* Тузель - пересылка в Ташкенте во время афганской войны.
===================================================
Изредка выпадавший снег тут же таял, улицы становились мокрыми, но ненадолго. Ласковое солнце все подогревало, а легкий ветер высушивал тротуары и проезжую часть, жизнь возвращалась в свое привычное южное русло.
Покидать территорию пересылки было запрещено. Но я помню, что мы возвращались туда только переночевать…. Как мы покидали расположение пересылки, - я не помню!
Незаметно пролетели четыре дня, одинаковые в своей фееричности и ярких красках. Нас ждал Афган. Тревожный, воинствующий, коварный. Мы не знали, вернемся ли домой целыми, и вернемся ли вообще, поэтому каждый день в Тузеле жили на полную катушку!
На все! Гуляли, кутили, наслаждались полной грудью! Для каждого из нас эта поездка в Союз была чем-то вроде неожиданного выигрыша, джек-пота. Эта просто царская удача, даже с трагической составляющей. Из нас пятерых только я один был в отпуске, а ребята - только на похоронах! Они не успели, да и не имели возможности просто пожить в этой мирной жизни хотя бы один день! Они привезли в Союз горе. Невольно. Не желая этого.
Просто так получилось. Такой приказ. А приказы, как известно , не обсуждаются, приказы выполняются.
Тузель был для них единственной возможностью пожить этой простой мирной жизнью!
И они ухватились в нее волчьей, смертельной хваткой. Жизнь не хотелось отпускать не при каких обстоятельствах!
На войне мы научились понимать друг друга молча, без слов. Это понимание висело где-то в воздухе, и не было облечено в словесную форму.
Если же понимания не наступало, то оно окрашивалось двумя-тремя матерными словами, и тут же материализовывалось. Понимание, что мы здесь, а наши друзья-товарищи там, висело в воздухе! И окрашивать его было не надо. Мы как бы набирались, напитывались впечатлениями, чтобы отвезти их туда, за речку, и подарить их своим друзьям! Что еще может привезти простой солдат, чем поделиться, кроме табака, патронов и впечатлений?
Как то так получилось, что мое появление в этой устоявшейся компании стало разрушительным детонатором. В жизни часто так бывает: вроде все хорошо, потом появляется чудак, через букву «м», - и все рушится.
Я не вклинивался, не вписывался, не вкрапливался в этот странноватый для всех, и понятный для меня, воинский коллектив. Я был просто баловень судьбы! И мне не стоило злоупотреблять ее гостеприимством.
Мне иногда кажется, что задержался я в Тузеле просто потому, что мне стали жутко интересны эти люди. И я не ошибся! Многие детали и события этих дней я умышленно опускаю, чтобы излишне не утомлять тебя, мой дорогой читатель. Но я к ним обязательно вернусь! Не сейчас, но обязательно!
Был вечер. Зимой темнеет рано. Уже горели фонари, изо всех своих электрических сил освещая площадь перед кинотеатром имени Лисунова. Редкие прохожие торопятся домой после трудового дня. Женщины исправно отбивали дробь каблучками.
Мы с Сиротиным сидим на скамейке в сквере и, от нечего делать, наблюдаем, как из универсама напротив выходят пролетарии. В авоськах нехитрые покупки: бутылка кефира, батон, что-то в бумажном свертке.
Денег у нас нет. Да это и к лучшему! И, о чудо! Не могу поверить своим глазам!
Из-за стеклянной двери выплывает, как миниатюрная подводная лодка, боец с пересылки. Он идет с почтением, как беременная кошка! И это никакая не метафора. Он что то прячет за пазухой. И много! Слева от входа его нетерпеливо поджидают два подельника. Свет фонаря падает мимо, и нас не видно. Троица объединяется, и торжественно движется в нашу сторону. Когда они поравнялись с нами, Сиротин негромко подает команду:
- Ко мне, бойцы!
Вы когда-нибудь видели выражение лица Ивана, который только что упустил Жар-птицу? Я видел сразу трех, и все они стояли перед нами. Лучше б им попасться патрулю, но только не Сиротину!
- Ну что, мабута, припухли?! Воинскую дисциплину нарушаем, в самоволку бегаем... - он говорит ровно, не вставая со скамьи, и не поднимая головы. Лишь изредка затягиваясь сигаретным дымом, снова продолжает перечислять преступления, совершенные несчастными. Между тем бесценное богатство покинуло теплое зашинелье, и перекочевало на скамью. Оно состояло из трех батонов белого хлеба, трех банок рыбных консервов, трех бутылок кефира и бутылки сухого вина. Немного помявшись, боец снова запустил руку за лацкан шинели и извлек три пачки сигарет «Прима».
Вино мы конфисковали, а продукты и сигареты вернули, пригрозив, что разберёмся с ними по возвращении на пересылку. На этой трагической ноте преступники были отпущены.
Мы сидели на скамейке, и пили вино из горла. По очереди.
Еще утром я твёрдо решил, что улечу завтра. Я никому не говорил об этом, просто решил, что пора. Мне как-то стало совестно перед своими, они там воюют, а я тут прохлаждаюсь.
Мы молча курили и пили вино. Молчание нарушил Николай:
- Значит, все-таки, решил, братан, завтра?
- Да, - ответил я односложно. А про себя подумал, что он еще и мысли читать умеет.
Никому ничего не объяснять это было наше естественное состояние. Чем меньше слов, тем понятней и проще. Мы допили вино. Сиротин встал и хлопнул меня по плечу:
- Ну, пойдем погуляем на прощание.
