Предыдущая публикация
ПАУЧИХА
Книга 1 " Вера " (+18)Автор : Татьяна Фильченкова
(7)
#паучихаубелки
Лёгкость ушла. Веру будто придавило к подушкам. Отмолчаться? Но Исгар требовательно ждал ответа.
– Ты знаешь, – проговорила она тихо. Вновь накатила досада. – По-твоему, я могу всё забыть?
– Не забыть, а перенаправить свою чувственность.
– На кого? Да, в хирургическом блоке есть четверо мужчин, но все женаты. Я не собираюсь лезть в семьи.
– А институт?
– Пфф… Там одни юнцы.
– Что в этом плохого? Сегодня ты заинтересовала одного из них.
– Да я едва его вспомнила! Что у нас может быть общего?
– Юность, которой у тебя не было.
– Юность прошла. Теперь мне нужно думать о дочери.
– Как ты собираешься сделать Наденьку счастливой, если сама намерена жертвенно нести свой крест?
Вера чувствовала себя несмышлёной девчонкой, которую поучал мудрый и терпеливый отец. Не такого разговора ей бы сейчас хотелось. А ещё стереть бы эту довольную ухмылку с лица демона.
– Исгар, да какая Ирию разница, что я чувствую? Энергии и эмоций отдаю достаточно.
– Вера, у чувств также существует градация. Есть высшие чувства, как безусловная любовь. Её не испытаешь без развития. А есть суетные, пустые. Во время и после войны Ирий получил достаточно любви, боли, ненависти. Но ему не хватает гармонии, высокой безмятежности. Иногда всем необходимо делать остановки. Наполненное молчание, медитация или разговор по душам дают больше энергии, чем месяцы твоей беготни.
– Мой отец однажды поговорил по душам. После этого я потеряла семью.
– Тот разговор оказался выходом на финальную точку, к которой и так шла твоя семья. Конец был предопределён заранее.
Вера вскочила с дивана:
– Не смей рассуждать о моей семье! Что ты вообще можешь знать о человеческих чувствах и страданиях? Ты, который сидит где-то в своём изломе, не зная бед. Выбираешься наружу неуязвимой фальшивкой и учишь тому, что я должна чувствовать.
Исгар перестал усмехаться:
– Вера, ты несправедлива. Чтобы обвинять, надо иметь представление о моей жизни.
– Да?! Так расскажи!
– Как-нибудь расскажу.
Демон закинул руку за голову и продолжил потягивать кальян.
– Почему не сейчас? У нас неспешная беседа. Так давай, поведай о своей жизни.
– Это длинная история. Ты рискуешь остаться тут до утра.
– Я никуда не тороплюсь.
– Ты капризное дитя. Хорошо, налей нам вина и присядь рядом, – вздохнул он, сдаваясь.
Глава 23. Маргасты
Вера не могла поверить в услышанное. Демон так легко согласился раскрыть свои тайны? Любопытство вытеснило гнев.
– Обитель в изломе основал мой давний предок. Не могу сказать, был ли он учеником кого-то из маргастов или стихийным колдуном с силами, подобными Надиным. Сведений об этом не осталось. Достигнув могущества, пращур возвёл себе крепость. А чтобы обезопасить жилище от людей и других чародеев, скрыл его под куполом из паутины, которую плели ткачи, созданные его колдовством и вскормленные кровью младенцев и девственниц.
– Что за ткачи такие?
– Пауки.
– И твой предок скармливал им детей?!
– Тот ещё лиходей был. Поработил всю округу. Как по мне, так он не особо с головой ладил. В оставленных им свитках магические ритуалы сплошь на крови и истязаниях. Впрочем, в те времена – происходило-то веке в восьмом – подобная жестокость никого не удивляла. Но и наказать за деяния не забывали. Причём с не меньшей жестокостью.
– Так получается, это пауки создали излом?
– Нет. Излом был образован позже. Паутина – лишь защита обители. И по сей день потомки тех ткачей плетут свою сеть.
– И ты продолжаешь скармливать им детей?
– Вера! За кого ты меня принимаешь?
– За родственника того изувера.
– Я родился чуть не тысячу лет спустя. Ещё мой отец отменил те дикие ритуалы. Паукам нужна кровь, но им годятся и кролики, и куры, и козы… да они всё жрут! Ещё раз перебьёшь – рассказ на этом закончится.
– Извини. Но ещё вопрос. Разве самого излома не достаточно для защиты?
– Только от людей. Но не от других маргастов или могущественных колдунов, способных пройти через Ирий. Если ты помнишь сказки про Кощея, то Иван-царевич в них описан обычным человеком. Враньё. Только сильный чародей в силах убить маргаста в его же обители. На чём я остановился?
– На пауках.
– Ах, да! После укрепления обители моего кровожадного предка угораздило влюбиться. Он водил дружбу с одним довольно влиятельным то ли торговцем, то ли воином, хотя в те времена одно без другого не существовало, из финского поселения у истоков Волхова. От прелестей его дочери колдун потерял голову вместе с рассудком. И попросил её в жёны. Но жених давно переступил порог зрелости, а девочке едва минуло десять лет…
– Сколько?!
Исгар впился в Веру тяжёлым взглядом. Помня угрозу, она прикрыла рот рукой.
– Даже для тех времён невеста была слишком юна. Товарищ отказал. Не знаю, почему пращур не использовал силу, чтобы добиться согласия, но он покорился воле отца девочки и отступился. Однако на дом купца вскоре напали. Было это совпадением или вероломным планом предка, мне неизвестно. Он даже пришёл на помощь купцу, но не успел: тот убил дочерей, чтобы не дать их осквернить. Погибла и юная возлюбленная предка. После смерти душа не сразу отправляется в Ирий. Какое-то время находится рядом с телом. Могущественный чародей может вернуть мёртвого к жизни. Но предку не хватило мастерства. Или девочка сама не захотела возвращаться.
– Её желание что-то значило?
– Да, для мира людей. Но предок не желал её отпускать и задумал создать такое место, где она смогла бы жить и мёртвой. Перемешать Ирий и материальный мир. Помнишь, когда я объяснял тебе принцип работы маятника, то рисовал разделяющую грань? Представь, что это не ось, а нить. Так вот, излом – это петля, которая закручивается при мощном возмущении энергии. Ирий и реальность взрываются и образуют замкнутое пространство. Для этого взрыва мой родственник согнал десятки тысяч людей и выстроил кольцом вокруг крепости. Несколько часов они умирали в страшных муках. Ирий впитал столько энергии смерти, боли и ужаса, что сместил центр тяжести, перевернулся и образовал излом. Там девочка и пробудилась к жизни. Её душа не могла покинуть пределы обители, а, следовательно, оставалась рядом с телом.
– Как там всё выглядит, внутри излома? Там есть небо, солнце, звёзды?
– Есть, но другое. Солнце скрыто дымкой. Небо не голубое, а расцвечено всполохами Ирия. Ночью оно тоже в световых переливах. Похоже на полярное сияние.
– Наверное, красиво.
– Наверное. Я привык. Хочешь увидеть?
– А можно?
– Можно. Я буду визуализировать рассказ. – Исгар отодвинулся, уступая место на подушках. – Устраивайся и закрывай глаза.
Вера опустилась рядом с маргастом. Сомкнув веки, увидела себя посреди деревянных построек, окружённых высоким зубчатым частоколом. По земле и стенам, подобно солнечным зайчикам, скользили цветные блики, отчего казалось, что солнечный свет преломляется исполинским мозаичным стеклом. Вспомнились пауки. По телу прокатилась дрожь.
– Не бойся. Ты их даже не увидишь. – Демон накрыл Верину ладонь своей. – Так ты будешь ещё и чувствовать.
Появились запахи, густые, насыщенные. Мокрая земля, клевер, хвоя.
«Должно быть, тут нет ветра, поэтому воздух так напитан».
Донеслось блеяние козы. Вера пошла на звук. За постройками открылась возвышенность, на которой полукругом стояли вкопанные в землю столбы. Подойдя ближе, Вера отшатнулась: со столбов смотрели вырезанные лица. Особенно пугающе выглядел центральный чёрный идол.
– Это Велес, хранитель мира мёртвых и повелитель маргастов. Но я не нашёл никаких свидетельств его существования. Скорее, этот образ – одухотворение воли Ирия.
За спиной послышались тихие шаги и переливчатое бряцанье. К капищу поднималась девочка лет двенадцати. Бледное личико с выражением безучастности ко всему; голова покрыта лёгкой накидкой, скреплённой бронзовым обручем; вышитая длинная рубаха, поверх неё – плотная тяжёлая юбка с металлическими пластинами по подолу, издающими глухой звон при движении. Под поясом вздымался живот. Девочка прошла мимо Веры, не заметив её.
«Она что, беременна?»
– Да. Предок сделал её своей женой. Через год родился наследник.
«Счастливой будущая мать не выглядит».
– Не особо приятно вернуться к жизни и ощущать своё разделение с душой. Она стремится в Ирий, где ей положено быть. Постепенно истончается, просачивается в него.
«Но ведь излом и так наполнен Ирием. Что ей мешает уйти?»
– Ирий можно сравнить с морем. В петле – полоса прибоя. За ней – глубина, ещё дальше – пучина. Излом менял и предка. Его душа тоже покидала тело. Он превращался в маргаста. А это означало, что вскоре он не смог бы выйти из обители. В материальном мире тело, отделённое от души – это мертвец. Предок обзаводился посредниками и слугами. Ими стали те, кто обращались к нему за помощью, а после не смогли отдать долг. Такие, как ты. Живые выполняли поручения среди людей, а мёртвые работали в изломе.
«Мёртвые?»
– Да, сейчас увидишь.
За капищем открылось поле, на котором копошились люди, одетые в тряпьё. Они двигались словно во сне, подволакивали ноги и слепо шарили руками по земле.
– Ближе подходить не стоит. Предок, видимо, не испытывал отвращения к запаху разложения, поэтому не утруждал себя заботой о телах рабов. Сейчас всё иначе…
«Сейчас? Ты тоже держишь мёртвых в плену?»
– Куда, скажи на милость, мне их девать? Расселить по подвалам? Чтобы они веками бродили неприкаянными и пугали маленьких девочек? Ирий не принимает их без отработки. В изломах они быстро приводит души в порядок и отдают энергию. Это занимает от силы пару лет. К тому же я не пополняю ряды должников ответами на пустые просьбы.
«Значит, если я не смогу отдать долг, то буду отрабатывать мёртвой?»
– Да. Но, надеюсь, этого не случится. Вернёмся к нашему рассказу. Юная жена разрешилась сыном, он родился маргастом. Молодая мать таяла, теряя душу. Прожила она недолго. Но супруг начал подыскивать себе новых наложниц ещё не овдовев. Он пренебрегал отбором, лишь бы невеста была юна, невинна и красива. Похищением занимались живые слуги. Девочек доставляли в излом через порталы. Помнишь, я объяснял тебе о них на примере Надиных рисунков?
«Да. А что за отбор?»
– Обычный человек не может жить в изломе. Не погружённый в Ирий не связан с покинувшей тело душой. А разделение происходит в течение месяца-полутора. Дальше – смерть. Но даже для способных всё не так просто. Важен не только идеальный баланс, но и ориентированность на тонкие духовные структуры. Это качество истинных девственниц. Предок не вникал в тонкости. Когда ему приводили очередную невесту, он совершал ритуальное убийство, а затем возвращал её к жизни. Лишённые связи с Ирием умирали, с серьёзными нарушениями равновесия становились живыми мертвецами. Только единицы избранных могли жить. Обзаведясь гаремом, предок нажил несколько десятков сыновей. Дочери у маргастов никогда не рождались. Такова воля Ирия. Но отцу ни к чему было столько наследников, и он стал отправлять отпрысков на битвы с другими маргастами. Победителю досталась бы сила и излом убитого врага. Едва обученные мальчишки гибли один за другим, пока у владыки не остался единственный наследник. Предок пресытился жизнью. Передав сыну обитель и правление, он навсегда ушёл в Ирий.
Вера открыла глаза, как только речь зашла о ритуальных убийствах.
– Вы по-прежнему похищаете девочек?
– Нет. В выборе жён мы давно полагаемся на Ирий. Мой отец отменил и другие дикие ритуалы. Он был реформатором. Ему выпало родиться во время великой войны маргастов. Причиной раздора стал раздел территорий. Ирий тогда воспринимался как источник энергии, из которого обитатели изломов черпали взаймы. Но залогом щедрости была отдача. Чем полнее возмещались долги, тем могущественнее становился владыка и тем больше земель мог себе подчинить. Понятно, что неравный раздел вызывал недовольство более скромных соседей. Маргасты устраивали бесконечные бои за изломы. Каждый владыка создавал армию из сыновей. Многочисленные отпрыски, зная, что у правителя может быть лишь один наследник, нередко убивали родителя и братьев. Эта вражда перетекала и в мир людей. Шёл к концу пятнадцатый век. Европа давно приняла христианство. В Испании укреплялась инквизиция. Рядом с человеческими правителями находились слуги владык, а то мороки их самих. Вскоре инквизиция начала охоту на ведьм. Зачинателями были отнюдь не люди. Маргасты таким образом уничтожали адептов противника. Русь тогда только избавилась от ига, заразиться инквизицией не успела, но травлей и казнями еретиков Европе почти не уступала Верочка, тебе интересно?
