Предыдущая публикация
ПАУЧИХА
Книга 1 " Вера " (+18)Автор : Татьяна Фильченкова
(5)
#паучихаубелки
Глава 15. Примагниченная
Валик Ловягин лежал в одной палате с Микой. Когда Вера вкатила тележку с медикаментами, сидевшая у окна Лора бросила пренебрежительный взгляд на медсестру и продолжила накручивать волосы на бигуди. Свечение женщины ошеломляло: зелёная ревность, точно гной, заполняла собой всё пространство. Под слоем ядовитого марева тёплые светильники любви едва угадывались, выглядели тусклыми пятнами.
«Примагниченная! Интересно, сказала ей Лиля о сборе? Если снять такую с крючка, то её энергия хватит перевесит сотню пауков».
Валик, худенький мальчик с тёмными от боли глазами безропотно переносил уколы. Вчера ему провели сложную операцию, для которой в срочном порядке были вызваны специалисты НИИ.
Вера обходила палату за палатой. С того первого кулёчка прошло чуть больше недели. Но как за это время изменились женщины! Победив один страх, они дружно принялись наводить порядок в своих душах. Свечение у преодолевших было ровным, маятники тикали исправно. Даже атмосфера в отделении стала спокойной и доброй.
Нарушала гармонию одна Лора. Закончив с причёской, она принялась бегать на пост к телефону. Каждые десять минут в коридоре мелькал её яркий шёлковый пеньюар, за которым стелился шлейф зелёной ревности. Видимо, на том конце не брали трубку, поскольку с каждым новым забегом усиливалась насыщенность свечения. В нём появились красные вспышки агрессии. Розовых цветов страсти, что обычно сопутствуют ревности, не было и в помине.
«За что же она цепляется?»
Вера посмотрела глубже: замагниченность на муже, как и предполагалось. Но любовь к нему затмил страх потерять положение и привилегии, что давало замужество. Видимо, мужчина занимал высокий пост.
Уложив детей с помощью нянечки и мам, Вера принялась за заполнение журналов. В одиннадцать вечера Лора вновь пришла на пост, чтобы позвонить. Из трубки дряхлого телефонного аппарата слышались гудки. На этот раз на том конце отозвались:
– Алло? – Мужской голос, уставший.
Вера почувствовала на себе выжидающий взгляд женщины, но не стала реагировать.
– Вы не могли бы отойти? Я разговариваю с мужем! – В голосе Лоры сквозило раздражение на непонятливость медсестры.
– А я работаю. И вообще: телефоном разрешено пользоваться до десяти вечера. Поэтому говорите тише: дети спят.
Ловягина презрительно фыркнула и вернулась к разговору:
– Игорь, почему ты не брал трубку?
– Я тебе говорил, что буду на работе. Только вернулся. На заводе аварийная ситуация.
– Аварийная ситуация? Это так сейчас называется?!
– Лора, прекрати! Мне не до твоих бредней. Как Валик?
– Неужели ты вспомнил о Валике! – Нервный смешок.
– Я только и думаю, что о Валике. Хотелось, чтобы и мать о нём помнила! Если бы ты не устраивала слежку за мной, а занималась ребёнком, ничего бы не случилось. – Мужчина уже кричал.
– Я им и занимаюсь! Сутки напролёт! Ты не представляешь, в каких жутких условиях мы находимся. Персонала не хватает. Мне самой приходится подмывать Валика. А завтра – только вообрази – моя очередь убираться в палате!
– Не переломишься. И что особенного в том, чтобы подмыть собственного сына? Ты им брезгуешь?
– Договорись хотя бы об отдельной палате! – Ловягина начала всхлипывать.
– Зачем? Валику необходимо постоянное наблюдение. Кто в отдельной палате будет за ним присматривать, пока ты треплешься по телефону? Всё, я устал. Не спал прошлую ночь, а завтра подъем в пять утра.
Послышались короткие гудки отбоя. Но Ловягина не выпускала трубку и вдруг нежно проговорила:
– Я тебя тоже очень люблю и скучаю. Спокойной ночи.
«Для кого этот спектакль? Для меня? Или она говорит бездушному аппарату то, что хотела, но не смогла сказать мужу? А мужик у неё, похоже, правильный».
Закончив с делами, Вера отправилась спать в сестринскую. Надюша кашляла во сне. Начинала сказываться жизнь в подвале. Перед сном комнату протапливали так, что дышать от духоты было нечем. В воздухе, словно в бане, клубились испарения. Но тепла хватало едва ли на два часа. Постель же никогда не просыхала.
Днём, пока Вера была в институте, Надя оставалась одна в холоде и сырости. Печь приходилось тушить, чтобы не случился пожар. Укутанная в шаль из козьего пуха и обутая в валенки, девчушка всё равно мёрзла. Вернувшись с учёбы, Вера каждый раз заставала её в постели, укрытую с головой одеялом.
Вскоре из отделения должна была уйти одна из медсестёр. Старшая, Рамиля, ломала голову, как составить график дежурства в свободную смену.
«Может, и правда стоит взять вторую ставку хотя бы до лета? Про сон, конечно, придётся забыть, но зато Наденька будет ночевать в тепле».
Только Вера задремала, как в сестринской загорелся свет.
– Вы что, спите на дежурстве?!
На пороге стояла Ловягина. Разбуженная Надя заплакала.
– Тише, вы разбудили ребёнка.
– Она ещё и ребёнка притащила! Мой ребёнок, к вашему сведению, до сих пор не спит. И я вместе с ним!
– И что я должна сделать? Укачать его? – Вера никогда бы не посмела разговаривать в подобном тоне, но чувствовала, что до рассудка примагниченной можно достучаться, сбив её с толку и выведя из себя.
– Вы что мне хамите? Ваша обязанность – дать мальчику лекарство, чтобы он уснул и не мучился от боли.
Зелёное марево заволновалось. Сквозь него проступало возмущение и удивление.
– Валику и так назначены предельно допустимые дозы обезболивающих. Следующий укол будет не раньше шести утра. О назначениях можете поинтересоваться у своего лечащего врача. Спокойной ночи.
– Будьте уверены, я поинтересуюсь. Не только у лечащего, но и у главного. Как он отнесётся к тому, что медсёстры спят на посту?
– Желаю вам удачи!
Лора уже собиралась уходить, как вдруг остановилась:
– Я поняла. Вы специально отказываетесь делать укол, чтобы спекулировать своим зельем.
«Всё-таки Лиля ей сказала».
– Спекулировать? Разве я брала с кого-то деньги? Раздаю просто так. И это не зелье, а обычный успокаивающий травяной сбор.
– Просто так? Тогда дайте мне.
Вера достала из сумочки кулёчек и протянула Ловягиной.
– Вам говорили, как он работает?
– Да. Что там за колдовской ритуал?
– Преодоление. Вы должны победить свой страх.
– Если я боюсь змей, мне что, бегать по лесам в их поисках?
– Лора, вы не боитесь змей. Они вам не угрожают. Найдите то, что постоянно не даёт покоя. Возможно, вы кого-то обидели и не попросили прощения. Или сами испытываете обиду или ревность...
– Что-о?! – Глаза Лоры расширились, рот, произносящий длинное «о» округлился. Несколько секунд она так и стояла с тремя провалами на лице. – По-вашему, я должна толкнуть мужа на измену?!
«Отлично. Она задета за живое».
Вера пожала плечами и произнесла нарочито безразличным тоном:
– Не знаю. Решать вам. А теперь идите к сыну, я бы хотела поспать, утром мне в институт. И выключите за собой свет.
Мать Валика ещё потопталась на пороге, открывая рот, словно рыба. Не найдя достойных слов, чтобы поставить на место дерзкую медсестру, удалилась.
«Преодолевать ревность она, конечно, не собирается. Но начнёт задумываться. А пока остаётся ждать».
К следующему дежурству Веру в сестринской поджидала Рамиля. На столе перед старшей лежал кулёчек.
– Вера, потрудись объяснить, что это?
Вера ожидала чего-то подобного от Ловягиной, поэтому вопрос старшей восприняла спокойно:
– Это аптечный успокаивающий сбор.
– Зачем ты раздаёшь его родителям под видом шаманского снадобья?
– Рамиля, ты же знаешь мам. Как отбой, так они косяками ко мне за обезболивающим идут.
– Здесь ты права. Никогда не приветствовала их присутствия. Сами детей нервируют. А что делать? Нянечек у нас не хватает, хоть какая-то помощь. Только зачем аптечный сбор выдавать за народные рецепты? Ты же подрываешь доверие к советской медицине!
– Они считают, что трава без ритуала не поможет. И обряд их неплохо отвлекает. А с доверием... Я же им не излечение предлагаю, а боль снять.
Рамиля кивнула:
– В отделении и правда стало спокойнее. Это ты хорошо придумала. Но зачем Ловягиной предлагала мужа к проститутке отправить?
– Что-о?! Да не говорила я ей ничего подобного!
– С этой треханутой бабы станется перевернуть всё с ног на голову... Представляешь, сегодня отец их навестить приходил, так она на Наташку накинулась, когда та укол Валику делала. Заявила: «Ты чего перед моим мужем жопой крутишь?» А вчера и мне досталось, за то что попросила его не ходить в обуви по отделению.
– Тебе?! Вот ненормальная. А муж что?
– Осаживает, но как-то устало. Похоже, она ему весь мозг своей ревностью выклевала. Да ну её, и так голова трещит. Вер, мне нравится твоя затея. И дети быстрее на поправку идут, когда мамы спокойны. Только, умоляю, будь осторожна. Не связывайся с такими.
– Конечно. Я понимаю.
– Может, дневной смене о сборе сказать? Пусть тоже раздают. Или в чайнике заваривать будем.
Вера задумалась. Неплохо было бы подключить и других медсестёр, но как объяснить, что раздавать надо лишь ту траву, которую отметил Исгар?
– Если каждый начнёт доставать чудо из кармана, тем более из чайника наливать, мамы перестанут в него верить. Ты же понимаешь, что эффект здесь от самовнушения. Пусть лучше девочки ко мне всех отправляют.
– Тоже верно. Твоё зелье правда работает?
Вера, не зная, что на это ответить, пожала плечами. Рамиля положила кулёчек в карман:
– Мигрень замучила. От таблеток толка – ноль. Попробую твой сбор. Домой через парк пойду. В темноте страх как боюсь там идти, крюк до дома по освещённым улицам делаю.
– Рамиля, ты бы не рисковала. Если с тобой что случиться…
– Буду орать так, что помощь бандитам потребуется. Всё, работай.
Старшая направилась к выходу. Вера вдруг решилась:
– Рамиля! Что, если я возьму пока вторую ночную смену?
Рамиля резко развернулась:
– Ты серьёзно?
– Да. Надюшка болеет от подвального холода. Так бы она каждую ночь в тепле спала.
– Понимаю. Ты бы меня этим очень выручила. К утру напиши заявление. Я сама в кадры отнесу.
Дважды упрочив своё положение за время разговора с Рамилёй, Вера чувствовала себя почти счастливой. Пора было приступать к вечерним процедурам.
Лора восседала у окна с видом победительницы. Тщательно уложенные волны волос надо лбом скрепляла шёлковая лента. Глаза густо подведены жирными стрелками, на губах – яркая помада. Вера вдруг поняла, что под всем этим раскрасом скрывается бледное личико неуверенной в себе девчонки.
Валик казался прозрачным. Боль измотала мальчика. Щеки ввалились, веки потемнели. Со взрослой стойкостью он перенёс укол.
Мика, повозмущавшись медицинскому произволу, быстро успокоилась и вновь защебетала что-то на своём детском языке. Девчушка заметно окрепла.
– Верочка, в понедельник нам делают рентген и выписывают. – Лиля сияла. – К новому году Вовке комнату в коммуналке выделят.
– Я очень рада за вас.
– Можно, Мика с Наденькой проиграют часок перед сном? А то у меня руки от этой непоседы отваливаются. Наших-то ровесников в отделении нет.
– Конечно, пусть проиграют. Только идите в холл, Валику нужен покой.
Вера направилась в следующую палату. Навстречу павой ступала Марьяна. Работа натурщицей шла ей на пользу: исчезла скованность, движения стали плавными и свободными, глаза лучились.
– Нас завтра выписывают. Вер, спасибо тебе. Это преодоление не только сыну помогло, но и меня освободило. – Марьяна зашептал на ухо. – Ты бы видела, как на меня теперь муж смотрит. Будто вновь влюбился.
Мимо них к телефону пронеслась Лора.
«Она оставила Валика одного? Лиля с девочками сейчас в холле».
В коридор выглянула Валя:
– Вер, у нас новенький в палате. Дай маме травы!
– Валя, тише! – Вера показала на Лору. – Иду к вам как раз, сначала уколы сделаю.
Валин Сашка с гирей на ноге восседал на кровати и потешно рассказывал о том, как он получил травму, протаранив велосипедом автомобиль. Даже новенький улыбался через боль.
«Дети, чьи матери прошли преодоление, действительно быстрее выздоравливают. Интересно, если бы от ритуала им становилось хуже, отказалась бы я от задания? Или успокаивала себя тем, что временное ухудшение не так уж значительно в сравнении с Надиной жизнью?»
Ловягина всё болтала по телефону.
«Надо будет заглянуть к Валику по пути в шестую».
Когда были разложены по стаканчикам таблетки и приготовлены шприцы для пациентов шестой, отделение огласил вопль. Вера выглянула в коридор: крики раздавались из палаты Ловягиных.
Валик лежал на боку, без сознания. На полу перед кроватью валялись осколки стакана в луже воды. Видимо, оставшись один, мальчик захотел пить и, нарушив строжайший запрет, потянулся к тумбочке.
Лора стояла над сыном и вопила не замолкая.
