во дворе твоего дома, выжидая момент, когда он решит слинять с деньгами. И дождался... Прищучил папашу уже на вокзале, забрал деньги и очень убедительно посоветовал никогда в наш город не возвращаться. Саша сел на кровать и обнял заплаканную мать, которая тут же уткнулась опухшим лицом в плечо сына. -Забудь мама. Я тебя никому в обиду не дам. Ирина Ас

ПАРАЗИТ — Васька! Паразит ты, леший! Ну-ка быстро иди сюда!!! Баба Нюра привычно сметала с пола разбитую чашку и продолжала ругать Ваську, заранее зная, что тот до завтрашнего утра на глаза ей не появится. Раньше, когда Василий был ещё молодой и глупый, он прибегал на бабкины крики. Но, получив пару раз тряпкой и веником по заду, стал умнее. И теперь по интонации и мощности децибел безошибочно определял степень опасности. Когда можно появиться вечером, а когда и через два–три дня. В этот раз в погоне за мышью он случайно смахнул со стола забытую чашку. В прошлый – рассыпал пакет с крупой, а до этого было ещё много мелких недоразумений. И всё из-за вредных мышей. Но баба Нюра почему то продолжала ругать Ваську, хотя, по большому счету, он тут был ни при чём. Он просто делал свою работу и исправно отчитывался, принося бабке на подушку задушенных мышей, кротов и крыс. Утром, проснувшись и увидев очередной «отчёт», баба Нюра мелко перекрестилась и завела старую песню: — Васька! Паразит! Зачем ты мне это опять в кровать тащишь? Выгоню, чёрт, леший! А увидев разбитую чашку, завелась пуще прежнего. Но, справедливости ради, надо сказать, что на людях хозяйка своего кота нахваливала. Мол, и мышелов отменный, и чистюля, и ласковый. Василий старался не подвести и охранял небольшой бабкин урожай со всем усердием. А иначе мыши в подполе подчистую уничтожили бы всю картошку и морковь. Да и крупой бы не побрезговали. А разбитую посуду и другие неурядицы Василий философски списывал на сопутствующие неизбежные потери. В этот вечер баба Нюра налила в блюдечко молока и долго звала кота, но он куда-то запропастился и категорически отказывался появляться: — Кис-кис-кис, Вася, паразит. Куда пропал? Молоко скиснет. Ну, и чёрт с тобой... Бабка решила нажарить себе на ужин картошки. Открыла крышку погреба, и кряхтя, стала спускаться вниз по ступенькам. Согнувшись в три погибели и подслеповато щурясь, она добралась до отсека с картошкой. Когда глаза привыкли к полутьме, баба Нюра увидела Ваську. Он судорожно дышал. Правая передняя лапа распухла, став в два раза толще левой. А рядом на картофельных клубнях лежала здоровенная мёртвая гадюка. «Господи! — охнула баба Нюра, живо представив себе, как ей в руку впиваются ядовитые клыки. Уже только от этого сразу подскочило давление и сердце стало биться с перебоями. — Васенька, спаситель ты мой. Ты что же, помирать вздумал? Я сейчас, сейчас. Потерпи. Ах ты, паразит, вот же угораздило. Как же я без тебя?». Подхватив кота, баба Нюра выбралась из погреба, схватила сумку с кошельком и прямо в тапках побежала к соседу. — Пашка! Пашка! Выручай! Срочно отвези меня в райцентр. — Что случилось, баб Нюр? Чё за спешка, на ночь глядя? — В ветеринарку мне надо. Ваську гадюка кусила. Отвези, Христом богом молю. Я с тобой потом рассчитаюсь и за бензин, и за беспокойство. — Ща, баб Нюр. Жене скажу и едем. Возле ветеринарной клиники баба Нюра выбралась из машины. Поминутно охая и причитая, достала кота, который, тяжело дыша, висел как тряпочка и шустро засеменила в приёмную. — Доченька, – обратилась она к дежурной. – Помоги, пожалуйста. Спасите Васеньку, а то у меня кроме него и нет никого. Беглого взгляда на несчастного кота было достаточно, чтобы сразу поставить диагноз. — Змея? Когда был укус? — Сегодня. А точно не скажу. Я его в погребе нашла и сразу к вам. — Срочно под капельницу. Ваську унесли. Примерно через двадцать минут врач вернулась в приёмный покой и обратилась к бабе Нюре: — Давайте оформим документы. Вы, значит, хозяйка? Как Вас зовут? — Анна Сергеевна. Смирнова. — Так, как зовут кота? Сколько ему лет? — Вася, шесть ему, вроде. Вы уж спасите его, пожалуйста. С Васей я и поговорю, и кино посмотрю, и зимой с ним теплее. Опять же, где я ещё такого мышелова найду? Вот и от змеи меня спас. Баба Нюра расплакалась. — Успокойтесь. Мы сделаем всё, от нас зависящее. Вам придётся оставить его у нас в стационаре на ночь. Завтра приезжайте, будет понятно: что и как. — Доча, скажи, а дорого это? — Не переживайте. Заплатите только за лекарства. Я уверена, всё будет хорошо. Кот у Вас — богатырь! Выкарабкается. — А Вас-то как величать? — Вера Анатольевна. — Дай Вам Бог здоровья, Верочка. В машине баба Нюра спросила у Паши: — Паш, ты меня завтра с утра сможешь сюда довести? — Баб Нюр, я завтра на работу в семь выезжаю... — Вот и я с тобой. — Дак больничка-то с девяти. — Ничего, я подожду. — Ну хорошо. Завтра подъеду. На следующий день Вера Анатольевна, идя на работу, увидела на лавочке возле клиники вчерашнюю клиентку. Старенькая бабушка с надеждой поднялась ей навстречу: — Как там мой паразит? — Сейчас посмотрим. Спустя полчаса баба Нюра, прижимая к груди кота, шла к автобусной остановке, гладила по голове Ваську и приговаривала: — Вот, Вася, Верочка сказала, что через три дня будешь как новенький. Я тебе сметаны куплю. Да не магазинной, а домашней, и колбасы. Заслужил. Ты только живи подольше, паразит ты этакий! Алексей Байков

Обряд Автор : Елена Ликина Оксана любила зиму. Не её начало с ярким привкусом первого снега, мандаринов и грядущих праздников, а тусклое безвременье февраля, когда глухие туманы и дождь чередуются с морозом и метелями. Это время было созвучно её душевному настрою – мечтательному и слегка меланхоличному. Оксану воспитала бабушка. Деятельная, энергичная, всю свою жизнь она преподавала основы классического танца балетным. И жила в большой гулкой квартире вместе со своей матерью. Маленькая Оксана поселилась у них, когда Пра было уже за сто. Почти всё время она проводила в большом старом кресле в полумраке своей комнаты – дремала или грезила, находясь в пограничном зыбком состоянии между явью и сном. В моменты просветления она погружалась в воспоминания о своём детстве. Это были бессвязные истории, отрывочные, фрагментарные кусочки прошлого. Но Оксана ждала их с нетерпением и слушала, словно волшебную сказку. Беспорядочно повторяющиеся рассказы о времени, когда Пра и её семья «жили на хуторах», никогда не надоедали девочке. Пра говорила именно так, во множественном числе - «на хуторах» - и маленькой Оксане представлялись эти хутора чередой кособоких домишек, уходящих куда-то вдаль. Оксана слушала, затаив дыхание, о традициях щедрой и хлебосольной семьи: