https://ok.ru/group/70000003917036/topic/158276568890860
Андрей вернулся домой в половине двенадцатого, издавая звуки, характерные для слегка подшофе вахтовика, который только что выяснил у лучшего друга истинное положение дел в собственной семье. Лена услышала знакомую последовательность: ключи три раза промахиваются мимо замочной скважины, потом победный клацающий звук, затем шаги человека, который идет очень аккуратно, чтобы никто не подумал, что он пьян.

"Отлично, — подумала Лена, закрывая учебник по маркетингу, — сейчас начнется разговор о морали и семейных ценностях от человека, который решает жизненные проблемы с помощью пива и мудрых советов товарища Димы".

Она не ошиблась.

— Как съездил к Димке? — спросила она, изображая интерес к судьбе человека, который наверняка провел вечер, объясняя ее мужу, как правильно держать жену в узде.

— Нормально, — бросил Андрей, стягивая куртку с театральностью матадора, — рассказал ему про нашу ситуацию.

— Какую ситуацию? — Лена мысленно приготовилась к очередной порции мужской логики, согласно которой виноватой всегда оказывается женщина.

Андрей замер посреди комнаты и посмотрел на нее взглядом прокурора, который наконец нашел неопровержимые улики.

— Про то, как моя жена флиртует с богатыми дядьками, а моя мать предлагает ей стать проституткой.

"Ну вот, — констатировала Лена про себя, — логическая цепочка выстроена. Виновата я, разумеется. Это я довела бедную Нину Федоровну до состояния сводни, а не она, возрастной полудурок, сама додумалась торговать невесткой”.

— Андрей, мы же все обсудили...

— Ничего мы не обсудили! — муж начал ходить по комнате, как тигр в клетке, только менее грациозно и с заметным креном влево, — я тогда был в шоке от того, что мать сказала. А сейчас подумал нормально. И знаешь, к какому выводу пришел?

Лена молчала, мысленно перебирая варианты. Скорее всего, вывод будет в духе "сам виноват, что связался с этой бабой". Или что-то про то, как правильные жены должны вести себя в обществе.

— Если бы ты вела себя как нормальная замужняя женщина, ни у кого бы таких идей не возникло! — Андрей размахивал руками, словно дирижировал невидимым оркестром, — не дурак придумал — нет дымаа без огня. Ты что-то такое этому Громову показала, что он решил тебя... использовать.

"Ах, мудрый Димка, — иронично отметила про себя Лена, — философ районного масштаба. Интересно, а сам-то он жену в подвале держит, чтобы точно никто не соблазнил?"

— Все, что я и показала ему, так это свои знания о живописи! — сказала она вслух, — я разоблачила подделку на его выставке! За это он меня и пригласил в студию! Все.

— Да неважно, что ты показала! — Андрей остановился перед ней, и в его глазах плескался коктейль из алкоголя, ревности и праведного гнева, — важно, что моя мать решила тебя сводить с этим типом! И если бы повода не было, то этого бы не было и в помине.

Лена быстро проанализировала ситуацию. Вариант номер один: пытаться и дальше объяснять мужу, что его мать — редкостная стерва с коммерческим складом ума. Вариант номер два: попытаться апеллировать к логике. Вариант номер три: послать всех к черту и уйти прямо сейчас.

Она выбрала первый — и сразу пожалела.

— Потому что твоя мать — конченая стерва!

Андрей побледнел так, словно она только что заявила, что Земля плоская, а Гагарин никогда не летал в космос.

— Моя мать меня растила одна, — сказал он тоном человека, цитирующего священное писание, — отец ушел, когда мне было пять. Она работала на двух работах, чтобы я в институт поступил. И ты называешь ее стервой?

"Да, — подумала Лена, — называю. Потому что святость материнских жертв не отменяет того факта, что твоя страдалица была готова торговать твоей женой ради собственного благополучия".

— Андрей, прости, я не хотела..., — вместо этого вслух она стала извиняться, сама не понимая за что.

— Знаешь что? — он повернулся к углу, где стоял мольберт с ее зимним пейзажем, подготовленным для выставки. В его движениях появилась зловещая решительность, — хватит с меня этой хрени.