– Не трогать! Отойдите! – Оттолкнув мать, Вера склонилась над Валиком. Дыхание слабое, пульс нитевидный. Оглянувшись, крикнула нянечке: – Тая! Бегом в реанимацию за врачом!
Сама же раздвинула тумбочки и стулья, освобождая место для каталки.
Через минуту послышался топот ног и грохот колёс: в отделение вбежала бригада реаниматологов. Бережно переложив Валика на каталку, врачи так же быстро удалились. Лора последовала за ними.
В коридоре шептались:
– Мальчик что, умер?
– Ужас какой!
Вера прикрикнула на женщин:
– Не говорите глупостей! Жив он. Разойдитесь по палатам и успокойте детей!
Надо было заканчивать с вечерними процедурами.
После отбоя вернулась Ловягина, снова прилипла к телефону и громко рыдала в трубку:
– Игорь, Валик в реанимации. Я не знаю, что с ним. Потерял сознание. Меня не пускают к нему! Сделай что-нибудь! Ну, позвони главврачу, вызови профессора...
Вера нажала на рычаг отбоя:
– Прекратите истерику: дети спят. Они и так напуганы.
Лора обернулась. Тушь растеклась по щекам, помада смазалась.
– Вы что себе позволяете? Вы не видите, в каком я состоянии?! – прошипела она.
– Лучше подумайте о состоянии Валика. Если бы вы не оставили его одного, то ничего бы не случилось. – Вера намеренно не щадила непутёвую мать. Свечение Ловягиной менялось. Слова медсестры, точно удар кнутом, рассекли целостность зелёного поля. Ревность висела рваными лоскутами на фоне беспомощности и страха за сына. Свет огоньков любви сиял ярче, будто освободился от завесы. – И умойтесь, пока не напугали кого-нибудь своим видом.
Вера и сама была растеряна. Случайность ли то, что произошло с Валиком? Или это месть Ирия за отказ от преодоления? Хорошо бы сейчас посоветоваться с Исгаром. Но наверняка он пристально наблюдает за ситуацией и, раз не выходит на связь, значит, Вера должна сама во всём разобраться.
Ближе к полуночи в отделение заглянула сестричка из реанимации. Состояние Валика оставалось без изменений.
О сне можно было и не помышлять. Вера достала конспекты и занялась подготовкой к предстоящей контрольной.
Раздался стук по стеклу. Вера выглянула в форточку. Под окном стоял мужчина лет сорока пяти.
– Здравствуйте! Я Ловягин, отец Валика.
– Идите ко входу, сейчас открою.
Попав внутрь, муж Лоры представился:
– Меня зовут Игорь. Если не ошибаюсь, вы Вера? Скажите, что с сыном?
Вера рассказала о случившемся, не утаивая подробностей. Узнав, что Лора оставила сына одного, мужчина заскрежетал зубами.
– В реанимацию вас не пустят, но можете подождать в холле отделения. Только оставьте обувь и верхнюю одежду на входе.
Игорь послушно разулся и прошёл в отделение. На диване в холле спала Лора. Оставив супругов, Вера вернулась к своим конспектам.
Преподаватель по фармакологии заболел, последнюю лекцию отменили. Вера обрадовалась возможности выспаться после бессонной ночи. Выйдя из дверей ВУЗа в серую хмарь, она мечтала быстрее добраться до дома, растопить печку, накормить Наденьку обедом и до утра обнимать подушку. Это была последняя ночь в подвале, с первого октября предстояло работать в две смены.
Двадцать минут дороги в тесной давке трамвая приходилось щипать себя, чтобы прогнать сон и не прозевать остановку. Людской поток подхватил Веру и вынес наружу. Веки опускались сами собой, и она не сразу поняла, что изменилось за время пути. Щёк коснулось тепло. Открыв глаза, она тут же зажмурилась. Солнечный свет, усиленный отражением в лужах, заливал улицы. Казалось, он струился даже из-под ног, с мокрого асфальта. Словно солнечные зайчики, кружились в воздухе жёлтые листья. Вера подставила солнцу ладони, пропуская сквозь пальцы лучи.
«Скорее домой, вытащить Надюшку из подвальной сырости в этот золотой день».
Стянув шарф и расстегнув пальто, она почти бежала, чтобы не упустить драгоценные минуты. В просвете между домов показалась крыша больничного корпуса.
«Как там Валик?»
Дочь, как обычно, пряталась под одеялом.
– Наденька, скорее одевайся! Мы идём гулять!
Надя высунула личико и с удивлением посмотрела на мать, которая вбежала в комнату, бросила у порога сумку и папку с конспектами, а теперь торопила её на прогулку. О солнце девочка не знала: их колодец по-прежнему утопал в тени.
– Я кушать хочу.
– По дороге купим пирожков и съедим их на бульваре. Собирайся быстрее!
Надюша захлопала в ладошки, напевая: «Пирожки, пирожки!»
В кулинарию только завезли партию свежей выпечки. Полная улыбчивая дама в белом колпаке расставляла противни с румяными пирожками, над которыми клубился ароматный пар. От запахов у Веры заурчало в животе.
Закончив с приёмом товара, дама обратилась к Наде:
– Чего желает моя ягодка?
– Я ха-ачу-у-у… Пирожок с картошкой, пирожок с яичком и плюшку.
– Ты такая голодная? – рассмеялась Вера.
Дама ловко скрутила кулёк и сложила в него пирожки, проворно подцепляя их щипцами. На серой обёрточной бумаге тут же проступили масляные пятна. Приняв плату, отдала свёрток Наде.
– Какие горячие! – воскликнула девчушка.
Устроившись на скамейке, Вера с дочкой приступили к обеду. Дама предусмотрительно положила в кулёк несколько обрывков кассовой ленты, заменяющей салфетки. Управившись с пирожками, Надя смотрела на плюшку. На румяной корочке блестели кристаллики сахара. Вдруг губка малышки задёргалась, на глаза навернулись слёзы.
– Надюша, что случилось?
– Я её хочу, но она в меня не поместится.
– Вечером с молочком съешь. Мы её повидлом намажем, ещё вкуснее будет.
С неба ушли последние тучки. Яркую синеву разбавляли лёгкие облака.
«От бульвара до больницы идти пять минут...»
– Наденька, давай заглянем ненадолго ко мне на работу? Узнаем, как дела у Валика.
– И Мика там?
– Мика сейчас спит, но завтра вы обязательно поиграете.
В отделении, несмотря на тихий час, было шумно. Через закрытые двери слышались крики и детский плач.
«Что опять случилось?»
Вера скинула пальто и ботинки, усадила Надю на стул.
– Подожди здесь. Я быстро.
В коридоре её чуть не сбил Игорь Ловягин, который на ходу выкрикивал жене:
– Сегодня же вызываю мать, и можешь выметаться к чёрту из больницы и из нашей с Валиком жизни! На развод подам сам.
Лора рыдала в дверях палаты.
В холле Лиля пыталась укачать Мику, которая заходилась в крике.
Из перевязочной также доносились плач и гул голосов. Там собрался весь дневной персонал. На кушетке сидела процедурная сестра Наташа в порванном халате. Под левым глазом наливалась багровая гематома, на щеках кровоточили глубокие царапины. Остальные суетились возле неё, обрабатывая раны и прикладывая холодные компрессы.
– Что случилось?
Рамиля обернулась:
– Вера! Представляешь, сегодня отец Валика привёз профессора. Пацана перевели в палату, состояние стабильное, но ног не чувствует. Когда он потянулся за водой, позвонки сдвинулись и передавили спинной мозг. Профессор поставил на место, но о восстановлении двигательной функции остаётся только гадать. Ловягин сегодня раздал всем шоколадки – твоя, кстати, в сестринской лежит – и просил почаще заглядывать к сыну, потому как курице своей не доверяет. И вот, когда он Наташке вручал презент, подскочила его ненормальная и накинулась на девчонку. Решила, что муженёк к ней подкатывает. Мы таких крепких выражений даже от сантехников не слышали.
– А что муж на это?
– Оттащил свою лахудру. Потом извинился перед Наташкой, обещал компенсацию и настоятельно рекомендовал обратиться в милицию.
– Заявили?
Наташа пробормотала сквозь слёзы:
– Да ну её. Не хочу связываться. Может, она умом из-за сына тронулась.
Вера попрощалась и поспешила к Наде. Но, услышав крики Мики, остановилась.
– Лиля, что с ней?
– Да спать хочет, а на руках неудобно в корсете. В палате же Ловягина рыдает.
– Пойдём разберёмся.
Лора сидела у окна, уронив голову на руки, и заходилась в стенаниях. Стоило открыть дверь, как она завопила:
– Оставьте меня в покое!
Над Лилиной головой пролетел тапок.
– Так, мне это надоело. – Вера подошла к истеричке и отвесила звонкую пощёчину. – Лиле надо уложить дочь. Прошу вести себя тише.
Лора хватала ртом воздух, пытаясь выругаться:
– Ты… Ты… Кем себя возомнила?! Да… Я… Тебя…
– Что? Ты без мужа – пустое место. А ему на тебя плевать. Если ты сейчас же не заткнёшься, я вызываю милицию. С удовольствием оформлю тебя на пятнадцать суток за хулиганство. Игорь сам дал добро.
Даже не всматриваясь в свечение, Вера почувствовала, как испугана Лора. Услышала, как её сердце пропустило удар.
Глава 16. Лора
Вера застилала стол для стерильных инструментов, когда в дверь процедурной несмело постучали.
– Войдите!
В кабинет заглянула женщина. Бледное лицо в веснушках, светлые брови, тонкие слабые губы.
«Новенькая?»
– Вера, можно с тобой поговорить?
– Да, конечно.
Посетительница вошла. Только по халату Вера узнала в ней Ловягину.
– Ты не могла бы дать мне сбор? Пожалуйста.
– Уже давала. – Вера отвернулась к столу. Орудуя двумя пинцетами, расправила коричневую от термообработки простынь и застелила поверхность.
– Ты же знаешь, у меня его нет.
– Знаю. И не собираюсь повторять ошибку. – Прицепила зажимы к углам простыни, откинула край и принялась раскладывать стеклянные цилиндры шприцов, поршни и иглы.
Лора молча наблюдала за манипуляциями. Наконец тихо произнесла:
– Прости. Я была дурой. Что мне сделать, чтобы ты мне поверила?
– Не я сломала доверие. – Вера делала вид, что полностью поглощена подготовкой инструментов, хотя ей очень хотелось обернуться и рассмотреть свечение Ловягиной.
– Я всё тебе расскажу, а ты уже решай, стоит мне доверять или нет.
– Хорошо. Но после отбоя. Сейчас мне нужно раздать таблетки и сделать уколы. – Вера наконец посмотрела на Ловягину. Свечение очистилось от ревности, но она никуда не ушла, просто затаилась, загнанная в угол страхом. Пройдёт время, Лора успокоится, и зелёная мерзость вновь выберется наружу.
Но было ещё что-то страшное, с чем Вера до этого не сталкивалась: верхний край свечения не имел продолжения, будто отрезанный. Что это? Самоубийство или преступление? Лора отказывается жить дальше без мужа и сына?
А та всё стояла и смотрела собачьими глазами.
«Будто ждёт от меня команды. Или приговора?»
– Лора, я выслушаю тебя, обещаю. Но сейчас мне надо работать. Иди к сыну.
Вера старалась быстрее управиться с процедурами. Мамы будто были в курсе, что ей предстоит разговор с Ловягиной. Беседами в этот вечер не отвлекали.
Закончив, Вера завернула в холл, где дочь играла с Микой.
– Надюша, пожелай Мике доброй ночи, и пойдём спать. Лиля, скажи Лоре, чтоб зашла ко мне через пятнадцать минут.
Ловягина прибежала через пять минут и терпеливо ждала под дверью процедурной.
Замочив шприцы в дезрастворе, Вера впустила её и указала на стул. Сама села напротив.
– Лора, давай только честно. Малейшее искажение действительности – и наш разговор будет окончен.
– Да-да, я понимаю. – Она теребила пояс халата. Глубоко вдохнула, будто собиралась нырнуть в воду, и начала: – С Игорем мы познакомились на заводе, в блокаду. Вернее, на завод я за год до войны пришла. После школы поступила на вечернее и на работу устроилась. Но тогда я была восемнадцатилетней сортировщицей, а он – зрелым мужчиной, главным инженером. Я его и видела-то только издали.
Лоб Лоры прорезали складки, отражая напряжение и сосредоточенность. Она вспоминала мельчайшие подробности и старалась передать их максимально точно.
– В сорок первом, в начале июня, мать с младшей сестрой уехали погостить к родственникам в Белоруссию. Отец в июле ушёл на войну. Велел дождаться родных и вместе уезжать из Ленинграда. Только они так и не вернулись. И я осталась в городе.Игоря не взяли на фронт. Он был важен для обороны. Завод стал выпускать орудия и снаряды. Из рабочих остались одни женщины. Осваивали токарные станки, но для военного производства не все годились, часто приходилось работать напильником по металлу в ручную.
Вера с трудом могла себе представить высокомерную Лору с напильником в руках. Но видела, что та не врёт.
– Игорь занимался всем, помогал разобраться с чертежами, переоборудовал станки. А на Ленинград скидывали зажигательные бомбы. Город горел. Во время налётов дежурили на крыше, тушили зажигалки. В ноябре ударили морозы. Те, кого дома никто не ждал, оставались на заводе на ночь. Экономили силы. Семья Игоря была в эвакуации, я тоже осталась одна. Вот мы и устроились на постой в кабинетах конторы. А люди умирали. Каждое утро кто-то не просыпался. Многие падали у станков. К январю осталась в живых треть рабочих.
Вера вспомнила начало войны. Не такие уж они с Лорой и разные.