про гостей, не переводившихся в доме, про вкусные пироги, которые пекли на кухне мама и её помощница, про разговоры у горящего камина долгими зимними вечерами, про то, как отец брал детей с собой в лес за елью… Почему-то в воспоминаниях Пра всегда шла речь о зиме. Как будто это время года было более всего насыщено событиями, запомнившимися ей на всю жизнь. Она говорила медленно, тихим глуховатым голосом, подолгу замолкая, словно собираясь с силами…Постепенно приходила в волнение: - Ёлку нельзя оставлять надолго…нужно до крещенского сочельника убрать. И гадать тогда нельзя…нельзя! - она срывалась на крик. - А то пропадёшь, как Верочка. Верочка, неприкаянная душа, по глупости себя сгубила… Оксана испуганно замирала. Мысль о том, что у её семьи есть какая-то тайна, приводила девочку в смятение и восторг. Пра бормотала что-то ещё, всхлипывая и трясясь, и слёзы текли по морщинистому лицу. На шум приходила бабушка, приносила пахнущие острым и мятным капли в небольшом стаканчике для Пра, сердито выговаривала Оксане за то, что та опять приставала с расспросами. Много позже, когда Оксана подросла, бабушка рассказала ей, что старшая сестра Пра, Верочка, стала «чуднАя» после одного случая. Она устроила гадание в крещенский сочельник – самое опасное для этого время. Что с ней произошло – так и не узнали. Вера была в обмороке, когда её нашли родные. Возможно она испугалась чего-то, возможно ударилась головой при падении – только прежней жизнерадостной озорницей Вера не стала. Всё больше отмалчивалась да в своей комнате отсиживалась. А потом и вовсе сбежала. - Её искали? - Без толку… - А что стало с остальными? Ведь была большая семья! И где-то сейчас живут дети братьев Пра и их внуки… - Время развело всех. Время тогда было смутное, жестокое - война, революция…Разбросало, разлучило семью…Так и потерялись, сгинули без следа. Если кто и выжил, то теперь бесполезно искать. Чужие люди. Оксану никогда не интересовала судьба собственной матери, оставившей её в восьмилетнем возрасте и больше не появлявшейся в её жизни. Оксане прекрасно жилось с бабушками в мире фантазий и мечтаний, который она сама себе создала. В том мире у неё была большая семья – как у Пра. Были братья и сёстры, много братьев и сестёр – тех, с кем можно поиграть, по секретничать и просто побыть рядом. Сверстники считали Оксану странной - друзей у неё не водилось с детства. Оксана всегда была не такой как все. Она росла тихой, замкнутой, «вся в себе». Повзрослев, полюбила платья в пол, вязаные длинные кофты, непонятные шляпки. Эти сокровища Оксана черпала из необъятных бабушкиных шкафов. Бабушка одобряла её пристрастие к вещам «с историей», приговаривая, что у женщины должен быть свой собственный шарм, диктующий её стиль и в одежде, и в поведении. Высокая худощавая Оксана, в очках, с длинной толстой косой сомневалась, что ей априори присуще это загадочное качество. Самолюбование было ей совсем не свойственно. Считая себя заурядной, девушка сторонилась зеркал. Возможно из-за давнего случая со старшей сестрой Пра или в силу иных причин, но ёлку в доме не наряжали. Оксана была равнодушна и к новогодним праздникам, проводимым в школе, и к подаркам. Однако был в их семье один особенный день, который они почитали. По сложившейся традиции в феврале, в последний день масленичной недели, они совершали особый обряд. Бабушка мастерила незатейливую кукляшку из старых лоскутков и, дождавшись вечера, её торжественно сжигали на балконе в старом ведре, проговаривая заветные слова заговора. Бабушка объясняла, что магическая сила огня разрушает чары зимы и зла, отгоняет потусторонние силы, возрождает для новой жизни. – Вот и ещё один год прошёл, - подытоживала она в завершении обряда, развевая по воздуху серое облако пепла. – Помаленьку, полегоньку пусть и новый катится, не спотыкается. Последнюю кукляшку они так и не сожгли. Не успели… И Оксана повсюду носила её с собой, как память о бабушке, как талисман. Её и полупустой коробок спичек с летящей в танце балериной на картинке. За весь год она так и не собралась разобрать хлам, накопившийся в комнате, которую занимали бабушка и Пра. Бабушка ничего не выбрасывала, и содержимое шкафов, антресолей и ящиков письменного стола давно превратилось в археологические залежи. Скопление ненужных лекарственных препаратов, стеклянных флаконов с остатками духов на столике, старые календари и репродукции картин на стенах – всё покрывал толстый слой пыли. В больших старинных вазах застывшими воспоминаниями поникли букеты сухих цветов. У Оксаны вошло в привычку проводить вечера в этой комнате – в том самом кресле Пра, которое последние годы облюбовала и бабушка. Укутавшись пледом, Оксана читала или пересматривала немногочисленные старые фотографии. Одну из них она особенно любила разглядывать. Размытая пожелтевшая поверхность сохранила блёклое изображение сидящей на стуле в пол-оборота к фотографу молодой женщины. Фотография вышла неудачной - лицо модели оказалось засвечено. На обороте выцветшими от времени чернилами стояла надпись – Вера. После. Эта далёкая тайна их семьи до сих пор волновала воображение Оксаны. Но всё же не она, а одиночество подтолкнуло девушку заняться поисками родни. Оксана зарегистрировалась на нескольких специализированных сайтах, разослала письма-запросы в архивы и без особой надежды, что кто-то откликнется, стала ждать. Поэтому, когда ей пришло письмо от возможной родственницы с приглашением приехать, Оксана не раздумывая взяла отпуск и отправилась в далёкий южный посёлок. *** Громада дома надвинулась на Оксану внезапно – из-за густо валившего снега и сумерек он показался девушке призраком, фантомом. И только подойдя поближе, она рассмотрела и грубые серые камни, из которых были сложены стены, и кроваво-красные оконные рамы, словно стигматы на теле дома. Ко входу в дом вела узкая дорожка, петляющая среди густо разросшегося кустарника. Оксана подошла к крыльцу и замерла в нерешительности. На мгновение девушку охватило тягостное чувство, словно она совершила ошибку, приехав сюда. Оксана позвонила. Раз, другой. Потом постучала – осторожно, робко. - Вы Оксана? – неожиданно прозвучавший голос застал её врасплох, и она молча смотрела на появившуюся из-за угла дома женщину. Недалеко от неё – и как она их раньше не заметила! – помещались две грубо сколоченные деревянные фигуры. Ростом с небольшую собаку, на четырёх ногах, одна голубого, другая розового цвета. Короткие шеи венчали круглые плоские деревяшки с нарисованными в стиле примитивистов человеческими лицами. На голубой – мужское, с редкой бородкой и обвислыми усами. На розовой – женское, с