"О нет, — Лена мгновенно поняла, к чему он идет, — сейчас начнется акция устрашения с элементами вандализма".

— Ты что делаешь?

— То, что должен был сделать давно.

Андрей схватил мольберт и швырнул его об стену с энтузиазмом ревнивца. Треск ломающегося дерева прозвучал как выстрел. Холст с зимним лесом, где солнечные лучи пробивались сквозь заснеженные ветви, упал на пол, украшенный свежей трещиной.

"Символично, — отметила Лена с горькой иронией, — мужчина уничтожает произведение искусства, чтобы доказать свою правоту. Где-то Нерон одобрительно хлопает в ладоши".

— Андрей! — Она бросилась к картине, но он загородил дорогу.

— Все. С этим покончено, — голос его стал твердым, как решение партийного съезда, — нет картины — нет проблемы, никаких больше студий, никаких Громовых, никаких выставок. Ты моя жена, а не художница-недоучка, которая строит из себя непонятно что.

"Художница-недоучка, — мысленно повторила Лена, — очень мило. Значит, три года изучения искусства с дедушкой — это недоучка. А вот два года техникума по специальности 'слесарь-ремонтник' — это, видимо, высшее образование".

— Ты не имеешь права!

— Имею. Я муж, если ты еще не забыла.

Лена опустилась на колени рядом с картиной. Трещина прошла точно по тому месту, где она неделю выписывала игру света на снегу. Сотни мазков, часы работы, моменты, когда весь мир исчезал, оставляя только холст, краски и движение кисти.

"Интересно, — размышляла она, разглядывая повреждения, — в животном мире самцы тоже уничтожают то, что создают самки? Или это исключительно человеческая особенность — ломать чужое творчество во имя защиты территории?"

— Ты просто боишься, — сказала она, не поднимая головы.

— Чего боюсь?

— Что я могу чего-то добиться. Что я не буду всю жизнь сидеть и ждать, когда ты приедешь с вахты, как собачка у порога.

— Лена, не неси бред.

"Чепуха, конечно. Женщина, которая хочет заниматься делом, а не только стирать носки и готовить борщ — это же полная чепуха".

— Не бред, — она встала, все еще сжимая в руках обломок холста, — ты боишься, что если я стану художницей, то буду тебе не нужна. Что я найду что-то важнее нашего брака.

— Я боюсь, что ты найдешь кого-то богаче меня, — выпалил Андрей, — вот чего я боюсь. Довольна?

"Наконец-то, — подумала Лена, — честность. Редкий зверь в семейных отношениях, но иногда все-таки появляется".

— Если ты так во мне не уверен, зачем женился?

— Я был уверен. До сегодняшнего дня.

Они стояли друг напротив друга в крошечной съемной комнате, среди обломков мольберта и развалин иллюзий. За окном моросил дождь — тот же самый занудный дождь, что и в день их знакомства. Только тогда он казался романтичным.

"Забавно, как меняется восприятие, — отметила Лена, — полгода назад дождь за окном был символом судьбоносной встречи. Сегодня он просто мокрый и неприятный. Эволюция чувств в действии".

— Завтра идешь к этому Громову и говоришь, что больше не будешь заниматься в его студии, — сказал Андрей тоном человека, зачитывающего приговор, — и никаких выставок.

— А если я откажусь?

— Не откажешься. Потому что любишь меня.

"Аргумент железный, — саркастично подумала Лена, — если ты меня любишь, то должна отказаться от всего, что делает тебя счастливой. Логика уровня средневековья".

Андрей ушел в ванную. Лена слышала звуки водопроводного ритуала — вода, зубная щетка, полоскание рта. Обыденные звуки обыденной жизни. Как будто ничего не произошло. Как будто мир не изменился за последние полчаса.

Она собрала обломки мольберта, попыталась расправить помятый холст. Картину теоретически можно было восстановить, но трещина останется навсегда. Как шрам. Как память о том моменте, когда любовь столкнулась с собственничеством и проиграла.