– Как-то, окончив смену, зашла на кухню за кипятком. Там Игорь сидел с письмом в руке. И такое лицо у него было… Страшное! Я спрашиваю: «Игорь Олегович, что случилось? У вас кто-то умер?» Он письмо мне протянул. Жена писала такие немыслимые вещи… Что встретила мужчину в эвакуации, который о них заботится. Что муж сам во всём виноват: отправил семью выживать неизвестно куда. И делает она это ради детей. Но больше поразило, что приписал старший сын. Ему в то время четырнадцать было. «Папа, не ищи нас и не пиши. Нам с дядей Севой лучше. Он нас даже колбасой кормит». В цехе в тот день четырнадцатилетний мальчик прямо у станка умер, а этот отца на колбасу променял. Мне так обидно стало, разревелась и остановиться не могу. Игорь меня ещё и успокаивал: «Не плачь, моя чуткая девочка, мы с тобой обязательно выживем».
«У нас с Павлом ведь так же начиналось».
– Тогда между нами чувства и зародились. Ещё не любовь, о ней и сил думать не было. Выжить бы. Но Игорь стал обо мне заботиться. На крыше со мной дежурил, помогал всегда. По заводу крысы стаями шныряли, тощие, голодные. Мы мастерили ловушки с приманками из столярного клея, ловили и суп варили. Так на крысином бульоне и вытягивали. Летом сорок второго я похоронку на отца получила. И опять Игорь рядом был. Как-то незаметно всё и закрутилось. Через год Валик родился. К тому времени из начальства, кроме мужа, никого и не осталось. Он принял руководство заводом. Я через неделю после родов на работу вышла. Точу детали, а сын рядом в коляске. Как блокаду сняли, народ в город возвращаться начал. Новые рабочие появились. Я уже падала от истощения и усталости. Игорь отправил нас с ребёнком домой. Жили у меня. К себе в квартиру, где остались вещи жены и сыновей, он не хотел возвращаться.
Вера наблюдала за свечением. В нем отображалось всё пережитое Лорой. Она ни в чём не лгала.
«Какая простая и страшная история. Но что заставило превратиться ту славную девушку в чудовище?»
Лора продолжила:
– С того момента и началось наше отдаление. Первые месяцы не замечала этого. У меня анемия тяжёлая анемия была, всё плыло перед глазами, в обмороки падала. Загибалась от болей в кишечнике. Да и металлическая пыль лёгкие забила. Кажется, только и делала, что спала. Днём выходила, чтобы с Валиком погулять да в очередях за продуктами постоять. Ужин приготовлю и опять спать. К весне сорок пятого оживать стала. Не удивительно: тогда даже воздух был ожиданием победы насыщен. Люди выходили на улицы, приводили город в порядок. Я тоже подключилась. Хорошее было время.
Воспоминания вызвали у Лоры светлую улыбку.
– Завод переходил на мирное производство. Игоря назначили директором. После работы он бежал на курсы, по ночам сидел за книгами. Знаний для руководства не хватало, восполнял их в срочном порядке. Я мало понимала, чем он занимался. Мы тогда почти не виделись из-за его занятости. А когда появлялось время побыть вместе, то поговорить только о Валике и могли. Ничего общего не осталось, кроме сына. Летом сорок пятого в Ленинград вернулась жена Игоря с сыновьями. Она заявилась на завод, умоляла простить и принять, даже на коленях стояла. Не простил. Зато оформил развод, и мы наконец поженились. Осенью из коммуналки переехали в трёхкомнатную квартиру с балконом и телефоном. Мне она казалась невиданной роскошью.
Лора замолчала и сникла. Свечение потускнело, затянутое дымкой печали.
– Жизнь налаживалась, но из неё уходили близость и понимание. Игорь пропадал на работе, а я – дома. Возвращаться на завод простой рабочей при муже-директоре не хотелось. А для должности повыше не хватало образования. Игорь поговаривал о возвращении в институт, но я всё откладывала. Думала, времени на семью совсем не останется. В сорок шестом пошла с мужем на первомайскую демонстрацию. Надеялась, что встречусь с людьми, с которыми в войну работала, вспомним блокаду. Но вышло всё не так. Вокруг – незнакомые лица. Разговоры о развитии производства да о планах на будущее. Но хуже всего были женщины. Красивые, образованные, они не отходили от Игоря. А он… Тогда я поняла, что по-настоящему живой он на заводе. Стояла в сторонке в своём затёртом пальтишке и смотрела, как муж улыбается этим бабам.
В свечении над головой сформировался ярко-зелёный сгусток.
Двадцать минут дороги в тесной давке трамвая приходилось щипать себя, чтобы прогнать сон и не прозевать остановку. Людской поток подхватил Веру и вынес наружу. Веки опускались сами собой, и она не сразу поняла, что изменилось за время пути. Щёк коснулось тепло. Открыв глаза, она тут же зажмурилась. Солнечный свет, усиленный отражением в лужах, заливал улицы. Казалось, он струился даже из-под ног, с мокрого асфальта. Словно солнечные зайчики, кружились в воздухе жёлтые листья. Вера подставила солнцу ладони, пропуская сквозь пальцы лучи.
«Скорее домой, вытащить Надюшку из подвальной сырости в этот золотой день».
Стянув шарф и расстегнув пальто, она почти бежала, чтобы не упустить драгоценные минуты. В просвете между домов показалась крыша больничного корпуса.
«Как там Валик?»
Дочь, как обычно, пряталась под одеялом.
– Наденька, скорее одевайся! Мы идём гулять!
Надя высунула личико и с удивлением посмотрела на мать, которая вбежала в комнату, бросила у порога сумку и папку с конспектами, а теперь торопила её на прогулку. О солнце девочка не знала: их колодец по-прежнему утопал в тени.
– Я кушать хочу.
– По дороге купим пирожков и съедим их на бульваре. Собирайся быстрее!
Надюша захлопала в ладошки, напевая: «Пирожки, пирожки!»
В кулинарию только завезли партию свежей выпечки. Полная улыбчивая дама в белом колпаке расставляла противни с румяными пирожками, над которыми клубился ароматный пар. От запахов у Веры заурчало в животе.
Закончив с приёмом товара, дама обратилась к Наде:
– Чего желает моя ягодка?
– Я ха-ачу-у-у… Пирожок с картошкой, пирожок с яичком и плюшку.
– Ты такая голодная? – рассмеялась Вера.
Дама ловко скрутила кулёк и сложила в него пирожки, проворно подцепляя их щипцами. На серой обёрточной бумаге тут же проступили масляные пятна. Приняв плату, отдала свёрток Наде.
– Какие горячие! – воскликнула девчушка.
Устроившись на скамейке, Вера с дочкой приступили к обеду. Дама предусмотрительно положила в кулёк несколько обрывков кассовой ленты, заменяющей салфетки. Управившись с пирожками, Надя смотрела на плюшку. На румяной корочке блестели кристаллики сахара. Вдруг губка малышки задёргалась, на глаза навернулись слёзы.
– Надюша, что случилось?
– Я её хочу, но она в меня не поместится.
– Вечером с молочком съешь. Мы её повидлом намажем, ещё вкуснее будет.
С неба ушли последние тучки. Яркую синеву разбавляли лёгкие облака.
«От бульвара до больницы идти пять минут...»
– Наденька, давай заглянем ненадолго ко мне на работу? Узнаем, как дела у Валика.
– И Мика там?
– Мика сейчас спит, но завтра вы обязательно поиграете.
В отделении, несмотря на тихий час, было шумно. Через закрытые двери слышались крики и детский плач.
«Что опять случилось?»
Вера скинула пальто и ботинки, усадила Надю на стул.
– Подожди здесь. Я быстро.
В коридоре её чуть не сбил Игорь Ловягин, который на ходу выкрикивал жене:
– Сегодня же вызываю мать, и можешь выметаться к чёрту из больницы и из нашей с Валиком жизни! На развод подам сам.
Лора рыдала в дверях палаты.
В холле Лиля пыталась укачать Мику, которая заходилась в крике.
Из перевязочной также доносились плач и гул голосов. Там собрался весь дневной персонал. На кушетке сидела процедурная сестра Наташа в порванном халате. Под левым глазом наливалась багровая гематома, на щеках кровоточили глубокие царапины. Остальные суетились возле неё, обрабатывая раны и прикладывая холодные компрессы.
– Что случилось?
Рамиля обернулась:
– Вера! Представляешь, сегодня отец Валика привёз профессора. Пацана перевели в палату, состояние стабильное, но ног не чувствует. Когда он потянулся за водой, позвонки сдвинулись и передавили спинной мозг. Профессор поставил на место, но о восстановлении двигательной функции остаётся только гадать. Ловягин сегодня раздал всем шоколадки – твоя, кстати, в сестринской лежит – и просил почаще заглядывать к сыну, потому как курице своей не доверяет. И вот, когда он Наташке вручал презент, подскочила его ненормальная и накинулась на девчонку. Решила, что муженёк к ней подкатывает. Мы таких крепких выражений даже от сантехников не слышали.
– А что муж на это?
– Оттащил свою лахудру. Потом извинился перед Наташкой, обещал компенсацию и настоятельно рекомендовал обратиться в милицию.
– Заявили?
Наташа пробормотала сквозь слёзы:
– Да ну её. Не хочу связываться. Может, она умом из-за сына тронулась.
Вера попрощалась и поспешила к Наде. Но, услышав крики Мики, остановилась.
– Лиля, что с ней?
– Да спать хочет, а на руках неудобно в корсете. В палате же Ловягина рыдает.
– Пойдём разберёмся.
Лора сидела у окна, уронив голову на руки, и заходилась в стенаниях. Стоило открыть дверь, как она завопила:
– Оставьте меня в покое!
Над Лилиной головой пролетел тапок.
– Так, мне это надоело. – Вера подошла к истеричке и отвесила звонкую пощёчину. – Лиле надо уложить дочь. Прошу вести себя тише.
Лора хватала ртом воздух, пытаясь выругаться:
– Ты… Ты… Кем себя возомнила?! Да… Я… Тебя…
– Что? Ты без мужа – пустое место. А ему на тебя плевать. Если ты сейчас же не заткнёшься, я вызываю милицию. С удовольствием оформлю тебя на пятнадцать суток за хулиганство. Игорь сам дал добро.
Даже не всматриваясь в свечение, Вера почувствовала, как испугана Лора. Услышала, как её сердце пропустило удар.
Глава 16. Лора
Вера застилала стол для стерильных инструментов, когда в дверь процедурной несмело постучали.
– Войдите!
В кабинет заглянула женщина. Бледное лицо в веснушках, светлые брови, тонкие слабые губы.
«Новенькая?»
– Вера, можно с тобой поговорить?
– Да, конечно.
Посетительница вошла. Только по халату Вера узнала в ней Ловягину.
– Ты не могла бы дать мне сбор? Пожалуйста.
– Уже давала. – Вера отвернулась к столу. Орудуя двумя пинцетами, расправила коричневую от термообработки простынь и застелила поверхность.
– Ты же знаешь, у меня его нет.
– Знаю. И не собираюсь повторять ошибку. – Прицепила зажимы к углам простыни, откинула край и принялась раскладывать стеклянные цилиндры шприцов, поршни и иглы.
Лора молча наблюдала за манипуляциями. Наконец тихо произнесла:
– Прости. Я была дурой. Что мне сделать, чтобы ты мне поверила?
– Не я сломала доверие. – Вера делала вид, что полностью поглощена подготовкой инструментов, хотя ей очень хотелось обернуться и рассмотреть свечение Ловягиной.
– Я всё тебе расскажу, а ты уже решай, стоит мне доверять или нет.
– Хорошо. Но после отбоя. Сейчас мне нужно раздать таблетки и сделать уколы. – Вера наконец посмотрела на Ловягину. Свечение очистилось от ревности, но она никуда не ушла, просто затаилась, загнанная в угол страхом. Пройдёт время, Лора успокоится, и зелёная мерзость вновь выберется наружу.
Но было ещё что-то страшное, с чем Вера до этого не сталкивалась: верхний край свечения не имел продолжения, будто отрезанный. Что это? Самоубийство или преступление? Лора отказывается жить дальше без мужа и сына?
А та всё стояла и смотрела собачьими глазами.
«Будто ждёт от меня команды. Или приговора?»
– Лора, я выслушаю тебя, обещаю. Но сейчас мне надо работать. Иди к сыну.
Вера старалась быстрее управиться с процедурами. Мамы будто были в курсе, что ей предстоит разговор с Ловягиной. Беседами в этот вечер не отвлекали.
Закончив, Вера завернула в холл, где дочь играла с Микой.
– Надюша, пожелай Мике доброй ночи, и пойдём спать. Лиля, скажи Лоре, чтоб зашла ко мне через пятнадцать минут.
Ловягина прибежала через пять минут и терпеливо ждала под дверью процедурной.
Замочив шприцы в дезрастворе, Вера впустила её и указала на стул. Сама села напротив.
– Лора, давай только честно. Малейшее искажение действительности – и наш разговор будет окончен.
– Да-да, я понимаю. – Она теребила пояс халата. Глубоко вдохнула, будто собиралась нырнуть в воду, и начала: – С Игорем мы познакомились на заводе, в блокаду. Вернее, на завод я за год до войны пришла. После школы поступила на вечернее и на работу устроилась. Но тогда я была восемнадцатилетней сортировщицей, а он – зрелым мужчиной, главным инженером. Я его и видела-то только издали.
Лоб Лоры прорезали складки, отражая напряжение и сосредоточенность. Она вспоминала мельчайшие подробности и старалась передать их максимально точно.