размалёванными щеками и ухмыляющейся щелью красного рта. Их узкие глаза были прищурены и смотрели на Оксану с затаённой злобой. Они были как живые, вот-вот бросятся… - Не пугайтесь этих негодников, - женщина наклонилась и пОходя погладила существ по жёстким деревянным телам. – Это мои коты. Хороши, правда? Оксана не поняла, шутит та или нет. Эти гротескные создания выглядели бы пародией на настоящих кошек, если б от их фигур не исходило что-то зловещее. - Так вы Оксана? – переспросила женщина. - Я Вера Наумовна. Я вас жду. Прошу, входите. В доме Оксана немного расслабилась и огляделась. Из небольшого коридора на второй этаж вела широкая деревянная лестница. С другой стороны через арочный проём просматривалась большая просторная комната. Приметы старины угадывались повсюду – в обстановке, картинах, в самой атмосфере дома. Ноутбук с надкусанным яблоком на крышке выглядел среди этих вещей экстравагантным и чужеродным. Оксане показалось, что она попала в чью-то старинную усадьбу, в которой время замерло очень давно, да так и осталось. Чувствовалось, что живущая здесь женщина любила и ценила прошлое. Оксана мгновенно ощутила к ней симпатию, поскольку сама в этом походила на неё. Мир её квартиры устраивал её, был для неё единственно возможным. Настоящим. - Девочка моя, дай рассмотреть тебя, – Вера Наумовна мягко подвела её к окну, улыбнулась довольно. - Очень хорошо! Редко сейчас встретишь барышню, ценящую прелесть винтажных вещей. Искусство одеваться безвозвратно утрачено нынче. Тридцатилетняя Оксана испытала неловкость и от неожиданного слащавого обращения, и от бесцеремонности своей предполагаемой родственницы. Симпатия, затеплившаяся было, пропала. На что, собственно, она рассчитывала, приехав сюда? На то, что сразу почувствует родство, «зов крови»? Но женщина, стоящая перед ней была чужой. Её холодный оценивающий взгляд и елейная фальшивая интонация неприятно поразили Оксану. Чувство неловкости усилилось. Пытаясь развеять его, Оксана подошла к стене, увешанной чёрно-белыми фотографиями. Согласно подписям, они были сняты очень давно – в 50-60-х годах прошлого века. - А фотографии семьи, давние, дореволюционные, у вас есть? – поинтересовалась девушка. Но Вера Наумовна проигнорировала вопрос, кивнув в сторону висящих снимков: - Нравятся? Это я снимала. Было время, когда я увлекалась фотографированием. Я много чем увлекалась. Путешествовала. Но в итоге вернулась туда, где всё началось. На вид хозяйке было около шестидесяти, и она никак не могла сделать эти фотографии. С коротким ёжиком седых волос в сложной расписной хламиде, с массивными перстнями на пальцах Вера Наумовна выглядела ярко и стильно. Вместе с тем этот образ только подчёркивал её худобу и измождённость. «Почему она обманывает меня?» – подумала Оксана. Но мысль мелькнула и пропала, растворилась в волне накатившей боли. Вызванная усталостью от долгой дороги, волнением и впечатлениями от встречи, у девушки началась её всегдашняя мигрень. Голова заболела так сильно, что сил не осталось даже на разговоры. Косметичку с таблетками она по рассеянности позабыла в поезде, и Вера Наумовна предложила ей своё лекарство – накапала что-то «от головы» из гранёного массивного флакона тёмного стекла. У Оксаны перехватило дыхание от терпкой чуть горьковатой жидкости. - Я по старинке доверяю микстурам, приготовленным по специальной рецептуре, - заботливо приговаривала Вера Наумовна, провожая Оксану в её комнату. – Тебе нужно прилечь и отдохнуть с дороги. Обо всём мы поговорим завтра. Девушка почти не слушала её, автоматически поднимаясь следом по лестнице и мечтая, чтобы лекарство скорее подействовало.

Я так решила: сын останется в детском доме Автор ULITKA Это событие произошло ровно 20 лет назад: тогда маленькому Артему шел десятый год. Мать, Елена Фролова, решила отдать его в детский дом. Не помогли даже увещевания органов опеки. Они предлагали помощь, только чтобы женщина продолжала и дальше воспитывать сына. Но у той ничего и нигде не екнуло: -Я больше не в силах его содержать, - кричала она на собраниях, которые проводились с целью воздействовать на нерадивую мать. -Но вы сами подумайте, каково будет мальчику, когда он окажется в детском доме, - пыталась переубедить ее одна из сотрудниц опеки. -Ничего, он все выдержит, Артемка у меня сильный, - махнув рукой, ответила Елена. -Что же вы за мать такая, у вас сердца нет? -А вы меня не стыдите, лучше за собой смотрите, - огрызнулась Елена. – Я так решила и точка, сын останется в детском доме. В тот момент, когда проходило это собрание, воспитательница детского учреждения гуляла с Артемом на улице. Он думал, что маму вызвали на очередное разбирательство. Елена сама ему сказала, что кто-то нажаловался, будто она плохо сына воспитывает. -Тамара Васильевна, а маму и вправду там из-за меня ругают? – наивно спросил Артем. -Наверное, не просто же так ее туда вызвали, - осторожно ответила воспитательница. – Да ты не переживай, поругают и отпустят, и вы поедите домой. -Скорей бы, а то я есть хочу, - жалобно произнес Артем. -Она что, тебя не кормила? -Нет, мы утром проснулись и сразу сюда, - покачал головой Артем. -Кошмар, ладно, пойдем в кафе, я тебя угощу, - тяжело вздохнув, воспитательница взяла его за руку и повела в кафе под названием «Дружба». Присев за свободный столик, Тамара Васильевна подозвала официанта и сделала заказ. Через полчаса им принесли салаты и фруктовые напитки, а еще спустя 20 минут десерт. Артем с горящими глазами накинулся на еду, как собачонка, увидев мясную косточку. Тамара Васильевна еле сдержалась, чтобы не заплакать. Она многое в своей жизни видела, но чтобы так кидались на еду, впервые. Внутренне ей стало жаль мальчика, ведь он и в самом деле мучился с этой непутевой мамашей. И, возможно, от решения опеки сейчас зависела его дальнейшая судьба. Да что уж там говорить, воспитательница всеми фибрами души желала, чтобы эту Елену лишили родительских прав. И тогда бы она смогла сама воспитывать Артема, как своего ребенка. Он так ей понравился, что невозможно было глаза отвести. Вместе с тем, возникал резонный вопрос: а как мальчику все это объяснять, когда наступит момент расставания? В том, что Елена отдаст сына в детский дом, у Тамары Васильевны даже не было никаких сомнений. Она нутром чуяла, что именно об этом сейчас на собрании и говорят. Но пока молчала и делала вид, что все в порядке. Однако ей это стоило неимоверных усилий. Хотелось взять Артема за руки и сказать « Не нужна тебе эта мама, я всегда буду рядом с тобой». Но она не могла этого сделать, понимая, что тем самым нанесет ему психологическую травму.

