Утренний автобус до города запаздывал, и Тайка десять раз пожалела, что не стала надевать под куртку свитер: в конце октября уже было довольно прохладно.

Ещё по пути к остановке их догнал мелкий осенний дождь, теперь он усилился, и все ожидающие автобуса люди столпились под крышей, прижавшись друг к другу, словно мокрые нахохлившиеся воробьи.
Уезжать не хотелось. Тайке казалось, что всё это происходит не по-настоящему, а будто бы во сне. Её место было здесь, в Дивнозёрье, а не где-то в чужом городе, где она никого не знала. Но хуже всего было то, что она не знала, когда вернётся...
Марфа взяла её за руку и сжала ладонь, чтобы подбодрить. Мавка побоялась ехать одна на автобусе, а Тайкина мама оказалась совсем не против компании: даже предложила Марфе остановиться у неё на время прослушивания — мол, в новой двухкомнатной квартире полно места.
Пушок по привычке восседал у Тайки на плече и с самого утра бухтел: и встать-то пришлось рано, и вода с неба капает мокрая, и автобуса всё нет и нет, а кушать страсть как хочется — с завтрака-то уже целый час прошёл. Тайке очень хотелось его стукнуть, но она сдерживалась, чтобы коловершу случайно не приметила мама.
Дождь не прекращался, на лужах набухали и лопались пузыри, а в воде отражалось беспросветно-серое небо. Вдруг под крышу остановки, растолкав всех локтями, втиснулась бабка в зелёном полиэтиленовом дождевике с сумкой-тележкой в руках. Тайка вздохнула, но посторонилась, насколько это вообще было возможно, а вот мать, скривившись, фыркнула:
— Эй, нельзя ли поаккуратнее?
— Ой, кто бы говорил, — буркнула бабка, пинаясь ещё сильнее: и тележкой своей нарочно по ногам проехалась. — Ты, Аннушка, совсем страх потеряла. Али забыла, о чём мы с тобой договаривались? Ты можешь делать что пожелаешь, но твоё дитятко с дивьей кровью теперь наше.
И тут Тайка ахнула, вспомнив, где прежде слышала этот голос.
— Матушка Осень, вы?! — её лицо озарила улыбка, а вот мать, наоборот, побледнела как полотно:
— Тебе меня не остановить! — она схватилась за подвеску на шее, и Тайка поняла, что мать носит какой-то оберег. Интересно, где взяла? Ведь сама она его сделать не могла — бывшей ведьме такое не под силу.
— Большую глупость ты затеяла, Анна, — старуха поджала губы. — Но я не стану тебя неволить. Просто предупрежу: добром это не кончится. Слово — не воробей, вылетит — не поймаешь.
— Вы не волнуйтесь, матушка Осень. Я обязательно вернусь, — Тайка сперва сказала это шёпотом: другим людям на остановке совсем ни к чему было слышать их беседу. Но спустя мгновение она поняла, что беспокоилась зря: вокруг давно царила гробовая тишина — никто не сопел, не кашлял, не болтал с соседями, не шуршал пакетом... Даже шум дождя стих, потому что все капли застыли в воздухе, так и не долетев до земли. Выглядело, будто весь мир поставили на паузу, как кинофильм.
— Надеюсь, это случится не слишком поздно… — в голосе седовласой ведуньи чувствовался холод. — Как-никак, навья седмица начинается. Летней нечисти пора на покой, зато злая зимняя, наоборот, в силу входит. Нехорошо в такое время Дивнозёрье без ведьмы-хранительницы оставлять...
— Вот только запугивать нас не надо! — маминого лица Тайка не видела, но почему-то была уверена, что та злится. В такие моменты её зелёные глаза всегда становились тёмными, как болотные омуты: такого даже очками не скроешь. — Ты называешь это даром рождения, но я ничего такого себе не хотела и не просила. И Тая тоже. Мы — люди и имеем право сами выбирать свою судьбу.
— Ты уже свой выбор сделала, — ведунья покачала головой. — Негоже после драки-то кулаками махать.
— Я — да. А вот Тае это ещё предстоит.
— Да как же она решит, коли ты ей выбора не оставила? Слыхала, небось, про нитяной лес? Вот, считай, взяла ты свою ниточку и на неё перевязала. Взвалила на плечи малой девчонки непосильную ношу. А ещё мать называется…
— Да что ты об этом знаешь?! У тебя разве свои дети есть?
