Мартемьян Никитич Рютин политический деятель середины 30-х годов XX века, уроженец Усть-Удинской волости Иркутской губернии, пытавшийся организовать сопротивление режиму Иосифа Виссарионовича Сталина. В сталинских застенках погиб он сам, его жена и оба сына. Лишь прошедшей сквозь лагеря дочери удалось выжить, добившись к концу восьмидесятых годов посмертной реабилитации своего отца.

Мартемьян Никитич Рютин родился 13 февраля 1890 года в семье крестьянина Никиты Павловича Рютина, деревенского плотника, в деревне Верхнее Рютино Усть-Удинской волости Балаганского уезда Иркутской губернии. Поскольку эти места были определены царским правительством для ссылки, его первыми учителями были политические ссыльные, научившие его читать и писать. Когда в соседнем селе открылась школа, Рютин стал ее лучшим учеником.
В 13 лет Мартемьян отпросился у отца на заработки в Иркутск, где работал, как тогда говорили, «мальчиком» сначала на кондитерской фабрике Карматских, а затем в мелочной лавке. В автобиографии в 1923 году он напишет: «Приходилось работать с 4 часов утра до 10—11 часов вечера. Меня, тринадцатилетнего мальчугана, старались использовать как взрослого рабочего: я должен был таскать кули с овсом, а иногда и с мукой в лавку, стоять за прилавком, ухаживать за лошадью, чистить ее, возить со двора мусор и прочее».
Проработав в Иркутске с перерывами около двух лет, он снова вернулся в деревню, где их семейное хозяйство к этому времени пришло в полнейший упадок. Но вскоре ему помог знакомый отца, политссыльный Б.В. Марковин, социал-демократ. Он подготовил Мартемьяна к поступлению в Иркутскую учительскую семинарию, куда тот успешно поступил в возрасте неполных пятнадцати лет.
Начало учебы совпало с первой русской революцией. Однако, даже часто присутствуя на политических митингах вместе с другими семинаристами, Рютин не примкнул к какой-либо революционной организации.

После окончания семинарии он работает учителем в селе Шиверском Балаганского уезда, где впервые знакомится с марксисткой литературой, работами В.И. Ленина, К. Маркса, Ф. Энгельса, А. Бебеля, К. Каутского. Не имея формальных связей с партией, Рютин, в 1912 году создает марксистский кружок, в котором изучаются публикации в «Правде», «Просвещении» и других изданиях. После встреч, дискуссий и полемики с большевиками Постышевым, Вельманом, Гребневым и Петуховой, в октябре 1914 года Рютин вступает в большевистскую партию.

В связи с началом первой мировой войны Рютин был мобилизован в армию и после окончания Иркутской школы прапорщиков был направлен в Харбин для прохождения службы в составе 618 Томской дружины.
В марте 1917 года прапорщик Рютин вышел перед строем солдат и объявил им о произошедшей в России революции и падении самодержавия. Избранный в состав Харбинского Совета рабочих и солдатских депутатов, он вел решительную борьбу против политики меньшевиков и эсеров, обострившуюся весной-летом 1917 года после возвращения политэмигрантов. В мае представители меньшевиков и эсеров внесли в Харбинский Совет предложение: «Прибывших эмигрантов с большевистскими идеями не отправлять в Россию, иначе они занесут заразу идей в сердце России и начнется анархия». Но Рютину и его единомышленникам удалось не допустить его принятия.
В конце июля 1917 года, с целью решительного размежевания с меньшевиками, был сформирован Харбинский комитет РСДРП (б), в состав которого вошли Рютин, Янгузов, Славин, Летунов и др. 26 октября, после получения первых известий о событиях в Петрограде, в Харбине прошла мощная демонстрация рабочих и солдат гарнизона. Рютин, находящийся уже во главе Харбинского Совета, предложил взять власть в свои руки. Поскольку в составе Совета не было единства по этому вопросу, Рютин, по телеграфу, обратился за советом к Ленину, который настаивал на обязательном взятии власти и принятия срочных мер по отстранению представителей старой власти. Однако удержать власть Совету не удалось. 27 ноября китайские власти предъявили ему ультиматум о высылке революционно настроенных 618 и 559 пеших воинских дружин, а также персонально большевиков Рютина и Славина. Поскольку перевес сил был на стороне контрреволюции, им пришлось подчиниться.