“Из пепла возродится…” (11) Автор : Татьяна Фильченкова НАЧАЛО ЗДЕСЬ  #изпеплаубелки А моя сестра… Повелительница, если я и вправду на что-то способна, то применю свои силы, чтобы избежать войны, а не победить в ней. На чьей стороне ни была бы правда, за неё погибнут тысячи людей. Несмотря на протесты Весны, Зара поднялась с постели: – Мы не можем ждать. Войско Кольцегорья близко, а у нас нет ответов ни на один вопрос. Теперь оставьте меня, повелительница, я буду спрашивать камни. Зара выбрала кристаллы, которые привлекли её взгляд, и устроилась с ними под окном. За ночь выпал снег. Рябинка совсем облетела, только красные гроздья горели огнём. Зара смотрела на деревце и вспоминала матушку. На глаза навернулись слёзы. «Синий кристалл засветился от упавшей на него слезы. Может, и с этими получится. О чём же мне спрашивать? Как повернуть войско к дому? Я могу попросить Рассвета выдать меня, но помилует ли Цитадель за это вероотступников? Надо найти слова, чтобы убедить Судию. Он разумный человек. И справедливый. Если человек, а не Заккари». Слеза упала на жёлтый с чёрными прожилками камень. Зара замерла, ожидая, что он вспыхнет светом. Но ничего не произошло. Молчали и остальные кристаллы, сколько бы слёз она ни пролила на них. Зара вытерла глаза и посмотрела в окно: «Что же мне делать? Хоть ты мне подскажи, рябинка! – В снегу под деревом краснели упавшие ягоды. – Точно капельки крови… Сколько её прольётся, если я не найду ответ? Кровь! Как я, глупая, не догадалась». Она вытащила оставленную в станке иглу и уколола палец. Капнула выступившую кровь на камни, но ничего не произошло. Зара отчаялась разбудить их. Вернув на прежнее место иглу, коснулась дерева станка. Оно потемнело от времени и стало гладким от множества прикосновений. «Жаль, что нельзя сейчас вышивать. Но отчего нельзя? Какая разница, как я буду спрашивать немые камни?» Она поднялась и кликнула прислуживающую ей девушку: – Отправляйся к власте, передай, что у меня к ней просьба. Весна пришла сама: – Зарница, у тебя получилось? Камни открыли тебе тайны? – Мне нечем вас утешить, повелительница. Я хотела просить вас о другом. Пусть мне дадут шёлка для вышивки. – Шёлка? Сейчас?! – Единственное, что я умею, это вышивать. Может, за работой решение придёт ко мне само. – Что ж, как тебе будет угодно. Может, и вправду на тебя сойдёт озарение. Вскоре в покои внесли свёртки с сетками и лари с нитями всех цветов. Зара закрепила наверху станка белую сетку и заправила край в раму. Снова взглянула в окно. «Вышью-ка я рябинку. Матушку тоже звали Рябинкой, но мало кто знал её настоящее имя. Как и то, что не она была мне матерью. Сколько же в мире скрытого от людей! Интересно, какой была моя настоящая мать до того, как потеряла рассудок? Похожа ли на неё Горлинка? Мы-то с ней совсем разные, хоть и сёстры. Мне бы её смелости. Где же она сейчас? Ночка говорила о Сестре с голосом Горлинки, что была с дознавателями. Но тётушке могло и прислышаться от переживаний. Как бы там ни было, знахарка себя в обиду не дала бы, уж она-то уцелела». Размышления Зары прервал стук. Дверь отворилась, и в покои вошла девушка с кувшином воды и миской с едой. Не глядя на Зару, она подошла к столу, где уже стояли такие же кувшин с миской. Девушка вздохнула: – Опять не притронулась. И зачем только еду переводить, которой у нас и так мало. – О чём ты говоришь? Девушка взвизгнула, выронила кувшин и кинулась вон из покоев. На полу остались осколки и разлитая вода. Зара охнула, вскочила из-за станка, чтобы убрать осколки, и тут же опустилась на место, забыв о странностях прислуги: полотно с рябинкой было закончено. «Когда же я вышила? Ничего не помню». Неожиданности на этом не закончились: свёрток с сеткой над станком заметно истощился, зато на нижний брус был оттягивал пухлый рулон готовой вышивки. Зара намотала картину с рябинкой на верхний брус, а в раме появилась следующая. Полотно будто разделялось на две части. В левой, светлой, Зазимок, держащий младенца, выходил из дверей низкой лачуги в солнечный день. Поджидавшая его Брюква тянула руки к ребёнку. За спиной отца, на тёмной половине, остались окровавленная женщина и маленькая девочка подле неё. На картине за ней, также разделённой на две половины, левая сторона была зашита небрежными чёрными стежками, а на правой – старуха перед пылающей Огневицей. Зара снова отмотала сетку. Левая половина осталась чёрной, а на правой каратели и дознаватели пытали мужчину. Лицо его перекосило от боли, на месте рук и ног виднелись окровавленные культи. «Должно быть, это Несущий Истину». Картины с правой стороны сменяли друг друга. Чаще на них изображались сжигаемые мужчины и женщины; левая половина оставалась чёрной. Зара добралась до самого первого полотна. Слева на нём золотоволосая дева неземной красоты раскинула руки над зелёными лугами. С её тонких пальцев струился свет, к которому тянулись из земли бутоны чудесных цветов. Справа от девы прекрасный юноша перебирал струны невиданного инструмента. Птицы слушали его игру, стыдливо склонив головы. – Это же Виринея и Заккари! – воскликнула за спиной Весна. Весна пришла вместе с Рассветом и министрами. Они, видимо, уже давно были здесь, а Зара и не заметила их появления. – Значит, ты вспомнила свою природу? – спросил Рассвет. – Я не знаю. Для меня самой удивительно видеть эти картины. – Не разочаровывай меня! Мы больше луны ждали, пока ты очнёшься, и я не хочу услышать, что мы зря потеряли столько времени. – Больше луны? – Зара посмотрела на свои руки. Коротко остриженные ногти порядком отросли, да и волосы стали длиннее и уже падали на глаза. – Да, милая, – подтвердила Весна. – Это было довольно жутко. Ты вышивала даже в темноте, уставившись в пустоту невидящим взглядом, а игла так и мелькала в твоих пальцах. Ты вышивала, не полагаясь на зрение. И не откликалась, как бы я к тебе ни взывала. – После обсудите это, – перебил жену Рассвет. – Мне надо знать, чем нам победить врага. В твоих вышивках есть ответ? Зара развернула следующее полотно. На нём дева закрывала собой людей, а под её руками вздымались чёрные скалы. Юноша с обезображенным злобой лицом летел на деву из грозовых туч. Из глаз его сверкали молнии. – Вот что нам нужно! – воскликнул Рассвет. – Ты можешь вновь сотворить непроходимые скалы с пламенем и сжечь вражеское войско? – Не думаю. Я не чувствую в себе столько сил. – Что требуется, чтобы напитать их? Я дам тебе ещё камней, только скажи. Зара покачала головой и опустила глаза: – Камни не открываются мне. Повелитель, я