Шурочка.

Часть 38. Мила
Прошел год.
Алена с маленькой Варечкой и сыном Андрюшей приехала в гости к Шитиковым. Варюша было закапризничала после долгой дороги, но дед Платон так весело и задорно танцевал вокруг неё с погремушкой в руках, что девочка улыбнулась беззубым ртом и засучила ножками.
Начало истории
-Тра-та-та, тра-та –та, мы везем с собой кота, Чижика, собаку, Петьку –забияку, обезьяну, попугая-вот компания какая! -напевал он выделывая смешные коленца.
-Не напугай ребенка, Чижик- смеясь сказала Шура, наблюдая за тем, как муж умильно расплывается в улыбке глядя на малышку.
-А Варвара Васильевна у нас не испугливых, да, моя, хорошая? Скажи дедушке да!
-Скажет Платон Иванович, обязательно, но чуть позже сказала Алена подходя к дочери,- а пока нам пора кушать, вот так, моя радость-она аккуратно взяла ребенка на руки. Несмотря на её страхи Варя родилась совершенно здоровым ребенком, развивалась как положено и радовала маму хорошим аппетитом. Алена развелась с мужем, оставив ему их общую квартиру в обмен на сына, не сомневаясь указала в свидетельстве о рождении Вари имя и фамилию Васи, тем самым подтвердив его отцовство. А чтобы сомнения больше никого не смущали сделала вдобавок тест ДНК, подтвердивший отцовство, хотя Шитиковы её об этом не просили. Сами они, вступив в наследство сына наняли по его рекомендации управляющего и только одно их огорчало –невозможность общения с другой внучкой-Милой. Не выдержав разлуки Мила и Платон слетали во Францию, но воспользовавшись привилегиями своего французского гражданства Надежда не дала им возможности увидеться с девушкой. Остались длинные разговоры в мессенджерах, звонки урывками, потому что Мила много училась, занималась дополнительно, взрослела и становилась самой настоящей целеустремленной барышней. Любовь между ней и Тимом сошла на нет, виновны ли в этом расстояние и разлука мы уже не узнаем, но молодые люди общались, как брат и сестра, не более того.
Ночью у Варюши поднялась температура, испуганная Аленка разбудила Шуру, та сбегала за Платоном, проводившим ночи на летней кухне. С возрастом он стал плохо спать, ворочался, вставал, и чтобы не мешать жене перебрался в отдельное помещение.
Трое взрослых растеряно смотрели на покрасневшую от плача малышку.
-Алена, ты же врач, неужели не знаешь, как помочь? - спросила Шура.
-Лекарство дала, водички тоже, а она плачет и плачет-Алена нервничала и еле сдерживала слезы.
-Ох, уж молодежь, ничего –то вы не умеете проворчала Шура, доставая малышку из кроватки.
-А кто тут у нас плачет? Кто горючими слезами заливается? Аааа, баю бай, спи, малышка засыпай. Но Варя продолжала плакать. Всю ночь взрослые качали её на руках, но температура не спадала и Варя всё плакала и плакала. Дождавшись утра, они рванули в больницу, но и там не добились вразумительного ответа, врачи беспомощно развели руками, по анализам и осмотру с ребенком всё было в порядке, но чуточку поспав Варя снова начинала плакать. Алене предложили остаться в больнице, и она было согласилась, но Шура запротестовала:
-Едем домой, к Любе.
-К какой ещё Любе? –спросила Алена.
-К бабке-ведунье нашей-ответила женщина.
-Александра Михайловна, вы в каком веке живете? -возмутилась Алена,- кошмар какой, ведуньи какие-то!
-В таком и живу, где врачи ребенку помочь не в силах, едем!
Люба в полном одиночестве всё так же жила на старом месте, в доме Поделихи. Время, возраст и тайные знания согнули её, превратив в настоящую седую, неухоженную с дурным характером старушку. Рядом с ней даже заплаканная Шурочка выглядела молодо и свежо. Паучиху всё так же не любили в селе и побаивались за острый язык и правду, которую она говорила прямо в глаза.
-Кого леший принес на ночь глядя? -откликнулась она на стук в ворота.
-Люба, помоги, ребенок у нас заболел- крикнула через забор Шура.
-Ополоумели люди, в ночь-полночь всем Люба нужна-ворчала женщина, открывая калитку.