Весной и летом, с началом иностранной интервенции и чехословацкого мятежа, обстановка в Сибири осложнилась, большевистские организации были вынуждены перейти на нелегальное положение. М.Н. Рютин возглавил один из наиболее успешно действующих партизанских отрядов в Прибайкалье.
После освобождения Красной Армией Новониколаевска Рютин работает в политотделе 5-й Армии. В марте 1920 года его выбирают председателем президиума Иркутского губкома партии и делегатом Х съезда РКП (б). В числе делегатов съезда он принимает участие в штурме восставшего Кронштадта.
В 1922 году Рютин был откомандирован в распоряжение Юго-Восточного бюро ЦК РКП (б) и несколько позднее был избран секретарем Дагестанского обкома партии, став одним из самых популярных партийных работников. Когда в феврале 1924 года Рютин был отозван в распоряжение ЦК, Юго-Восточное бюро ЦК РКП (б) приняло специальное решение добиваться его возвращения.
В 1925 году Рютин избирается секретарем Краснопресненского райкома партии Москвы и становится одним из самых активных борцов против левой, а затем и «новой оппозиции». Рассматривая их борьбу лишь как свидетельство их личных амбиций в борьбе за власть, он поддержал Сталина и Бухарина, став одним из самых активных борцов с оппозицией, лично возглавляя бригады боевиков, разгонявшие собрания и митинги оппозиционеров. Позже Троцкий, оценивая его роль во внутрипартийной борьбе, назовет его «паровым катком, прошедшим по партийным организациям столицы». Выступая на XV съезде ВКП (б) Рютин, потребовал от левой оппозиции не только организационной, но и идейной капитуляции. На съезде его избрали кандидатом в члены ЦК.
Однако, вскоре после XV съезда, Рютин резко меняет свое отношение к Сталину и его окружению. Выступая против «чрезвычайщины» в экономической области, он поддержал «правых», во главе с Бухариным и Рыковым, и непосредственно на себе испытал правоту левой оппозиции в вопросе о внутрипартийном режиме. «Уже в 1928 году Угланов и Рютин стали заявлять, что в вопросе о партийном режиме левая оппозиция оказалась права, – признание тем более поучительное, что никто не мог похвалиться такими успехами в насаждении сталинского режима, как Угланов и Рютин» – писал об этом Троцкий.
Летом 1928 года Сталин, в борьбе против группы Бухарина, попытался заручиться поддержкой Московской партийной организации, проводя с ее руководителями персональные беседы по 2-3 часа, но получил отпор. В т.ч. и от Рютина. Его дочь, Любовь Мартемьяновна Рютина (Левина) позже вспоминала: «отец пришел домой после встречи со Сталиным раздраженным, взволнованным и несколько раз повторил одну и ту же фразу «Откуда он взялся? Действительно, этот повар будет готовить очень острые блюда»».
11 октября 1928 года, споря на закрытом заседании бюро Краснопресненского райкома партии, М.Н. Рютин говорил: «Что вы ставите вопрос о тов. Сталине? Мы знаем, что у тов. Сталина есть свои недостатки, о которых говорил тов. Ленин». 15 октября группа членов Краснопресненского райкома обратилась в Московский комитет партии с заявлением, где утверждалось, что секретарь райкома М.Н. Рютин ведет примиренческую политику, что он и другие члены бюро райкома вели недопустимую безобразную линию, направленную против ЦК и линии партии. Реакция на это письмо последовала незамедлительно. 16 октября 1928 г. состоялось объединенное заседание секретариатов ЦК и МК ВКП(б) с участием председателя ЦКК Г.К. Орджоникидзе и членов президиума МКК ВКП(б). На нем было принято решение о снятии М.Н. Рютина с работы в московской партийной организации.