не хочу никого убивать. Надо остановить войну. Выдайте меня Судии, и он повернёт войско. Ему нужна я. – Ха, ты будешь первой, кого он убьёт. Зарница, пока ты сидела над вышивками, войско Кольцегорья преодолело Гряду и сейчас ищет проход в зыбучих песках. Скоро они вступят в земли Загрядья. А над побережьем кружат полчища синих людей. Они ищут свою мать, Виринею, взятую в плен загрядцами, хватают всех молодых женщин и девиц и убивают мужчин. О нашем убежище известно немногим, но пустынники видели, какой дорогой мы проехали. Если скалы и сдержат войско, то синим они не помеха. Скоро враги будут здесь. – Повелитель, нужно немедленно остановить войну. Она принесёт Загрядью лишь смерть. Я не знаю как, но чувствую, что должна убедить Судию вернуться к миру и прежнему договору. – Прежний договор… От зимы зерно не спасёт. К тому же нам нечего предложить в обмен – озёра с голубым илом замёрзли. Чтобы выжить, нам нужны земли Кольцегорья. Войны не избежать. Но ты должна помочь нам победить. Зара вздохнула. Ей не переубедить Рассвета. Но стоило попытаться выиграть время для раздумий: – Повелитель, если я сумела заглянуть в прошлое, значит, смогу увидеть будущее и узнать, что же нам делать. Позвольте мне вернуться к вышивке. Следующая картина даст ответ. Рассвет сжал кулаки так, что хрустнули костяшки: – Опять ожидание? Что ж, будь по-твоему, но времени у тебя до утра. Власт с министрами вышли. Весна не пошла с ними, она встала у Зары за спиной и наблюдала, как та наматывает вышивку на нижний брус. В раме мелькали картины казней. – Кто все эти люди? – Я не знаю. Может, прежние воплощения Заккари, если он создавал их. Может, я. Может, ещё кто-то. – Думаешь, у Заккари были воплощения? – Не знаю. Но если я Виринея, он не оставит меня. – Что же ждать от него? – Простите, повелительница, у меня нет ответов. И сейчас я должна вышивать. Власт дал мне времени только до утра. Весна молча склонилась и вышла. Зара заправила в раму чистую сетку и взялась за иглу. «Надо подумать, о чём спрашивать. – Она закрыла глаза. – Что же мне делать? Куда идти?» Когда она вновь взглянула на полотно в раме, вышивка была уже закончена. Темень за окном не давала рассмотреть работу. Зара потянулась за светильником, но тут в коридоре послышались шаги, и в покои вошли власты с министрами и воеводами. Рассвет поднёс лампу к полотну. Над усыпанным снегом селением высилась чёрная Гряда. Четыре узких скалы соприкасались в небе пиками, образуя замысловатую арку. – Что это за место? – спросил Рассвет. Зара пожала плечами, воеводы и министры качали головами. Наконец к станку протиснулся старший дозорный: – Повелитель, это селение у границы зыбучих песков. Видите, между домами изваяние Виринеи? Вы отправили его в дар пустынникам пару витков назад. В песках есть узкая тропа к Гряде, местные ходят по ней за хворостом. – Насколько узкая? – встрепенулся один из воевод, плотный седой мужчина. – Там с трудом разойдутся два человека. Войску же придётся перебираться долго. Рассвет почесал бороду: – Однако, если Виринея указала это место, враги там пройдут. Принесите карты! Воеводы склонились над развёрнутой картой. Старший дозорный водил по ней пальцем: – Вот это селение. А это тропа в песках. – Довольно извилистая. Они не пройдут там без проводника. – Но могут проследить за пустынниками. Седой воевода покрутил ус: – Мы устроили засаду в … – Он бросил недоверчивый взгляд на Зару. – В нескольких днях пути от этого селения. Если кольцегорцы всё же переберутся здесь, то нападут с тыла. – Можно закопать на тропе бочки с горючей пылью и подорвать, когда пойдёт войско. – Нет! – Зара пробралась к карте и торопливо проговорила: – Тогда войны уж точно не избежать. Я должна идти туда одна. Только укажите мне дорогу. Воеводы разразились возмущением. Рассвет пресёк их недовольство: – Тихо! Пусть говорит Виринея! – и обратился к Заре: – Что ты сделаешь, когда враг подойдёт к проходу? – Повелитель, они не враги мне! Крестьян насильно забрали в войско. Среди них есть мои соседи. Я упрошу воевод повернуть и доставить меня к Судии. Пусть творит расправу над одной мной. – Как ты убедишь их? – Ещё не знаю. Но уверена, что найду нужные слова. – Если они схватят тебя, но не откажутся от войны? Ты сможешь поразить их? – Нет. Главное, чтобы мне хватило сил их убедить. – Ты ни в чём не уверена. Какой толк мне отдавать тебя, не получив взамен никаких гарантий? А синие люди? Не найдя тебя в Звениграде, они полетят дальше. – Синие люди как-то узнали, что я в Загрядье. Должно быть, они в сговоре с Судией. – Неужто мы будем слушать женские глупости? – встрял седой. – Только теряем время. – Прояви почтение к Виринее! – осадил его Рассвет, опёрся кулаками о стол с картой и крепко задумался. Затем сказал: – Мы поступим так, как велит нам Святозарка. Зару насторожило, что власт так легко уступил, но он не дал ей времени на размышления. Тут же картой завладели дозорные и указали путь от убежища к селению. – Проход в скалах узкий, самоходные сани по нему не проедут. Тебе придётся самой прокладывать дорогу. – Тебе сделают снегоступы, – вставила молчавшая до сих пор Весна. – В Северных Равнинах только они и спасают. Рассвет вернулся к договору о мире: – Как ты поймёшь, что тебе делать? Станок для вышивки по снегу не унести. Где ты возьмёшь ответы? – Не знаю, повелитель. Но ведь вышивка – только способ видеть. Будет и другой. – Возьми камни, они помогут. Однажды у тебя всё-таки получилось извлечь их силу. И заучи наизусть путь. Я не могу дать тебе карту: если она попадёт в руки врагов – наше убежище будет раскрыто. До полудня Зару собрали в дорогу. Весна закутала её в меха и пуховые шали. Служки приготовили мешочки с сушёной рыбой и лепёшками из драгоценной пшеничной муки. Осталось пристегнуть к высоким меховым сапогам снегоступы, и можно было отправляться. Выйдя во двор, Зара вдруг остановилась: – У меня есть ещё одно дело. Это не займёт много времени. Я бы хотела увидеться с синим человеком. Глава 30. Селение у зыбучих песков Клеть синего человека укрывал нетронутый снег. Зара схватилась за прутья и крикнула: – Покажитесь, пожалуйста. Мне нужно с вами поговорить. Пленник не откликнулся. Стоявшая поодаль Весна подошла к Заре и вытащила палку из-под снега: – Милая, он давно выжил из ума и забыл человеческую речь. Власта постучала по прутьям, но синий и на этот раз не отозвался. Зара встревожилась: – Жив ли он? – С такой-то шкурой холода ему нипочём. Но ты лишь зря тратишь время, он не поймёт тебя. – Я должна попытаться. Надо