Мне стало как то легко. Как-то легко, и все. Может, от сознания, что завтра я увижу своих, уже таких близких, армейских друзей, а может и оттого, что все когда-то заканчивается. Под ногами шуршала опавшая листва, сквер был малолюден и по-зимнему пуст. Мы никуда не торопились, ни о чем не говорили. Просто молча брели, стараясь ни о чем не думать. Редкие прохожие обгоняли нас и исчезали в полумраке. Мы не обращали на них никакого внимания. А может, только я?
Сзади послышались легкие шаги, стройная девичья фигура, совершив неуловимое движение, тут же оказалась впереди нас. Она сделала несколько торопливых шагов, как вдруг Николай нарушил молчание:
- Девушка! А давайте познакомимся!
Не знаю, как девушка, а я готов был провалиться сквозь землю! Но девушка замедлила шаг и вдруг повернулась к нам:
- Давайте! Меня зовут Лена, - сказала она без всякого кокетства.
-Я - Николай, а это Олег, - не унимался Сиротин. - А может, вы пригласите нас на чай?
Лена улыбнулась, в лучах парковых фонарей, немного подумала и ответила:
- Ну, если вас не смущает муж и трое детей, то я вас приглашаю!
Нет! Надо было улететь сегодня!
Пока мы шли к подъезду, а жила она рядом, Коля успел наговорить столько, сколько я не слышал от него за эти четыре дня. Мне было ужасно неловко! Ну какого дьявола мы припремся в чужую семью, с улицы, выпившие, в форме...
И вот звонок прозвенел.
Дверь открыл мужчина лет сорока-пятидесяти и вопросительно уставился на нас. Лена легонечко подтолкнула нас сзади:
- Папа, я шла по улице и познакомилась с этими милыми десантниками. Я пригласила их на чай, они ужасно продрогли!
Мужчина был высок, плечист и светловолос. Он улыбнулся.
- Вот познакомься, это Олег, а это Николай! - весело сказала Лена.
Она представила нас так, как будто мы были знакомы лет четыреста, а не только что случайно повстречались на улице. Из комнаты вышел мальчик лет 10.
- Это мой братик Алеша -улыбнулась Лена, и потрепала мальчика по голове.
- А где же муж и трое детей? - не удержался Сиротин.
- Это будет потом, - засмеялась Лена, - а пока я учусь в десятом классе!
Гостеприимные хозяева быстренько накрыли стол. Мы пили чай, о чем-то болтали. Мальчик Алеша показывал нам фокусы, папа Лены расспрашивал нас о службе. Пришедшая с работы мама тоже почему-то была нам очень рада.
Я весь вечер читал стихи. Все, которые только знал, а Николай, вооружившись маникюрными ножницами, отрезал крошечную, три на четыре, фотографию Лены, железно аргументируя:
- На память!
Пора было уходить. Мы стали собираться в прихожей. И вдруг она неожиданно предложила:
- Ребята, а давайте переписываться?
- Давай! - Коля расцвел в улыбке.
Лена взяла блокнот и стала в нем торопливо писать свой адрес. Потом вырвала и вручила нам каждому по листочку.
Ниже почтового адреса: Ташкент, улица Лисунова, дом, кв., стояло Леонова Лена.
Мы оделись, попрощались, и вышли на улицу. Всю дорогу Коля восторгался этой смелой девушкой. На пересылку мы вернулись в хорошем настроении и никаких разборов полетов устраивать не стали. Солдаты мирно спали.
Я проснулся, когда еще не рассвело. Сегодня был ранний рейс на Кабул. Да это и хорошо, не надо никого будить, тревожить. Не люблю прощаний! Есть что-то в них щемящее душу.
Подумалось, что к обеду я буду на месте, в полку, наконец-то увижу своих.
Схему отлета я знал теперь в совершенстве.
Присев на край кровати, я посмотрел на мирно спящих моих новых беспокойных друзей.
Что с ними будет дальше? Увидимся ли мы еще когда-нибудь?
Ну, с Сиротиным-то точно увидимся, мы с ним однополчане. А вот с другими ребятами вряд ли. Прощайте. Я взял свою нехитрую поклажу, гитару, и, пнув фанерную дверь, шагнул в сумерки. До взлетки я дошел привычным уже маршрутом.
Покурил под кустом акации. Повспоминал, поулыбался. И пошел на взлетку.
Сегодня я был первый отбывающий. Потихоньку подтягивался служивый люд.
Ставили вещи на бетон и молча вставали в шеренгу. Курили, негромко переговаривались. Через какое-то время прибыл старший, собрал документы, составил список. Вернул документы и, посмотрев на часы, резюмировал:
- Еще 10 минут.
Секунду помедлив, он стал зачитывать фамилии отбывающих. Услышав свою, я громко ответил:
-Я!
Закончив с перекличкой, он хотел было что-то сказать, как вдруг у нас за спиной послышались какие-то крики и топот сапог. Все оглянулись. К взлетке бежали четверо солдат, полы шинелей развивались от быстрого бега. На ходу они жестикулировали руками.
-Подождите нас! - кричали они.
Это были мои.
(БОРТМЕХАНИК ВКЛЮЧИЛ ЗАЖИГАНИЕ И СТАЛ ПРОДУВАТЬ ТУРБИНЫ)
#СтихиИПроза
Комментарии 2