Тайка не вмешивалась, но слушала и наматывала на ус. Понимала: непростые дела тут творятся, и многое из того, что будет в запале сказано, потом аукнуться может.
Старуха поправила седую прядку, выбившуюся из-под платка:
— Все вы мои дети: умные ли, глупые, а всё одно сердцу родные. Не там ты недругов ищешь, Аннушка. Настоящий твой враг в городе прячется, ох, чую его гнилой дух… — она шумно втянула носом воздух.
Мать шагнула вперёд. Тайка видела, как напряглись жилы на её руках, как сжались кулаки, а ногти впились в ладони.
— Тогда что же ты меня гнала взашей всякий раз, когда я в гости приезжала? Камни под ноги подсовывала, ветками хлестала, дождём с чистого неба мочила?
— Нешто оби-и-иделась?! — не без ехидства протянула бабка. — Тебе, выходит, можно куролесить и нос задирать, а мне нельзя? Знаешь, как больно, когда ты к кому-то со всей душой тянешься, а тебе в ответ дулю с маком кажут? Я так рассудила: хлебни-ка и ты из моей чаши, Аннушка, попробуй на вкус не медок, а горечь полынную. Может, одумаешься... Ну, вспылила, с кем не бывает.
Мать на мгновение замерла, будто в нерешительности, а седая ведунья улыбнулась: от её глаз, будто солнечные лучики, разбежались морщинки… казалось, вот-вот рассмеётся бабка, и кончится дождь, а вместе с ним уйдут и все невзгоды. Но нет: мать вдруг вскинулась, бросила зло и отрывисто:
— Знаешь, я уже не маленькая девочка, чтобы верить в твои сказки! Забирай обратно и мёд, и полынь. Оставь нас в покое!
Миг — и в мир снова вернулись запахи и звуки, зависшие капли наконец-то упали на землю, люди загалдели, хватая сумки: к остановке подъезжал долгожданный автобус.
Матушка Осень же просто исчезла, словно её тут никогда и не было.
Всю дорогу до города они ехали молча. Марфа, прижимаясь лбом к окну, вовсю таращила глаза и то и дело восторженно ахала, Пушок спал, свернувшись калачиком у Тайки на коленях, и даже тихонько похрапывал, а мать смотрела в одну точку, погрузившись в явно очень грустные мысли.
Она очнулась, только когда автобус прибыл на автовокзал, и засуетилась, доставая с полок сумки. Тайка была уверена: вся эта бодрость напускная — наверняка на душе у мамы до сих пор скребли кошки.
Ко второй половине дня распогодилось и сквозь тучи проглянуло золотое осеннее солнце, поэтому они решили добираться от вокзала до дома пешком — идти было совсем недалеко: всего несколько кварталов. Выспавшийся Пушок гордо обозревал окрестности и шипел на пробегавших мимо собак.
Желтую шестнадцатиэтажку Тайка увидела издалека и сразу узнала, хотя прежде не была в новой маминой квартире — только видела на фото дом и голые стены ещё до ремонта. Теперь ей было очень интересно, как всё изменилось.
Мама остановилась у подъезда и достала ключи:
— Ох, готовьтесь, девочки, у нас лифт не работает, придётся на десятый этаж пешком топать.
— Ничего, после стольких часов в автобусе полезно немного размяться, — бодрым голосом отозвалась Тайка. — А ну-ка, кто первым до десятого?
Пушок, раскрыв крылья, с радостным уханьем рванул вверх. Тайка припустила за ним, но где-то в районе восьмого этажа остановилась. Тягаться с коловершей было непросто — у него вон какие крылья! А мама с Марфой всё равно отстали. Так что она решила ненадолго присесть и отдышаться.
Тайка подошла к подоконнику, но заметила, что там уже занято. Сперва она подумала, что в подъезд пробрался какой-то бездомный, и попятилась, чтобы не разбудить сухонького бородатого деда, скрючившегося под старым одеялом, из которого в местах разъехавшейся стёжки клочьями торчала вата.
Но, приглядевшись получше, Тайка поняла: это был вообще не человек. Больше всего старичок напоминал домового, но те обычно жили в квартирах, а не на подоконнике возле мусоропровода. Наверное, это какая-нибудь особая городская нечисть. Может, подъездный? Лестнично-клеточный?.. Или как его ещё назвать?
Осторожно, чтобы не потревожить деда, она поправила одеяло, сползшее с острого худого плеча, и медленно потопала на десятый, чтобы вместе с Пушком дождаться остальных.