остановить его сородичей. И я не верю, что он безумен. Взгляд его был осмысленным. Из конуры показалась косматая голова. Синий будто принюхивался. Затем осторожно выбрался и побрёл по сугробам к Заре. Она просияла: – Я была права: вы меня понимаете. Синий не ответил и настороженно покосился на власту. – Повелительница, прошу, оставьте нас, – Зара умоляюще посмотрела на Весну. Та смиренно поклонилась и отошла к поджидающей свите. Зара обратилась к синему: – Как мне называть вас? Старик открыл и закрыл рот, видимо, не веря, что может произнести хоть слово. Наконец низко и хрипло проговорил: – Яр-ган. – Ярган… Я хочу просить о помощи. Сейчас в Звениграде ваши сородичи убивают горожан. Они ищут меня… Я воплощение Виринеи, вашей синих людей. Надо немедленно прекратить кровопролитие. Я не в плену, и сама бы отправилась к своим детям, но на Загрядье идёт войско Кольцегорья. Я сдамся им, чтобы не допустить бойни. Это моё желание и воля. Вы же сможете вернуться домой со своими братьями. Старик долго молчал, затем разлепил губы: – Домой… Я чужой для братьев. Сбежавший юнец, что предпочёл плен смерти. Мой тэрг не прожил и витка в неволе, а я успел состариться, но не оставил сына вместо себя. – Тэрг? – Вы называете их летающими ящерами. Индр, потерявший своего тэрга, лишается чего-то важного в душе. Так нас учили. Индр, не оставивший после себя сына, не индр, а прах, напрасно живший тлен. – Он снова замолчал. Зара терпеливо ждала. Наконец Ярган вытер слезящиеся глаза и сказал: – Я видел многих, кто называл себя Виринеей. Но никто из них не отдавал себя в жертву. Я выполню твою просьбу, мать индров, хотя меня не станут слушать, я попытаюсь сказать им. И не потому, что ты Виринея. Ты первая не приняла меня за зверя. Зара прошептала «благодарю», поклонилась старику и вернулась к сопровождающим и обратилась к Рассвету: – Пусть синего человека немедленно доставят в Звениград. Он попытается остановить своих. Он отвёл взгляд и пробормотал: – Как будет угодно Виринее. Власты со свитой и стражниками провели Зару по туннелю в скале и отворили запорный камень. Старший дозорный указал на развилку: – Отсюда ты выйдешь на восточный склон, он довольно пологий, дальше спустишься в ущелье, что ведёт на юг. Весна пылко обняла Зару, не пытаясь скрыть слёз. Рассвет коротко кивнул на прощанье, обхватил жену за плечи и увёл в тоннель. За ними скрылась и свита. Камень встал на прежнее место. Зара осталась одна. Путь по склону оказался не так уж и труден. Снег, днём согреваемый солнцем, уплотнился и не проваливался под ногами, а шипы снегоступов не давали скользить по ледяной корке. Однако в ущелье Зара познала все тяготы зимней горной дороги. Отовсюду топорщились острые обледеневшие камни, а снег здесь превратился в сыпучую крупу, которая не держала снегоступы, и порой Зара проваливалась по грудь. Вскоре угас короткий северный день, и в лицо задул колючий ветер. Зара продолжала идти на ощупь, но, оскользнувшись на очередном уступе и увязнув в ледяном крошеве, решила наконец передохнуть. Она нашла расселину с подветренной стороны и устроилась там. Сон не шёл. Вой ветра усиливал тревогу. Зара достала кошель с камнями – раз уж она остановилась, то почему бы не разобраться в силе кристаллов. Зара попыталась вспомнить, что чувствовала и делала, когда пробудился синий осколок, разрушивший стены. В памяти остались только удушье и отчаяние. Отчаяние бессилия что-либо исправить. Зара перебирала камни и спрашивала себя, чего бы ей хотелось свершить. Уставшие мысли путались и сбивались, а из глубин души поднималась горькая тоска по Туману. Если бы можно было хоть в посмертии избавить его от мук. А смогли бы камни воскресить его или повернуть время вспять, чтобы вовсе не было казни? Кристаллы под пальцами вдруг задрожали. Все разом. Сила, явственная и ощутимая, растеклась по телу, и Зара почувствовала, что, стоит ей только захотеть, как Туман, живой и невредимый, встанет пред ней. И даже больше. Она могла бы сейчас создать новые земли, оградить их неприступными скалами, подобными Поясу, и жить там с мужем долго и счастливо. Никогда ей не придётся бояться Судию, дознавателей, сестрицу-ведьму, предстоящей войны… «Что же будет с пустынниками, если я исчезну? Войско и синие люди, индры, станут искать меня, убивать всех, кто молится Виринее, а Рассвет применит все свои изобретения, чтобы остановить врага. Погибнут солдаты. Сколько вдов в Кольцегорье будут оплакивать своих мужей? Сколько детей осиротеет и сколько матерей потеряет сыновей? Что же скажет Туман, когда узнает, чем я заплатила за его воскрешение? Как мы сможем быть счастливы?» Зара отдёрнула руки от камней и убрала подальше кошель. Нет, она не может так бездумно распоряжаться силой. Надо исполнить задуманное, остановить войско. А Туман… Он уже отмучился. Зачем возвращать его к жизни и новым страданиям. Он свободен, прах его смешался с ветром. Быть может, тем самым, что завывает сейчас в ущелье. Зара прислушалась и заплакала в голос, вторя стенаниям пурги, а когда рыдания иссякли вместе с горечью, стих и ветер, а небо расцветили дивные переливы. «Ох, Свет-заступник, должно быть, это добрый знак». Небесное сияние осветило путь. Зара покинула убежище и отправилась дальше, но смотрела больше не под ноги, а на небесное сияние. На пятый или шестой день – Зара потеряла им счёт и уже думала, что сбилась с дороги – скалы по обе стороны стали ниже, а ущелье – шире. Вскоре Зара вышла на равнину. Далеко впереди над ней нависали перевитые зубцы Гряды, а под ней виднелись холмы жилищ. Зара забыла про усталость и поспешила к селению. На подходе она различила стук, будто дюжина плотников стучала молотками. Вскоре стал ясен его источник: закутанные в тряпьё дети долбили камнями лёд и выкапывали мёрзлый земляной орех. Зара поприветствовала их и прошла в зазор между жилищами. За ним открылась небольшая площадь с изваянием Виринеи посередине. Жилища казались безжизненными, только над одним из холмов вился дым. Перед занавешенным входом за ткацкими станками работали женщины. – Свет вам! – поприветствовала их Зара. – Можно мне отдохнуть у вас с дороги? Старшая из женщин, не оборачиваясь от станка, ответила: – И тебе Свет, путница. Отчего нельзя? Сами щедростью Создателя живём, неужто тебе в ней откажем. Молодая ткачиха подскочила к старухе и зашептала в ухо, но недостаточно тихо, чтобы Зара не могла расслышать: – Матушка, на ней мех. Не иначе как из властовой дворни. Старшая оторвалась наконец от работы, повернулась и уставилась на Зару белыми незрячими