– В сорок первом, в начале июня, мать с младшей сестрой уехали погостить к родственникам в Белоруссию. Отец в июле ушёл на войну. Велел дождаться родных и вместе уезжать из Ленинграда. Только они так и не вернулись. И я осталась в городе.Игоря не взяли на фронт. Он был важен для обороны. Завод стал выпускать орудия и снаряды. Из рабочих остались одни женщины. Осваивали токарные станки, но для военного производства не все годились, часто приходилось работать напильником по металлу в ручную.
Вера с трудом могла себе представить высокомерную Лору с напильником в руках. Но видела, что та не врёт.
– Игорь занимался всем, помогал разобраться с чертежами, переоборудовал станки. А на Ленинград скидывали зажигательные бомбы. Город горел. Во время налётов дежурили на крыше, тушили зажигалки. В ноябре ударили морозы. Те, кого дома никто не ждал, оставались на заводе на ночь. Экономили силы. Семья Игоря была в эвакуации, я тоже осталась одна. Вот мы и устроились на постой в кабинетах конторы. А люди умирали. Каждое утро кто-то не просыпался. Многие падали у станков. К январю осталась в живых треть рабочих.
Вера вспомнила начало войны. Не такие уж они с Лорой и разные.
– Как-то, окончив смену, зашла на кухню за кипятком. Там Игорь сидел с письмом в руке. И такое лицо у него было… Страшное! Я спрашиваю: «Игорь Олегович, что случилось? У вас кто-то умер?» Он письмо мне протянул. Жена писала такие немыслимые вещи… Что встретила мужчину в эвакуации, который о них заботится. Что муж сам во всём виноват: отправил семью выживать неизвестно куда. И делает она это ради детей. Но больше поразило, что приписал старший сын. Ему в то время четырнадцать было. «Папа, не ищи нас и не пиши. Нам с дядей Севой лучше. Он нас даже колбасой кормит». В цехе в тот день четырнадцатилетний мальчик прямо у станка умер, а этот отца на колбасу променял. Мне так обидно стало, разревелась и остановиться не могу. Игорь меня ещё и успокаивал: «Не плачь, моя чуткая девочка, мы с тобой обязательно выживем».
«У нас с Павлом ведь так же начиналось».
– Тогда между нами чувства и зародились. Ещё не любовь, о ней и сил думать не было. Выжить бы. Но Игорь стал обо мне заботиться. На крыше со мной дежурил, помогал всегда. По заводу крысы стаями шныряли, тощие, голодные. Мы мастерили ловушки с приманками из столярного клея, ловили и суп варили. Так на крысином бульоне и вытягивали. Летом сорок второго я похоронку на отца получила. И опять Игорь рядом был. Как-то незаметно всё и закрутилось. Через год Валик родился. К тому времени из начальства, кроме мужа, никого и не осталось. Он принял руководство заводом. Я через неделю после родов на работу вышла. Точу детали, а сын рядом в коляске. Как блокаду сняли, народ в город возвращаться начал. Новые рабочие появились. Я уже падала от истощения и усталости. Игорь отправил нас с ребёнком домой. Жили у меня. К себе в квартиру, где остались вещи жены и сыновей, он не хотел возвращаться.
Вера наблюдала за свечением. В нем отображалось всё пережитое Лорой. Она ни в чём не лгала.
«Какая простая и страшная история. Но что заставило превратиться ту славную девушку в чудовище?»
Лора продолжила:
– С того момента и началось наше отдаление. Первые месяцы не замечала этого. У меня анемия тяжёлая анемия была, всё плыло перед глазами, в обмороки падала. Загибалась от болей в кишечнике. Да и металлическая пыль лёгкие забила. Кажется, только и делала, что спала. Днём выходила, чтобы с Валиком погулять да в очередях за продуктами постоять. Ужин приготовлю и опять спать. К весне сорок пятого оживать стала. Не удивительно: тогда даже воздух был ожиданием победы насыщен. Люди выходили на улицы, приводили город в порядок. Я тоже подключилась. Хорошее было время.
Воспоминания вызвали у Лоры светлую улыбку.
– Завод переходил на мирное производство. Игоря назначили директором. После работы он бежал на курсы, по ночам сидел за книгами. Знаний для руководства не хватало, восполнял их в срочном порядке. Я мало понимала, чем он занимался. Мы тогда почти не виделись из-за его занятости. А когда появлялось время побыть вместе, то поговорить только о Валике и могли. Ничего общего не осталось, кроме сына. Летом сорок пятого в Ленинград вернулась жена Игоря с сыновьями. Она заявилась на завод, умоляла простить и принять, даже на коленях стояла. Не простил. Зато оформил развод, и мы наконец поженились. Осенью из коммуналки переехали в трёхкомнатную квартиру с балконом и телефоном. Мне она казалась невиданной роскошью.
Лора замолчала и сникла. Свечение потускнело, затянутое дымкой печали.
– Жизнь налаживалась, но из неё уходили близость и понимание. Игорь пропадал на работе, а я – дома. Возвращаться на завод простой рабочей при муже-директоре не хотелось. А для должности повыше не хватало образования. Игорь поговаривал о возвращении в институт, но я всё откладывала. Думала, времени на семью совсем не останется. В сорок шестом пошла с мужем на первомайскую демонстрацию. Надеялась, что встречусь с людьми, с которыми в войну работала, вспомним блокаду. Но вышло всё не так. Вокруг – незнакомые лица. Разговоры о развитии производства да о планах на будущее. Но хуже всего были женщины. Красивые, образованные, они не отходили от Игоря. А он… Тогда я поняла, что по-настоящему живой он на заводе. Стояла в сторонке в своём затёртом пальтишке и смотрела, как муж улыбается этим бабам.
В свечении над головой сформировался ярко-зелёный сгусток.
«Она может производить отраву без всякой на то причины!»
Вера испугалась, что Лора вновь попадёт во власть ревности, но она сделала над собой усилие, и сгусток побледнел.
– Мне бы тогда за ум взяться, восстановиться в институте, на работу выйти, но нет, я только о тех женщинах и думала. Как начну представлять, с кем из них он время проводит, когда «по делам производства задерживается» … Сама себя накручивала. Звонила ему постоянно, проверяла. Могла на завод заявиться.
Вера вспомнила, как сама изводилась необоснованной ревностью, когда представляла их с Павлом возвращение в Ленинград. А как переживала из-за польской врачихи! Даже побрилась от отчаяния.
«Сложись жизнь чуть иначе – я и сама могла бы утопать сейчас в этом зелёном мареве. Не такие уж мы и разные с Ловягиной».
Лора накручивала пояс халата на палец. Вера рассматривала старые шрамы на её руках. Заметив взгляд, Лора усмехнулась:
– Напильник следы оставил. Каждую неделю маникюр делаю, но их не сотрёшь. После той демонстрации начала собой заниматься. Думала, стану красивой – муж больше и смотреть ни на кого не будет. Ненадолго только эффекта хватило. Снова начал про институт заговаривать: «Лора, ты же умная, способная. Реализовать себя должна. Нельзя жизнь на тряпки и причёски тратить». А мне казалось, он специально хочет от слежки за ним отвлечь. Сама понимала, что запутала себя, а сделать ничего не могла. Стоило только подумать, что он с другой, в меня будто чёрт вселялся. И с Валиком несчастье из-за моей ревности случилось.
Ловягина замолчала.
– Лора, давай закончим, если тебе тяжело…
– Нет, я должна до конца всё пройти. У меня надежды, кроме как на тебя, не осталось. В сентябре сын в первый класс пошёл. Три недели только проучился. В тот день я мужу позвонила. Он отвечает, а сам со смехом едва справляется. И женский голос слышен, весёлый такой. Меня и накрыло. Поехала на завод, хотя Валик из школы должен был вернуться. Им на уроке рассказывали, что нельзя быть равнодушными, проходить мимо, если человеку плохо. Когда никто не открыл, сын испугался, что я опять заболела. Полез на дерево, чтоб с него на балкон перебраться.
Лора даже не заплакала, а заскулила по-собачьи. Вера вложила ей в руку кулёчек:
– Тихо, тихо... Главное, ты осознала. Как преодолевать будешь?
– В субботу у Игоря день рождения. Праздновать не собирались, какие уж праздники сейчас. Но я схожу домой ненадолго, накрою на стол, соседку одинокую приглашу. Она давно на мужа заглядывается. И оставлю их.
В субботу, на лекциях в институте, Вера пыталась дотянуться до Лоры, проверить свечение. Домой Ловягина собиралась отправиться после обеда, примерно в половине второго. В три Игорь заканчивал короткую субботнюю смену и ближе к четырём возвращался. Лора планировала управиться до пяти вечера. Валик оставался на Лиле.
Тревожило, как бы зелень вновь не затянула свечение. Тот сгусток, что сформировался от одного давнишнего воспоминания, не давал покоя. Любая неосторожная мысль могла вызвать в Лоре вспышку неуправляемой ревности.
Вера прокручивала в голове их разговор, пытаясь нащупать ниточку, которая привела бы к Ловягиной, но связи на расстоянии не получалось.
«Надо будет спросить Исгара, как это делать. Но позже, иначе он решит, что я не справляюсь».
После второй лекции Вера не вытерпела и позвонила в отделение. Когда на том конце ответила постовая сестричка, вдруг поняла, что звать Лору – плохая идея. Любое неверное действие может нарушить ненадёжное равновесие. В трубку сказала:
– Пригласи мать Мики, только не говори, что я звоню.
Вскоре раздался Лилин голос.
– Как Лора? – спросила Вера без приветствия.
– Всё ещё в человеческом облике. Читала Валику книжку, сейчас обедать будем, после поедет домой.
– Хорошо. Если вдруг сорвётся, позвони, скажи, что меня срочно вызывают в больницу.
Вера продиктовала номер.
Лиля не позвонила. Значит, всё шло по плану.
В трамвае пришло озарение, что к Ловягиной можно дотянуться через Валика. Вера поборола искушение немедленно бежать в больницу. Нужно накормить Надюшу и вывести на прогулку. Бабье лето продолжало радовать солнцем и теплом. Даже время на готовку жаль было тратить в такую погоду, поэтому Надин обед из студенческой столовой ехал в баночках.
Смена в больнице начиналась в семь часов вечера. Вера ушла с дочерью в парк, где та опробовала все качели и карусели. Время тянулось мучительно долго. Казалось, что часы даже тикать стали медленнее.
Солнце сползло за крыши домов. Стрелки часов легли в одну линию. Можно возвращаться в подвал и собираться на работу.
Лиля поджидала у сестринской.
– Вер, на Лору смотреть страшно. Почернела, еле двигается. В лице – ни кровинки.
– Пусть зайдёт в процедурную через пять минут. Мне надо переодеться.
– Если дойдёт. Трясётся вся. Ты бы её видела! В гроб краше кладут.
– Вот и погляжу. Не паникуй. Мика не спит? Надя весь день встречи ждала.
Ловягина брела по коридору, держась за стену. Ноги заплетались. Вере пришлось поддержать её и усадить на стул. Тёмное платье с белым воротничком делало Лору похожей на школьницу. Ей не хватило сил даже переодеться в халат.
«Хорошо её Ирий выкачал. Поработала отменно».
Все женщины испытывали слабость после преодоления, но такое истощение Вера наблюдала впервые. Свечение стало чистым и пустым, лишь два источника любви заливали его золотистым теплом. Зелень исчезла без следа.
«Только от неё зависит, чем оно будет заполняться».
Лора заговорила слабым прерывистым голосом:
– Уверена была, если узнаю об измене… не переживу. И мир вместе со мной рухнет. Во взрывах и огне. А вот случилось, и ничего, живая. Даже сильнее его люблю. Как думаешь, можно сбор заварить? Обычно я около восьми звонила. Должно уже всё случиться?
– Давай приготовим. Сейчас кипяток принесу.
Вера запарила в стакане траву и заодно сделала Лоре сладкий чай с молоком, чтобы поддержать силы. Та понемногу приходила в себя, серая бледность на щеках растворялась под слабым румянцем.
– Всё прошло, как планировала. По дороге купила продуктов. Заглянула к соседке, будто у меня соль кончилась. Заодно попросила помочь стол накрыть. Даже уговаривать не пришлось. Куру в духовку поставила. Игорь ближе к четырём пришёл. Странно так смотрел на меня. Ненавидел? И будто ему больно было. Сказала тост, выпили вина за здоровье именинника. И я ушла к сыну. Ксению попросила проследить, чтоб птица не подгорела.
Как просто и обыденно. Тщательно оберегаемая крепость супружеской верности уничтожена курицей.
Вера помогла Лоре добраться до палаты и напоить сына отваром.
– Теперь отдыхай. Ты сделала всё, что могла.
– Вер, как думаешь, у нас с Игорем когда-нибудь наладится?
– Не знаю. Могу только обещать, что Валику станет легче. Это сейчас главное.
Лора кивнула и упала на кровать.
В одиннадцать вечера раздался телефонный звонок на посту. Вера сняла трубку:
– Детская травматология.
– Вера? Это Ловягин. Извините, что так поздно. У моих ничего не случилось? Жена не позвонила вечером...
– Нет, все в порядке. Валик стабилен. Позвать Лору?
– Пожалуйста, если вас не затруднит.
Пригласив Ловягину к телефону, Вера ушла в процедурную, чтобы не мешать разговору. Минут через десять на пороге, будто видение смерти, возникла Лора:
– Ничего не было! Соседка ушла следом за мной. Вера, я идиотка! Как я могла подумать, что она испытывает к Игорю какие-то чувства? Ксения просто отзывчивая женщина. Я всё испортила!
– Лора, успокойся! Это неважно. Главное, что ты восприняла измену по-настоящему и поборола свою ревность. Как Валик?
– Спит. На удивление крепко.
– Вот видишь. Ты совершила над собой преодоление, пусть измена и произошла только в твоём воображении.