-Ты что ль, Шурка? Не признала тебя, а это кто? -спросила ведунья, указывая на Варю.
-Дочь сына моего –Васи.
-Да ну! Вернулся стало быть сын твой, в дочери своей вернулся. А ко мне по какой надобности?
-Плачет всё время малышка, температура, то есть, то нет-ответила Алена.
-Ну-ко, дай - ка я на неё погляжу. Люба взяла ребенка на руки, посмотрела на неё.
-В дом заходите, морок детский на ребенке, лечить буду- Паучиха отдала ребенка матери и пошаркала ногами к своему дому. Алена вознамерилась что-то сказать ей вслед и даже открыла рот, но увидев умоляющий взгляд Шуры промолчала и покорно пошла за хозяйкой.
Конечно Алена сразу поняла куда они повезут дочь, как только Шура произнесла имя. Как можно забыть имя той, с кем прожила несколько лет, и которая от тебя отказалась?
Пока ехали к дому её бывшей матери Алена вспоминала, в памяти задержались только хорошие моменты, первое платье, что она ей купила, торт на день рождения, толстые, шерстяные носки, которые Люба связала сама. Они были неудобными, жутко колючие, но девочка их носила, потому что связаны они были её руками. А ещё она помнила, как однажды дворовые мальчишки толкнули её в огромную лужу во дворе, и она испачкалась в грязи. Мальчишки скакали возле лужи и не выпускали её, закидывая камнями. Увидев, что происходит из окна квартиры, которую они снимали мать вылетела из подъезда с веником в руках. Напуганные мальчишки разбежались кто-куда, а мама, вытирая слезы с её щек веселеньким розовым кухонным фартуком, который она впопыхах забыла снять, шептала:
-Уж я покажу им, изверги! Напугалась, моя хорошая? Идем домой я пирожков напекла с повидлом, как ты любишь.
Обида и злость на женщину, отказавшуюся от неё прошла, остался легкий след сожаления с привкусом горечи.
Шагая вслед за Любой, вглядываясь в её спину Алена всё силилась рассмотреть в ней ту женщину, что пекла ей пирожки и читала сказки на ночь. С родной матерью полного единения не получилось. Нет, она никак не обижала девушку, с радостью встречала её, когда она приезжала в гости, помогла финансово в получении образования, делала дорогие подарки и возилась с внуком, но ниточка, связывающая дочь и мать так и не появилась, не срослись, не переплелись в единые целые их души, когда понимаешь человека с полвздоха, взгляда. Почему-то Алена всегда чувствовала себя неловко под её взглядом, как будто голой выставили в стеклянной витрине и равнодушная толпа, проходящая мимо рассматривает и обсуждает её. Девушка старалась изо всех сил. Привозила дорогие подарки, помогала материально и каждый раз облегченно вздыхала, уезжая из дома.
-Клади ребенка на стол-скомандовала Паучиха, -а ты выйди,- приказала она Шуре, которая рванулась к малышке.
-Как это выйди? Мы же вместе пришли? -возмутилась женщина, но ведунья так грозно взглянула на неё из-под кустистых, седых бровей, что та молча ретировалась из дома, в машину, где их ждал Платон.
-Какая сладкая ягодка-заворковала Люба, ловко освобождая плачущего ребенка от одежек.
-Не надо плакать, моя хорошая, баба Люба поможет, кто же тебя обидел, детонька, ах, какая нехорошая женщина надумала извести, морока напустила, а я его раз и прогоню навеки-вечные -Паучиха взяла в руки нож, мать встрепенулась.
-Не мельтеши, сядь! –ведунья водила лезвием ножа по головке девочки и пришептывала заговор, ребенок на глазах успокаивался и перестал плакать.
-Морок сильный, одним днем не управимся, дней семь нужно, придется вам задержаться-сказала Люба.
-Здесь? –Алена оглянулась, рассматривая дом, кругом была чистота и порядок, белая печь, украшенная нарядными занавесками, толстый, черный кот на стуле, маленький диван с вышитыми цветными узорами подушечками.
-Телевизора нет –предупредила хозяйка, и потрудиться придется, плату давно не беру, а от помощи не откажусь. Алена согласно кивнула.
-Шурке скажи, чтоб уезжали и семь дней здесь не появлялись, на восьмой пусть едут и забирают вас.
-Я ж даже без зубной щетки и сменной одежды нет -растеряно сказала гостья.