глазами. – Что ж с того? – произнесла старуха в полный голос. – От мехов она в зверя обратилась? Стыдись, Тень, грешно человеку в приюте отказывать. Веди её в дом, пусть согреется у очага. Тень, смущённая укором матушки, опустила голову и махнула Заре, чтобы следовала за ней. На пороге остановилась, взялась на прикрывавшую вход холстину и предупредила: – Забегай живо, чтоб тепло не выпустить. Зара юркнула в приоткрывшуюся щель и едва не упала, запнувшись о настеленные на полу рогожи. Внутри было темно, просторную комнату освещали только языки пламени в дальнем углу. Зара осторожно пробралась к огню. Он горел прямо на камнях пола. Над ним висел котёл, в котором топился снег, а рядом женщина толкла в ступе земляной орех вместе со скорлупой и временами подкладывала в костёр сырые щепки. – Свет вам, – поздоровалась Зара. – Меня матушка погреться отправила. – Грейся, – без удивления отозвалась женщина. Зара устроилась по другую сторону от очага, но сидеть без дела было неловко. – Давайте я помогу вам. – Чем ты мне поможешь? Ступа одна. – Что вы делаете? – Перетираю орех на похлёбку. – Вместе со скорлупой?! – Скоро у нас и скорлупы не останется. Зара вспомнила о мешочках с провизией и протянула их женщине. Учуяв рыбу, та оживилась, передала Заре ступу и принялась разбирать сушёные кусочки на мелкие волокна. – Добавлю в похлёбку, чтобы всем поровну досталось, – пояснила она. Вода в котле начала закипать. Женщина отобрала у Зары ступу, всыпала в котёл ореховое крошево, добавила маленькую горстку рыбы и подкинула щепок в огонь. По комнате пополз чад вперемешку с рыбьим запахом. Зара зажала нос меховым воротом и поспешила наружу. Отдышавшись на морозе, она направилась было к матушке, как над головой захлопали крылья и раздалось скрипучее чириканье. Небольшая стайка белых птиц пролетела над холмами и тут же исчезла из виду, слившись со снегом. – Птицы появляются к добрым вестям, – успокоила испугавшихся ткачих матушка и крикнула Заре: – Согрелась, путница? – Так вы видите? – удивилась она. – Тридцать витков, как ослепла. Зато слышу и чую. Зара подошла к старухе. Та ткала на ощупь. Сизые от мороза пальцы с распухшими суставами неловко продевали челнок между толстых грубых нитей. – Матушка, отдохните и согрейте руки, я поработаю за вас. Вот, возьмите. – Зара стянула меховые рукавицы, вложила их в ладони старухи и забрала челнок. – Ты умеешь? – Матушка с сомнением ощупала Зарины пальцы. – Да, иглу держишь не редко. – Я и ткать могу. Вы по меху не судите, я из деревни родом, всему научена. Зара тронула нити. Такого волокна она прежде не встречала: жёсткое и колючее, даже пенька мягче. Протянула челнок и подняла бёрдо. Старуха, не доверившись словам, положила ладони на Зарины руки. Убедившись, что путница не врёт, успокоилась и надела рукавицы: – И вправду умелая. – Матушка, почему вы ткёте на морозе? – В доме света мало. Мне-то темнота не помеха, да молодые без меня предаются унынию и забывают о работе. Запах рыбной похлёбки выбрался из дома и потянулся по селению. Учуяв редкое лакомство, дети бросили раскопки, прибежали к женщинам и загалдели. Матушка крикнула ребятне: – Мы не притронемся к еде, пока не вернутся ваши отцы. Давайте лучше помолимся. Зара ожидала, что пустынники уйдут к изваянию Виринеи, но они опустились на колени там же, где и стояли. Молились без слов, закрыв глаза и тихонько покачиваясь. Когда наконец матушка поднялась с колен и вернулась к станку, Зара спросила: – Разве вы обращаетесь не к Виринее? – Нет. Мы молимся Создателю. – Он же не слышит вас. – Пусть так. Всяко лучше, чем поклоняться его неразумным детям, которые между собой не в ладу. Что уж им до нас. Да мы и не просим ничего – молитва успокаивает и отвлекает детей от голода. Зара не молилась с тех пор, как они с Туманом прочитали Писание Несущего Истину. Она больше не могла доверить сокровенное никому из Святозаров. Невысказанные страдания камнем давили на душу. Слова матушки облегчили тяжесть этого камня – для успокоения ведь можно было просто обращаться к Создателю, пусть он и не слышал. Хоть пустынники ни о чём не спрашивали, Зара решилась предостеречь матушку: – Скоро сюда явится войско Кольцегорья. Вам бы уйти отсюда на время. – Куда нам идти? Здесь мы хотя бы согреться можем. Зима убьёт нас быстрее солдат. У неё ни к кому нет жалости. Ты можешь сказать, где нам укрыться от зимы? Зара не знала. Матушка ответила за неё: – Если такое место и есть где-нибудь на юге, нам до него не добраться, да и хозяева нас не приветят. Ты, путница, не горюй попусту, дом наш песчаная трясина защищает, войску через неё не перебраться. В сумерках на тропе среди зыбучих песков показались тёмные фигуры – мужчины возвращались от Гряды и принесли мёрзлые брёвна. – Бродырей всё меньше становится, – проворчал старший. – Не переживём мы зиму. – Не поддавайся отчаянию, сын! – осадила его матушка. – Если Создателю угодно, чтобы мы выжили – Он пошлёт нам всё необходимое. Зара спросила у оказавшейся рядом Тени: – Что это за бродыри? – Бродячие деревья. Не привыкли они к морозам, вот и застыли на ходу. Если в тепло занести – оживут, потому прежде порубить их надо. Подтверждая её слова, мужчины взялись за топоры. На Зару если и поглядывали, то без интереса. Женщины кинулись собирать щепки и относить в дом рядом с тем, где готовилась похлёбка. Зара подошла поближе, чтобы рассмотреть ходячие растения. Внутри стволов, под толстой корой, скрывались перекрученные тонкие стебли. Тень подхватила их, с натугой потащила в дом. Зара поспешила помочь и взялась за волочащийся конец. В доме Тень разворошила переплетённую связку и раскидала стебли по полу. – К утру обмякнут, прясть будем. Больше одёжу сотворить не из чего, мехов у нас не водится. Раньше купцы заглядывали, меняли всякий товар на железо, да давно их нет, а мы в своё время не запаслись тёплым, без надобности было. Ох, напасть нам за грехи, за Виринею. После ужина всё селение собралось на ночёвку в доме с очагом. Спать укладывались вповалку на расстеленных на полу рогожах, мужчины ложились в обнимку с женщинами. Зара, смутившись, отвернулась и тут же устыдилась своих мыслей – люди просто пытались согреться в объятиях. Дети устроились отдельно от взрослых, ближе к очагу, сбившись в тесную кучку. Зара прикорнула рядом с ними и укрыла самых маленьких меховой накидкой. Наутро мороз окреп, и дом выстудился. Мужчины, так и не отогревшись за ночь, наскоро позавтракали холодными лепёшками из ореховой муки и ещё затемно отправились по тайной тропе через