Вера вздрогнула, услышав своё имя.
– Да. Просто подумала, что совсем не помню уроков истории.
– Историю надо не учить, а проживать. Немудрено, что советские учебники не оставили следа в памяти. Я найду тебе летописи тех времён. Многие были уничтожены цензурой инквизиции, но кое-что удалось восстановить.
– Я их пойму?
– Ты их прочувствуешь, увидишь. Мой отец тоже оставил учение о принципах магии. Сниму для тебя копии с некоторых работ. Это полезно знать.
– Так в чём он стал великим?
– Он не был первым, кто задумывался о природе Ирия. Но маргасты не утруждали себя решением загадок, все ритуалы обмена сводились к тому, чтобы слить побольше боли и страха, а взамен получить энергию для борьбы с врагами. Отец единственный, кто провёл исследования и положил конец той войне. Как я уже говорил, Ирию нужна не только грубая энергия силы. Тонкие эмоции дают более мощный эффект, только проявляется он не сразу. Отец открыл, что чувства, которые возникают от созерцания прекрасного, от воздействия искусства обладают не только силой, но и исцеляющим действием. Магия есть ни что иное, как преобразование энергии. Колдуны разделяют её на чёрную и белую. Для белой важно преодоление, освобождение энергии в момент снятия барьеров. Усиливать воздействие могут кристаллы, вода, заговоры и молитвы, а ещё травы.
– Так, получается, те пакетики, что я раздавала, это была магия? Я думала, трава для отвода глаз, а выздоровление детям наколдовал ты.
– Нет, я только помечал те сборы, чтобы преодоление шло в уплату твоего долга. Растения вбирают энергию солнца и земли. Выросшие в пустыне или в темноте обладают мощным стимулом к жизни. Но трава не даёт эффекта без преодоления. А совершают его немногие.
– Но почему?
– Потому что люди хотят мгновенного действия, волшебства, а не работы. Когда ты понаблюдаешь за ведьмами, то увидишь, что применяют они другую магию, чёрную. Она даёт быстрый результат, и преодоление тут не требуется. Дело тут в энергии смерти. Этим грешат не только люди. Поколения маргастов нашего рода оставили целые фолианты подобного мракобесия. Начиная с детских учебников до пособий по изуверствам с младенцами и девственницами. Рецепты зелий выглядят примерно так: взять два левых крыла нетопыря, три хвоста белых мышей, правый глаз змеи и далее по списку. Как, по-твоему, это работало?
– Боль животных давала энергию?
– Разумеется. Но почему такой состав? Что, мышь меньше чувствует боль, чем нетопырь или змея? Тогда почему не применять одни змеиные глаза?
Вера лихорадочно искала ответ. Вдруг подступил испуг, что демон сочтёт её глупой. Исгар рассмеялся:
– Верочка, несколько веков маргасты не могли решить эту загадку. Всё оказалось просто. Поиск животных и чёткие следования рецепту давали возможность сосредоточиться на ритуале, сконцентрироваться на связи с Ирием. Так какой толк совершать бессмысленные убийства, если магия основана на обмене энергии и присутствии Ирия? Отец понял эту суть ещё в детстве. И стал задаваться вопросами о природе Ирия, о его воле. И со временем стал получать ответы. Они приходили в виде снов или внезапных озарений. Ирий говорила с ним. А война с другими родами продолжалась. На обитель нередко нападали. До своего совершеннолетия отец потерял двух братьев. Изучение воли и законов Ирия помогло составить план, как положить конец вражде. Но с его осуществлением пришлось ждать долгие годы. Здесь надо пояснить некоторые правила жизни маргастов. Наше обучение длится примерно до пятидесяти лет.
– Так долго?
– Столько времени требуется, чтобы сын перенял от отца все его знания. Но после необходимо создать свои труды. На это уходит ещё лет тридцать. Только завершив собственное учение, маргаст обретал право голоса.
– В восемьдесят лет?!
– Да. Это возраст здравомыслия. Надо пояснить, что физиология маргастов несколько отличается от человеческой. Хотя строение наших тел идентично, развитие идёт иначе. С рождения дети изломов проходят те же этапы роста, с разницей, что различать эмоции начинают раньше, чем речь, а перемещать предметы прежде, чем ходить. Помнишь ту пирамидку на пляже, которую Надя отказалась достроить? Это обычное детское развлечение. Собственно, с младенцами маргастов хлопот куда меньше, чем с человеческими. Они видят природу вещей и ощущают опасность без объяснений взрослых. Учась ходить, ребёнок не упадёт, не сунет палец в розетку, потому что чувствует электричество…
– У вас есть электричество?
– Вера, я похож на дикаря? Конечно, есть. Я давно установил генераторы. В общем, до завершения роста и развития в возрасте двадцати трёх – двадцати пяти лет тела людей и маргастов идентичны. А вот дальше человеческое начинает стареть. Маргаст же на долгие годы остаётся молодым. Причина ли тому близость Ирия, климат изломов или привычка держать себя в идеальном балансе, точно сказать не могу. Старение наступает, когда уходит интерес к жизни. Возможно, мы могли бы жить вечно, но надоедает. К тому же надо освобождать место своему наследнику.
– И на каком этапе ты? – Вера приподнялась на подушках и повернулась лицом к демону. На диване между ними стоял поднос с бокалами и вином. Кальян давно исчез.
– Я уже начал свой путь завершения. И выгляжу постарше тебя. Года на два.
– Человек, уставший от жизни, не отпускает подобных шуточек.
– Я не человек.
– А как вы чувствуете?
– Мечемся между жаждой уничтожения всего живого и здравыми доводами в пользу бережного использования ресурсов питания. Это, знаешь ли, терзает.
– Исгар, я серьёзно.
– Примерно так же, как и люди. Разделение с душой развивает тонкие структуры. Их я воспринимаю острее и глубже. Тактильные ощущения меня почти не трогают. При прикосновении для меня важно, какими чувствами оно направлено, а не что при этом ощущает тело.
Вера дотронулась до плеча демона. Исгар нахмурился:
– Тебя не остерегали в детстве держаться подальше от демонов?
– Нет. Меня уверяли, что демонов не существует.
– И напрасно. Возможно, ты бы проявила осторожность, когда необдуманно просила помощи у Ирия. Впрочем, предупреждения не заставили бы тебя отказаться от жизни.
– Не знаю. Если бы я верила в тех демонов, о которых говорилось в сказках, то страх мог бы удержать меня.
– И что о нас рассказывают?
– Что вы ужасающего вида, лживые, жестокие и злые.
– Создать ужасающий вид – пара пустяков. Лживость – поклёп. Люди врут, чтобы избежать наказания или получить желаемое. У меня нет причин для лжи. Не в силах человека наказать демона, а желаемое я и так получу. Тут дело в завышенных человеческих ожиданиях и нежелании совершать преодоление. Жестокость и злость – отчасти. Помнишь тех, что хотели нас убить по дороге в Ялту? Для них я был жесток и ужасен. Но ты видела играющего демона, который не испытывал особых эмоций. Впрочем, управление гневом – результат долгой работы. Со временем контроль над эмоциями входит в привычку. Обозлённый демон – отвратительное зрелище. К тому же опасное и разрушающее.
– Интересно было бы взглянуть на тебя в бешенстве. – Вера нервно хихикнула, будто Исгар и впрямь мог сейчас предаться неистовству.
– Надеюсь, до этого никогда не дойдёт. Продолжим?
– Да.
– Когда отец вступил в совершеннолетие, он смог наконец объявить общий сбор маргастов Европы. Сиргил, как его звали, был слишком молод, чтобы его приглашение восприняли всерьёз. Да и доверия друг к другу мы тогда не испытывали. Но тут заговорил сам Ирий, подкрепив слова отца своим велением явиться на призыв.
– Ирий может говорить?
– Может. Но не словами. Совет состоялся на пустынном острове. Маргасты предстали мороками. Отец рассказал о своих исследованиях, над которыми трудился последние тридцать лет. Он систематизировал все имеющиеся тогда знания и свои новые открытия в магии. Также провёл классификацию типов энергии и эмоций.
– А другие маргасты? Неужели за тысячи лет они не смогли постигнуть того, что понял твой отец за тридцать?
– Тридцать лет он лишь систематизировал свои знания, открытия начал делать ещё в детстве. Но, по сравнению со всей историей маргастов, ему действительно удалось многое за короткий миг. У нас нет общей летописи, поэтому мне неизвестно, когда появились первые. Возможно, когда-то в древности маргасты и владели знаниями, но со временем утратили их. Ты знаешь притчу о трёх слепых и слоне?
– Вроде слышала в детстве, но не помню.
– В ней говорится, как три слепца познавали слона. Один из них ощупывал хобот, второй – ухо, а третий – бивень. Потом каждый из них стал описывать, что узнал. Первый утверждал, что слон длинный и гибкий, как удав. Второй – что слон плоский и тонкий, как крыло нетопыря. А третий – что он твёрдый и гладкий, как рог козла. Все они были по-своему правы, но ни один не приблизился к истине. Также и с Ирием. Его многогранность и масштабность сравнима с космосом. А может, превосходит его. Маргасты привыкли пользоваться энергией, не особо задаваясь вопросом, что есть Ирий. Разрозненные знания имелись, но не давали целой картины. Отец первый решил докопаться до сути. И обратился к самому Ирию.
– И ему поверили?
– Большинство из собравшихся. К тому же Ирий свидетельствовал и подтверждал каждый довод. Ещё отец предложил меры, которые положили бы конец войне. Прежде всего – передел территорий. Отобрать у маргастов завоёванное было бы дерзкой, но вряд ли удачной попыткой. И речь тут шла больше не о землях, а о людях. Густонаселённые города приносили несравнимо больше энергии, чем безлюдные пустоши. Поэтому следовало открыть доступ в крупные источники страстей для тех, кто оставался обделённым. Также утвердили закон о регулировании численности родов. Теперь хозяину излома разрешалось иметь только одного сына. Рождение следующего допускалось лишь в случае смерти наследника. Выбор жён для маргастов предоставили Ирию.
– Как это происходило?
– Этот закон действует и сейчас. Я говорил, как собирал свой гарем мой предок, хватая всех девочек без разбора. Но выживали те, которые были предназначены. Ты знаешь, что болезнь или смерть не наступит без должных оснований. Но встречаются случаи, когда без видимой причины погибают идеально сбалансированные юные девушки. Чаще об их смерти и не знают, поскольку тела тут же исчезают. Это и есть те избранные, которых отмечает Ирий. А в изломах их возвращают к жизни и вручают наследнику.
– Согласия девушек не спрашивают?
– Нас тоже не спрашивают. Вернее, девушки сами выбирают своё предназначение. Не человеческим умом, а на тонких уровнях, ещё до рождения. Это их сделки с Ирием. Почему и зачем – мне не открылось.
Вера набиралась смелости для следующего вопроса, но Исгар её предупредил:
– Нет, сейчас я не женат. Почти сорок лет как вдовец. В четвёртый раз. Пятого не будет, поскольку мой сын скоро достигнет совершеннолетия.
– Что будет с совершеннолетием твоего сына? Он займёт твоё место?
– Не так быстро. Его ещё предстоит женить. Правление он примет только после моей смерти. Лет через пятьдесят. Если, конечно, среди маргастов не вспыхнет новая война.
– Значит, мир, установленный твоим отцом, не особо прочный, если могут возникнуть причины для войны?
– Причин не нужно. Само долгое мирное существование может стать поводом. Когда Ирий пресытится положительной энергетикой, он начнёт требовать боли. И мир тогда установился не сразу. Не все согласились с политикой отца. Битвы за изломы продолжались пару сотен лет. В бою погиб мой брат, мне тоже довелось поучаствовать.
– Как вы сражаетесь?
– Долго, утомительно и болезненно. Чтобы нас убить, надо выкачать всю энергию и уничтожить тело. Бои длятся несколько суток без отдыха. Шарахаешь врагов зарядами энергии и отражаешь направленные в тебя. Нападения случались не часто, да и принявшие реформы соседи приходили на помощь. Но ещё до моего рождения отца занимало развитие цивилизации на Руси. Чтобы вытянуть страну из дремучей темноты, требовался правитель-реформатор. Создав все предпосылки для его появления на свет и собрав нужное для развития окружение, отец ждал прихода Петра Алексеевича Романова.
– Петра Первого?
– Да. А за четыре месяца до сего знаменательного события родился я.
– Ты такой старый!
– Вставай и проваливай домой!
– Прости! Обещаю молчать.