В пять утра Ловягина разбудила Веру и, смеясь и плача одновременно, позвала её к сыну.
– Валик, покажи ещё раз.
Мальчик зашевелил пальчиками на ногах.
Лора порывалась поскорее сообщить мужу радостную новость. Вера перехватила её у телефона:
– Мне нужно кое-что тебе сказать. Займёт не более пяти минут.
Утащив Ловягину в процедурную, Вера закрыла дверь, чтобы никто не помешал:
– Лора, ты вчера проделала грандиозную работу, но это только половина пути. Твои сознание и чувства не смогут быстро перестроиться. Необходим строгий контроль над каждой мыслью и эмоцией. От этого зависит и выздоровление Валика, и ваши с мужем отношения.
– У нас с Игорем ещё возможны отношения?
– Я не стану обещать, что вы будете вместе. Но ради Валика нужно оставаться друзьями.
Ловягина ушла. Пора было приступать к утренним процедурам.
– Браво, Верочка. Ты справилась безупречно.
Вера вскрикнула от неожиданности. За спиной стоял Исгар.
– Ты меня напугал.
– Ты не чувствуешь моего появления?
– А должна?
– Пора бы. Поработай над этим. Впрочем, я по другому поводу. Ты вчера хотела спросить меня о чём-то?
Вера не сразу вспомнила о попытке связаться с Лорой.
– Да. Скажи, как мне смотреть свечение на расстоянии?
Исгар застыл на пару секунд, будто вспоминал что-то:
– Ты слишком сумбурно формировала образ, поэтому не смогла дотянуться. Попробуй потренироваться с личной вещью, фотографией или волосом. Нужно то, что хранит энергетику человека. Так ты сможешь понять, какую структуру должна вызвать в воображении.
– Больше ничего не объяснишь?
– Нет. Ты достаточно сообразительная, чтобы не пользоваться подсказками.
– Как мой долг?
– Ещё сорок-сорок пять примагниченных – и он будет закрыт.
– Сорок?!
– Жизнь – дорогая штука. Ловушка, с которой ты сняла свою подопечную – важный, но не решающий этап в человеческой судьбе. Не забывай контролировать женщину. Действие магнита быстро не ослабнет. Мне пора. Да, ты не в праве пока просить Ирий о чём-либо, но я могу поощрять твои успехи. Дома вас с Надей ждёт небольшой презент.
Демон растворился в воздухе, оставив за собой лёгкий дымок.
«Тоже мне, фокусник», – улыбнулась Вера.
В комнате на кровати ждали детская шубка, меховая шапочка и валенки в высоких калошах. На столе – корзина с апельсинами и грушами.
– Мама! Что это?! К нам забрался вор наоборот?
– Это мне премию на работе дали. Хотела сделать тебе сюрприз.
Наденька кинулась примерять новые вещи. Вера опустилась на стул.
«Как же нам мало надо для счастья».
Дочь выросла из прошлогодней шубы. Денег едва хватало на самое насущное. Вера прежде не представляла, сколько уходит на продукты. В деревне спасало хозяйство. Покупка зимней одёжки для Нади казалась почти непосильной задачей.
«Исгар, спасибо тебе. Ты даже не представляешь, как я благодарна».
«Не стоит, это мелочи», – прозвучало в голове.
– Надюша, давай приготовим завтрак и пойдём гулять. Сегодня воскресенье, в институте выходной.
– В шубке?
– Нет, шубка для зимы.
Глава 17. Разоблачение
Весть о Валике быстро разлетелась по больнице. За помощью к Вере обращались и из других отделений.
Лора усердно работала над собой. Срывы случались, но она сама старалась с ними справиться. Иногда Вера слышала её бормотание: «И чего завелась? Да, тётка меня толкнула. Я сама виновата: нечего было ворон в проходе ловить. И повода для трагедии никакого нет».
Мать Игоря всё-таки приехала, но лишь ненадолго приходила в больницу подменить Лору. Он же, хоть и держал дистанцию с женой, о разводе больше не заговаривал.
После короткого бабьего лета опять зарядил дождь. Задули пронизывающие ветра с залива. К утру лужи покрывались корочкой льда. Тусклый дневной свет едва достигал дна колодца. Подвальной комнатёнке не доставалось даже тех слабых лучей. После двух часов пополудни сумерки в ней сменялись кромешной тьмой. Даже фонарь во дворе не горел.
Надя мёрзла и кашляла. Вернувшись из института, Вера всякий раз заставала дочь в темноте, укрытую с головой одеялом.
– Надюша, ты все спишь? Почему свет не включаешь? Вылезай, сейчас печку затоплю – согреешься.
Но Надя не спала. Днём общежитие пустело. Как только за окном сгущались сумерки, на работу уходили девушки из соседней комнаты, и коридор погружалось во тьму. Услышав их шаги, Надя выключала свет в комнате и бежала к кровати, чтобы спрятаться под одеялом. Потому что с уходом людей наступало Его время. Он медленно бродил по тёмному подвалу, горестно вздыхал и охал. Старые половицы жалобно скрипели под тяжёлыми босыми ступнями. Проходя мимо двери, за которой притаилась Надя, он останавливался, припадал к щелям и шумно втягивал воздух, ловя человеческие запахи. В этот момент нельзя было даже дышать. Труднее всего приходилось, когда душил кашель. Она зажимала рот ладошками, от нехватки воздуха резало в груди, но удушье пугала её меньше, чем встреча с этим существом.
Кошмар длился пару часов. Около четырёх возвращалась мама. Надя слышала её шаги, но не выбиралась из укрытия до тех пор, пока она не заходила в комнату.
Вера чувствовала следы страха.
– Надюша, ты чего-то боишься?
Надя мотала головой. Говорить о Нем нельзя. Иначе Он услышит и найдёт убежище.
Вера списывала всё на детскую боязнь темноты и одиночество.
– Скоро праздник. Будем дома вместе в воскресенье, а потом ещё во вторник и среду. На демонстрацию пойдём?
Надю радовала любая передышка от ежедневного ужаса.
Однажды после смены Веру остановила Рамиля:
– Останься на пятиминутку.
– Зачем? Ночь же без происшествий прошла. Я в институт опоздаю.
Старшая, зная Верину загруженность, обычно отпускала её. Но сейчас Рамиля была не на шутку встревожена.
– Вера, твоё присутствие – это приказ свыше.
– А в чём дело?
– Мне не сказали. Но я догадываюсь. Полагаю, ты тоже.
Вера посмотрела на дочь:
– Надюш, придётся немножко задержаться. Пойдём в ординаторскую.
– Не надо ребёнка туда.
– Всё так серьёзно?
– Угу. – У Рамили шевелились ноздри.
«Точно у зверя, что чувствует приближение хищников».
Вера испугалась, что Лора вновь попадёт во власть ревности, но она сделала над собой усилие, и сгусток побледнел.
– Мне бы тогда за ум взяться, восстановиться в институте, на работу выйти, но нет, я только о тех женщинах и думала. Как начну представлять, с кем из них он время проводит, когда «по делам производства задерживается» … Сама себя накручивала. Звонила ему постоянно, проверяла. Могла на завод заявиться.
Вера вспомнила, как сама изводилась необоснованной ревностью, когда представляла их с Павлом возвращение в Ленинград. А как переживала из-за польской врачихи! Даже побрилась от отчаяния.
«Сложись жизнь чуть иначе – я и сама могла бы утопать сейчас в этом зелёном мареве. Не такие уж мы и разные с Ловягиной».
Лора накручивала пояс халата на палец. Вера рассматривала старые шрамы на её руках. Заметив взгляд, Лора усмехнулась:
– Напильник следы оставил. Каждую неделю маникюр делаю, но их не сотрёшь. После той демонстрации начала собой заниматься. Думала, стану красивой – муж больше и смотреть ни на кого не будет. Ненадолго только эффекта хватило. Снова начал про институт заговаривать: «Лора, ты же умная, способная. Реализовать себя должна. Нельзя жизнь на тряпки и причёски тратить». А мне казалось, он специально хочет от слежки за ним отвлечь. Сама понимала, что запутала себя, а сделать ничего не могла. Стоило только подумать, что он с другой, в меня будто чёрт вселялся. И с Валиком несчастье из-за моей ревности случилось.
Ловягина замолчала.
– Лора, давай закончим, если тебе тяжело…
– Нет, я должна до конца всё пройти. У меня надежды, кроме как на тебя, не осталось. В сентябре сын в первый класс пошёл. Три недели только проучился. В тот день я мужу позвонила. Он отвечает, а сам со смехом едва справляется. И женский голос слышен, весёлый такой. Меня и накрыло. Поехала на завод, хотя Валик из школы должен был вернуться. Им на уроке рассказывали, что нельзя быть равнодушными, проходить мимо, если человеку плохо. Когда никто не открыл, сын испугался, что я опять заболела. Полез на дерево, чтоб с него на балкон перебраться.
Лора даже не заплакала, а заскулила по-собачьи. Вера вложила ей в руку кулёчек:
– Тихо, тихо... Главное, ты осознала. Как преодолевать будешь?
– В субботу у Игоря день рождения. Праздновать не собирались, какие уж праздники сейчас. Но я схожу домой ненадолго, накрою на стол, соседку одинокую приглашу. Она давно на мужа заглядывается. И оставлю их.
В субботу, на лекциях в институте, Вера пыталась дотянуться до Лоры, проверить свечение. Домой Ловягина собиралась отправиться после обеда, примерно в половине второго. В три Игорь заканчивал короткую субботнюю смену и ближе к четырём возвращался. Лора планировала управиться до пяти вечера. Валик оставался на Лиле.
Тревожило, как бы зелень вновь не затянула свечение. Тот сгусток, что сформировался от одного давнишнего воспоминания, не давал покоя. Любая неосторожная мысль могла вызвать в Лоре вспышку неуправляемой ревности.
Вера прокручивала в голове их разговор, пытаясь нащупать ниточку, которая привела бы к Ловягиной, но связи на расстоянии не получалось.
«Надо будет спросить Исгара, как это делать. Но позже, иначе он решит, что я не справляюсь».
После второй лекции Вера не вытерпела и позвонила в отделение. Когда на том конце ответила постовая сестричка, вдруг поняла, что звать Лору – плохая идея. Любое неверное действие может нарушить ненадёжное равновесие. В трубку сказала:
– Пригласи мать Мики, только не говори, что я звоню.
Вскоре раздался Лилин голос.
– Как Лора? – спросила Вера без приветствия.
– Всё ещё в человеческом облике. Читала Валику книжку, сейчас обедать будем, после поедет домой.
– Хорошо. Если вдруг сорвётся, позвони, скажи, что меня срочно вызывают в больницу.
Вера продиктовала номер.
Лиля не позвонила. Значит, всё шло по плану.
В трамвае пришло озарение, что к Ловягиной можно дотянуться через Валика. Вера поборола искушение немедленно бежать в больницу. Нужно накормить Надюшу и вывести на прогулку. Бабье лето продолжало радовать солнцем и теплом. Даже время на готовку жаль было тратить в такую погоду, поэтому Надин обед из студенческой столовой ехал в баночках.
Смена в больнице начиналась в семь часов вечера. Вера ушла с дочерью в парк, где та опробовала все качели и карусели. Время тянулось мучительно долго. Казалось, что часы даже тикать стали медленнее.
Солнце сползло за крыши домов. Стрелки часов легли в одну линию. Можно возвращаться в подвал и собираться на работу.
Лиля поджидала у сестринской.
– Вер, на Лору смотреть страшно. Почернела, еле двигается. В лице – ни кровинки.
– Пусть зайдёт в процедурную через пять минут. Мне надо переодеться.
– Если дойдёт. Трясётся вся. Ты бы её видела! В гроб краше кладут.
– Вот и погляжу. Не паникуй. Мика не спит? Надя весь день встречи ждала.
Ловягина брела по коридору, держась за стену. Ноги заплетались. Вере пришлось поддержать её и усадить на стул. Тёмное платье с белым воротничком делало Лору похожей на школьницу. Ей не хватило сил даже переодеться в халат.
«Хорошо её Ирий выкачал. Поработала отменно».
Все женщины испытывали слабость после преодоления, но такое истощение Вера наблюдала впервые. Свечение стало чистым и пустым, лишь два источника любви заливали его золотистым теплом. Зелень исчезла без следа.
«Только от неё зависит, чем оно будет заполняться».
Лора заговорила слабым прерывистым голосом:
– Уверена была, если узнаю об измене… не переживу. И мир вместе со мной рухнет. Во взрывах и огне. А вот случилось, и ничего, живая. Даже сильнее его люблю. Как думаешь, можно сбор заварить? Обычно я около восьми звонила. Должно уже всё случиться?
– Давай приготовим. Сейчас кипяток принесу.
Вера запарила в стакане траву и заодно сделала Лоре сладкий чай с молоком, чтобы поддержать силы. Та понемногу приходила в себя, серая бледность на щеках растворялась под слабым румянцем.
– Всё прошло, как планировала. По дороге купила продуктов. Заглянула к соседке, будто у меня соль кончилась. Заодно попросила помочь стол накрыть. Даже уговаривать не пришлось. Куру в духовку поставила. Игорь ближе к четырём пришёл. Странно так смотрел на меня. Ненавидел? И будто ему больно было. Сказала тост, выпили вина за здоровье именинника. И я ушла к сыну. Ксению попросила проследить, чтоб птица не подгорела.
Как просто и обыденно. Тщательно оберегаемая крепость супружеской верности уничтожена курицей.
Вера помогла Лоре добраться до палаты и напоить сына отваром.
– Теперь отдыхай. Ты сделала всё, что могла.
– Вер, как думаешь, у нас с Игорем когда-нибудь наладится?
– Не знаю. Могу только обещать, что Валику станет легче. Это сейчас главное.