-Найдем, иди уже, да возвращайся побыстрее, купать девочку будем в травах.
Алена вышла, а Люба взяв крохотные ножки Вареньки в свои руки заплакала. Так вышло, что не пришлось ей тетешкаться с малышами, ни с названной дочерью, ни с сыном, встретилась она с ними, когда те уже повдоль, а не поперек лавки лежали. Как не старалась поначалу не смогла полюбить маленькую Алену, чужой казалась, не родной, а когда хватилась поздно стало, оттолкнула девчонку своим равнодушием. С сыном тоже не сложилось, своеобышный, с поперечным характером, всё делал, как было удобно и выгодно ему. А теперь что ж, старость на пороге, а она кукует в своем одиночестве, как былинка в степи, всеми ветрами обдуваемая. Паучиха вытерла слезы, глядя на то, как маленькая Варя улыбается ей, перекрестилась на икону в красном углу, пала на колени:
-Дай Боже шанс выправиться дитю, расцвести в полную силу, молю тебя, не оставь дитя! Сколько мне ещё жизни отмерил враз забери, пусть она живет. Не откажи в милости своей, молю!
Дверь, ведущая в дом, хлопнула –вернулась Алена, хозяйка встала, захлопотала, ребенка искупали, и она спокойно уснула на большой, хозяйкой кровати во второй комнате. Женщины практически не разговаривали друг с другом, ограничиваясь простыми словами «Дай», «Возьми», «Убери». Уставшая Алена не заметила, как прикорнула на маленьком диванчике, не зная, что в чае, которым подчевала её хозяйка была сонная трава. Люба специально усыпила гостью, видя, что та еле держится на ногах из-за тревоги за дочь, сама она не сомкнула глаз до утра, всматриваясь в тёмные окна оживляла в памяти прошлое, вспоминала годы, прожитые когда-то с Аленой, тяжким камнем лежал на душе стыд за испорченное детство названной дочери.
Ранним -рано, до того, как солнце выберется из-под белого туманного одеяла Пугачиха разбудила гостью. Именно в это время проводился ритуал, на восход солнца, способный снять морок с ребенка. Семь ранних подъёмов, семь заговоров с каждым из которых Паучиха будто бы теряла силы, слабела. К седьмому дню она с трудом встала с кровати, шатаясь от слабости вышла на крыльцо, если Богу угодно завтра она вновь встретит рассвет, а если нет, то и не страшно, остаток своей жизни она отдала маленькой Вареньке, пусть не кровной, но названной внучке. Всю неделю Алена и Люба разговаривали друг с другом, пытались вернуть то былое, что было между ними много лет назад. Алена помогала по хозяйству, носила воду, кормила живность, готовила еду. В маленьком и скромном домике ей было тепло и уютно, она с удовольствием делала составы и мази под руководством хозяйки, изучала травы по старинной, потемневшей от времени книге. Алена удивлялась самой себе, она строгий приверженец традиционной медицины, с недоверием относящаяся к бабкам ведуньям впитывала новые знания, как губка воду. Люба, не тая, семь дней передавала и передавала то, что в свое время получила от Поделихи. К вечеру седьмого слегла, силы оставили её. Лежала маленькая на кажущейся большой кровати слегка постанывала от боли, Алена кружила в тревоге рядом, не зная, как помочь.
-Присядь, дочка, поговорить с тобой хочу-сказала ведунья слабым голосом.
-Ночь сегодня решающая, коли переживу её жить долго буду, не знаю счастливо ли, но буду, а помру, так что ж, плакать некому.
-Да как не кому-то? А я? А Варя?
-Добрая ты, за доброту свою и страдаешь. Простила меня?
-Давно уже, как первенца родила, так и отбросила обиды все.
-А я себя простить никак не могу, знать так и умру с виной неискупленной.
-Не говори так, мама!
-Мама! Вот и славно, вот и хорошо, теперь и помереть не страшно. Ступай, дочь, к Варе, да помни что скажу, враг твой силен, далеко сидит, но со мной ему не тягаться, ничего не бойся Аленушка, моя материнская любовь отныне всегда тебя защитит, крылом укроет. Ночью, чтобы не происходило, как бы я не выла, не кричала в комнату не заходи! Жди восхода, дай Бог увидимся ещё!