Для обсуждения положения в столичной организации партии был созван VI внеочередной объединенный пленум МК и МКК ВКП(б). Он проходил 18 и 19 октября 1928 года. В его работе принимали участие, кроме членов и кандидатов в члены МК и МКК, партийный актив Москвы, работники аппарата ЦК ВКП(б). Всего – 352 человека, из них в прениях по докладу секретаря МК Николая Александровича Угланова (1886–1937) выступили 36 человек. В докладе была сделана попытка осудить тех, кто своими действиями «взбудоражил» московскую партийную организацию, высказывались претензии и к М.Н. Рютину. Они заключались, прежде всего, в упомянутой выше оценке И.В. Сталина. «Этого нельзя было говорить потому, что еще раньше нам об этом говорили троцкисты», – заявил Н.А. Угланов.

После отстранения в октябре 1928 года от партийной работы («за примиренческое отношение к правому уклону»), Рютин был назначен заместителем редактора газеты «Красная звезда», а в 1929 году был направлен уполномоченным ЦК по коллективизации в Восточную Сибирь. После возвращения из этой поездки им была составлена подробная записка в Политбюро ЦК ВКП (б) о недостатках и перегибах в колхозном движении. В нем обосновывалась мысль о том, что, по сути, идет свертывание нэпа и отказ от решений XV съезда ВКП (б) по работе в деревне. Записка вызвала резкую реакцию Сталина и Л.М. Кагановича.
Статья Сталина «К вопросу о политике ликвидации кулачества как класса» в свое время явилась ответом на публикацию, которую он прочел в «Красной звезде» от 16 января 1930 года. В ней Сталин, отчасти, вскрывал и мотивы, побудившие его взяться за перо: «В № 16 «Красной звезды» в статье «Ликвидация кулачества как класса», в общем бесспорно правильной, имеются две неточности в формулировках. Мне кажется, что необходимо исправить эти неточности». Неназванным автором так не понравившейся Сталину статьи был заместитель ответственного редактора «Красной звезды» М.Н. Рютин. Основной причиной, вызвавшей неудовольствие Сталина, стала политическая позиция последнего. Рютин в статье всего лишь намекнул на необходимость соблюдать принцип постепенности в деле коллективизации, то есть изложил «крестьянский вопрос» так, как трактовали его решения XV съезда партии. Однако Сталин давно уже ревизовал эти решения. И передовая статья «Красной звезды» напоминала о курсе, выработанном XV съездом. Это был хотя и скрытый, но прозрачный намек на отход реальной практики от этого курса.
Несмотря на то, что оппоненту Сталина пришлось признать свои «ошибки», допущенные им в газетной статье, суть проводившейся политики в отношении крестьянства была вскрыта весьма точно. Из состоявшейся полемики вытекало, что насильственные методы в процессе коллективизации будут расширены. Такими методами Сталин пытался решить зерновые трудности, обрекая на гибель сотни тысяч крестьян. В дни, когда были опубликованы статьи Рютина и Сталина, из ЦК с каждым днем возрастал нажим на местные органы с требованием ускорить коллективизацию. В передовой статье газеты «Правда» от 3 февраля 1930 г. говорилось: «Последняя наметка коллективизации – 75 % бедняцко-середняцких хозяйств в течение 1930/31 года – не является максимальной». В этих условиях Рютин, осмелившийся выступить в печати против Сталина в связи с раскулачиванием крестьянства, предупреждал о пагубности такого курса. Политика сталинской «сплошной коллективизации» вела к массовым репрессиям. Постоянная угроза предъявления любому партийному работнику обвинения в «правом уклоне» толкала многих из них на применение насилия к тем, кто уклонялся от вступления в колхозы. Лозунг «Лучше перегнуть, чем недогнуть» очень быстро был перенят низовыми руководителями у творцов политики массового «раскулачивания».