– Прощаю. – Исгар произнёс это таким царственным тоном, что Вера прыснула смешком. – Ты не устала? Может, продолжим в следующий раз?
– Издеваешься? Предлагаешь прерваться, когда сам появился на сцене?
– Хорошо, продолжу. Учитывая твои скудные знания, обрисую картину первых лет жизни последнего русского царя и первого же Российского императора. Он был четырнадцатым ребёнком своего отца. Шанс взойти на престол представлялся довольно безнадёжным. Но не при покровительстве маргаста. А до этого момента предстояло заняться формированием личности будущего правителя. И его образованием. Для этого от царского двора отстранили прогрессивного для того времени воспитателя старших братьев Петра и приставили к нему малограмотных дьячков.
– Это называется «заняться образованием»?!
– Именно. Чтобы создать тягу к знаниям, надо сделать эти знания недоступными. Процесс заучивания чужих открытий слишком скучен и утомителен. К тому же отнимает много времени и энергии. Получив свободу, юный царь стал волен выбирать, чему и у кого учиться. В то время на Руси ещё не существовало школ и университетов. Образованным было лишь духовенство да некоторые из бояр. Но для правителя требовался совершенно иной уровень. У нас постоянно собирались советы с адептами, приставленными к Петру…
– Собирались у вас? В изломе? Туда можно попасть?
– Можно, если я проведу. Но не для тебя. Пока не для тебя. Ирий вытянет твою жизнь за неуплаченный долг. А после будешь маячить у меня перед глазами живым мертвецом до тех пор, пока не приведёшь душу в порядок. Но не расстраивайся. Как только с отработкой будет покончено, я устрою для тебя пышный приём.
– Ты шутишь?
– Отнюдь. Приглашу даже отменных джазовых музыкантов. Из тех, кто не помрёт к тому времени. Ты встретишься с интереснейшими представителями современности.
– Боюсь, им станет скучно со мной.
– Если представлю тебя своей любовницей, то каждый сочтёт за честь быть удостоенным хотя бы слова.
– Но я не твоя любовница.
– Проверять никто не станет.
– Ты всем расквитавшимся должникам устраиваешь приёмы?
– Не всем. Большинству из них я даже не показываюсь. Но продолжим рассказ, иначе рискуем задержаться тут до утра. Что до меня, то я слушал, как мой отец обсуждает взросление Петра, а сам отчаянно хотел стать человеком. Царь создавал свои потешные полки, изучал гранатное и огнестрельное дело. В шестнадцать заложил первую верфь для строительства судов. В семнадцать женился, но при этом имел любовницу в Немецкой слободе. И в том же году сверг с трона свою сестру-регента. А я оставался пленником излома. Да и собственный отец проявлял к царственному сверстнику куда больше интереса, чем к моей скромной персоне. Мне оставалось только предаваться мечтам о приключениях, подвигах и прекрасных женщинах, о которых я только слышал и читал в поэмах, но никогда не встречал. И искал способ привязать душу к телу, чтобы сбежать из обители.
– Исгар, я хочу увидеть, каким ты был тогда.
– Хм… Визуализация – не кино. Я не могу навести на себя камеру в прошлом. Впрочем, покажу некоторые воспоминания отца. Остальное будешь смотреть моими глазами.
Вера оказалась перед тяжёлой дверью, которая отворилась со скрипом. За ней открылась комната, где за столом склонился над книгами юноша. Он поднял на вошедшего глаза с оранжевыми радужками. Лицо казалось знакомым, уже виденным прежде.
– Тогда, на пляже… Это был ты?
– Да. С небольшой рихтовкой и загаром.
– Рихтовкой?
– Убрал типичные черты маргаста и некоторые отметины. Скоро узнаешь, как я их получил.
– А ты красивый.
– Тогда я тебе не понравился.
– Понравился. Но мне было неловко, когда все смотрели. Почему ты не всегда такой?
– Чтобы не выделяться. Но сегодня могу сделать исключение и побыть самим собой.
Вера почувствовала, как под её рукой удлиняются пальцы демона.
– Разумеется. Но почему такой состав? Что, мышь меньше чувствует боль, чем нетопырь или змея? Тогда почему не применять одни змеиные глаза?
Вера лихорадочно искала ответ. Вдруг подступил испуг, что демон сочтёт её глупой. Исгар рассмеялся:
– Верочка, несколько веков маргасты не могли решить эту загадку. Всё оказалось просто. Поиск животных и чёткие следования рецепту давали возможность сосредоточиться на ритуале, сконцентрироваться на связи с Ирием. Так какой толк совершать бессмысленные убийства, если магия основана на обмене энергии и присутствии Ирия? Отец понял эту суть ещё в детстве. И стал задаваться вопросами о природе Ирия, о его воле. И со временем стал получать ответы. Они приходили в виде снов или внезапных озарений. Ирий говорила с ним. А война с другими родами продолжалась. На обитель нередко нападали. До своего совершеннолетия отец потерял двух братьев. Изучение воли и законов Ирия помогло составить план, как положить конец вражде. Но с его осуществлением пришлось ждать долгие годы. Здесь надо пояснить некоторые правила жизни маргастов. Наше обучение длится примерно до пятидесяти лет.
– Так долго?
– Столько времени требуется, чтобы сын перенял от отца все его знания. Но после необходимо создать свои труды. На это уходит ещё лет тридцать. Только завершив собственное учение, маргаст обретал право голоса.
– В восемьдесят лет?!
– Да. Это возраст здравомыслия. Надо пояснить, что физиология маргастов несколько отличается от человеческой. Хотя строение наших тел идентично, развитие идёт иначе. С рождения дети изломов проходят те же этапы роста, с разницей, что различать эмоции начинают раньше, чем речь, а перемещать предметы прежде, чем ходить. Помнишь ту пирамидку на пляже, которую Надя отказалась достроить? Это обычное детское развлечение. Собственно, с младенцами маргастов хлопот куда меньше, чем с человеческими. Они видят природу вещей и ощущают опасность без объяснений взрослых. Учась ходить, ребёнок не упадёт, не сунет палец в розетку, потому что чувствует электричество…
– У вас есть электричество?
– Вера, я похож на дикаря? Конечно, есть. Я давно установил генераторы. В общем, до завершения роста и развития в возрасте двадцати трёх – двадцати пяти лет тела людей и маргастов идентичны. А вот дальше человеческое начинает стареть. Маргаст же на долгие годы остаётся молодым. Причина ли тому близость Ирия, климат изломов или привычка держать себя в идеальном балансе, точно сказать не могу. Старение наступает, когда уходит интерес к жизни. Возможно, мы могли бы жить вечно, но надоедает. К тому же надо освобождать место своему наследнику.
– И на каком этапе ты? – Вера приподнялась на подушках и повернулась лицом к демону. На диване между ними стоял поднос с бокалами и вином. Кальян давно исчез.
– Я уже начал свой путь завершения. И выгляжу постарше тебя. Года на два.
– Человек, уставший от жизни, не отпускает подобных шуточек.
– Я не человек.
– А как вы чувствуете?
– Мечемся между жаждой уничтожения всего живого и здравыми доводами в пользу бережного использования ресурсов питания. Это, знаешь ли, терзает.
– Исгар, я серьёзно.
– Примерно так же, как и люди. Разделение с душой развивает тонкие структуры. Их я воспринимаю острее и глубже. Тактильные ощущения меня почти не трогают. При прикосновении для меня важно, какими чувствами оно направлено, а не что при этом ощущает тело.
Вера дотронулась до плеча демона. Исгар нахмурился:
– Тебя не остерегали в детстве держаться подальше от демонов?
– Нет. Меня уверяли, что демонов не существует.
– И напрасно. Возможно, ты бы проявила осторожность, когда необдуманно просила помощи у Ирия. Впрочем, предупреждения не заставили бы тебя отказаться от жизни.
– Не знаю. Если бы я верила в тех демонов, о которых говорилось в сказках, то страх мог бы удержать меня.
– И что о нас рассказывают?
– Что вы ужасающего вида, лживые, жестокие и злые.
– Создать ужасающий вид – пара пустяков. Лживость – поклёп. Люди врут, чтобы избежать наказания или получить желаемое. У меня нет причин для лжи. Не в силах человека наказать демона, а желаемое я и так получу. Тут дело в завышенных человеческих ожиданиях и нежелании совершать преодоление. Жестокость и злость – отчасти. Помнишь тех, что хотели нас убить по дороге в Ялту? Для них я был жесток и ужасен. Но ты видела играющего демона, который не испытывал особых эмоций. Впрочем, управление гневом – результат долгой работы. Со временем контроль над эмоциями входит в привычку. Обозлённый демон – отвратительное зрелище. К тому же опасное и разрушающее.
– Интересно было бы взглянуть на тебя в бешенстве. – Вера нервно хихикнула, будто Исгар и впрямь мог сейчас предаться неистовству.
– Надеюсь, до этого никогда не дойдёт. Продолжим?
– Да.
– Когда отец вступил в совершеннолетие, он смог наконец объявить общий сбор маргастов Европы. Сиргил, как его звали, был слишком молод, чтобы его приглашение восприняли всерьёз. Да и доверия друг к другу мы тогда не испытывали. Но тут заговорил сам Ирий, подкрепив слова отца своим велением явиться на призыв.
– Ирий может говорить?
– Может. Но не словами. Совет состоялся на пустынном острове. Маргасты предстали мороками. Отец рассказал о своих исследованиях, над которыми трудился последние тридцать лет. Он систематизировал все имеющиеся тогда знания и свои новые открытия в магии. Также провёл классификацию типов энергии и эмоций.
– А другие маргасты? Неужели за тысячи лет они не смогли постигнуть того, что понял твой отец за тридцать?
– Тридцать лет он лишь систематизировал свои знания, открытия начал делать ещё в детстве. Но, по сравнению со всей историей маргастов, ему действительно удалось многое за короткий миг. У нас нет общей летописи, поэтому мне неизвестно, когда появились первые. Возможно, когда-то в древности маргасты и владели знаниями, но со временем утратили их. Ты знаешь притчу о трёх слепых и слоне?
– Вроде слышала в детстве, но не помню.
– В ней говорится, как три слепца познавали слона. Один из них ощупывал хобот, второй – ухо, а третий – бивень. Потом каждый из них стал описывать, что узнал. Первый утверждал, что слон длинный и гибкий, как удав. Второй – что слон плоский и тонкий, как крыло нетопыря. А третий – что он твёрдый и гладкий, как рог козла. Все они были по-своему правы, но ни один не приблизился к истине. Также и с Ирием. Его многогранность и масштабность сравнима с космосом. А может, превосходит его. Маргасты привыкли пользоваться энергией, не особо задаваясь вопросом, что есть Ирий. Разрозненные знания имелись, но не давали целой картины. Отец первый решил докопаться до сути. И обратился к самому Ирию.
– И ему поверили?
– Большинство из собравшихся. К тому же Ирий свидетельствовал и подтверждал каждый довод. Ещё отец предложил меры, которые положили бы конец войне. Прежде всего – передел территорий. Отобрать у маргастов завоёванное было бы дерзкой, но вряд ли удачной попыткой. И речь тут шла больше не о землях, а о людях. Густонаселённые города приносили несравнимо больше энергии, чем безлюдные пустоши. Поэтому следовало открыть доступ в крупные источники страстей для тех, кто оставался обделённым. Также утвердили закон о регулировании численности родов. Теперь хозяину излома разрешалось иметь только одного сына. Рождение следующего допускалось лишь в случае смерти наследника. Выбор жён для маргастов предоставили Ирию.
– Как это происходило?
– Этот закон действует и сейчас. Я говорил, как собирал свой гарем мой предок, хватая всех девочек без разбора. Но выживали те, которые были предназначены. Ты знаешь, что болезнь или смерть не наступит без должных оснований. Но встречаются случаи, когда без видимой причины погибают идеально сбалансированные юные девушки. Чаще об их смерти и не знают, поскольку тела тут же исчезают. Это и есть те избранные, которых отмечает Ирий. А в изломах их возвращают к жизни и вручают наследнику.
– Согласия девушек не спрашивают?
– Нас тоже не спрашивают. Вернее, девушки сами выбирают своё предназначение. Не человеческим умом, а на тонких уровнях, ещё до рождения. Это их сделки с Ирием. Почему и зачем – мне не открылось.
Вера набиралась смелости для следующего вопроса, но Исгар её предупредил:
– Нет, сейчас я не женат. Почти сорок лет как вдовец. В четвёртый раз. Пятого не будет, поскольку мой сын скоро достигнет совершеннолетия.
– Что будет с совершеннолетием твоего сына? Он займёт твоё место?
– Не так быстро. Его ещё предстоит женить. Правление он примет только после моей смерти. Лет через пятьдесят. Если, конечно, среди маргастов не вспыхнет новая война.
– Значит, мир, установленный твоим отцом, не особо прочный, если могут возникнуть причины для войны?