"Философия ремонта, — размышляла Лена, рассматривая повреждения, — можно починить почти все, но следы разрушения остаются. Вопрос только в том, стоит ли игра свеч". Утром Андрей ушел на работу, не позавтракав. Поцеловал ее в щеку — механически, по привычке. Сказал, что любит. Что все будет хорошо, если она сделает правильный выбор. "Правильный выбор, — иронично повторила про себя Лена, провожая его взглядом, — интересная формулировка. Правильный для кого именно? Для него? Для его матери? Или для меня?"

Она сидела за столом с остывшим кофе, анализируя ситуацию с методичностью криминалиста. Факт первый: муж требует прекратить заниматься искусством. Факт второй: он уничтожил ее работу. Факт третий: он считает, что имеет на это право. Вывод: перед ней классический случай психологического давления с элементами эмоционального шантажа.

"Занятно, — размышляла она, — в сериалах такие мужья обычно оказываются злодеями. А в жизни они просто обычные люди, которые думают, что поступают правильно. Что страшнее?"

В одиннадцать позвонил Громов.

— Лена? Мы договаривались встретиться сегодня, чтобы обсудить детали выставки.

— Да, — сказала она, — но нам нужно поговорить.

— Что-то случилось?

"О да, — подумала Лена, — случилось. Мой муж превратился в домашнего тирана, а я превратилась в женщину, которая должна выбирать между семьей и собственной личностью".

— Да. Лучше при встрече объясню.

Они договорились встретиться в том же кафе рядом с галереей.

Громов уже ждал ее за столиком у окна. Выглядел он как человек, который привык читать людей по лицам и уже понял, что новости будут неприятными.

— Садитесь, — сказал он, — заказать что-то будете?

— Просто чай. Для согрева души и поддержания иллюзии нормальности.

Он поднял бровь, но ничего не сказал. Подозвал официантку, заказал. Потом снова посмотрел на Лену взглядом опытного психолога.

— Рассказывайте.

— Я не смогу участвовать в выставке, — сказала она без предисловий, как хирург сообщает о неоперабельной опухоли, — и больше не буду заниматься в студии.

— Почему?

— Муж против.

Громов откинулся на спинку стула. Его лицо приняло выражение человека, который слышит знакомую, но печальную историю.

— Понимаю. А собственное мнение у вас есть?

"Хороший вопрос, — подумала Лена, — есть ли у меня собственное мнение? Или я просто думаю, что оно есть?"

— Это не важно.

— Почему же?

— Потому что он мой муж. И я не хочу разрушать семью.

— А он хочет разрушить вас?

Вопрос попал точно в цель, как снайперская пуля. Лена почувствовала, как что-то болезненно сжалось в груди. "Разрушить меня, — повторила она мысленно, — Интересная формулировка. Можно ли разрушить человека, заставляя его отказаться от того, что он любит? Теоретически да. Практически — посмотрим".

— Он меня защищает.

— От чего?

— От... от ошибок.

— Каких ошибок? — Громов наклонился вперед с интересом ученого, изучающего редкий образец, — Лена, посмотрите на меня. Какие ошибки вы можете совершить, занимаясь искусством?

— Он думает, что... что между нами что-то есть.

— А есть?

— Нет! — вспыхнула она, — конечно, нет! Вы мне в отцы годитесь!

— Тогда в чем проблема?

"В том, что проблема не во мне, — поняла Лена, — проблема в системе, которая превращает женщин в собственность, а мужчин — в тюремщиков".

— В том, что его мать считает меня шлюхой! — выпалила она и тут же прикрыла рот рукой.

Громов помолчал, видимо, переваривая полученную информацию. Потом медленно кивнул.

— Теперь понятно. Ваша свекровь решила, что раз вам предложили что-то, то только через постель. А муж решил, что проще всего запретить вам заниматься тем, что любите. Классическая схема.

— Это не так просто...

— Это именно так просто, — Громов взял чашку, медленно сделал несколько глотков, — знаете, Лена, я в молодости мечтал стать ювелиром.

— Вы мне уже рассказывали.

— Не все. Я не сказал, что отец запретил мне заниматься этим не только из практических соображений. Он считал ювелирное дело... недостойным настоящего мужчины. "Безделушки для баб", — говорил он.