В январе 1930 года Рютин, видимо, окончательно понял, что остановить Сталина невозможно. Долг коммуниста, как его понимал Рютин, толкнул его к действиям, среди которых была и публикация передовой статьи в «Красной звезде». В тот момент у него была только такая возможность предупредить об опасности. Но признание Сталиным в печати собственных ошибок на деле оказалось всего лишь тактическим маневром. Объяснялось это необходимостью срочного укрепления авторитета вождя. Когда Сталин вновь ощутил прочность положения, прежняя политика была им продолжена. Сбив волну недовольства среди крестьянства, массовое раскулачивание и насильственная коллективизация набрали прежние темпы.
2 марта 1930 года Рютин в последний раз подписал газету «Красная звезда» – с идеологической работы он был переведен на хозяйственную, получив пост председателя Управления фотокинопромышленности ВСНХ СССР.
На XVI съезде партии Сталин через Кагановича обещал Рютину, что он будет избран в ЦК, если выступит в прениях с осуждением «правого уклона» и «самокритикой» поводу своего «примиренческого» отношения к нему. М.Н. Рютин понял, что стоит за этим предложением: И.В. Сталину нужно было еще одно покаяние, еще одно осуждение правого уклона, признание сталинских заслуг из уст уже опального, но еще достаточно авторитетного оппонента. Рютин, как он признавал в последствии, «увильнул» от этого выступления. В состав ЦК он избран не был.
В августе 1930 года Рютин из Москвы уехал отдыхать в Ессентуки, где встречался со своим знакомым Александром Семеновичем Немовым (1898-1937) (бывшем сослуживцем Рютина по работе в Краснопресненском райкоме партии), руководителем одного из столичных трестов.
Осенью 1930 года в ЦК поступил донос Немова, который заявлял, что в личных беседах Рютин говорил о губительном характере политики Сталина и необходимости отстранения его от руководства. Уже 13 сентября Сталин, до которого уже стали доходить сведения о разговорах Рютина, писал Молотову, что «в отношении Рютина нельзя будет ограничиться исключением. Его придётся, спустя некоторое время после исключения, выслать куда-либо подальше от Москвы. Эту контрреволюционную нечисть надо разоружить до конца». Рютин категорически отрицал утверждения Немова, хотя позже, во время допросов в ГПУ в 1932 году, признал, что в целом они верно отражают его слова.
Спустя три дня после доноса Немова дело Рютина было заслушано на заседании Президиума ЦК, исключившего его из партии «за предательски-двурушническое поведение и за попытку подпольной пропаганды правоуклонистских взглядов».
Исключенный из партии и снятый со всех постов М.Н. Рютин работал экономистом в «Союзсельэлектро».
13 ноября 1930 года Рютина арестовывают по обвинению в контрреволюционной агитации и пропаганде. Однако, 17 января 1931 года коллегия ОГПУ признала это обвинение недоказанным, и он был освобожден.
Выйдя на свободу, Рютин поставил перед собой цель создания подпольной организации. Весной 1932 года было сформировано ее ядро, куда, помимо Рютина, вошли профессиональный революционер Василий Николаевич Каюров (1876-1936) – член партии с 1900 года, Михаил Семенович Иванов (1885-1937), член партии с 1906 года (в то время – руководитель группы наркомата Рабоче-крестьянской инспекции), Павел Андрианович Галкин (1888-1937), член партии с 1918 года, работал вместе с М.Н. Рютиным в Краснопресненском райкоме ВКП(б) и другие коммунисты.
В марте 1932 года Рютин начинает писать теоретическую работу «Сталин и кризис пролетарской диктатуры». Эта работа стала платформой будущей организации, получившей название «Союза марксистов-ленинцев». Его организационное оформление состоялось 21 августа 1932 года в деревне Головино под Москвой, в доме члена ВКП (б) Петра Александровича Сильченко. В собрании приняло участие 14 коммунистов из Москвы и Харькова. Был избран комитет Союза и принято «Обращение ко всем членам ВКП (б)», получившее впоследствии название «Манифеста». Уже в июне «Манифест» распространялся в Харькове, а в августе того же года в секретно-политический отдел ОГПУ поступили агентурные сведения о том, что группа активных харьковских троцкистов, поддерживавшая связь с московскими троцкистами, обсуждала обращение «Ко всем членам партии».