Всю ночь Алена не спала, ей было страшно до жути, ветер стучал железом на крыше, гнул деревья до земли, но из комнаты матери не доносилось ни звука. Лишь только первые лучи солнца коснулись верхушки сосен в дальнем лесу, она отодвинула штору, закрывающую дверной проем –на кровати тихо спала Люба, розовый румянец окрасил её бледное лицо. Счастливо улыбаясь, сама, не зная, чему Алена выскочила на крыльцо и громко крикнула в небо: «Спасибо!»
На девятый день приехали изнывающие от беспокойства Шура и Платон. Привезли с собой пакеты с продуктами, деятельная Шура прихватила новую одежду для ведуньи. Сама она была ещё слишком слаба и вяло протестовала, когда гости подняли её с кровати. Женщины сменили постельное белье, Платон выхлопал на улице матрас и подушки, принес из машины пуховое одеяло. Любу облачили в новенькую, теплую ночнушку, положили у изголовья махровый халат. Улучив минутку, когда возле неё осталась одна Шура она схватила её за руку и спросила:
-Зачем? Помирать мне скоро. Да разве ж я заслужила всё это? Или ты забыла, что натворила я тогда с тобой? Про кислоту забыла? Про то, что жизнь твою я испоганила, забыла?
Хлопотавшая над ней Шура остановилась на минуточку и ответила:
-Почему же помню, видишь шрамы-это они забыть не дают, но ты знаешь, а я даже рада, что тогда прошла через это, а знаешь почему? Ты ведь глаза мне открыла. Я счастье своё на стороне искала, в городе, да среди чужих мужчин, а оно, оказывается рядом со мной всегда было. Кто на помощь мне тогда пришёл? Платон. Кто по больницам со мной ходил? Он. Васю из пруда кто спас? Опять он. Если бы не ты, профукала я Платона, как пить дать. Болталась бы сейчас как дерьмо в прорубе, а так золотой муж мне достался. А злости на тебя нет, прошла она давно. Да и что обиды копить, помнишь, как Поделиха говорила: «В тесноте люди живут, а в обиде гибнут» и добавляла обычно-обидеть легко, да душе каково? Вот и я думаю, что и тебе нелегко пришлось, тяжел твой груз душевный, от того и людям помогать начала, чтобы искупить свою вину, так ведь?
Люба кивнула головой. Слушая Шуру, она тихонько плакала, вытирая глаза уголком нового пододеяльника.
-Дура ты, Любка, конечно, всё за призрачной любовью Платона гонялась, дочь, пусть и не родную, от себя оттолкнула, наказ Поделихи не выполнила –деньги с людей начала драть за лечение, а ведь дар тебе Богом был дан. Не зря старая ведунья тебя выбрала в преемницы, не всякому это дано, не всякий выдержит, а сейчас жизнь ещё один шанс подкинула – Алену и Вареньку, живи, цепляйся за жизнь ради них, а ты нюни распустила. «Помирать скоро» -передразнила она Любу, -да кто ж в наше время о смерти думает? Жить надо, Любонька, жить! Посмотри-ка какие я кофточки тебе привезла, а! Загляденье, а не кофточки! А юбочка? А брючки? Сидишь в своем доме как бирючка, от людей оградилась, всё ядом плюешься, как змея подколодная. Шура остановилась выдохнуть, сбегала на кухню, где Платон и Алена готовили обед, принесла веселую Вареньку:
-Погляди-ка, кто тут у нас? Вот Варенька, бабушка твоя помирать собралась, а зачем спрашивается, если у неё есть такая сладкая внученька, м-м-м, какая вкусная, чьи это щечки, а глазки какие красивые, папины! Слышь, Люба, а ведь и впрямь хороша внученька-то наша!
Люба смотрела на них и чувствовала, как ломается в мелкое крошево камень, что лежал на её сердце, благодатной водой омывает душу, смывая напрочь злость и обиду на людей, а ещё зарождается надежда, слабенькая, как только что вылупившийся цыпленок, махонький и беззащитный, но весело поглядывающий на мир вокруг. Она повернулась на бок и уснула спокойным, выздоравливающим сном, в котором увидела сына, машущего ей рукой и Поделиху рядом с ним ласково ей улыбающуюся.
-Теперь всё будет хорошо,-подумала во сне Люба, провожая взглядом уходивших вдаль сына и Поделиху. Уходя, они не позвали её с собой, а это означало только одно – время ведуньи уходить в мир иной ещё не пришло.
Продолжение
#шурочкаоттандем