Лора кивнула и упала на кровать.
В одиннадцать вечера раздался телефонный звонок на посту. Вера сняла трубку:
– Детская травматология.
– Вера? Это Ловягин. Извините, что так поздно. У моих ничего не случилось? Жена не позвонила вечером...
– Нет, все в порядке. Валик стабилен. Позвать Лору?
– Пожалуйста, если вас не затруднит.
Пригласив Ловягину к телефону, Вера ушла в процедурную, чтобы не мешать разговору. Минут через десять на пороге, будто видение смерти, возникла Лора:
– Ничего не было! Соседка ушла следом за мной. Вера, я идиотка! Как я могла подумать, что она испытывает к Игорю какие-то чувства? Ксения просто отзывчивая женщина. Я всё испортила!
– Лора, успокойся! Это неважно. Главное, что ты восприняла измену по-настоящему и поборола свою ревность. Как Валик?
– Спит. На удивление крепко.
– Вот видишь. Ты совершила над собой преодоление, пусть измена и произошла только в твоём воображении.
В пять утра Ловягина разбудила Веру и, смеясь и плача одновременно, позвала её к сыну.
– Валик, покажи ещё раз.
Мальчик зашевелил пальчиками на ногах.
Лора порывалась поскорее сообщить мужу радостную новость. Вера перехватила её у телефона:
– Мне нужно кое-что тебе сказать. Займёт не более пяти минут.
Утащив Ловягину в процедурную, Вера закрыла дверь, чтобы никто не помешал:
– Лора, ты вчера проделала грандиозную работу, но это только половина пути. Твои сознание и чувства не смогут быстро перестроиться. Необходим строгий контроль над каждой мыслью и эмоцией. От этого зависит и выздоровление Валика, и ваши с мужем отношения.
– У нас с Игорем ещё возможны отношения?
– Я не стану обещать, что вы будете вместе. Но ради Валика нужно оставаться друзьями.
Ловягина ушла. Пора было приступать к утренним процедурам.
– Браво, Верочка. Ты справилась безупречно.
Вера вскрикнула от неожиданности. За спиной стоял Исгар.
– Ты меня напугал.
– Ты не чувствуешь моего появления?
– А должна?
– Пора бы. Поработай над этим. Впрочем, я по другому поводу. Ты вчера хотела спросить меня о чём-то?
Вера не сразу вспомнила о попытке связаться с Лорой.
– Да. Скажи, как мне смотреть свечение на расстоянии?
Исгар застыл на пару секунд, будто вспоминал что-то:
– Ты слишком сумбурно формировала образ, поэтому не смогла дотянуться. Попробуй потренироваться с личной вещью, фотографией или волосом. Нужно то, что хранит энергетику человека. Так ты сможешь понять, какую структуру должна вызвать в воображении.
– Больше ничего не объяснишь?
– Нет. Ты достаточно сообразительная, чтобы не пользоваться подсказками.
– Как мой долг?
– Ещё сорок-сорок пять примагниченных – и он будет закрыт.
– Сорок?!
– Жизнь – дорогая штука. Ловушка, с которой ты сняла свою подопечную – важный, но не решающий этап в человеческой судьбе. Не забывай контролировать женщину. Действие магнита быстро не ослабнет. Мне пора. Да, ты не в праве пока просить Ирий о чём-либо, но я могу поощрять твои успехи. Дома вас с Надей ждёт небольшой презент.
Демон растворился в воздухе, оставив за собой лёгкий дымок.
«Тоже мне, фокусник», – улыбнулась Вера.
В комнате на кровати ждали детская шубка, меховая шапочка и валенки в высоких калошах. На столе – корзина с апельсинами и грушами.
– Мама! Что это?! К нам забрался вор наоборот?
– Это мне премию на работе дали. Хотела сделать тебе сюрприз.
Наденька кинулась примерять новые вещи. Вера опустилась на стул.
«Как же нам мало надо для счастья».
Дочь выросла из прошлогодней шубы. Денег едва хватало на самое насущное. Вера прежде не представляла, сколько уходит на продукты. В деревне спасало хозяйство. Покупка зимней одёжки для Нади казалась почти непосильной задачей.
«Исгар, спасибо тебе. Ты даже не представляешь, как я благодарна».
«Не стоит, это мелочи», – прозвучало в голове.
– Надюша, давай приготовим завтрак и пойдём гулять. Сегодня воскресенье, в институте выходной.
– В шубке?
– Нет, шубка для зимы.
Глава 17. Разоблачение
Весть о Валике быстро разлетелась по больнице. За помощью к Вере обращались и из других отделений.
Лора усердно работала над собой. Срывы случались, но она сама старалась с ними справиться. Иногда Вера слышала её бормотание: «И чего завелась? Да, тётка меня толкнула. Я сама виновата: нечего было ворон в проходе ловить. И повода для трагедии никакого нет».
Мать Игоря всё-таки приехала, но лишь ненадолго приходила в больницу подменить Лору. Он же, хоть и держал дистанцию с женой, о разводе больше не заговаривал.
После короткого бабьего лета опять зарядил дождь. Задули пронизывающие ветра с залива. К утру лужи покрывались корочкой льда. Тусклый дневной свет едва достигал дна колодца. Подвальной комнатёнке не доставалось даже тех слабых лучей. После двух часов пополудни сумерки в ней сменялись кромешной тьмой. Даже фонарь во дворе не горел.
Надя мёрзла и кашляла. Вернувшись из института, Вера всякий раз заставала дочь в темноте, укрытую с головой одеялом.
– Надюша, ты все спишь? Почему свет не включаешь? Вылезай, сейчас печку затоплю – согреешься.
Но Надя не спала. Днём общежитие пустело. Как только за окном сгущались сумерки, на работу уходили девушки из соседней комнаты, и коридор погружалось во тьму. Услышав их шаги, Надя выключала свет в комнате и бежала к кровати, чтобы спрятаться под одеялом. Потому что с уходом людей наступало Его время. Он медленно бродил по тёмному подвалу, горестно вздыхал и охал. Старые половицы жалобно скрипели под тяжёлыми босыми ступнями. Проходя мимо двери, за которой притаилась Надя, он останавливался, припадал к щелям и шумно втягивал воздух, ловя человеческие запахи. В этот момент нельзя было даже дышать. Труднее всего приходилось, когда душил кашель. Она зажимала рот ладошками, от нехватки воздуха резало в груди, но удушье пугала её меньше, чем встреча с этим существом.
Кошмар длился пару часов. Около четырёх возвращалась мама. Надя слышала её шаги, но не выбиралась из укрытия до тех пор, пока она не заходила в комнату.
Вера чувствовала следы страха.
– Надюша, ты чего-то боишься?
Надя мотала головой. Говорить о Нем нельзя. Иначе Он услышит и найдёт убежище.
Вера списывала всё на детскую боязнь темноты и одиночество.
– Скоро праздник. Будем дома вместе в воскресенье, а потом ещё во вторник и среду. На демонстрацию пойдём?
Надю радовала любая передышка от ежедневного ужаса.
Однажды после смены Веру остановила Рамиля:
– Останься на пятиминутку.
– Зачем? Ночь же без происшествий прошла. Я в институт опоздаю.
Старшая, зная Верину загруженность, обычно отпускала её. Но сейчас Рамиля была не на шутку встревожена.
– Вера, твоё присутствие – это приказ свыше.
– А в чём дело?
– Мне не сказали. Но я догадываюсь. Полагаю, ты тоже.
Вера посмотрела на дочь:
– Надюш, придётся немножко задержаться. Пойдём в ординаторскую.
– Не надо ребёнка туда.
– Всё так серьёзно?
– Угу. – У Рамили шевелились ноздри.
«Точно у зверя, что чувствует приближение хищников».
Столы в ординаторской сдвинули в одну линию. Напротив них расставили ряды стульев. Вера со старшей устроились впереди. Вскоре появился завотделением и расположился за столом слева. Место справа заняла девушка-секретарь. Центральный стол оставался свободным.
Собрался весь персонал отделения, но всё не начинали, ждали кого-то важного.
Спустя десять минут в ординаторскую вошли главврач с замом и секретарём комсомольской ячейки больницы, худощавым парнем Вериного возраста. Гости расселись в президиуме. Комсорг взял слово:
– Заседание комиссии прошу считать открытым. Председатель комиссии – главврач Толоконников Николай Степанович, коммунист. Члены комиссии: заместитель главного врача Порошина Евдокия Фроловна, коммунист, и заведующий детской травматологии Орлов Геннадий Викторович, коммунист. Представитель ВЛКСМ – я, Дудихин Денис Павлович, комсомолец. Протокол ведёт секретарь – Малыхина Алёна Петровна, комсомолка.
Алёна Петровна старательно записывала всё сказанное. Денис Павлович продолжал:
– Товарищи! Мы собрались с вами по поводу вопиющего мракобесия, которое творится в стенах нашей с вами больницы. В двух словах, чтобы описать картину происходящего: медицинская сестра детского травматологического отделения Горюнова Вера Алексеевна устроила среди родителей больных детей торговлю знахарскими снадобьями, поставив тем самым под сомнение эффективность советской медицины. Гражданка Горюнова, прошу вас выйти вперёд.
Поднимаясь, Вера мысленно простонала: «Исгар!» Тут же прозвучал ответ: «Скоро буду».
Комсорг ехидно улыбался:
– Вера Алексеевна, не желаете посмотреть в глаза своим товарищам, за спинами которых вы вели свои подлые игры? Проработав в отделении всего два месяца, вы, пользуясь доверием коллектива, развели ведьмовство в отделении. Под ваше влияние попали не только родители – большинство из них имеют низкий уровень образования, что с них взять? – но и некоторые из ваших коллег.
Денис окинул взглядом собравшихся, пытаясь каждому заглянуть в глаза.
– Но комсомол не теряет бдительности. Когда два месяца назад гражданка Горюнова явилась ко мне, чтобы встать на учёт, годом вступления в комсомол она назвала 1937-й. Но комсомольский билет был выдан в 1943-м! Я стал наводить справки. Оказалось, что наша с вами коллега – дочь врага народа! В тридцать восьмом она отправилась в исправительную колонию, что и повлекло за собой исключение из комсомола. Но в сорок втором, совершив какой-то сомнительный подвиг, данная особа вновь втёрлась в доверие к партии и даже была представлена к награде.
Дверь открылась, и в ординаторскую вошёл высокий худой человек в сером костюме.
– Здравствуйте, товарищи! Позволите присутствовать?
Денис, раздражённый внезапным вторжением, отреагировал резко:
– А вы, собственно, кто?
Человек достал из внутреннего кармана пиджака корочки и предъявил комиссии. Председатель побледнел, Порошина громко охнула, Денис часто заморгал и осел. Потом вдруг президиум засуетился, раздвигая для гостя центральное место.
– Благодарю, но я сам устроюсь.
Мужчина обернулся к Вере. Высокий лоб, впалые щеки, красные от усталости и забот веки. Но глаза горели фанатичным огнём борьбы. Хоть новый облик разительно отличается от прежнего, сомнений не было – это Исгар.
Демон занял свободный стул у стены.
– Прошу вас, продолжайте! – подбодрил он Дениса.
Комсорг суетливо перелистал страницы доклада, откашлялся и вновь взял слово:
– Так вот... О подвиге... В войну гражданка Горюнова якобы вынесла на себе из окружения командира батальона и спасла секретные документы, за что была награждена медалью «За отвагу» и вернулась в ряды ВЛКСМ. Но, товарищи, нас там не было. О подвиге стало известно со слов командира, который был тяжело ранен и находился... пребывал в бессознательном состоянии. Ну, мало ли что могло ему в бреду привидеться?
Вера вспомнила, как перед выпиской из госпиталя в Саратове её пригласили в горком и вручили комсомольский билет. Она и не поняла тогда, что это было восстановление. Вручили и вручили, старый-то остался в Ленинградской квартире.
А Денис продолжал со всем пылом горячего комсомольского сердца:
– Мы не вправе судить тех, кто представил данную особу к награде. Все помнят военную неразбериху. Но сейчас, в мирное время, когда империалисты снаружи и изнутри пытаются уничтожить нашу Советскую Родину, мы должны быть особенно бдительны. И это ещё не все деяния Горюновой. Кроме того, что эта гражданка работает в травматологии, где затуманивает разум отчаявшимся родителям искалеченных детей чудодейственными рецептами бабок-знахарок, она ещё является студенткой медицинского института, учится на педиатра. Только представьте, товарищи, что в руки дремучему врачу-мракобесу попадёт наше молодое советское поколение!
– Простите, что перебиваю, но у меня есть вопрос. – Исгар поднялся со своего места и направился к президиуму, помахивая папкой. – Я бы хотел вернуться к теме войны. Что вы о ней знаете?
– В смысле?
– Вы воевали?
– Н-но... Я-я-я... – Денис покраснел, затем побледнел. Парень искал ответ то на поверхности стола, то на потолке, лишь бы не встретиться глазами с человеком в сером костюме.
Исгар открыл папку:
– Вы, Дудихин Денис Павлович, 1923 года рождения, к началу войны достигли призывного возраста. Так почему же вы не воевали?
– Я хотел! Но меня не взяли. У меня астма!
– Ай-ай-ай, какая несправедливость. Как вы себя чувствуете?
– С-спасибо, сейчас неплохо.
– Воздух Урала, где вы отсиделись в эвакуации, оказал благотворное воздействие. Я слышал, что природа Коми и Сибири помогает полностью избавиться от подобных заболеваний. Кто же составил заключение о вашей болезни?
Демон уткнулся в папку.
