Рожала она – как кошка – каждый год по ребёнку.
А всё, потому что добрая была: никому отказать не смела.

А они, мужики эти, пользовались и исчезали… навсегда...
Даже не дождавшись рождения своего чада.
Да и на кой оно, чадо-то это, им нужно было!

И женщина такая – зачем?.. Бестолковая, широкотелая, с толстыми ногами и бёдрами.
Она даже пирожки путем испечь не могла. Всё какие-то они у неё получались в полсковороды, с плохо промешанной картошкой…

Пирожками этими, в основном, и кормила она деток своих…

Седьмого уж так поднимала. Точнее – седьмую.
Потому что все семеро были у неё девки.
Но зато – всех мастей!

Ленка с Настей – белёсые такие, что даже брови и ресницы, как у молочных поросят.
Людка такая рыжая, что аж в красноту. И как дроздовое яйцо конопатая.
У неё и отец таким был, за красный волос и пустила его тогда на постой.

Олька с Галькой – русые – с косами в пол.
Женька чернявая, как цыганочка.

Да почему – «как»?
Отец у неё и был цыганом - горячим и жгучеглазым.

А Томочку она от турка прижила, когда турецкие рабочие недалеко тут мост строили.

И была Томочка, как восточная княжна. С длинными глазами, чуть приподнятыми к вискам, ярко сиявшими глянцевыми белками.
Чёрная синева её волос струилась по плечам, как редкий шёлк, и скручивалась тугими кольцами.

Что такое «воспитывать» Алёна не знала. Не знала даже, наверное, и слова-то такого…
Она просто жила рядом со своими детками и всё накормить и порадовать их старалась.

Потому-то и вставала каждый день в 4 утра, чтобы до работы ещё успеть всё по дому переделать и дочкам пирогов на целый день напечь.
Пекла и в таз эмалированный складывала. Пекла и складывала…
К вечеру таз был пуст.

Правду сказать, и девки рано помогать ей начали.
Когда младшая Томочка в школу пошла, то Алёна совсем уж распрямилась - вся работа по дому была на дочерях.

Как девки учились, про то мать не ведала, потому что всей учёбой руководила Галька – старшая.
Она сестёр и в школу водила, и уроки потом с ними делала, и объясняла, и била тихонько иногда, если в том нужда была.

И почитали они её, как родную мать. И даже ещё больше…
За честь у них считалось перед сном к Гальке прийти, полежать с ней и посекретничать.

А мать беспокоить нельзя было, потому что она на работе устаёт и ей отдыхать дома нужно.
Мать вроде иконы в доме была. Все дочери обращались к ней на «Вы», и слово её было, как приговор суда: не обсуждать, а просто выполнять нужно было.
Гальке спасибо - она так поставила.

Надо сказать, что и сама она матери во всём была покорна.
И когда с нею разговаривала, то, куда только и девались её властный командирский тон и жёсткий взгляд.
Перед Алёной всегда стояла тихая и покорная дочь.

И если мать говорила, что надо бы девчонкам к Новому году костюмы на ёлку в школу пошить, то Галька неделю ночами те костюмы исполняла.
И такого напридумывала, что в школе только охали да ахали и Алёнину семью нахваливали.

А в день рождения материн девки ей целую концертную программу приготовили.
Выволокли во двор стулья, а для матери кресло из одного из них сделали: подушками обвязали и золотой бумагой украсили.
И пели для неё, и стихи рассказывали, и танцы танцевали.

А в конце Галька в мужчину переоделась, усы карандашом для глаз навела и мать на вальс пригласила.
Алёна даже не знала, что это и есть счастье..
Она просто чувствовала тогда, что правильно сделала, что всех их родила, несмотря на людские толки и косые взгляды.

А когда Галька школу заканчивала, то Алёну туда пригласили.
И прямо при ней дочери вручили медаль золотую.
Оказывается, она и в школе лучше всех была.

Но учиться дальше Галка не стала: куда же она от такой огромной семьи, от сестёр, от матери, которые без неё пропадут.

Алёна спросила дочь о том, что делать собирается?
А та лишь сказала, что насчёт работы на ферме уже договорилась.

Мать только и ответила:
- Ну, значит, сама так решила. А медаль, как же? Так просто и будет на стенке висеть?
Дочь просто хмыкнула, и – всё.
Вот и поговорили... и договорились.

А вот... и 2015 год.
Тут вскоре и до них война добралась.
Стало совсем не до учёбы.

Вначале воевали всё где-то далеко от их деревни.
У них ведь не «террористов», не «сепаратистов» не было...
Потому они и не очень-то беспокоились, что загадочное слово «АТО» затронет и их богом поцелованный в самую маковку райский уголок.

… Когда первые снаряды стали рваться недалеко от Алёниной фермы, она всё бросила и домой кинулась.
Дети ведь перепугаются без неё, а Гальке одной трудно будет их успокоить.

Бежала к дому...
А сердце как-то странно бухало в груди, редко и сильно бухало, как колокольный набат.

Уже взялась рукою за калитку, глаза подняла, чтобы привычно на окна взглянуть…

А глядеть-то и не на что.
Нет дома!..

Яма глубокая посреди двора...
И на краю той ямы Галька сидит – она раньше матери домой успела.
Но всё равно – опоздала.

Сидит Галька и в руках Томочкину туфельку держит.
- Дети, где?! Целы?! - выдохнула Алёна.
Галька, не глядя на мать, только кивнула на огромную черную дымящуюся яму:
- Там… они... Дома остались…
И, как собака завыыыыыыыла…