В своих документах, основным автором которых является Рютин, Союз подверг резко критике политику сталинизма, но он по-прежнему исходил из возможности исправления положения путем отстранения силами членов партии от власти Сталина и его окружения, восстановления нормальной работы Советов, профсоюзов и т.д. Он по-прежнему считал правильной экономическую платформу правой оппозиции, но признавал правоту левой оппозиции в вопросе внутрипартийной демократии. Документы получили достаточно быстрое распространение среди членов левой и правой оппозиции, информация о них вышла и за рубеж. Однако организация просуществовала очень недолго.
Уже 14 сентября 1932 года в ЦК ВКП (б) поступило заявление от двух членов партии, в котором они сообщили о получении от Каюрова «Обращения ко всем членам ВКП (б)». В период с 15 по 23 сентября были арестованы практически все члены Союза, в т.ч. 22 сентября, в Ессентуках, был арестован и Рютин. В ходе допросов в ОГПУ Рютин брал всю ответственность на себя, включая составление документов. Впрочем, то же самое делал и Каюров, из-за чего позже возникли споры об авторстве документов Союза.
Рютин подвергся пыткам и шантажу. Он подписал все требуемые признания и «раскаяние», которые от него требовали. Сталин потребовал для Рютина расстрела. Воспротивились Киров, Орджоникидзе, Куйбышев и некоторые другие члены Политбюро. Поэтому приговор – уже через две с половиной недели! – был гуманным: 10 лет тюрьмы. Газеты, не вдаваясь в подробности, сообщали о разгроме «контрреволюционной банды».

Дочь Рютина, которая после вынесения приговора, вместе с матерью и в присутствии работника ОГПУ, пришла на свидание с отцом, рассказывала, что тот несколько раз повторил: «Вас не тронут. Я подписал все, что он требовал». Имеется ввиду Сталин.
Сначала он находился в заключении в Верхне-Уральском политизоляторе, а затем в мае 1933 года был переведен в Суздальскую тюрьму. Даже здесь он пытался продолжить свою борьбу. Он также активно занимается воспитанием своих детей: он отправил своей семье более 150 писем.

Уже приближался XVII съезд, после которого «вождь» созрел для перехода к решительным действиям. «Устранив» соперника, спасшего Рютина от расстрела, и развязав кровавый террор, Сталин вспомнил о том, кто томился в «Суздальской тюрьме особого назначения».
Сохранился «совершенно секретный» приказ заместителя начальника одного из отделов Главного управления Госбезопасности НКВД СССР Люшкова о доставке «полит-заключенного Рютина» в Москву. И рапорт начальника Суздальской тюрьмы Аллилуева о том, что Рютин ехать не хочет, в связи с чем к нему «пришлось применить физическую силу».
Доставленному «в отдельном купе вагонзака под усиленным спецконвоем» (так в рапорте) Рютину другой заместитель начальника того же отдела, Берман, предъявил обвинение в терроризме. Все эти годы Рютин провел в тюрьме, поэтому под террором подразумевались не какие-то его новые акции, а все те же слова «Обращения», за которое он уже был осужден: «...с руководством Сталина должно быть покончено как можно скорее».
Рютин потребовал чернил и бумаги. После долгих препирательств ему дали три обрывка желтого оберточного картона с жирными разводами. На них он и написал свое заявление в Президиум ЦИК, которое Ежов за номером 58562 тотчас препроводил Сталину. Вот отрывки из этого заявления:
«Я не признаю себя виновным ни в чем... Я никогда террористом не был, не являюсь и не буду... Ни одно уголовное законодательство, начиная с римского права и до наших дней во всех странах, в том числе и советское уголовное законодательство, не допускает привлечения к ответственности и наказания два раза за одно и то же... История судебных процессов и карательной политики Европы и Америки в течение последних столетий, насколько мне известно, не знает подобного чудовищного случая.
