Психологическая помощь родителей детей, проходящих лечение и медицинского персонала

Существует много литературы на тему переживания пациентами с онкологическими заболеваниями витальной угрозы и психологических последствий этого переживания. Если пациент с онкологическим заболеванием — не взрослый человек, а ребенок, то в процессе лечения активное участие принимают его родители. Они испытывают интенсивный страх потери ребенка на протяжении всего лечения, а зачастую и после его завершения. Таким образом, система психологической помощи в педиатрии включает в себя заботу об эмоциональном состоянии не только пациента, но и его родителей. Это особенно актуально для родителя, сопровождающего ребенка во время лечения. Родители, находящиеся в стационаре вместе с ребенком на протяжении всего лечения, являются активными участниками лечебного процесса: они осуществляют уход за ребенком, помогают ему проходить медицинские процедуры и принимать препараты, осуществляют коммуникацию с медицинским персоналом по ходу лечения и подписывают согласие на лечение.
В связи с этим, хотелось бы подробнее остановиться на некоторых феноменах, возникающих в психике родителей в ситуации угрозы потери ребенка. Понимание этих феноменов позволяет оказывать психологическую помощь более эффективно.
В России существует и продолжает совершенствоваться система психологической помощи онкологическим больным в педиатрии. С внедрением стационаров с открытой реанимацией, где родителю разрешено находится вместе с ребенком, всё более актуальным становится вопрос оказания психологической поддержки не только пациенту, но и родителю, а также медицинскому персоналу, находящемуся в постоянном контакте с родителями, испытывающими колоссальный психоэмоциональный стресс на фоне страха смерти ребенка.
Далее рассмотрим клинический случай, который проиллюстрирует феномены поведения привязанности у родителей, находящихся с ребенком в условиях открытой реанимации и испытывающих выраженный страх потери ребенка. Речь идет о ребенке, которому присвоили паллиативный статус. То есть, шансов вылечиться у ребенка нет, речь идет об ожидании потери, которая должна случиться уже в ближайшее время.
Мальчик 5 лет, назовем его Максим, проходил лечение от острого миелобластного лейкоза в НМИЦ ДГОИ им. Дмитрия Рогачева. После процедуры ТГСК (трансплантация костного мозга) у ребенка начались множественные осложнения инфекционного и другого характера, в связи с чем он попал в реанимацию с диагнозом ПОН (полиорганная недостаточность). В связи с инфекционным поражением легких он находился на ИВЛ (искусственная вентиляция легких) в состоянии медикаментозного сна. Врачи давали негативный прогноз по поводу его состояния. С ним в реанимации были попеременно мама и бабушка.

Запрос на консультацию психолога поступил от врача-реаниматолога. В заявке было обозначено, что у врача есть ощущение, что мама пациента не понимает, что вылечить ребенка скорее всего не получится, и ей нужно готовиться к его потере, о чём ей было неоднократно сказано. Однако, со слов врача, мама периодически подходила к врачу с просьбой рассмотреть еще один вид лечения.

На первой консультации с психологом мать ребенка, назовем ее Елена, говорит, что прекрасно понимает всю опасность ситуации, ей периодически приходят в голову мысли о смерти ребенка, которые она пытается от себя отгонять. Это даже не мысли, а как-будто картинки, которые вдруг всплывают в ее голове. На этих картинках она то стоит на кладбище во время похорон, то рассматривает, кто пришел на похороны. Также она жалуется на кошмарные сновидения, которые преследуют ее всё время пребывания сына в реанимации. Она испытывает проблемы со сном и едой, много плачет, понимая, что ребенок может в любой момент умереть. Одновременно с этим высказывает надежды, что «всё у ребенка будет хорошо», думает, что надо поискать какое-то лекарство, которое могло бы помочь ее сыну. Говорит, что читает много разных медицинских статей и вычитала в одной из них, что при подобных осложнениях помогает одно лекарство. Она уже несколько раз подходила к врачу, говорила о необходимости использовать это лекарство и удивлялась тому, что он почему-то не торопится. Она предполагает, что доктор уже не надеется вылечить ее сына и поэтому «относится спустя рукава». Когда она так думает, то чувствует сильную злость на доктора. Также она злится, когда видит, что медсестры неаккуратно переворачивают ребенка во время гигиенических процедур или других манипуляций, могут не укрыть его одеялом. Ей кажется, что они уже смирились с тем, что он умрет, поэтому можно не стараться и не заботиться о нем. Сын — ее единственный объект привязанности, самый главный человек в ее жизни. Отец ребенка не живет с ними и не заинтересован в общении с сыном. Она говорит, что кроме ребенка у нее никого нет. Елена год назад потеряла своего отца, он внезапно умер от инсульта. Она чувствует свою вину в смерти отца, думает, что надо было лучше о нём заботиться, не давать ему перенапрягаться на работе. Со своей матерью у Елены холодные, напряженные отношения. Она не может поделиться с матерью своим страхом потерять сына, потому что мать сразу начинает плакать и говорить, что не выдержит такого горя.