– Очень интересно. Председателем медицинской комиссии, определявшей пригодность к прохождению воинской службы в июле 1941 года, была Порошина Евдокия Фроловна, в девичестве Русакова, в первом браке, в котором появился на свет сын Денис, она взяла фамилию Дудихина. Овдовев, в 1934 повторно вышла замуж за Порошина Константина Семёновича. – Исгар навис над замом главврача. – Какая распространённая фамилия. Если мне не изменяет память, в Горздраве также значится Порошин среди руководства.
Девушка - секретарь продолжала вносить в протокол всё сказанное. Денис пытался подать ей знак, чтобы остановилась, но комсомолка слишком увлеклась процессом, чтобы заметить сигналы комсорга.
Исгар повернулся к публике:
– Мне надоел этот балаган. В то время, когда лучшие учёные страны работают над созданием нового, совершенного советского человека, некоторые узколобые руководители, погрязшие в беспросветной дремучести и взаимном покрывательстве, вставляют палки в колёса прогресса. Вместо помощи и поддержки наш сотрудник, Горюнова Вера Алексеевна, распространявшая экспериментальный препарат, полученный в правительственных лабораториях, подверглась низкому поруганию со стороны дезертиров и махинаторов, поставивших под сомнение военные заслуги этой самоотверженной женщины. Вот, кто является истинным внутренним врагом Советского Союза! – Исгар указал пальцем на членов комиссии.
– Но меня никто не поставил в известность. – Главврач схватился за грудь, пытаясь расстегнуть мокрую от пота рубашку.
– Вас? Кто вы такой? Бездарь, под скальпелем которого умерли одиннадцать пациентов. Мы в курсе, что настоящей причиной смерти было не безнадёжное состояние, а безалаберность, небрежность, некомпетентность и даже пьянство. – Демон вплотную подошёл к Толоконникову. – Остаётся загадкой, как подобный разгильдяй поднялся до столь высокой должности. Но ответ на поверхности. Девичья фамилия вашей матери Порошина?
Главврач неуверенно кивнул.
– Кем вам приходится Порошин Семён Александрович из горздрава?
– Дядей, – едва слышно выдохнул Толоконников.
– Вот! Оказалось, что рыльца самих обличителей в пушку. Но от расплаты ещё никто не уходил, и близок день... – Исгар встретился взглядом с завотделением, который с детским восторгом наблюдал за происходящим. – Впрочем, не для всех. Рекомендую присутствующим сохранять услышанное в тайне, поскольку враги государства уже запустили своих шпионов для похищения секрета состава экспериментального препарата. А также оказывать всяческую поддержку нашей сотруднице. – Демон положил руку на плечо Веры.
Затем подошёл к секретарю и забрал стопку протоколов. Алёна подняла голову:
– Постойте, одну копию надо заверить и отправить в деканат.
Исгар с грустью посмотрел на неё:
– Бедное дитя. И ты мечтаешь выйти замуж за этого мерзавца? – Демон кивнул на Дениса. – Спасайся, пока не поздно. А теперь прошу всех покинуть помещение.
Члены комиссии, которые уже попрощались со свободой и готовились выйти из ординаторской в наручниках и под конвоем, резво вскочили со своих мест и бросились к выходу.
Когда закрылась дверь за последним человеком, Вера подошла к Исгару и уткнулась лицом в его плечо.
– Спасибо.
– Не стоит благодарности. Мой долг – защищать своих учеников. А теперь иди домой. Отдохни сегодня.
– Мне надо в институт.
– Не надо. На занятия пойдёт морок, созданный по твоему образу. Вечером ты получишь конспекты.
О собрании в отделении предпочитали не вспоминать. Вернее, у присутствующих там ещё долго холодные мурашки бегали по коже при одной мысли о произошедшем, но пережить эту жуть заново никто не желал, поэтому молчали. Известие о Вериной работе на правительственные лаборатории образовало вокруг неё зону отчуждения, но, в то же время, дало ей статус неприкосновенности.
Одной Рамиле всё было нипочём. Если раньше старшая не показывала превосходства над подчинённой, то теперь не испытывала благоговейного трепета.
– Вер, ну ты тёмная лошадка. Хоть бы предупредила. Я чуть не поседела, пока этот сопляк свои комсомольские речи толкал.
– Рамиля, я сама не знала, что руководство в курсе. А разглашать, сама понимаешь...
– Понимаю. Слушай, я ведь тоже тот препарат принимала. Получается, что новым человеком становлюсь?
– Как ты себя чувствуешь?
– Тьфу-тьфу, мигрень месяц не возвращается. Лет десять мучилась. И в целом бодрячком.
– Вот и замечательно.
– У детей воздействие сильнее проявляется? Приём во время роста организма ведь. Умственные способности улучшаются?
– Извини, я не могу говорить об этом. Тем более сама не знаю всего.
Исгар ещё поглумился над руководством больницы, с помощью мороков устраивая обыски и допросы. Но доводить до крайнего отчаяния, чтобы те оставили свои должности, не стал. От пакостной семейки демон добился, чтобы они стали тихи и послушны. Большего для исполнения Вериной миссии не требовалось.
С наступлением зимы увеличился поток пациентов. Лыжи, коньки и гололёд множили травмы. После зимних каникул койки стояли даже в коридоре.
Выросло и число желающих совершить преодоление. Подобных Лоре больше не встречалось, но Верин долг постепенно сокращался и на мелких страхах.
Валик учился ходить. В семью Ловягиных вернулись любовь и согласие. Игорь вновь видел в Лоре ту девушку, которую встретил в блокаду.
Глава 18. Паутина
В февральские студенческие каникулы Вера планировала отоспаться и заняться хозяйством. Она взялась за уборку, но в комнату врывались звуки с улицы: голосили охрипшие от зимы воробьи, по подоконникам и водосточным трубам стучала капель. Даже в их подвальное оконце запрыгивали солнечные зайчики.
– Надюша, а пойдём прогуляемся.
Было по-весеннему солнечно. Под ногами хлюпал мокрый снег, готовый превратиться в лужицы. Вера подумала, что в такой день просто необходимо показать дочери Ленинград. Пусть увидит красоту города на фоне этого синего неба и влюбится в него так же, как мать.
От Исаакиевского через сад трудящихся имени Горького у Адмиралтейства они вышли к Дворцовой площади. Надя, для которой Ленинград представлялся дорогой от двора-колодца до больницы, удивлялась открывшейся необъятности.
У портика Нового Эрмитажа Вера подняла дочь на руки, чтобы та смогла рассмотреть ноги атлантов. Наденька с изумлением трогала высеченные из гранита вены.
– Мама, они всю зиму босые простояли?
Вера не могла налюбоваться девчушкой: «Надо же, живёт в подвале, а щёчки румяные, глазки блестят».
В уголке сознания шевельнулось тревожное предчувствие: «Щёчки румяные, глазки блестят... Живёт в подвале... Внешние симптомы туберкулёза».
Диагноз подтвердился. Надюшу положили в тубдиспансер на длительное лечение.
Вера шла, не разбирая дороги, по грязной снежной каше. В ушах стоял плач дочери. Она так крепко обвила ручонками шею матери, что санитаркам пришлось оттаскивать её силой.
«Исгар, что я делаю не так?»
Демон появился рядом:
– Что случилось?
– Надя заболела. У неё туберкулёз.
Исгар молчал, поэтому Вера пояснила:
– Чахотка.
– Я знаю, что такое туберкулёз. Подожди, просматриваю причины.
За поворотом показалась вывеска блинной.
– Давай зайдём в тепло. Тебе надо поесть.
– Мне кусок в горло не полезет.
– Значит, будешь греться отвратительным кофе из цикория.
Устроившись за столиком, Исгар приступил к делу:
– Причина болезни не в тебе. Ты хорошая мать, недостаток внимания с лихвой восполняешь любовью, баланс сохранён. С отработкой тоже справляешься. Источник Надиных проблем в имени. С первых часов её появления на свет ты отказалась от преодоления и «благословила» этой слабостью свою дочь. Но я не могу понять, от чего она бежит. Похоже, у неё разыгрывается фантазия от заточения подвале...
– Разве подвала мало?
– Вера, ты уже должна понимать, что человек подвержен болезням в случае нарушения баланса. Все эти условия жизни, воздействие бактерий – чушь собачья. Главное – способность к преодолению.
– А как же эпидемии?
– Эпидемии и войны возникают, когда изъян поражает всё общество. Но речь сейчас не об этом. Ты просматриваешь Надю?
– Регулярно. Ничего особенного. Да, она скучает, мёрзнет, боится, но всё в пределах нормы.
– Эта норма меня и беспокоит. Не может болезнь развиваться при норме. Чем вызван страх?
– Не говорит. Думаю, она и сформулировать не может. Днём в общежитии никого, по коридору сквозняки гуляют, старые доски трещат. Взрослому не по себе станет. Страх не сильный. Только следы замечала, когда возвращалась.
– Возможно и так. Но меня смущает, что я не вижу преграды для преодоления. Не может девочка её возраста самостоятельно привести в порядок эмоции. Да и спрятать так, чтобы я не увидел, не по силам ребёнку.
– Исгар, как ей помочь? Можно использовать сбор?
– Нет. Преодоление потребует больших затрат энергии, данной взаймы Ирием. Ты не можешь расплачиваться тем, что тебе не принадлежит.
– Но что мне делать?!
– Не паникуй. Надя в больнице. Из подвала ей удалось сбежать. Пускай остаётся там как можно дольше. Со временем разберёмся с её препятствием. Твоя задача – поскорее погасить долг.
– Много ещё осталось?
– Очень много. Ты отработала едва ли десятую часть.
Вера застонала:
– Десятую часть? И это с Лориным преодолением?! Да мне десяти лет не хватит!
– Мы ускорим процесс. Я дам тебе подработку. Летом приступим к тренировкам.
– Почему не сейчас?
– Не спеши. Задание довольно опасное. Пока займёшься подготовкой. – Исгар достал из кармана обвитый металлической сеткой крупный янтарь. – Найди подробную карту Ленинграда. Ты будешь обходить улицы с амулетом. Его действие достаточно обширное, во дворы заглядывать не придётся. После наноси на карту свой маршрут. На отмеченных участках будут отражаться сигналы.
– Похоже на какие-то ловчие сети.
– Именно. – Демон протянул Вере амулет. В янтаре застыл здоровый паук.
– Что я должна буду делать с этими сигналами?
– Возвращать энергию Ирию. За время блокады голод и страх раскрыли в людях способности. Некоторые новоявленные ведьмы вовсю пользуются ими для собственной выгоды. Но, не зная правил и законов, они раздают энергию без отработки. Позже я объясню твои задачи. Да, тебе нужно освободить время для подготовки. Оставь одну из смен в больнице.
– Я думала об этом. Со второй ставкой не смогу часто навещать Надю. Только не представляю, как мы справимся. Денег и так едва хватает.
– Об этом не беспокойся. Твоя новая миссия входит в сферу моих интересов, поэтому ты будешь получать вознаграждение.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
#паучихаубелки
Собрался весь персонал отделения, но всё не начинали, ждали кого-то важного.
Спустя десять минут в ординаторскую вошли главврач с замом и секретарём комсомольской ячейки больницы, худощавым парнем Вериного возраста. Гости расселись в президиуме. Комсорг взял слово:
– Заседание комиссии прошу считать открытым. Председатель комиссии – главврач Толоконников Николай Степанович, коммунист. Члены комиссии: заместитель главного врача Порошина Евдокия Фроловна, коммунист, и заведующий детской травматологии Орлов Геннадий Викторович, коммунист. Представитель ВЛКСМ – я, Дудихин Денис Павлович, комсомолец. Протокол ведёт секретарь – Малыхина Алёна Петровна, комсомолка.
Алёна Петровна старательно записывала всё сказанное. Денис Павлович продолжал:
– Товарищи! Мы собрались с вами по поводу вопиющего мракобесия, которое творится в стенах нашей с вами больницы. В двух словах, чтобы описать картину происходящего: медицинская сестра детского травматологического отделения Горюнова Вера Алексеевна устроила среди родителей больных детей торговлю знахарскими снадобьями, поставив тем самым под сомнение эффективность советской медицины. Гражданка Горюнова, прошу вас выйти вперёд.
Поднимаясь, Вера мысленно простонала: «Исгар!» Тут же прозвучал ответ: «Скоро буду».
Комсорг ехидно улыбался:
– Вера Алексеевна, не желаете посмотреть в глаза своим товарищам, за спинами которых вы вели свои подлые игры? Проработав в отделении всего два месяца, вы, пользуясь доверием коллектива, развели ведьмовство в отделении. Под ваше влияние попали не только родители – большинство из них имеют низкий уровень образования, что с них взять? – но и некоторые из ваших коллег.
Денис окинул взглядом собравшихся, пытаясь каждому заглянуть в глаза.
– Но комсомол не теряет бдительности. Когда два месяца назад гражданка Горюнова явилась ко мне, чтобы встать на учёт, годом вступления в комсомол она назвала 1937-й. Но комсомольский билет был выдан в 1943-м! Я стал наводить справки. Оказалось, что наша с вами коллега – дочь врага народа! В тридцать восьмом она отправилась в исправительную колонию, что и повлекло за собой исключение из комсомола. Но в сорок втором, совершив какой-то сомнительный подвиг, данная особа вновь втёрлась в доверие к партии и даже была представлена к награде.
Дверь открылась, и в ординаторскую вошёл высокий худой человек в сером костюме.
– Здравствуйте, товарищи! Позволите присутствовать?
Денис, раздражённый внезапным вторжением, отреагировал резко:
– А вы, собственно, кто?
Человек достал из внутреннего кармана пиджака корочки и предъявил комиссии. Председатель побледнел, Порошина громко охнула, Денис часто заморгал и осел. Потом вдруг президиум засуетился, раздвигая для гостя центральное место.
– Благодарю, но я сам устроюсь.