Лена слушала, мысленно проводя параллели. "История повторяется. Только вместо отца — муж, вместо ювелирного дела — живопись".

— Я послушался. Пошел в бизнес, как он хотел. Заработал деньги. Много денег, — Громов усмехнулся с горечью человека, который выиграл в лотерею, но совершенно не знает, зачем ему сдался этот выигрыш, — и знаете что? Денег мне хватает на все. На дорогие машины, на квартиры, на путешествия. Но каждый раз, когда я вижу красивое украшение, у меня сжимается сердце. Потому что я знаю: это мог бы сделать я. Мог бы, но не сделал.

"Синдром упущенных возможностей, — диагностировала Лена, — хроническое заболевание людей, которые выбрали безопасность вместо призвания".

— Но вы же создали галерею...

— Да. Я поддерживаю других художников. Но сам так и не стал тем, кем хотел. Понимаете разницу?

Лена кивнула. Разница была как между игрой в футбол и комментированием матча по телевизору.

— А теперь я вижу молодую, талантливую девушку, которую пытаются сломать теми же методами, которыми сломали меня. И я не могу этого допустить.

— Что вы предлагаете?

— Быть сильнее. Не позволять другим решать за вас, кем вам быть.

"Легко сказать, — подумала Лена, — а как быть сильнее, когда тебя обвиняют в предательстве за каждую попытку жить своей жизнью?"

— Лена, — Громов положил руку на стол, рядом с ее рукой, но не касаясь, — я готов вам помочь. Снять квартиру, помочь с деньгами на первое время. Не как мужчина женщине, а как человек, который верит в ваш талант.

— За что?

— Ни за что. Просто потому, что могу. И потому, что когда-то мне никто такого не предложил.

Интересная мотивация. Человек хочет исправить свою прошлую ошибку через чужую судьбу. Благородно или эгоистично?

— А если муж...

— А что муж? Он уезжает на два месяца, правильно? Вы можете за это время подготовиться к выставке, продать несколько работ, встать на ноги. А потом решить, что делать дальше.

Лена смотрела в окно, где люди спешили по своим делам. У каждого была своя жизнь, свои проблемы, свой выбор между безопасностью и свободой.

"Выбор, — размышляла она, — вечный человеческий выбор. Синица в руках или журавль в небе. Клетка с кормушкой или открытое небо с неопределенностью".

— Это предательство, — сказала она тихо.

— Нет. Это самозащита.

— А если он меня не простит?

— А если вы себя не простите?

"Хороший контрвопрос, — отметила Лена, — Что хуже: жить с чужим непрощением или с собственным?"

Они сидели молча. Официантка принесла чай, поставила на стол и исчезла, как призрак повседневности. Пар поднимался от чашки тонкой струйкой, как дым от костра размышлений.

— Подумайте до завтра, — сказал Громов, — но помните: некоторые решения нельзя откладывать слишком надолго. Время — это тоже ресурс.

"Время, — согласилась мысленно Лена, —самый невосполнимый ресурс. И самый недооцененный".

Домой она вернулась к обеду. Андрей дома не оказалось. Квартира встретила ее гробовой тишиной и запахом утреннего кофе, который за несколько часов успел превратиться в археологический артефакт.

"Занятно, — размышляла Лена, стоя в прихожей, — Как быстро дом превращается в музей прошлой жизни. Еще утром это было 'наше' жилье, а теперь — просто набор предметов, с которыми нужно попрощаться".

Она медленно прошлась по комнатам, словно прощаясь с каждым углом. Кухня с ее вечно капающим краном — сколько раз она обещала себе попросить Андрея его починить. Теперь уже не попросит. Ванная с треснувшей плиткой — они планировали ее отремонтировать к лету. Планы, планы, планы... Как много у них было планов на общее будущее.

"Интересная штука — планы, — философски отметила она, — Строишь воздушные замки, а потом оказывается, что фундамент был из картона".

Лена остановилась перед зеркалом в коридоре. Посмотрела на свое отражение — бледное лицо, растрепанные волосы, усталые глаза. Выглядела она как женщина, которая только что пережила личную катастрофу. Что, в общем-то, соответствовало действительности.