На второй консультации Елена всё же решается рассказать одно из тех кошмарных сновидений, которые повторяются в разных вариантах в последнее время. Ей сложно рассказывать, потому что во сне речь идет о смерти сына, и она боится произносить это вслух, поскольку может таким образом накликать беду. Вот ее сон: «Я на кладбище. Вокруг много вырытых открытых могил и людей. Я держу ребенка в простыне, свешиваю его в могилу, но не опускаю туда — достаю обратно. Так я повторяю несколько раз. В другие могилы ложатся люди, родственники стоят вокруг и плачут. Потом эти люди встают из могил, а на их место ложатся следующие. Всё повторяется снова. Похоже на репетицию.»
Если рассматривать сон как отражение внутрипсихической реальности, то мы увидим, что в нём присутствуют одновременно признание и отрицание смерти и ее необратимости. Это попытка обрести контроль над неуправляемой ситуацией. Одна часть личности соглашается принять факт неминуемой смерти: «Я держу ребенка над могилой, но пока не готова его отпустить». Другая часть личности отрицает смерть, делает ее обратимой: «Люди могут ложиться в могилы, потом вставать, оставаться живыми». Такое же одновременное присутствие двух противоречивых планов Елена демонстрирует и в своем поведении. С одной стороны, она много плачет, не ест, у нее нарушен сон, что свидетельствует о понимании и переживании ею реальности, в которой она теряет ребенка. С другой стороны, она озабочена мыслью найти лекарство, которое поможет ее ребенку выздороветь, выражает уверенность в том, что всё будет хорошо. Всё это — иллюстрация поведения, направленного на сохранение отношений привязанности: поиск лекарства, поддержание в себе надежды на «чудо». При этом, все те, кто содействуют, с точки зрения Елены, приближению потери — доктор, который не хочет назначать лекарство, медсестры, небрежно обращающиеся, с ее точки зрения, с ребенком — вызывают у нее злость. Так же воспринимаются и настойчивые напоминания врача о реальном состоянии ребенка — как-будто врач не хочет его выздоровления и уже смирился с потерей своего пациента. В свою очередь, врач считает необходимым напоминать Елене, что ребенка вылечить невозможно, поскольку опасается, что она будет испытывать необоснованные надежды, а потом столкнется с еще большей болью. После того, как психолог обсудил эти психические феномены поведения привязанности с доктором, последний стал лучше понимать то, что ему казалось отрицанием реальности со стороны Елены, и стал более толерантно относиться к ее настойчивым просьбам рассмотреть различные лекарства. Это никак не повлияло на тактику лечения пациента, но позволило доктору меньше тревожиться и раздражаться, общаясь с Еленой.

В представленном случае врач выступает «голосом реальности», давая объективную информацию о состоянии здоровья ребенка, тогда как психолог имеет дело со всеми теми чувствами, которые вызывает у Елены эта реальность: боль, отчаяние, бессилие, протест, злость, надежда вопреки всему. Сон сделал доступным для обсуждения с психологом наличие у нее всех этих противоречивых чувств. Из жуткого и пугающего сновидение превратилось в зеркало, отражающее все ее внутренние переживания, осознать которые Елене помогал психолог. Это привело к тому, что кошмарных сновидений стало меньше, а потом они и вовсе прекратились.

Отсутствие у мамы ребенка других близких эмоциональных связей осложняет для нее выражение всех этих чувств, она остается с ними один на один, что может неблагоприятно сказываться на прохождении процесса горевания.

#психологиягоря