Мужчина обернулся к Вере. Высокий лоб, впалые щеки, красные от усталости и забот веки. Но глаза горели фанатичным огнём борьбы. Хоть новый облик разительно отличается от прежнего, сомнений не было – это Исгар.
Демон занял свободный стул у стены.
– Прошу вас, продолжайте! – подбодрил он Дениса.
Комсорг суетливо перелистал страницы доклада, откашлялся и вновь взял слово:
– Так вот... О подвиге... В войну гражданка Горюнова якобы вынесла на себе из окружения командира батальона и спасла секретные документы, за что была награждена медалью «За отвагу» и вернулась в ряды ВЛКСМ. Но, товарищи, нас там не было. О подвиге стало известно со слов командира, который был тяжело ранен и находился... пребывал в бессознательном состоянии. Ну, мало ли что могло ему в бреду привидеться?
Вера вспомнила, как перед выпиской из госпиталя в Саратове её пригласили в горком и вручили комсомольский билет. Она и не поняла тогда, что это было восстановление. Вручили и вручили, старый-то остался в Ленинградской квартире.
А Денис продолжал со всем пылом горячего комсомольского сердца:
– Мы не вправе судить тех, кто представил данную особу к награде. Все помнят военную неразбериху. Но сейчас, в мирное время, когда империалисты снаружи и изнутри пытаются уничтожить нашу Советскую Родину, мы должны быть особенно бдительны. И это ещё не все деяния Горюновой. Кроме того, что эта гражданка работает в травматологии, где затуманивает разум отчаявшимся родителям искалеченных детей чудодейственными рецептами бабок-знахарок, она ещё является студенткой медицинского института, учится на педиатра. Только представьте, товарищи, что в руки дремучему врачу-мракобесу попадёт наше молодое советское поколение!
– Простите, что перебиваю, но у меня есть вопрос. – Исгар поднялся со своего места и направился к президиуму, помахивая папкой. – Я бы хотел вернуться к теме войны. Что вы о ней знаете?
– В смысле?
– Вы воевали?
– Н-но... Я-я-я... – Денис покраснел, затем побледнел. Парень искал ответ то на поверхности стола, то на потолке, лишь бы не встретиться глазами с человеком в сером костюме.
Исгар открыл папку:
– Вы, Дудихин Денис Павлович, 1923 года рождения, к началу войны достигли призывного возраста. Так почему же вы не воевали?
– Я хотел! Но меня не взяли. У меня астма!
– Ай-ай-ай, какая несправедливость. Как вы себя чувствуете?
– С-спасибо, сейчас неплохо.
– Воздух Урала, где вы отсиделись в эвакуации, оказал благотворное воздействие. Я слышал, что природа Коми и Сибири помогает полностью избавиться от подобных заболеваний. Кто же составил заключение о вашей болезни?
Демон уткнулся в папку.
– Очень интересно. Председателем медицинской комиссии, определявшей пригодность к прохождению воинской службы в июле 1941 года, была Порошина Евдокия Фроловна, в девичестве Русакова, в первом браке, в котором появился на свет сын Денис, она взяла фамилию Дудихина. Овдовев, в 1934 повторно вышла замуж за Порошина Константина Семёновича. – Исгар навис над замом главврача. – Какая распространённая фамилия. Если мне не изменяет память, в Горздраве также значится Порошин среди руководства.
Девушка - секретарь продолжала вносить в протокол всё сказанное. Денис пытался подать ей знак, чтобы остановилась, но комсомолка слишком увлеклась процессом, чтобы заметить сигналы комсорга.
Исгар повернулся к публике:
– Мне надоел этот балаган. В то время, когда лучшие учёные страны работают над созданием нового, совершенного советского человека, некоторые узколобые руководители, погрязшие в беспросветной дремучести и взаимном покрывательстве, вставляют палки в колёса прогресса. Вместо помощи и поддержки наш сотрудник, Горюнова Вера Алексеевна, распространявшая экспериментальный препарат, полученный в правительственных лабораториях, подверглась низкому поруганию со стороны дезертиров и махинаторов, поставивших под сомнение военные заслуги этой самоотверженной женщины. Вот, кто является истинным внутренним врагом Советского Союза! – Исгар указал пальцем на членов комиссии.
– Но меня никто не поставил в известность. – Главврач схватился за грудь, пытаясь расстегнуть мокрую от пота рубашку.
– Вас? Кто вы такой? Бездарь, под скальпелем которого умерли одиннадцать пациентов. Мы в курсе, что настоящей причиной смерти было не безнадёжное состояние, а безалаберность, небрежность, некомпетентность и даже пьянство. – Демон вплотную подошёл к Толоконникову. – Остаётся загадкой, как подобный разгильдяй поднялся до столь высокой должности. Но ответ на поверхности. Девичья фамилия вашей матери Порошина?
Главврач неуверенно кивнул.
– Кем вам приходится Порошин Семён Александрович из горздрава?
– Дядей, – едва слышно выдохнул Толоконников.
– Вот! Оказалось, что рыльца самих обличителей в пушку. Но от расплаты ещё никто не уходил, и близок день... – Исгар встретился взглядом с завотделением, который с детским восторгом наблюдал за происходящим. – Впрочем, не для всех. Рекомендую присутствующим сохранять услышанное в тайне, поскольку враги государства уже запустили своих шпионов для похищения секрета состава экспериментального препарата. А также оказывать всяческую поддержку нашей сотруднице. – Демон положил руку на плечо Веры.
Затем подошёл к секретарю и забрал стопку протоколов. Алёна подняла голову:
– Постойте, одну копию надо заверить и отправить в деканат.
Исгар с грустью посмотрел на неё:
– Бедное дитя. И ты мечтаешь выйти замуж за этого мерзавца? – Демон кивнул на Дениса. – Спасайся, пока не поздно. А теперь прошу всех покинуть помещение.
Члены комиссии, которые уже попрощались со свободой и готовились выйти из ординаторской в наручниках и под конвоем, резво вскочили со своих мест и бросились к выходу.
Когда закрылась дверь за последним человеком, Вера подошла к Исгару и уткнулась лицом в его плечо.
– Спасибо.
– Не стоит благодарности. Мой долг – защищать своих учеников. А теперь иди домой. Отдохни сегодня.
– Мне надо в институт.
– Не надо. На занятия пойдёт морок, созданный по твоему образу. Вечером ты получишь конспекты.
О собрании в отделении предпочитали не вспоминать. Вернее, у присутствующих там ещё долго холодные мурашки бегали по коже при одной мысли о произошедшем, но пережить эту жуть заново никто не желал, поэтому молчали. Известие о Вериной работе на правительственные лаборатории образовало вокруг неё зону отчуждения, но, в то же время, дало ей статус неприкосновенности.
Одной Рамиле всё было нипочём. Если раньше старшая не показывала превосходства над подчинённой, то теперь не испытывала благоговейного трепета.
– Вер, ну ты тёмная лошадка. Хоть бы предупредила. Я чуть не поседела, пока этот сопляк свои комсомольские речи толкал.
– Рамиля, я сама не знала, что руководство в курсе. А разглашать, сама понимаешь...
– Понимаю. Слушай, я ведь тоже тот препарат принимала. Получается, что новым человеком становлюсь?
– Как ты себя чувствуешь?
– Тьфу-тьфу, мигрень месяц не возвращается. Лет десять мучилась. И в целом бодрячком.
– Вот и замечательно.
– У детей воздействие сильнее проявляется? Приём во время роста организма ведь. Умственные способности улучшаются?
– Извини, я не могу говорить об этом. Тем более сама не знаю всего.
Исгар ещё поглумился над руководством больницы, с помощью мороков устраивая обыски и допросы. Но доводить до крайнего отчаяния, чтобы те оставили свои должности, не стал. От пакостной семейки демон добился, чтобы они стали тихи и послушны. Большего для исполнения Вериной миссии не требовалось.
С наступлением зимы увеличился поток пациентов. Лыжи, коньки и гололёд множили травмы. После зимних каникул койки стояли даже в коридоре.
Выросло и число желающих совершить преодоление. Подобных Лоре больше не встречалось, но Верин долг постепенно сокращался и на мелких страхах.
Валик учился ходить. В семью Ловягиных вернулись любовь и согласие. Игорь вновь видел в Лоре ту девушку, которую встретил в блокаду.
Глава 18. Паутина
В февральские студенческие каникулы Вера планировала отоспаться и заняться хозяйством. Она взялась за уборку, но в комнату врывались звуки с улицы: голосили охрипшие от зимы воробьи, по подоконникам и водосточным трубам стучала капель. Даже в их подвальное оконце запрыгивали солнечные зайчики.
– Надюша, а пойдём прогуляемся.
Было по-весеннему солнечно. Под ногами хлюпал мокрый снег, готовый превратиться в лужицы. Вера подумала, что в такой день просто необходимо показать дочери Ленинград. Пусть увидит красоту города на фоне этого синего неба и влюбится в него так же, как мать.
От Исаакиевского через сад трудящихся имени Горького у Адмиралтейства они вышли к Дворцовой площади. Надя, для которой Ленинград представлялся дорогой от двора-колодца до больницы, удивлялась открывшейся необъятности.
У портика Нового Эрмитажа Вера подняла дочь на руки, чтобы та смогла рассмотреть ноги атлантов. Наденька с изумлением трогала высеченные из гранита вены.
– Мама, они всю зиму босые простояли?
Вера не могла налюбоваться девчушкой: «Надо же, живёт в подвале, а щёчки румяные, глазки блестят».
В уголке сознания шевельнулось тревожное предчувствие: «Щёчки румяные, глазки блестят... Живёт в подвале... Внешние симптомы туберкулёза».
Диагноз подтвердился. Надюшу положили в тубдиспансер на длительное лечение.
Вера шла, не разбирая дороги, по грязной снежной каше. В ушах стоял плач дочери. Она так крепко обвила ручонками шею матери, что санитаркам пришлось оттаскивать её силой.
«Исгар, что я делаю не так?»
Демон появился рядом:
– Что случилось?
– Надя заболела. У неё туберкулёз.
Исгар молчал, поэтому Вера пояснила:
– Чахотка.
– Я знаю, что такое туберкулёз. Подожди, просматриваю причины.
За поворотом показалась вывеска блинной.
– Давай зайдём в тепло. Тебе надо поесть.
– Мне кусок в горло не полезет.
– Значит, будешь греться отвратительным кофе из цикория.
Устроившись за столиком, Исгар приступил к делу:
– Причина болезни не в тебе. Ты хорошая мать, недостаток внимания с лихвой восполняешь любовью, баланс сохранён. С отработкой тоже справляешься. Источник Надиных проблем в имени. С первых часов её появления на свет ты отказалась от преодоления и «благословила» этой слабостью свою дочь. Но я не могу понять, от чего она бежит. Похоже, у неё разыгрывается фантазия от заточения подвале...
– Разве подвала мало?
– Вера, ты уже должна понимать, что человек подвержен болезням в случае нарушения баланса. Все эти условия жизни, воздействие бактерий – чушь собачья. Главное – способность к преодолению.
– А как же эпидемии?
– Эпидемии и войны возникают, когда изъян поражает всё общество. Но речь сейчас не об этом. Ты просматриваешь Надю?
– Регулярно. Ничего особенного. Да, она скучает, мёрзнет, боится, но всё в пределах нормы.
– Эта норма меня и беспокоит. Не может болезнь развиваться при норме. Чем вызван страх?
– Не говорит. Думаю, она и сформулировать не может. Днём в общежитии никого, по коридору сквозняки гуляют, старые доски трещат. Взрослому не по себе станет. Страх не сильный. Только следы замечала, когда возвращалась.
– Возможно и так. Но меня смущает, что я не вижу преграды для преодоления. Не может девочка её возраста самостоятельно привести в порядок эмоции. Да и спрятать так, чтобы я не увидел, не по силам ребёнку.
– Исгар, как ей помочь? Можно использовать сбор?
– Нет. Преодоление потребует больших затрат энергии, данной взаймы Ирием. Ты не можешь расплачиваться тем, что тебе не принадлежит.
– Но что мне делать?!
– Не паникуй. Надя в больнице. Из подвала ей удалось сбежать. Пускай остаётся там как можно дольше. Со временем разберёмся с её препятствием. Твоя задача – поскорее погасить долг.
– Много ещё осталось?
– Очень много. Ты отработала едва ли десятую часть.
Вера застонала:
– Десятую часть? И это с Лориным преодолением?! Да мне десяти лет не хватит!
– Мы ускорим процесс. Я дам тебе подработку. Летом приступим к тренировкам.
– Почему не сейчас?
– Не спеши. Задание довольно опасное. Пока займёшься подготовкой. – Исгар достал из кармана обвитый металлической сеткой крупный янтарь. – Найди подробную карту Ленинграда. Ты будешь обходить улицы с амулетом. Его действие достаточно обширное, во дворы заглядывать не придётся. После наноси на карту свой маршрут. На отмеченных участках будут отражаться сигналы.
– Похоже на какие-то ловчие сети.
– Именно. – Демон протянул Вере амулет. В янтаре застыл здоровый паук.
– Что я должна буду делать с этими сигналами?
– Возвращать энергию Ирию. За время блокады голод и страх раскрыли в людях способности. Некоторые новоявленные ведьмы вовсю пользуются ими для собственной выгоды. Но, не зная правил и законов, они раздают энергию без отработки. Позже я объясню твои задачи. Да, тебе нужно освободить время для подготовки. Оставь одну из смен в больнице.
– Я думала об этом. Со второй ставкой не смогу часто навещать Надю. Только не представляю, как мы справимся. Денег и так едва хватает.
– Об этом не беспокойся. Твоя новая миссия входит в сферу моих интересов, поэтому ты будешь получать вознаграждение.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
#паучихаубелки
Следующая публикация
Комментарии 8