– Причин не нужно. Само долгое мирное существование может стать поводом. Когда Ирий пресытится положительной энергетикой, он начнёт требовать боли. И мир тогда установился не сразу. Не все согласились с политикой отца. Битвы за изломы продолжались пару сотен лет. В бою погиб мой брат, мне тоже довелось поучаствовать.
– Как вы сражаетесь?
– Долго, утомительно и болезненно. Чтобы нас убить, надо выкачать всю энергию и уничтожить тело. Бои длятся несколько суток без отдыха. Шарахаешь врагов зарядами энергии и отражаешь направленные в тебя. Нападения случались не часто, да и принявшие реформы соседи приходили на помощь. Но ещё до моего рождения отца занимало развитие цивилизации на Руси. Чтобы вытянуть страну из дремучей темноты, требовался правитель-реформатор. Создав все предпосылки для его появления на свет и собрав нужное для развития окружение, отец ждал прихода Петра Алексеевича Романова.
– Петра Первого?
– Да. А за четыре месяца до сего знаменательного события родился я.
– Ты такой старый!
– Вставай и проваливай домой!
– Прости! Обещаю молчать.
– Прощаю. – Исгар произнёс это таким царственным тоном, что Вера прыснула смешком. – Ты не устала? Может, продолжим в следующий раз?
– Издеваешься? Предлагаешь прерваться, когда сам появился на сцене?
– Хорошо, продолжу. Учитывая твои скудные знания, обрисую картину первых лет жизни последнего русского царя и первого же Российского императора. Он был четырнадцатым ребёнком своего отца. Шанс взойти на престол представлялся довольно безнадёжным. Но не при покровительстве маргаста. А до этого момента предстояло заняться формированием личности будущего правителя. И его образованием. Для этого от царского двора отстранили прогрессивного для того времени воспитателя старших братьев Петра и приставили к нему малограмотных дьячков.
– Это называется «заняться образованием»?!
– Именно. Чтобы создать тягу к знаниям, надо сделать эти знания недоступными. Процесс заучивания чужих открытий слишком скучен и утомителен. К тому же отнимает много времени и энергии. Получив свободу, юный царь стал волен выбирать, чему и у кого учиться. В то время на Руси ещё не существовало школ и университетов. Образованным было лишь духовенство да некоторые из бояр. Но для правителя требовался совершенно иной уровень. У нас постоянно собирались советы с адептами, приставленными к Петру…
– Собирались у вас? В изломе? Туда можно попасть?
– Можно, если я проведу. Но не для тебя. Пока не для тебя. Ирий вытянет твою жизнь за неуплаченный долг. А после будешь маячить у меня перед глазами живым мертвецом до тех пор, пока не приведёшь душу в порядок. Но не расстраивайся. Как только с отработкой будет покончено, я устрою для тебя пышный приём.
– Ты шутишь?
– Отнюдь. Приглашу даже отменных джазовых музыкантов. Из тех, кто не помрёт к тому времени. Ты встретишься с интереснейшими представителями современности.
– Боюсь, им станет скучно со мной.
– Если представлю тебя своей любовницей, то каждый сочтёт за честь быть удостоенным хотя бы слова.
– Но я не твоя любовница.
– Проверять никто не станет.
– Ты всем расквитавшимся должникам устраиваешь приёмы?
– Не всем. Большинству из них я даже не показываюсь. Но продолжим рассказ, иначе рискуем задержаться тут до утра. Что до меня, то я слушал, как мой отец обсуждает взросление Петра, а сам отчаянно хотел стать человеком. Царь создавал свои потешные полки, изучал гранатное и огнестрельное дело. В шестнадцать заложил первую верфь для строительства судов. В семнадцать женился, но при этом имел любовницу в Немецкой слободе. И в том же году сверг с трона свою сестру-регента. А я оставался пленником излома. Да и собственный отец проявлял к царственному сверстнику куда больше интереса, чем к моей скромной персоне. Мне оставалось только предаваться мечтам о приключениях, подвигах и прекрасных женщинах, о которых я только слышал и читал в поэмах, но никогда не встречал. И искал способ привязать душу к телу, чтобы сбежать из обители.
– Исгар, я хочу увидеть, каким ты был тогда.
– Хм… Визуализация – не кино. Я не могу навести на себя камеру в прошлом. Впрочем, покажу некоторые воспоминания отца. Остальное будешь смотреть моими глазами.
Вера оказалась перед тяжёлой дверью, которая отворилась со скрипом. За ней открылась комната, где за столом склонился над книгами юноша. Он поднял на вошедшего глаза с оранжевыми радужками. Лицо казалось знакомым, уже виденным прежде.
– Тогда, на пляже… Это был ты?
– Да. С небольшой рихтовкой и загаром.
– Рихтовкой?
– Убрал типичные черты маргаста и некоторые отметины. Скоро узнаешь, как я их получил.
– А ты красивый.
– Тогда я тебе не понравился.
– Понравился. Но мне было неловко, когда все смотрели. Почему ты не всегда такой?
– Чтобы не выделяться. Но сегодня могу сделать исключение и побыть самим собой.
Вера почувствовала, как под её рукой удлиняются пальцы демона.
Глава 24. Исгар
Она осторожно повернулась к преображённому Исгару.
Демон, маргаст, да кем бы он ни был, мало походил человека. Нет, в всё в нём было как у людей, но каким-то особенным, будто это существо не родилось, а было создано гениальным скульптором, который с любовью вытачивал идеал, подсказанный сном или грёзами. Безупречные и чёткие линии создавали гармоничное сочетание. Поражали глаза. Они напоминали подсвеченные кусочки тёмного янтаря, почти оранжевые. На какой возраст он выглядел? Тридцать или сорок? Вокруг глаз и над переносицей залегли первые лёгкие морщинки, в волосах – редкие седые нити. Но в целом облик был настолько неземной, что даже привычное летоисчисление к нему казалось неприменимым.
– О каких типичных чертах маргаста ты говорил? – пролепетала Вера только чтобы нарушить молчание.
– Костные отростки на позвоночнике, хвост и перепонки между пальцев.
Быстрый взгляд на руки не ускользнул от Исгара. Он усмехнулся:
– Вера, уймись! Цвет глаз и чуть более утончённое строение костей – вот и все отличия. Такими уж нас создаёт Ирий. Он тщательно подбирает нам жён, чтобы среди маргастов не произошло вырождения. Не знаю, на кой ему внешность в изломах, но, видимо, она неотъемлемая спутница крепкого здоровья. Никогда не слышал, чтобы кто-то страдал какими-либо наследственными заболеваниями. Будешь дальше меня рассматривать или продолжим?
Желание огрызнуться в ответ на издёвку угасло в зачатке. Вера робела рядом с этим существом из другого мира. Она вновь зажмурилась, чтоб не видеть его. Но от прикосновения лёгкой руки к её ладони по телу пробежала дрожь.
– Уже насмотрелась. Вернись обратно, – выдавила хриплым шёпотом.
– Хочешь убежать в привычные рамки? Ну нет, пусть это будет твоим маленьким преодолением.
Голос остался прежним, знакомым голосом Исгара. Вера закрыла глаза и сконцентрировалась на его ироничном звучании.
– Итак, Пётр вскоре стал правителем. Это было капризное и дикое создание. Отца забавляли его выходки, особенно его помешательство на сражениях. Мне думалось, как ошибается родитель, идя к миру через войну. Мудрость его замыслов открылась много позже, когда я посмертно унаследовал силу и знания рода. В юности же мысль, что мне уготована роль покорного служителя Ирия, а перед соперником открыты все пути и страсти, приводила в неистовство. Попытки выбраться из излома потерпели крах. Попасть в мир можно было только мороком, но отец не спешил обучать меня этому. Боялся, что первым делом я заявлюсь к Петру. Чтобы обуздать мой бурный темперамент, он решил отступиться от правил и женить меня до окончания обучения. И вот как-то среди ночи в обитель принесли обугленное кровавое месиво. Вильма – так звали выбранную мне Ирием невесту – погибла под рухнувшей при пожаре кровлей.
Вера почувствовала тошнотворный запах горелого мяса. Перед глазами появился почерневший искорёженный труп. Мелькали руки, которые расставляли на каменной столешнице склянки и раскладывали хирургический инструмент довольно странного вида. Затем наносили какие-то зелья на осколки костей и разрывы мёртвой плоти и соединяли их. В памяти возник операционный стол полевого госпиталя и руки Павла. В груди образовался горький комок стыда за предательство.
– Оставь мёртвых в покое, девочка. – Картинка погасла, ладонь демона легла на грудь поверх теснящего сгустка. Горечь ушла.
Вера сглотнула не успевшие пролиться слёзы:
– Я в порядке. Рассказывай дальше.
– Я по кускам собирал тело Вильмы, пока отец возвращал её к жизни. Душа девушки парила рядом. Тогда я впервые прикоснулся к женской сущности. И поразился проступившей через ужас и боль нежности.
Перед Верой открылась спальня, где посреди огромной кровати с балдахином лежала девочка, казавшаяся крохотной из-за размеров ложа. Из-под одеял выглядывало розовое личико, лишённое бровей и ресниц.
– Три дня Вильма пребывала в беспамятстве. Я не отходил от неё. На четвёртый она наконец очнулась. Но, увидев чужую опочивальню и меня, испугалась. К тому же вернулись воспоминания о пожаре и страшной смерти. Она ни слова не понимала по-русски, а я едва мог объясниться на её языке.
– Она была иностранкой?
– Шведкой из Даларны. Ирий следит, чтобы в потомстве не возникало родственных связей. Поэтому чужеземки встречались нередко. Моя мать, например, была родом из Италии.
– И как вы объяснялись в Вильмой?
– Я неплохо владел немецким, схожим со шведским. Но она предпочитала молчать. Редко давала односложные ответы. Тело её быстро излечилось от ран, но страх и тоска не проходили. Каждый раз, как я появлялся у неё, мою невесту охватывал испуг. Она покорно исполняла всё, что я говорил ей, но ближе мне не становилась.
Вера увидела ту же девушку в парке или саду. Кроткий взгляд голубых прозрачных глаз в обрамлении пушистых ресниц, ёжик отросших светлых волос, тонкие черты нежного лица.
– Так она пряталась от меня почти год. Я из кожи вон лез, чтобы вызвать у неё хотя бы улыбку. Но настороженность была вечным спутником Вильмы. Смысла моих сказок она не понимала, магические фокусы пугали её. И за этой непробиваемой стеной переливалась светлая нежность и чувственность, недоступные мне. Отец терял терпение и настаивал на чарах. Я и сам склонялся к тому, но каждый раз её тихий взгляд гасил мою решимость. И я не мог сотворить насилия над ней.
– Чары – это насилие?
– Конечно. Насилие над чувствами.
– Но, если бы Вильма испытала любовь вместо страха, разве она не стала бы счастливей?
– Это не любовь. Чары вызвали бы в ней страсть, одержимость, зависимость от меня. Но она продолжала бы ненавидеть и бояться. И презирать за слабость. Как знать, чем бы всё закончилось, но на обитель напали.
«Исга-ар!» – в голове Веры взрывается крик. С бешеной скоростью мелькают коридоры, лестница вверх, снова коридор, комната. Навстречу оборачивается маргаст с аккуратной бородкой. Глаза полыхают оранжевым светом. «Пятеро?» – голос будто исходит от Веры. «Пока да. Пробивают купол». Открываются ящики, шкатулки, лари. На стол высыпаются кристаллы и амулеты, от которых исходит свечение мощных магических зарядов. Руки хватают камни и распихивают по карманам. Связка кристаллов на цепочках набрасывается на шею. На пальцы – перстни, от которых исходит вибрация зарядов. Лёгкая дрожь волнения. Но страха почти нет. Лишь мальчишеский азарт от предвкушения боя. Мужчина суёт в руки склянку: «Выпей». Обжигающий вкус эликсира. По телу разливается спокойствие и собранность. «Я призвал Дира с Вартом на помощь. Пару дней надо продержаться. Готов?» «Да».
Снова бег по коридорам и вверх, на крышу. В тёмном небе – всполохи Ирия. Над головой сквозь пелену паутины – ревущий клуб огня. Пламя прорывается, прожигая брешь в сети. Тугой толчок в области диафрагмы. Вверх устремляется вихрь энергетической воронки. Полёт в брешь через потоки огня. Вокруг образовалась защитная сфера. В щит летят три мощных удара энергии.
– Тебе не нужно это чувствовать, – Исгар отнял руку перед столкновением.
– Но я хочу.
– Ты не выдержишь. Они основательно подготовились. Их заряды были из энергии боли, ужаса и отчаяния. Даже предположить не берусь, сколько людей для этого пришлось замучить до смерти.
– Зачем они напали?
– Это маргасты, которые потеряли своё влияние из-за реформ отца. Мы не использовали энергию смерти, близость родного излома подпитывала силой. Бой длился больше двух суток, пока не подоспела помощь. Мы с отцом к тому времени были пусты и измотаны. Их заряды отравляли такой безнадёжностью, что, честно говоря, я бы давно сдался. Но каждый раз хватался за мысль, что тогда будет с Вильмой.