...Будучи глубочайше убежден в своей невиновности, находя это обвинение абсолютно незаконным, произвольным и пристрастным, продиктованным исключительно озлоблением и жаждой новой, на этот раз кровавой, расправы, я, естественно, категорически отказался и отказываюсь от признания предъявленных мне обвинений, я не намерен и не буду говорить на себя неправду, чего бы мне это ни стоило.
Ко всему сказанному считаю необходимым добавить, что сами методы следствия, применяемые ко мне, являются также совершенно незаконными и недопустимыми. Мне на каждом допросе угрожают, кричат, как на животное, меня оскорбляют, мне, наконец, не дают даже дать мотивированный отказ от дачи показаний...
...Я, само собой разумеется, не страшусь смерти... Я заранее заявляю, что не буду просить даже о помиловании, ибо я не могу каяться и просить прощения или какого-либо смягчения наказания за то, чего не делал и в чем абсолютно не повинен. Но я не могу и не намерен спокойно терпеть творимых надо мной беззаконий и прошу меня защитить от них. В случае неполучения этой защиты я еще раз буду пытаться защитить себя теми способами, которые в таких случаях единственно остаются у беззащитного, бесправного, связанного по рукам и ногам, наглухо закупоренного от внешнего мира и невинно преследуемого заключенного.
М. Рютин
4 ноября 1936 г. Москва. Внутренняя тюрьма особого назначения НКВД».
Что происходило в течение следующих двух месяцев – материалами «дела» не отражено: сразу же после сопроводительного письма Ежова Сталину подшит «протокол № 00111 подготовительного заседания Военной коллегии Верхсуда СССР от 9 января 1937 г. в составе Ульриха (председатель), Матулевича и Рычкова, с участием прокурора СССР тов. Вышинского». Судьи, трижды услужливо помянув «тов. Вышинского», сообщают, что они полностью согласны с обвинительным заключением, текст которого занимает три четверти одной машинописной страницы, и готовы судить Рютина с применением чрезвычайного закона от 1 декабря 1934 года, то есть без участия обвинения и защиты и без вызова свидетелей.
Этот «процесс» состоялся на следующий день. Его протокол занимает тоже одну страницу (плюс шесть дополнительных строк на второй), а приговор – меньше страницы с большими пробелами и полями.
«Судебное заседание» состоялось на следующий день, 10 января. Началось в 11.35 и закрылось в 12.15: длилось долго по тем временам – целых 40 минут. В протоколе записано: «Подсудимый заявил, что ответ на вопрос, признает ли себя виновным, он дать не желает и вообще отказывается от дачи каких-либо показаний по существу предъявленных ему обвинений... Подсудимому предоставлено последнее слово, в котором он ничего не сказал». Приговор очевиден. Через несколько минут Мартемьяна Никитовича Рютина не стало: об этом свидетельствует подшитая к делу справка.
Сталинское окружение сделало все, чтобы опорочить и навсегда вычеркнуть имя М.Н. Рютина, большевика-ленинца, из истории революционного движения и социалистического строительства. Тогда же, в 1937 году, деревни Верхне-Рютино, Нижне-Рютино и Рютинский сельсовет были переименованы в Верхне- и Нижне-Ангарские. Были арестованы и репрессированы жена и два сына. Потом наступило длительное забвение. Если о других политических противниках Сталина писали хотя бы в негативном плане, то о М.Н. Рютине просто молчали. В памяти старшего поколения его имя осталось синонимом контрреволюционной, антисоветской деятельности. В живых осталась только его дочь Любовь Мартемьяновна, также прошедшая через застенки НКВД и лагеря.