"Хорошо хоть синяков нет, — иронично подумала она, — А то окружающие могли бы подумать, что меня бьют. Хотя психологические синяки, наверное, хуже физических. Те хотя бы заживают".

Наконец она дошла до их спальни. Комната выглядела как поле битвы — обломки мольберта валялись в углу, поврежденный холст лежал на полу, как знамя поверженной армии. Лена подняла один из деревянных осколков, провела пальцем по расщепленному дереву.

Когда-то дед делал этот мольберт своими руками. Каждая деталь была обточена, подогнана, отшлифована с любовью craftsman'а старой школы. Он говорил, что инструмент художника должен быть продолжением его души, его второй кожей. "Мольберт — это не просто подставка для холста, — объяснял он маленькой Лене, — Это алтарь, где рождается красота".

"А теперь алтарь разрушен, — констатировала она, — Варвары ворвались в храм и устроили погром. Только варвар живет со мной в одной постели и называет это любовью".

Она подняла поврежденный холст, попыталась разгладить складки. Зимний пейзаж смотрел на нее с немым упреком. Она осторожно положила холст обратно и подошла к шкафу. Створки скрипнули — еще одна мелочь, которую они собирались починить "когда-нибудь потом". Теперь "потом" не наступит никогда.

Достала старую спортивную сумку — ту самую, с которой когда-то приехала в этот город полная надежд и иллюзий. Тогда она казалась временным решением, а теперь снова становилась вместилищем всей ее жизни.

"Символично, — отметила Лена, — приехала с одной сумкой, уезжаю с одной сумкой. Полный цикл. Как в буддизме — все возвращается к исходной точке".

Начала складывать вещи с методичностью хирурга, проводящего сложную операцию по ампутации прошлой жизни. Не все. Только самое необходимое. Документы: паспорт, диплом, справки — бюрократические якоря, привязывающие к реальности. Джинсы, пара свитеров, куртка, белье, обувь. Минимальный набор для выживания в цивилизованном обществе.

Обручальное кольцо сопротивлялось и не хотело сниматься. В конца концов все же поддалось. Теперь лежало на столе, как маленький золотой обвинительный приговор.

"Интересно, — размышляла она, глядя на кольцо, —когда его надевали, оно было символом любви и верности. А когда снимаешь — символом освобождения. Один и тот же предмет, разные контексты".

Рядом с кольцом положила записку, написанную дрожащим, но решительным почерком:

"Андрей, прости. Но я не могу быть тем, кем ты хочешь меня видеть. Я попробую стать тем, кем хочу быть сама. Если получится — поговорим. Люблю. Лена."

Перечитала написанное несколько раз. Хотела добавить что-то еще, объяснить, извиниться, обвинить — но поняла, что все важное уже сказано. Больше слов не нужно.

"Интересно, — подумала она, — сколько женщин в истории оставляли такие записки? И сколько из них потом жалели? А сколько — благодарили судьбу за смелость?"

Статистики по этому вопросу, конечно, не существует. Но Лена почему-то была уверена, что жалеющих меньше, чем благодарных. Свобода — штука дорогая, но обычно оправдывает затраты.

Сумка была собрана. Лена села на кровати, набирая уже знакомый номер:

— Виктор Михайлович? Это Лена. Ваше предложение еще в силе?

— Да.

— Тогда я согласна.

Короткий разговор. Адрес квартиры, время встречи, практические детали. Никаких эмоциональных речей, никаких попыток ее переубедить или, наоборот, поощрить смелость. За окном продолжал моросить дождь. А дождь, как известно, когда-нибудь заканчивается. И после него всегда всходят новые цветы, распускаются почки, начинается новая жизнь. "Метафора банальная, — отметила про себя Лена, беря сумку, — о верная. Иногда банальности становятся банальными именно потому, что в них много правды".
https://ok.ru/group/70000003917036/topic/158277243321836
Ещё больше историй тут!
https://dzen.ru/shockcontent?tab=articles
Интересно Ваше мнение, а лучшее поощрение лайк, подписка и поддержка ;)