Вера оказывается среди потоков Ирия. Каждый мускул дрожит от слабости. Даже дышать удаётся с трудом, при вдохе лёгкие наполняет режущая боль. Шею стягивают цепочки с уже бесполезными амулетами. Рука срывает эту удавку. Не осталось сил, чтобы выставить защиту. Приходится лишь уворачиваться от зарядов. Но враг тоже измотан. Удары становятся слабее. Хочется прекратить эту муку, и уже не важно как. Прыжок от очередного заряда. И в этот момент следующий выстрел достигает цели, раздирая болью грудь и внутренности. Падение вниз и темнота.
Вера вскочила, вырываясь из видения.
– Ты не почувствовала и сотой доли той боли. Будь заряд чуть мощнее – меня бы разметало по Ирию. К нашему счастью, подоспела помощь. Врагов осталось трое. С ними быстро покончили.
На той же каменной столешнице теперь лежал Исгар. Слева под ключицей зияла глубокая рана размером с кулак, от которой рваными молниями расходились глубокие трещины.
– Это воспоминание отца. Само по себе ранение было не опасно, но магия отравила кровь и клетки тела. Около месяца я провалялся в беспамятстве. Всё это время Вильма не отходила от меня. В короткие моменты прояснения я слышал, как она молилась о моём выздоровлении. И вдруг почувствовал её любовь. Она и вернула меня к жизни.
Как сквозь дымку проступил образ юной шведки. Полные счастливых слез глаза, на лице – радостное изумление. Она прижимала ладони к пылающим щекам, сбивчиво говорила на смеси родного и русского. От девушки исходило такое яркое сияние, что хотелось зажмуриться. Фиолетовые с золотом струйки заполняли пространство, постоянно двигаясь, словно в танце.
Вера раскрыла ладонь:
– Я хочу почувствовать.
Исгар прикоснулся к её руке. Но чувство было слишком велико, чтоб уместить его. Ощущения давались по крупинкам. То это дежавю о чём-то щемящее-прекрасном, но утерянном, то – полёт, то – щекотка под ложечкой, как на качелях.
Лицо Вильмы растворилось в тумане.
– Можно ещё? Я не смогла понять.
– Это одно из высших чувств. Людям редко даётся его испытать. Что меня радует. Доверить его человеку – всё равно как дать ребёнку поиграть с бесценной китайской вазой. Он не поймёт её значимости, разобьёт неосторожно и упадёт на острые осколки. Называется оно векторная любовь.
– Почему векторная?
– Она всегда в движении. Требует отдачи и обмена. Но в том и сложность, что не всякий может её воспринять и ответить. Один из примеров – Маяковский. Сила его любви пугала женщин. Не находя должной взаимности, он выливал боль в стихах. Пока чувство не выжгло его изнутри.
– Всё равно она прекрасно.
– И мучительна одновременно.
– Ты ответил на любовь Вильмы?
– Да. И был на вершине блаженства. Она стала моей женой. Я наслаждался близостью и больше не стремился попасть в мир людей. После рождения нашего сына прошло лет двенадцать, и отец решил, что я стал благоразумным. Он научил меня искусству создания мороков. К тому времени моё соперничество с Петром потеряло смысл. Я понял, что император – марионетка в руках отца. Но меня манили города и страны. После уединённой жизни в изломе вкус людской суеты был восхитителен. Я путешествовал и постигал человеческие страсти. Каждый раз, как выходил из погружения, видел рядом с собой Вильму. Она терпеливо ждала, когда я вернусь. Моя любовь к ней не стала меньше, но, посвятив жене несколько дней, я опять уходил к людям. Маргастам, уже рождённым разделёнными с душой, удерживать с ней связь дело естественное. Женщинам тяжелее. Их необходимо окружать заботой, подпитывать энергией, чтобы сохранить тонкие связующие нити. Вильма таяла, её душа истончалась. Я всё понимал, но не мог совладать со своими желаниями.
Картинка исчезла.
– Дальше без визуализации. Однажды я провёл две ночи с пиратами в Нассау. Мы много пили, затем дрались, снова пили, а после развлекались со шлюхами. Когда наконец вернулся, тело Вильмы давно остыло. Есть выражение «раздавлен горем». Лучше бы меня раздавило. Но нет, я пришёл в бешенство, проклинал Ирий в своей природе, изрыгал в него свою ненависть в надежде, что он заберёт и меня. И он ответил. Поразил тем, что убил нашего сына. Мальчику было только семнадцать.
Исгар замолчал. Он так спокойно, без тени трагизма, рассказал о двух погубленных им жизнях, что Вера не знала, как реагировать. Время стёрло эмоции из его воспоминаний, или он не посчитал нужным открыться? Она чувствовала, что демон не нуждается в её осуждении или сострадании. Отважившись, посмотрела в лицо этому существу и встретилась с оранжевым взглядом. В провале зрачков таилась бездна, древняя мощь, перед которыми и триста лет казались мигом. С этой силы станется растереть, смести любого, как ничтожную крупинку, даже не заметив. Способен ли он вообще переживать? Вера отвела глаза. Стало невыносимо находиться посреди жуткой тишины. Она спросила первое, что пришло в голову:
– Как ты справился?
– Я не справился. Страшно не столько осознание утраты, сколько пустота, что наступает после. И как ни пытаешься заглушить её, все эмоции проходят мимо, не вызывая в тебе отклика. Тогда я связался с шаманами. Их ритуалы давали забвение на какое-то время. Но Ирий перестал питать меня энергией. Я истратил запасы и, как морфинист, вымаливал её у отца. Он решил женить меня во второй раз, надеясь, что это поможет. Не помню ни имени, ни лица второй жены. Отец настаивал на наследнике. Я сделал, как он просил. Но даже в момент близости не сказал ей ни слова. Эта девочка не прожила в изломе и года. Умерла в родах вместе с сыном. Я уничтожил ещё две жизни и не заметил этого. Отцовскому терпению пришёл конец. Он приковал меня в подземелье и оставил в кромешной темноте без воды и пищи, чтобы я вдоволь упился своими страданиями.
– Жестокое лечение.
– Зато действенное. Через месяц мне стало тошно от себя самого, а потом пустота потребовала наполнения. И я вернулся к жизни.
Она осторожно повернулась к преображённому Исгару.
Демон, маргаст, да кем бы он ни был, мало походил человека. Нет, в всё в нём было как у людей, но каким-то особенным, будто это существо не родилось, а было создано гениальным скульптором, который с любовью вытачивал идеал, подсказанный сном или грёзами. Безупречные и чёткие линии создавали гармоничное сочетание. Поражали глаза. Они напоминали подсвеченные кусочки тёмного янтаря, почти оранжевые. На какой возраст он выглядел? Тридцать или сорок? Вокруг глаз и над переносицей залегли первые лёгкие морщинки, в волосах – редкие седые нити. Но в целом облик был настолько неземной, что даже привычное летоисчисление к нему казалось неприменимым.
– О каких типичных чертах маргаста ты говорил? – пролепетала Вера только чтобы нарушить молчание.
– Костные отростки на позвоночнике, хвост и перепонки между пальцев.
Быстрый взгляд на руки не ускользнул от Исгара. Он усмехнулся:
– Вера, уймись! Цвет глаз и чуть более утончённое строение костей – вот и все отличия. Такими уж нас создаёт Ирий. Он тщательно подбирает нам жён, чтобы среди маргастов не произошло вырождения. Не знаю, на кой ему внешность в изломах, но, видимо, она неотъемлемая спутница крепкого здоровья. Никогда не слышал, чтобы кто-то страдал какими-либо наследственными заболеваниями. Будешь дальше меня рассматривать или продолжим?
Желание огрызнуться в ответ на издёвку угасло в зачатке. Вера робела рядом с этим существом из другого мира. Она вновь зажмурилась, чтоб не видеть его. Но от прикосновения лёгкой руки к её ладони по телу пробежала дрожь.
– Уже насмотрелась. Вернись обратно, – выдавила хриплым шёпотом.
– Хочешь убежать в привычные рамки? Ну нет, пусть это будет твоим маленьким преодолением.
Голос остался прежним, знакомым голосом Исгара. Вера закрыла глаза и сконцентрировалась на его ироничном звучании.
– Итак, Пётр вскоре стал правителем. Это было капризное и дикое создание. Отца забавляли его выходки, особенно его помешательство на сражениях. Мне думалось, как ошибается родитель, идя к миру через войну. Мудрость его замыслов открылась много позже, когда я посмертно унаследовал силу и знания рода. В юности же мысль, что мне уготована роль покорного служителя Ирия, а перед соперником открыты все пути и страсти, приводила в неистовство. Попытки выбраться из излома потерпели крах. Попасть в мир можно было только мороком, но отец не спешил обучать меня этому. Боялся, что первым делом я заявлюсь к Петру. Чтобы обуздать мой бурный темперамент, он решил отступиться от правил и женить меня до окончания обучения. И вот как-то среди ночи в обитель принесли обугленное кровавое месиво. Вильма – так звали выбранную мне Ирием невесту – погибла под рухнувшей при пожаре кровлей.
Вера почувствовала тошнотворный запах горелого мяса. Перед глазами появился почерневший искорёженный труп. Мелькали руки, которые расставляли на каменной столешнице склянки и раскладывали хирургический инструмент довольно странного вида. Затем наносили какие-то зелья на осколки костей и разрывы мёртвой плоти и соединяли их. В памяти возник операционный стол полевого госпиталя и руки Павла. В груди образовался горький комок стыда за предательство.
– Оставь мёртвых в покое, девочка. – Картинка погасла, ладонь демона легла на грудь поверх теснящего сгустка. Горечь ушла.
Вера сглотнула не успевшие пролиться слёзы:
– Я в порядке. Рассказывай дальше.
– Я по кускам собирал тело Вильмы, пока отец возвращал её к жизни. Душа девушки парила рядом. Тогда я впервые прикоснулся к женской сущности. И поразился проступившей через ужас и боль нежности.
Перед Верой открылась спальня, где посреди огромной кровати с балдахином лежала девочка, казавшаяся крохотной из-за размеров ложа. Из-под одеял выглядывало розовое личико, лишённое бровей и ресниц.
– Три дня Вильма пребывала в беспамятстве. Я не отходил от неё. На четвёртый она наконец очнулась. Но, увидев чужую опочивальню и меня, испугалась. К тому же вернулись воспоминания о пожаре и страшной смерти. Она ни слова не понимала по-русски, а я едва мог объясниться на её языке.
– Она была иностранкой?
– Шведкой из Даларны. Ирий следит, чтобы в потомстве не возникало родственных связей. Поэтому чужеземки встречались нередко. Моя мать, например, была родом из Италии.
– И как вы объяснялись в Вильмой?
– Я неплохо владел немецким, схожим со шведским. Но она предпочитала молчать. Редко давала односложные ответы. Тело её быстро излечилось от ран, но страх и тоска не проходили. Каждый раз, как я появлялся у неё, мою невесту охватывал испуг. Она покорно исполняла всё, что я говорил ей, но ближе мне не становилась.
Вера увидела ту же девушку в парке или саду. Кроткий взгляд голубых прозрачных глаз в обрамлении пушистых ресниц, ёжик отросших светлых волос, тонкие черты нежного лица.
– Так она пряталась от меня почти год. Я из кожи вон лез, чтобы вызвать у неё хотя бы улыбку. Но настороженность была вечным спутником Вильмы. Смысла моих сказок она не понимала, магические фокусы пугали её. И за этой непробиваемой стеной переливалась светлая нежность и чувственность, недоступные мне. Отец терял терпение и настаивал на чарах. Я и сам склонялся к тому, но каждый раз её тихий взгляд гасил мою решимость. И я не мог сотворить насилия над ней.
– Чары – это насилие?
– Конечно. Насилие над чувствами.
– Но, если бы Вильма испытала любовь вместо страха, разве она не стала бы счастливей?
– Это не любовь. Чары вызвали бы в ней страсть, одержимость, зависимость от меня. Но она продолжала бы ненавидеть и бояться. И презирать за слабость. Как знать, чем бы всё закончилось, но на обитель напали.
«Исга-ар!» – в голове Веры взрывается крик. С бешеной скоростью мелькают коридоры, лестница вверх, снова коридор, комната. Навстречу оборачивается маргаст с аккуратной бородкой. Глаза полыхают оранжевым светом. «Пятеро?» – голос будто исходит от Веры. «Пока да. Пробивают купол». Открываются ящики, шкатулки, лари. На стол высыпаются кристаллы и амулеты, от которых исходит свечение мощных магических зарядов. Руки хватают камни и распихивают по карманам. Связка кристаллов на цепочках набрасывается на шею. На пальцы – перстни, от которых исходит вибрация зарядов. Лёгкая дрожь волнения. Но страха почти нет. Лишь мальчишеский азарт от предвкушения боя. Мужчина суёт в руки склянку: «Выпей». Обжигающий вкус эликсира. По телу разливается спокойствие и собранность. «Я призвал Дира с Вартом на помощь. Пару дней надо продержаться. Готов?» «Да».