песчаную трясину. – Куда они уходят? – поинтересовалась Зара у матушки. – К Гряде. – Но зачем?! – За топливом и на охоту. Как холода наступили, так бродыри и зверьё все к Гряде устремились, к остаткам тепла. – А если их там кольцегорское войско встретит и заставит дорогу указать? Старуха усмехнулась: – Заставить можно того, кто за жизнь цепляется. Сынам пустыни смерть – лишь избавление. Нечего слова попусту тратить, путница. Светает уже? Пора за дело браться, прясть будем, пока волокно бродырей не пересохло. Только расставили прялки, как во двор с криками вбежали дети. Они нашли вмёрзших в снег белых птиц, что накануне пролетели над селением. Хмурые лица женщин просветлели, отовсюду доносилось: «Свет-заступник, Создатель услышал наши молитвы и послал пищу». Матушка, ощупав тушки, распорядилась: – Давайте ощиплем их. Знатная похлёбка сегодня выйдет. А перья бросьте в очаг. Какое-никакое, а тепло от них. – Подождите! – остановила женщин Зара. – Дайте мне. Тень без вопросов отдала ей корзину с птицами. Зара надёргала пуха и вплела его между волокнами бродырей. – Так одёжа станет теплее. Хотя бы детей оденем. Если же птицы и дальше будут прилетать, ещё и одеял наделаем. Матушка сжала Зарину руку: – Мудра ты, путница. Видать, и тебя нам Создатель в помощь послал. «Ох, что бы она сказала, если б знала, кто я», – но открываться Зара не стала. Вечером вернулись довольные мужчины: в их силок попался заяц. Узнав о птицах, старший повеселел: – Если так дело пойдёт, нашьём вскоре тёплой одёжи, тогда сможем дальше по Гряде уходить. Вблизи ничего уже не осталось. Дни шли за днями, а о войске никаких вестей не было. Порой Заре казалось, что его и вовсе нет, все доклады воевод Рассвета ей просто примерещились, и теперь можно спокойно и бестревожно жить вместе с пустынниками. Ей и вправду пришлись по душе эти люди. Ещё вспоминалась Трихолмка. Все считали Полыней бедными, а ведь у них был и скот, и дрова, и зерно, и тёплая одёжа. Отец же горбатился на заработках у более зажиточных соседей и всё стенал на судьбу. Зара вдруг поняла, что не нужда так согнула отца, а зависть к удачливым. Пустынники же не ровняли себя ни с кем, без ропота принимали тяготы и радовались малому. Вскоре солнце перестало показываться над горизонтом. Постоянная ночь отступала лишь на пару часов сумерек. Света для ткачества не хватало, а пески покрыл такой глубокий снег, что до земляного ореха было не добраться. Женщины и дети всё больше оставались в доме. Зато птиц и зверья прибавилось. Однажды к селению подошла даже голубая лисица. Уж голод теперь не был страшен. Мужчины по-прежнему ходили к гряде. Тропа среди зыбучих песков, вытоптанная в сугробах, перестала быть тайной. Войско появилось в тусклый сумеречный день. Издалека оно напоминало огромного тёмного змея, ползущего по ту сторону песчаной трясины. Голова змея поравнялась с тропой, и разведчики направились к селению. За ними, убедившись в надёжности пути, двинули остальные. – Матушка, уведите людей подальше от селения, – шепнула Зара старухе. Та не стала спорить, опёрлась о плечо Тени и велела остальным следовать за ними. Глава 31.Виринея и Заккари Солдаты приближались. Зара могла уже разглядеть красные рукава формы, не скрытые под бронёй. Вспомнились вдруг слова тётки Найдёны о цвете формы: «Она красная не только потому, что это цвет очищающего пламени. Кровь на ней не будет заметна, и наши воины не утратят решимости при виде её, а врагам будет казаться, что кольцегорцы неуязвимы». «Создатель, пусть не прольётся ни капли крови. Ни загрядской, ни кольцегорской», – Зара шагнула навстречу разведчикам. Те, увидав одинокую женщину, не бегущую от них в ужасе, остановились. На измождённых обветренных лицах застыло недоумение. – Я Зарница Полынь, воплощение Виринеи. Это из-за меня Судия отправил вас в Загрядье. Доставьте меня в Цитадель и возвращайтесь домой. Вам незачем убивать и гибнуть самим. Солдаты перетаптывались в нерешительности. – Чего с ней делать? Доложить воеводе? – А доложи, пожалуй, – пробормотал старший. Тут же опомнился, напустил на себя строгий вид, гаркнул грозно: – Вы, двое, сторожите её. Остальные за мной! Осмотрим селение. Рядом с Зарой остались два солдатика, совсем юных, ещё безбородых. Они направили на пленницу острия пик, но в глазах их дрожал страх. Зара смиренно ждала решения своей судьбы. На тропе показались плащи карателей. Неужто и Цитадель отправила в поход своё войско? За их спинами показались одеяния дознавателей. Ох, видать, Судию не на шутку разгневал побег, если и Огненные Отцы здесь. Группа карателей, добравшихся до берега песчаной трясины, оттеснила солдатиков и взяла Зару в кольцо. За ними с тропы сошли дознаватели, а по их следам к Заре шествовал сам Судия. Его сопровождала Сестра с непокрытой головой. Горлинка! Она-то зачем с ними? Но было не до гаданий, что привело сюда ведьму. Зара склонилась перед Судией: – Владыка, я отдаюсь вашему суду. Прекратите войну и установите мир, какой вы обещали до моего побега. Я по своей воле бежала с загрядцами, Рассвет с Весной не похищали меня.

Уйти придется в любом случае Автор : Незримый мир — Ну что я могу с ним сделать? — А я не про твоего мужа. Я про тебя хочу спросить. Тебе не стыдно так жить? С ним все понятно: его место или в тюрьме, или в психбольнице. А с тобой-то что? Тебе Господь жизнь дал, ребенка дал, а как ты всем этим распоряжаешься? — Анна, подожди, — окликнула женщину соседка, — поговорить надо. Анна догадывалась, о чем — до глубокой ночи из их квартиры раздавались крики, плач ребенка, грохот падающих предметов, звон разбитого стекла. Не дожидаясь подробных описаний, как всю ночь никто из соседей не мог уснуть, Анна виновато произнесла: — Раиса Петровна, ну что я могу с ним сделать? — А я не про твоего мужа. Я про тебя хочу спросить. Тебе не стыдно так жить? С ним все понятно: его место или в тюрьме, или в психбольнице. А с тобой-то что? Тебе Господь жизнь дал, ребенка дал, а как ты всем этим распоряжаешься? Давай, Аня, включай голову и решай, что делать не с мужем, а с собой. Анна была в шоке от слов Раисы. Она привыкла совсем к другому сценарию. Ее жалели, ей сочувствовали, охали над ее несчастной судьбой, но, чтобы обвинить в семейном кошмаре ее … Это показалось женщине вопиющей несправедливостью. Ведь что только она ни делала, чтобы предотвратить агрессию мужа. Когда это случилось в первый раз, она посчитала это случайностью. Сергей пришел домой пьяным, и она сделала ему замечание, что он стал слишком часто прикладываться к бутылке.