Из письма внучки Юлии Захаровны Жуковской: «Пусть, читая о страшных событиях недавнего прошлого, люди плачут, гневаются и еще сильнее любят свою много-страдальную Родину. Я почему-то вижу ее в облике своей бабушки Евдокии Михайловны, коренной сибирячки, безграмотной крестьянки. Она умерла в лагере под Карагандой. Когда ее арестовали, ей было 47 лет. Она была женой «врага народа». Врага, удостоившегося чести попасть даже в «Краткий курс». Не каждому из миллионов жертв это досталось…
Сразу же вслед за дедом погибли его сыновья Василий (инженер туполевского КБ), Виссарион, тоже авиаинженер, сошла с ума жена одного из сыновей, а бабушку арестовали. Еще в 1932 году, после первого ареста деда, мама (ей было тогда 20 лет) пошла к Вышинскому. Он знал ее, бывал в доме на пельменях. Раньше он звал ее Любочкой, а тут сказал: «Ничем не могу вам помочь». Даже голову не поднял. Выбросили нас на улицу без вещей (мы жили на Грузинском валу) ... Часто не сплю ночами, все глажу, закрыв глаза, голову бабушки, что писала нам печатными буквами сперва из Тайшета, потом из Керлага, а мама ей не отвечала, боялась за нас. Грех-то какой! А что было делать?» ...
В 1956 году Любовь Мартемьяновна Рютина обратилась в прокуратуру с просьбой о реабилитации своего отца. Она сообщила, что видела его последний раз на свидании в 1932 году, после первого осуждения. Он сказал ей: «Перед народом и партией я чист. Остаюсь коммунистом. История докажет мою правоту».

Но время полного, безоглядного раскрытия правды тогда еще не настало. Даже формально-правовая, а не только политическая мысль, задавленная грузом сложившихся стереотипов, не могла пока отделить идею от поступка, позицию от уголовно наказуемого деяния, «вождя» от страны. Продолжала существовать в сознании и в юридической практике, даже после разоблачения его культа, очень ловко осуществленная Сталиным подмена понятий: несогласие с ним, со Сталиным, приравнивалось к несогласию с советским общественным строем, критика Сталина – к измене своей стране.
Два года велась прокурорская проверка, но сил признать очевидное тогда не хватило: в реабилитации было отказано. Упрекать некого и не за что: ведь шпионами, диверсантами, террористами, агентами всех возможных и невозможных разведок продолжали оставаться Бухарин и Рыков, Зиновьев и Каменев, Раковский и Пятаков.
Прошло тридцать лет. Еще тридцать лет... Как ужасающе долго раскручивался маховик истории! И, однако же, раскрутился. «История докажет мою правоту» ...
13 июня 1988 года пленум Верховного суда СССР отменил за отсутствием состава преступления судебные приговоры в отношении членов «союза марксистов-ленинцев». В декабре 1988 года Комитет партийного контроля при ЦК КПСС реабилитировал М.Н. Рютина в партийном отношении. Честное имя коммуниста, большевика-ленинца, было восстановлено. Историческая истина и справедливость восторжествовали.
Совершенно очевидно, что Рютина в любом случае ждала бы одна и та же судьба, был бы он автором «Обращения», не был бы... Кровавая та мясорубка одинаково обрекала всех. И все достойны памяти и сострадания. Но сегодня мы сознаем, что иные встретили смерть стоя, а не на коленях, не ждали ее, а шли ей навстречу. Дрались, а не искали спасения любой ценой.

Летом 2021 года в Усть-Уду приезжала правнучка М.Н. Рютина Вера Петровна Смирнова. В Усть-Удинском краеведческом музее тогда экспонировалась выставка «От сохи до ядерного реактора», рассказывающая о ссылке в 1903 году в село Новую Уду Усть-Удинской волости и деятельности И.В. Сталина. Один планшет был посвящен Мартемьяну Никитичу Рютину.
Через месяц от нее пришло письмо: «Спасибо за сердечную встречу и познавательный, содержательный разговор в стенах вашего великолепного, образцового Учреждения Культуры – с большой буквы и в полном смысле этих слов!!! Знакомство с ним приводит действительно к восторженному удивлению и патриотической радости за воплощенное в ней отношение к родному краю, к людям, которые составляют гордость этой земли и всей России, и одновременно к нынешним жителям Усть-Уды, читателям и почитателям памяти своих земляков и предков, обладателям, хранителям и продолжателям исторического наследия, а также к гостям региона со всей страны!»