Снова бег по коридорам и вверх, на крышу. В тёмном небе – всполохи Ирия. Над головой сквозь пелену паутины – ревущий клуб огня. Пламя прорывается, прожигая брешь в сети. Тугой толчок в области диафрагмы. Вверх устремляется вихрь энергетической воронки. Полёт в брешь через потоки огня. Вокруг образовалась защитная сфера. В щит летят три мощных удара энергии.
– Тебе не нужно это чувствовать, – Исгар отнял руку перед столкновением.
– Но я хочу.
– Ты не выдержишь. Они основательно подготовились. Их заряды были из энергии боли, ужаса и отчаяния. Даже предположить не берусь, сколько людей для этого пришлось замучить до смерти.
– Зачем они напали?
– Это маргасты, которые потеряли своё влияние из-за реформ отца. Мы не использовали энергию смерти, близость родного излома подпитывала силой. Бой длился больше двух суток, пока не подоспела помощь. Мы с отцом к тому времени были пусты и измотаны. Их заряды отравляли такой безнадёжностью, что, честно говоря, я бы давно сдался. Но каждый раз хватался за мысль, что тогда будет с Вильмой.
Вера оказывается среди потоков Ирия. Каждый мускул дрожит от слабости. Даже дышать удаётся с трудом, при вдохе лёгкие наполняет режущая боль. Шею стягивают цепочки с уже бесполезными амулетами. Рука срывает эту удавку. Не осталось сил, чтобы выставить защиту. Приходится лишь уворачиваться от зарядов. Но враг тоже измотан. Удары становятся слабее. Хочется прекратить эту муку, и уже не важно как. Прыжок от очередного заряда. И в этот момент следующий выстрел достигает цели, раздирая болью грудь и внутренности. Падение вниз и темнота.
Вера вскочила, вырываясь из видения.
– Ты не почувствовала и сотой доли той боли. Будь заряд чуть мощнее – меня бы разметало по Ирию. К нашему счастью, подоспела помощь. Врагов осталось трое. С ними быстро покончили.
На той же каменной столешнице теперь лежал Исгар. Слева под ключицей зияла глубокая рана размером с кулак, от которой рваными молниями расходились глубокие трещины.
– Это воспоминание отца. Само по себе ранение было не опасно, но магия отравила кровь и клетки тела. Около месяца я провалялся в беспамятстве. Всё это время Вильма не отходила от меня. В короткие моменты прояснения я слышал, как она молилась о моём выздоровлении. И вдруг почувствовал её любовь. Она и вернула меня к жизни.
Как сквозь дымку проступил образ юной шведки. Полные счастливых слез глаза, на лице – радостное изумление. Она прижимала ладони к пылающим щекам, сбивчиво говорила на смеси родного и русского. От девушки исходило такое яркое сияние, что хотелось зажмуриться. Фиолетовые с золотом струйки заполняли пространство, постоянно двигаясь, словно в танце.
Вера раскрыла ладонь:
– Я хочу почувствовать.
Исгар прикоснулся к её руке. Но чувство было слишком велико, чтоб уместить его. Ощущения давались по крупинкам. То это дежавю о чём-то щемящее-прекрасном, но утерянном, то – полёт, то – щекотка под ложечкой, как на качелях.
Лицо Вильмы растворилось в тумане.
– Можно ещё? Я не смогла понять.
– Это одно из высших чувств. Людям редко даётся его испытать. Что меня радует. Доверить его человеку – всё равно как дать ребёнку поиграть с бесценной китайской вазой. Он не поймёт её значимости, разобьёт неосторожно и упадёт на острые осколки. Называется оно векторная любовь.
– Почему векторная?
– Она всегда в движении. Требует отдачи и обмена. Но в том и сложность, что не всякий может её воспринять и ответить. Один из примеров – Маяковский. Сила его любви пугала женщин. Не находя должной взаимности, он выливал боль в стихах. Пока чувство не выжгло его изнутри.
– Всё равно она прекрасно.
– И мучительна одновременно.
– Ты ответил на любовь Вильмы?
– Да. И был на вершине блаженства. Она стала моей женой. Я наслаждался близостью и больше не стремился попасть в мир людей. После рождения нашего сына прошло лет двенадцать, и отец решил, что я стал благоразумным. Он научил меня искусству создания мороков. К тому времени моё соперничество с Петром потеряло смысл. Я понял, что император – марионетка в руках отца. Но меня манили города и страны. После уединённой жизни в изломе вкус людской суеты был восхитителен. Я путешествовал и постигал человеческие страсти. Каждый раз, как выходил из погружения, видел рядом с собой Вильму. Она терпеливо ждала, когда я вернусь. Моя любовь к ней не стала меньше, но, посвятив жене несколько дней, я опять уходил к людям. Маргастам, уже рождённым разделёнными с душой, удерживать с ней связь дело естественное. Женщинам тяжелее. Их необходимо окружать заботой, подпитывать энергией, чтобы сохранить тонкие связующие нити. Вильма таяла, её душа истончалась. Я всё понимал, но не мог совладать со своими желаниями.
Картинка исчезла.
– Дальше без визуализации. Однажды я провёл две ночи с пиратами в Нассау. Мы много пили, затем дрались, снова пили, а после развлекались со шлюхами. Когда наконец вернулся, тело Вильмы давно остыло. Есть выражение «раздавлен горем». Лучше бы меня раздавило. Но нет, я пришёл в бешенство, проклинал Ирий в своей природе, изрыгал в него свою ненависть в надежде, что он заберёт и меня. И он ответил. Поразил тем, что убил нашего сына. Мальчику было только семнадцать.
Исгар замолчал. Он так спокойно, без тени трагизма, рассказал о двух погубленных им жизнях, что Вера не знала, как реагировать. Время стёрло эмоции из его воспоминаний, или он не посчитал нужным открыться? Она чувствовала, что демон не нуждается в её осуждении или сострадании. Отважившись, посмотрела в лицо этому существу и встретилась с оранжевым взглядом. В провале зрачков таилась бездна, древняя мощь, перед которыми и триста лет казались мигом. С этой силы станется растереть, смести любого, как ничтожную крупинку, даже не заметив. Способен ли он вообще переживать? Вера отвела глаза. Стало невыносимо находиться посреди жуткой тишины. Она спросила первое, что пришло в голову:
– Как ты справился?
– Я не справился. Страшно не столько осознание утраты, сколько пустота, что наступает после. И как ни пытаешься заглушить её, все эмоции проходят мимо, не вызывая в тебе отклика. Тогда я связался с шаманами. Их ритуалы давали забвение на какое-то время. Но Ирий перестал питать меня энергией. Я истратил запасы и, как морфинист, вымаливал её у отца. Он решил женить меня во второй раз, надеясь, что это поможет. Не помню ни имени, ни лица второй жены. Отец настаивал на наследнике. Я сделал, как он просил. Но даже в момент близости не сказал ей ни слова. Эта девочка не прожила в изломе и года. Умерла в родах вместе с сыном. Я уничтожил ещё две жизни и не заметил этого. Отцовскому терпению пришёл конец. Он приковал меня в подземелье и оставил в кромешной темноте без воды и пищи, чтобы я вдоволь упился своими страданиями.
– Жестокое лечение.
– Зато действенное. Через месяц мне стало тошно от себя самого, а потом пустота потребовала наполнения. И я вернулся к жизни.
Вера вспомнила, как сама перенесла смерть мужа:
– Когда погиб Павел, я месяц спала без пробуждения, в кошмарах…
– Да. Я погрузил тебя в лёгкую летаргию, чтобы не наделала глупостей.
– Я тебя тогда так ненавидела, а ты меня спасал.
– Ещё и сопротивлялась, отказывалась признавать мою реальность. Поэтому пришлось заявиться к тебе лично.
– И напугать до смерти.
– Не преувеличивай. Зато ты переключилась на заботу о дочери.
– Исгар, ты до сих пор тоскуешь по Вильме?
– Я тоскую по тем чувствам. Вряд ли та девочка смогла бы сейчас меня чем-либо привлечь.
– Ты испытывал такое ещё?
– Да. Но иначе. – Демон усмехнулся. – Мирка – моя третья жена – была цыганкой. Едва очнувшись, она запустила в меня бронзовым подсвечником. Я решил, что мы идеально подходим друг другу. Затем потребовала вернуть её юбки. Я предложил ей великолепные наряды. Она приняла, но настаивала принести свою одежду. К счастью, тряпьё не успели сжечь. Позже мне стало ясно, зачем ей эти пёстрые обноски. Пятнадцать юбок оказались оснащены скрытыми кармашками. Весь день Мирка лазила по дому и тянула драгоценности, которые могла найти. К вечеру она звенела при каждом шаге.
– Ты не остановил её?
– Зачем? Она меня забавляла. Ночью Мирка увела кобылу и попыталась покинуть излом. Дойдя до края, вляпалась в паутину, лишилась лошади, и сама чуть не стала ужином для пауков. Вернулась чумазая, в синяках и ссадинах. Мы с отцом завтракали на террасе. Она стащила грязными руками хлеб с ветчиной и потребовала показать дорогу в табор. Я сорвал с неё верхние юбки и вытряхнул драгоценности. Девчонка ничуть не смутилась. Тогда я сделал цыганке предложение. Она плюнула мне в лицо и назвала «Кало шеро». Ответив, что такой паскуднице место среди прачек, и пожелав ей умереть старой девой, я скрылся на несколько дней, чтобы она смогла спокойно подумать. Через неделю появился под руку с одной знакомой ведьмой и велел Мирке прислуживать нам за ужином.
– Она согласилась?
– Конечно. Первым делом разбила о голову гостьи бутылку вина, затем вцепилась бедняге в горло и заявила, что я принадлежу только ей. Так мы и поладили.
Вера поражалась выходкам смуглой босой девчонки.
– Исгар, я не понимаю. Она воровала, ругалась, распускала руки, но при этом её баланс был в порядке?
– Лучше, чем у кого бы то ни было. Её поведение – дань цыганским традициям. Воровство ей представлялось забавной игрой. Вспылив, она набрасывалась на меня с кулаками, но при этом не держала зла. Мирка – единственная из всех, кого я знал, не чувствовала тоски от разрыва с душой. Она жила, словно птица, свободно и игриво. Единственное, что её огорчало – ограниченность излома. Ей не хватало воли и дорог. За крепостной стеной был небольшой участок степи, который стал любимым местом моей цыганки. Сколько ночей мы с ней там провели! Она дивно пела.
Пахнет костром. Пальцы перебирают струны гитары. Напротив, завернувшись в цветастую шаль, сидит Мирка. Языки пламени отражаются в её глазах, отчего те кажутся оранжевыми. Пальцы замирают на струнах, цыганка затягивает протяжную ноту глубоким грудным голосом. Звук поднимается выше, на пике дрожит переливами. Вступает гитара. Пение переходит в речитатив, словно споря со звенящим перебором. Мирка поднимает взгляд, полный ласки и призыва. Её окутывает золотисто-фиолетовы свечение. Ритм музыки ускоряется. Цыганка покачивает плечами в такт, затем сдёргивает с себя покрывало и смеётся. В воздух взметаются кисти шали, чёрные кудри, вихри свечения и искры костра.
– В то время я достиг с Ирием некоего перемирия, напоминавшего деловые отношения. Давал то, что он требовал, а взамен брал необходимое для себя. Отец устал от жизни и готовился к уходу. Ждал только рождения внука.
– Мирка подарила тебе сына?
– Да. Никоса. Но об этом как-нибудь в другой раз. Уже поздно.
– Я не устала.
– Зато я устал.
Вера чувствовала, что история скрывает ещё одну страшную тайну, и не стала настаивать на продолжении.
– Исгар, мне надо осмыслить. Давай задержимся ненадолго.
Демон молча разлил вино. Взяв бокал, Вера поднялась и медленно обошла стол:
– Я думала, что тебе легко живётся, любой каприз исполняется по щелчку пальцев. А оказалось, что беды у тебя те же, что и у людей. И потерь у тебя не меньше, чем у меня. Даже ранение в бою. Как тебе хватило сил не сломаться?
– Верочка, время всех лечит, и маргастов тоже. Через годы и твой слом зарубцуется.
– Не думаю. Мне не хватает духа относиться ко всему с иронией, в отличие от тебя.
– Поверь, когда-то мне тоже было не до смеха. Но в конце концов понимаешь, что ирония – единственное, что держит нас на плаву. И вот тебе повод для улыбки: сегодня ты была «жилеткой» для демона.
– Можно подумать, ты нуждаешься в жилетке. – Тем не менее, Вера смущённо улыбнулась.