Когда мама подошла и, звеня ключом, открыла дверь, Тайке показалось, будто бы из квартиры вдруг дохнуло ледяным холодом. Может быть, окно осталось открытым? Да, наверное, сквозняк! Странно только, что Кладенец на шее шелохнулся и потеплел, будто очнулся ото сна...
Она уже собралась было зайти, как вдруг Марфа, вытянувшись в струну, прошипела сквозь сжатые зубы:
— Я туда не пойду…
А коловерша, задрожав, вцепился в её плечо так, что даже сквозь куртку можно было почувствовать острые когти.
— Тая, это какая-то нехорошая квартира. Знаешь, я, пожалуй, лучше в скверике под окнами заночую. Но, если что, вы кричите, я прилечу-у-у!
Тайка и опомниться не успела, а пушистый трусишка уже — шурх! — и рванул по лестнице вниз. М-да, ненадолго его смелости хватило…
— Вот же заячья душа! — Вздохнув, она повернулась к Марфе: — Скажи, ты в квартиру войти не хочешь, потому что там опасно, или действительно не можешь?
Мавка, зажмурившись, осторожно нащупала порожек носком кроссовка.
— Кажется, всё-таки могу. Наверное, там какая-то защита от нечисти стоит — не такой, как я, а другой. Но всё равно чувствуется — бр-р-р, у меня аж волосы дыбом.
— Давай тогда по-быстренькому зайдём, пока мама ничего не заподозрила, а потом я найду эту защиту и сниму. Наверняка это какой-нибудь оберег.
Марфа кивнула и, сделав глубокий вдох, как перед прыжком в воду, переступила порог.
Её зрачки расширились, а лицо побледнело так, что даже мама заметила и всполошилась:
— Тебе нехорошо, Марфуш? Может, водички? Ох, наверное, тебя в автобусе укачало с непривычки или давлением пришибло. Что ж такая хилая нынче молодёжь пошла?..
Пока она бегала на кухню, Тайка осмотрелась, сунула нос под входной коврик, тщательно ощупала мягкую обшивку двери. Её взгляд упал на пучок сушёного зверобоя, висящий прямо над входом. От всяких бесенят эта травка помогала на ура, но для мавок была совершенно безобидной. Значит, не то…
Она приподнялась на цыпочки, зашарила руками по обоям и прямо за наличником наткнулась на сложенную вчетверо записку. Прикосновение к бумаге отозвалось неприятным покалыванием в пальцах. Ага, а вот и то, что она искала!
Тайка торопливо развернула странный оберег: на вырванном из блокнота клетчатом листке фломастером был нарисован круг, а внутри него — какие-то незнакомые символы: то ли буквы, то ли картинки, не поймёшь... Но выглядело это довольно зловеще.
— Кажется, я сейчас упаду, — слабеющим голосом пробормотала Марфа, хватаясь за её рукав.
Медлить было нельзя, и Тайка, прошептав верные слова, разорвала бумажку пополам. Покалывание из пальцев тут же ушло, ощущение холодного ветра и опасности тоже исчезло, Кладенец вмиг успокоился. Спустя пару минут на щёки мавки вернулся слабый румянец.
— Уф, — она шумно выдохнула. — Кажись, полегчало. Это кто ж такую пакость за наличник сунул? Найти бы его да всыпать негоднику по первое число!
— Найдём, — Тайка решительно кивнула. — А пока давай, водички попей.
Она второпях сунула обрывки оберега в карман, чтобы потом, в спокойной обстановке, изучить символы и понять, для чего их нарисовали и, главное, кто. Уж точно не мама!
— Так, девочки, тут у нас гостевая комната. Марфуша пусть устраивается на диване, а для Таюшки кресло разложим. Помнишь, принцесса? Ты в нём ещё на той квартире любила спать, когда совсем маленькой была.
Конечно, она помнила. И старую пятиэтажку с газовой колонкой, и старенькую бабушку — соседку по коммуналке, и нелюдимого полосатого кота Василия. А ещё — как они с мамой ходили в зоопарк…
Тайка заулыбалась:
— Мам, да ты не суетись, мы тут сами разберёмся и сейчас бельё постелим. Ты только полотенца дай. Марфа, наверное, после автобуса душ принять хочет.
Мавка с благодарностью кивнула Тайке. Конечно, она долго могла оставаться без воды — чай, не карась какой-нибудь, — но от пребывания на воздухе кожа, привыкшая к влаге, вскорости начинала сохнуть.