– Ничто человеческое мне не чуждо.
Глава 25. Дар
Вера проснулась, будто от толчка. Протянула руку к будильнику. Восемь утра. До встречи с Анеттой оставалось четыре часа. Можно не торопиться выбираться из постели и вспомнить сон. Обычно сновидения не задерживались в памяти, но на этот раз они и после пробуждения витали рядом, казались осязаемыми и реальными. Вера птицей кружила в золотисто-фиолетовых потоках, пытаясь поймать и осознать то высокое чувство. Но каждый раз, как только она приближалась, искристая струя извивалась лентой и уходила в сторону, оставив лишь обещание чего-то безмерно прекрасного и недостижимого.
Вера закрыла глаза и попыталась собрать воедино осколки впечатлений. Ускользающее дежавю с сосущим чувством под ложечкой, полёт, детская наполненность счастьем без причины. Видимо, она снова провалилась в сон, потому что перед ней появились качели. Простые верёвочные качели с дощечкой-сиденьем, закреплённой на канате, концы которого терялись в высоте неба. Вера уселась на дощечку. Надо раскачаться посильнее, почувствовать скорость и ветер на лице, и чтобы защекотало в животе от восторга. Фиолетово-золотые всполохи вихрились где-то совсем рядом. Но не хватало чего-то, чтобы поймать их. Качели как маятник. Если они поднимутся выше горизонтальной оси, то попадут в Ирий. Быстрее разгон! Качелей больше нет, лишь свободное падение-парение. Тут она увидела его. Светящийся шар с золотыми и фиолетовыми переливами возник прямо перед ней. Вера плыла к нему изо всех сил, отталкиваясь от потоков ногами и руками, но шар отдалялся, будто дразнил.
«Векторная любовь всегда в движении и обмене. Значит, надо не догонять её, а наоборот, оттолкнуть, направить. Куда? Или кому?»
Вера остановилась. Шар тоже застыл на месте. Вокруг теснились тысячи людей, все просили, молили о высшей любви. Но они были чужими, а чувство бесценным. Где-то за гранью она почувствовала Исгара. Вера не могла осмелиться. Как воспримет демон такую дерзость? Сияние чуть потускнело, будто разочарованное её нерешительностью. Если оно исчезнет, то не достичь его больше. Вера прислушалась к себе. Она не хотела делить этот упоительный дар ни с кем, кроме маргаста. Отбросив сомнения, толкнула шар в его направлении. Сгусток будто ждал этого. Туго стронулся с места и полетел, набирая скорость и распуская за собой искристые ленты. И скрылся в сполохах.
«Что дальше? Я его потеряла?»
Пространство наполнилось вибрацией. С рокотом на Веру накатила фиолетовая волна, захлестнув с головой. Чувство заполнило лёгкие, нутро, каждую клеточку и каждый нерв. Ухнуло в диафрагме и затянуло в бешеный вихрь. Дальше – падение.
Вера забилась, пытаясь удержаться, замахала руками, очнулась от наваждения и обнаружила, что сидит в собственной постели. Но чувство не исчезло. Оно струилось по коже, видимое и осязаемо. Превосходило собственное свечение. Двигалось по комнате и распространялось за пределы.
Из ниоткуда возник Исгар. Вера, ликуя, протянула к нему руки, окутанные свечением:
– Смотри! Я смогла!
– Вижу. – Взгляд прожигал оранжевым гневом. – Ты хоть понимаешь, что натворила?
Она вдруг почувствовала его эмоции, которые прежде были недоступны ей. Взбешён, но вместе с тем растерян, ошеломлён и… Напуган? Такое возможно? Исгар явился в своём настоящем облике, но сейчас выглядел более реалистично, чем ночью.
– Не ори на меня! – Голос дрожал от слёз.
– Извини, когда в тебя шарахает заряд Дара, трудно сохранить самообладание, – прозвучало язвительно и зло. – И мы теперь достаточно близки, так что принимай как есть.
– Я тебе не навязываюсь! – Веру душила обида. Он сам говорил ночью, что тоскует по этому чувству. Но тоскует – ещё не значит, что готов разделить его с ней.
Демон выдернул её из постели и поставил на ноги:
– Посмотри на меня! – Вера упрямо отводила взгляд. – Раз тебе хватило смелости пустить вектор, так и сейчас не трусь. Захотела ручного демона?! Смотри! Мне! В глаза!
Вера подчинилась. И провалилась в бездну звериных зрачков, в омут его ненависти. Нутро заполняла пустота, холодная и мёртвая. Ушло даже отчаяние. Подступило абсолютное ничто, без воздуха и желания дышать. Лишь бесконечное падение в пропасть.
«Хватит! Я не могу больше!»
– Уже сдалась? Не прошло и двух минут. Так будет бесконечно долго, когда ты его потеряешь.
Он всё-таки отпустил её и отвернулся. Она прислонилась к стене. Колени дрожали. Зубы выстукивали дробь. Понемногу возвращались цвета, звуки и запахи. А вместе с ними страх. Демон дал ей передышку, но не собирался останавливаться, пока не уничтожит вместе с Даром, как досадную помеху. В следующий миг раздался треск рвущейся ткани. Ночная сорочка отлетела в стороны двумя лоскутами. Безуспешная попытка прикрыть наготу руками, но Исгар уже прижал её спиной к холодной стене и бесцеремонно вторгся коленом между бёдер.
– Мерзавец, отпусти меня! – Проще докричаться до гранитного изваяния. Демон приподнял Веру на руках и вошёл грубо, уничижительно, утверждая её ничтожество перед ним.
«Зачем? Ему же безразлична близость. Мстит мне тем, что возвращает в кошмар насилия? Мог бы просто убить».
Но с каждым толчком между болью и унижением тело заполняло наслаждение. Руки, которые только что отталкивали плечи мучителя, ослабли и обнимали его. Вера больше не сопротивлялась и двигалась навстречу. И вдруг почувствовала, что от Исгара тоже исходило свечение. Оно распускалось потоками, смешивалось с её Даром, вихрилось, обволакивало.
«Теперь я стала желанна для него?»
Наслаждение вышло за пределы тела. Золотисто-фиолетовая нега струилась по всему пространству. Уже не существовало разделения, где демон, а где она сама. Исчезло его превосходство. Они на равных. Удовольствие нарастало цветовыми потоками, звуками сарабанды, взлётом и падением качелей, и больше не имело ничего общего с телом. Вера сама становилась волной и светом, разгораясь до вспышки, до взрыва.
Медленно возвращалось осознание, что она по-прежнему в своей подвальной комнате, в руках Исгара. Но страха перед ним больше не было. Дар дал ей власть над демоном. Теперь Веру не заменят и тысячи девственниц. Он почувствовал её мысли и отстранился. Несмотря на вновь охвативший страх, она не отводила взгляда. Маргаст зашёлся в ярости и сомкнул руки у неё на шее. Но Вера скорее умерла бы, чем признала поражение. Через муку глаза в глаза. Пусть видит, что она тоже имеет силу над ним.
Исгар ослабил хватку. Вера чувствовала, каких усилий ему стоило сдержаться и не придушить её. Жадно хватая воздух, она согнулась в приступе кашля. Когда подняла голову, демона уже не было. Она обмякла и опустилась на пол у стены. Её трясло и от пережитого, и подвального холода, но не хватало сил, чтобы встать и одеться.
Вера приводила себя в порядок перед зеркалом. Через час за ней должен был заехать водитель Анетты. Холодные компрессы не помогли скрыть следы слёз. На шее краснели отпечатки ладоней демона. В этих багровых отметинах виделось нечто постыдное. Но их можно скрыть под шарфиком. А вот глаза не спрячешь. Позвонить актрисе и отменить встречу? Чего, в случае самовольства, ждать от Исгара? Он может не дать отработать оставшийся долг. Если уже не скинул со счетов. Впрочем, что подумает Анетта, не особенно волновало. Хуже, что через три дня надо выходить на работу. Там под шарфиком не спрятаться.
Водитель прибыл вовремя. Оказавшись в салоне «Победы», на заднем кожаном сиденье, Вера чувствовала себя чуждой деталью, по недоразумению попавшей в островок другого, лучшего мира.
«После обязательно пройдусь по магазинам, пальто надо срочно менять».
Двери открыла горничная. Приняла старенькое пальто и проводила в столовую, где Анетта тут же заключила гостью в объятия, мастерски изображая встречу двух давних подруг.
– Глаша, подай нам кофе и можешь идти. – Актриса повела Веру за стол. После встречи с демоном голода она не чувствовала, но чашка горячего кофе была как нельзя кстати.
Анетта заметила хромоту:
– Ты за этим связалась с Исгаром?
– Что? Нет, это ерунда. Дело в другом.
– Извини за бестактность, но мой интерес – не дежурное любопытство. Чтобы убедительно играть подруг, мы должны узнать друг о друге как можно больше.
– Да, понимаю. – Вере не хотелось сейчас говорить о демоне, но пока он был единственным связующим звеном. – Я задолжала жизнь.
– Это действительно серьёзно. Вы давно знакомы?
– Даже не знаю, как ответить. Раскрылся он около четырёх лет назад. До этого изводил меня снами и видениями.
Анетта подняла бровь и пристально посмотрела на Веру. Заметила следы недавних слёз:
– А ты не особо уважительна к шефу. Работа на него создаёт проблемы в семье?
– Нет. Я вдова. Исгар сам по себе проблема.
– Да, он деспотичен. Но, надо признать, справедлив. Для меня же он и царь, и бог, и господин. Нашему знакомству около ста пятидесяти лет. Сама не знаю, сколько мне было, когда он купил меня, спасая он страшной смерти.
– Я знаю, он рассказывал. – Вере стало невыносимо слушать восхваления. Но Анетта уже переключилась на насущные вопросы:
– Нам с тобой надо найти точку пересечения в биографиях, с которой зародилась наша дружба. Заодно расскажешь о себе.
Как и ожидалось, судьбы великой актрисы и медсестры из детской травматологии никоим образом не могли сойтись. Богемной жизни Анетты не касались ни колония в степях Казахстана, ни линия фронта, ни просторы Крайнего севера. Единственным местом, где они находились одновременно и могли встретиться, был Саратов, в котором театр дивы давал спектакли в эвакуации. Но повод для дружбы представлялся весьма сомнительным.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
#паучихаубелки
– Когда погиб Павел, я месяц спала без пробуждения, в кошмарах…
– Да. Я погрузил тебя в лёгкую летаргию, чтобы не наделала глупостей.
– Я тебя тогда так ненавидела, а ты меня спасал.
– Ещё и сопротивлялась, отказывалась признавать мою реальность. Поэтому пришлось заявиться к тебе лично.
– И напугать до смерти.
– Не преувеличивай. Зато ты переключилась на заботу о дочери.
– Исгар, ты до сих пор тоскуешь по Вильме?
– Я тоскую по тем чувствам. Вряд ли та девочка смогла бы сейчас меня чем-либо привлечь.
– Ты испытывал такое ещё?
– Да. Но иначе. – Демон усмехнулся. – Мирка – моя третья жена – была цыганкой. Едва очнувшись, она запустила в меня бронзовым подсвечником. Я решил, что мы идеально подходим друг другу. Затем потребовала вернуть её юбки. Я предложил ей великолепные наряды. Она приняла, но настаивала принести свою одежду. К счастью, тряпьё не успели сжечь. Позже мне стало ясно, зачем ей эти пёстрые обноски. Пятнадцать юбок оказались оснащены скрытыми кармашками. Весь день Мирка лазила по дому и тянула драгоценности, которые могла найти. К вечеру она звенела при каждом шаге.
– Ты не остановил её?
– Зачем? Она меня забавляла. Ночью Мирка увела кобылу и попыталась покинуть излом. Дойдя до края, вляпалась в паутину, лишилась лошади, и сама чуть не стала ужином для пауков. Вернулась чумазая, в синяках и ссадинах. Мы с отцом завтракали на террасе. Она стащила грязными руками хлеб с ветчиной и потребовала показать дорогу в табор. Я сорвал с неё верхние юбки и вытряхнул драгоценности. Девчонка ничуть не смутилась. Тогда я сделал цыганке предложение. Она плюнула мне в лицо и назвала «Кало шеро». Ответив, что такой паскуднице место среди прачек, и пожелав ей умереть старой девой, я скрылся на несколько дней, чтобы она смогла спокойно подумать. Через неделю появился под руку с одной знакомой ведьмой и велел Мирке прислуживать нам за ужином.
– Она согласилась?
– Конечно. Первым делом разбила о голову гостьи бутылку вина, затем вцепилась бедняге в горло и заявила, что я принадлежу только ей. Так мы и поладили.
Вера поражалась выходкам смуглой босой девчонки.
– Исгар, я не понимаю. Она воровала, ругалась, распускала руки, но при этом её баланс был в порядке?
– Лучше, чем у кого бы то ни было. Её поведение – дань цыганским традициям. Воровство ей представлялось забавной игрой. Вспылив, она набрасывалась на меня с кулаками, но при этом не держала зла. Мирка – единственная из всех, кого я знал, не чувствовала тоски от разрыва с душой. Она жила, словно птица, свободно и игриво. Единственное, что её огорчало – ограниченность излома. Ей не хватало воли и дорог. За крепостной стеной был небольшой участок степи, который стал любимым местом моей цыганки. Сколько ночей мы с ней там провели! Она дивно пела.
Пахнет костром. Пальцы перебирают струны гитары. Напротив, завернувшись в цветастую шаль, сидит Мирка. Языки пламени отражаются в её глазах, отчего те кажутся оранжевыми. Пальцы замирают на струнах, цыганка затягивает протяжную ноту глубоким грудным голосом. Звук поднимается выше, на пике дрожит переливами. Вступает гитара. Пение переходит в речитатив, словно споря со звенящим перебором. Мирка поднимает взгляд, полный ласки и призыва. Её окутывает золотисто-фиолетовы свечение. Ритм музыки ускоряется. Цыганка покачивает плечами в такт, затем сдёргивает с себя покрывало и смеётся. В воздух взметаются кисти шали, чёрные кудри, вихри свечения и искры костра.
– В то время я достиг с Ирием некоего перемирия, напоминавшего деловые отношения. Давал то, что он требовал, а взамен брал необходимое для себя. Отец устал от жизни и готовился к уходу. Ждал только рождения внука.
– Мирка подарила тебе сына?
– Да. Никоса. Но об этом как-нибудь в другой раз. Уже поздно.
– Я не устала.
– Зато я устал.
Вера чувствовала, что история скрывает ещё одну страшную тайну, и не стала настаивать на продолжении.
– Исгар, мне надо осмыслить. Давай задержимся ненадолго.
Демон молча разлил вино. Взяв бокал, Вера поднялась и медленно обошла стол:
– Я думала, что тебе легко живётся, любой каприз исполняется по щелчку пальцев. А оказалось, что беды у тебя те же, что и у людей. И потерь у тебя не меньше, чем у меня. Даже ранение в бою. Как тебе хватило сил не сломаться?
– Верочка, время всех лечит, и маргастов тоже. Через годы и твой слом зарубцуется.
– Не думаю. Мне не хватает духа относиться ко всему с иронией, в отличие от тебя.
– Поверь, когда-то мне тоже было не до смеха. Но в конце концов понимаешь, что ирония – единственное, что держит нас на плаву. И вот тебе повод для улыбки: сегодня ты была «жилеткой» для демона.
– Можно подумать, ты нуждаешься в жилетке. – Тем не менее, Вера смущённо улыбнулась.
– Ничто человеческое мне не чуждо.
Глава 25. Дар
Вера проснулась, будто от толчка. Протянула руку к будильнику. Восемь утра. До встречи с Анеттой оставалось четыре часа. Можно не торопиться выбираться из постели и вспомнить сон. Обычно сновидения не задерживались в памяти, но на этот раз они и после пробуждения витали рядом, казались осязаемыми и реальными. Вера птицей кружила в золотисто-фиолетовых потоках, пытаясь поймать и осознать то высокое чувство. Но каждый раз, как только она приближалась, искристая струя извивалась лентой и уходила в сторону, оставив лишь обещание чего-то безмерно прекрасного и недостижимого.
Вера закрыла глаза и попыталась собрать воедино осколки впечатлений. Ускользающее дежавю с сосущим чувством под ложечкой, полёт, детская наполненность счастьем без причины. Видимо, она снова провалилась в сон, потому что перед ней появились качели. Простые верёвочные качели с дощечкой-сиденьем, закреплённой на канате, концы которого терялись в высоте неба. Вера уселась на дощечку. Надо раскачаться посильнее, почувствовать скорость и ветер на лице, и чтобы защекотало в животе от восторга. Фиолетово-золотые всполохи вихрились где-то совсем рядом. Но не хватало чего-то, чтобы поймать их. Качели как маятник. Если они поднимутся выше горизонтальной оси, то попадут в Ирий. Быстрее разгон! Качелей больше нет, лишь свободное падение-парение. Тут она увидела его. Светящийся шар с золотыми и фиолетовыми переливами возник прямо перед ней. Вера плыла к нему изо всех сил, отталкиваясь от потоков ногами и руками, но шар отдалялся, будто дразнил.
«Векторная любовь всегда в движении и обмене. Значит, надо не догонять её, а наоборот, оттолкнуть, направить. Куда? Или кому?»
Вера остановилась. Шар тоже застыл на месте. Вокруг теснились тысячи людей, все просили, молили о высшей любви. Но они были чужими, а чувство бесценным. Где-то за гранью она почувствовала Исгара. Вера не могла осмелиться. Как воспримет демон такую дерзость? Сияние чуть потускнело, будто разочарованное её нерешительностью. Если оно исчезнет, то не достичь его больше. Вера прислушалась к себе. Она не хотела делить этот упоительный дар ни с кем, кроме маргаста. Отбросив сомнения, толкнула шар в его направлении. Сгусток будто ждал этого. Туго стронулся с места и полетел, набирая скорость и распуская за собой искристые ленты. И скрылся в сполохах.
«Что дальше? Я его потеряла?»
Пространство наполнилось вибрацией. С рокотом на Веру накатила фиолетовая волна, захлестнув с головой. Чувство заполнило лёгкие, нутро, каждую клеточку и каждый нерв. Ухнуло в диафрагме и затянуло в бешеный вихрь. Дальше – падение.
Вера забилась, пытаясь удержаться, замахала руками, очнулась от наваждения и обнаружила, что сидит в собственной постели. Но чувство не исчезло. Оно струилось по коже, видимое и осязаемо. Превосходило собственное свечение. Двигалось по комнате и распространялось за пределы.
Из ниоткуда возник Исгар. Вера, ликуя, протянула к нему руки, окутанные свечением:
– Смотри! Я смогла!
– Вижу. – Взгляд прожигал оранжевым гневом. – Ты хоть понимаешь, что натворила?
Она вдруг почувствовала его эмоции, которые прежде были недоступны ей. Взбешён, но вместе с тем растерян, ошеломлён и… Напуган? Такое возможно? Исгар явился в своём настоящем облике, но сейчас выглядел более реалистично, чем ночью.
– Не ори на меня! – Голос дрожал от слёз.
– Извини, когда в тебя шарахает заряд Дара, трудно сохранить самообладание, – прозвучало язвительно и зло. – И мы теперь достаточно близки, так что принимай как есть.
– Я тебе не навязываюсь! – Веру душила обида. Он сам говорил ночью, что тоскует по этому чувству. Но тоскует – ещё не значит, что готов разделить его с ней.
Демон выдернул её из постели и поставил на ноги:
– Посмотри на меня! – Вера упрямо отводила взгляд. – Раз тебе хватило смелости пустить вектор, так и сейчас не трусь. Захотела ручного демона?! Смотри! Мне! В глаза!
Вера подчинилась. И провалилась в бездну звериных зрачков, в омут его ненависти. Нутро заполняла пустота, холодная и мёртвая. Ушло даже отчаяние. Подступило абсолютное ничто, без воздуха и желания дышать. Лишь бесконечное падение в пропасть.
«Хватит! Я не могу больше!»
– Уже сдалась? Не прошло и двух минут. Так будет бесконечно долго, когда ты его потеряешь.
Он всё-таки отпустил её и отвернулся. Она прислонилась к стене. Колени дрожали. Зубы выстукивали дробь. Понемногу возвращались цвета, звуки и запахи. А вместе с ними страх. Демон дал ей передышку, но не собирался останавливаться, пока не уничтожит вместе с Даром, как досадную помеху. В следующий миг раздался треск рвущейся ткани. Ночная сорочка отлетела в стороны двумя лоскутами. Безуспешная попытка прикрыть наготу руками, но Исгар уже прижал её спиной к холодной стене и бесцеремонно вторгся коленом между бёдер.
– Мерзавец, отпусти меня! – Проще докричаться до гранитного изваяния. Демон приподнял Веру на руках и вошёл грубо, уничижительно, утверждая её ничтожество перед ним.
«Зачем? Ему же безразлична близость. Мстит мне тем, что возвращает в кошмар насилия? Мог бы просто убить».
Но с каждым толчком между болью и унижением тело заполняло наслаждение. Руки, которые только что отталкивали плечи мучителя, ослабли и обнимали его. Вера больше не сопротивлялась и двигалась навстречу. И вдруг почувствовала, что от Исгара тоже исходило свечение. Оно распускалось потоками, смешивалось с её Даром, вихрилось, обволакивало.
«Теперь я стала желанна для него?»
Наслаждение вышло за пределы тела. Золотисто-фиолетовая нега струилась по всему пространству. Уже не существовало разделения, где демон, а где она сама. Исчезло его превосходство. Они на равных. Удовольствие нарастало цветовыми потоками, звуками сарабанды, взлётом и падением качелей, и больше не имело ничего общего с телом. Вера сама становилась волной и светом, разгораясь до вспышки, до взрыва.
Медленно возвращалось осознание, что она по-прежнему в своей подвальной комнате, в руках Исгара. Но страха перед ним больше не было. Дар дал ей власть над демоном. Теперь Веру не заменят и тысячи девственниц. Он почувствовал её мысли и отстранился. Несмотря на вновь охвативший страх, она не отводила взгляда. Маргаст зашёлся в ярости и сомкнул руки у неё на шее. Но Вера скорее умерла бы, чем признала поражение. Через муку глаза в глаза. Пусть видит, что она тоже имеет силу над ним.
Исгар ослабил хватку. Вера чувствовала, каких усилий ему стоило сдержаться и не придушить её. Жадно хватая воздух, она согнулась в приступе кашля. Когда подняла голову, демона уже не было. Она обмякла и опустилась на пол у стены. Её трясло и от пережитого, и подвального холода, но не хватало сил, чтобы встать и одеться.
Вера приводила себя в порядок перед зеркалом. Через час за ней должен был заехать водитель Анетты. Холодные компрессы не помогли скрыть следы слёз. На шее краснели отпечатки ладоней демона. В этих багровых отметинах виделось нечто постыдное. Но их можно скрыть под шарфиком. А вот глаза не спрячешь. Позвонить актрисе и отменить встречу? Чего, в случае самовольства, ждать от Исгара? Он может не дать отработать оставшийся долг. Если уже не скинул со счетов. Впрочем, что подумает Анетта, не особенно волновало. Хуже, что через три дня надо выходить на работу. Там под шарфиком не спрятаться.
Водитель прибыл вовремя. Оказавшись в салоне «Победы», на заднем кожаном сиденье, Вера чувствовала себя чуждой деталью, по недоразумению попавшей в островок другого, лучшего мира.
«После обязательно пройдусь по магазинам, пальто надо срочно менять».
Двери открыла горничная. Приняла старенькое пальто и проводила в столовую, где Анетта тут же заключила гостью в объятия, мастерски изображая встречу двух давних подруг.
– Глаша, подай нам кофе и можешь идти. – Актриса повела Веру за стол. После встречи с демоном голода она не чувствовала, но чашка горячего кофе была как нельзя кстати.
Анетта заметила хромоту:
– Ты за этим связалась с Исгаром?
– Что? Нет, это ерунда. Дело в другом.
– Извини за бестактность, но мой интерес – не дежурное любопытство. Чтобы убедительно играть подруг, мы должны узнать друг о друге как можно больше.
– Да, понимаю. – Вере не хотелось сейчас говорить о демоне, но пока он был единственным связующим звеном. – Я задолжала жизнь.
– Это действительно серьёзно. Вы давно знакомы?
– Даже не знаю, как ответить. Раскрылся он около четырёх лет назад. До этого изводил меня снами и видениями.
Анетта подняла бровь и пристально посмотрела на Веру. Заметила следы недавних слёз:
– А ты не особо уважительна к шефу. Работа на него создаёт проблемы в семье?
– Нет. Я вдова. Исгар сам по себе проблема.
– Да, он деспотичен. Но, надо признать, справедлив. Для меня же он и царь, и бог, и господин. Нашему знакомству около ста пятидесяти лет. Сама не знаю, сколько мне было, когда он купил меня, спасая он страшной смерти.
– Я знаю, он рассказывал. – Вере стало невыносимо слушать восхваления. Но Анетта уже переключилась на насущные вопросы:
– Нам с тобой надо найти точку пересечения в биографиях, с которой зародилась наша дружба. Заодно расскажешь о себе.
Как и ожидалось, судьбы великой актрисы и медсестры из детской травматологии никоим образом не могли сойтись. Богемной жизни Анетты не касались ни колония в степях Казахстана, ни линия фронта, ни просторы Крайнего севера. Единственным местом, где они находились одновременно и могли встретиться, был Саратов, в котором театр дивы давал спектакли в эвакуации. Но повод для дружбы представлялся весьма сомнительным.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
#паучихаубелки
Следующая публикация
Комментарии 5