— Конечно, девчонки. Давайте, ополоснитесь по-быстренькому, а я пока чайник поставлю, ужин закажу. Хотите суши?
— А что это такое? — мавка захлопала глазами. — Что-то сухое, судя по названию?
Тайка ткнула её локтем в бок: а ну как мать почует неладное? У них в деревне, конечно, японских ресторанов не было, но не знать, что такое суши, было подозрительно… не настолько же они отсталые?
— Это японская кухня, — поспешила пояснить она, пока Марфа чего-нибудь ещё не ляпнула. — Рис с рыбой. Очень вкусно.
— О, это здорово, — облизнулась мавка. — Люблю рыбку.
Похоже, она окончательно пришла в себя, раз уже и аппетит проснулся.
— Тогда закажем побольше, чтобы и на завтрак хватило, — мать достала телефон и тыкнула пальцем в приложение. — А пообедать завтра в итальянский ресторан сходим.
Тайка улыбнулась: она и забыла, что мама ненавидела готовку, как и всё домашнее хозяйство в целом. Да и дома она практически не бывала: всё на работе да на работе. В квартире всё ещё пахло новизной и нежилым духом, однако к приезду гостей было чисто и прибрано: наверное, уборщица приходила.
— А давай лучше я завтра что-нибудь приготовлю? — предложила она. — Супчик там, пельмешков?
Мама, улыбаясь, кивнула:
— Давай. Хозяюшка ты моя!
А Марфа, всё ещё немного смущаясь, глянула на Тайку исподлобья и, прижав к груди пушистое полотенце, спросила:
— А можно мне в ванную первой пойти?
Пока она плескалась, а мать гремела тарелками на кухне, Тайка достала из кармашка сумки рябиновый оберег — подарок Яромира — и пристроила его в изголовье кресла, а бабушкино зеркальце сразу же сунула под подушку. Определённо, защита им не помешает: леденящее чувство опасности хоть и ушло, но беспокойство всё ещё витало в воздухе. В квартире смутно ощущался какой-то странный запах — вроде бы, если не задумываться, ничего особенного не чуешь, а ноздри пощипывает. Да, что-то тут явно было нечисто...
Закончив с оберегами, Тайка надела тапочки и тихонько выскользнула из квартиры с кружкой молока и пакетом овсяного печенья. Ей никак не давал покоя тот подъездный старичок под ватным одеялом. Он был такой тощий — наверняка голодный. В городе все люди по своим квартирам сидят, как лисы по норам, а о бедной нечисти никто не заботится. Эх, забыли старые обычаи...
Когда она спустилась на восьмой этаж, оказалось, что старик уже проснулся. Он сидел на подоконнике, болтая ногами, обутыми в полуразвалившиеся лапти. Тайку немного удивило, что подъездный был одет ну почти как Никифор: в рубаху-косоворотку, бобровую жилетку, полотняные штаны с обмотками на икрах… вот только у Никифора всё было чистенькое, выглаженное, а старичок выглядел прямо как Сенька в худшие времена: грязный, помятый, спасибо хоть не вшивый. Он даже мех носил какой-то вылинявший и молью побитый. При этом бражкой от него не пахло.
— Здравствуй, дедушка, — Тайка поклонилась. — Прости, не знаю, как тебя звать-величать. Я тут в гости пришла, угощение тебе принесла, чтобы всё чин по чину.
Подъездный, не поднимая взгляда, буркнул:
— А ты, что ли, видишь меня, девица?
— Ну, конечно, вижу, я же ведьма, — Тайка протянула ему кружку и печенье. — Ты покушай.
Подъездный не заставил себя просить дважды: схватил пакет, разорвал, впился зубами в печеньку. Ох, ну точно изголодался. У Тайки аж слёзы навернулись: до чего довели дедушку!
Старичок тем временем потянулся за молоком, шумно отхлебнул, поднял взгляд на Тайку и охнул:
— Батюшки-светы! Таисья!!! — кружка упала и разбилась вдребезги о плиточный пол.
— Мы разве знакомы? — Тайка захлопала глазами. Уж чего-чего, а такого она не ожидала!
— Да. То есть нет. Скажем, вроде того. Моя-то хозяйка постарше была. Я — Берендей, может, слыхала?
Конечно, Тайка знала это имя. Так звали бабушкиного домового, который жил с ней в Дивнозёрье давным-давно, ещё до Никифора. Но если это был и впрямь тот самый Берендей, интересно, как же он тут очутился?
М-да, ну и странные дела в городе творятся!
#чароит