Предыдущая публикация
История Путешественника во времени...
Я не хотел этого. Правда. Невозможно избежать процедуры — и глухая тоска наполнила меня. Не люблю я выворачиваться наизнанку. Но только так рассказы получаются живыми, цепляющими слушателя. А от этого слушателя зависит многое.Станция приближалась с пугающей быстротой. Вскоре я стоял у порога. Хоть и тащился нога за ногу, всё же пришёл.
Для чего Смотрители собирают рассказы, хотелось бы знать. Впрочем, не только мне. Наиболее правдоподобное предположение — так пришельцы изучают внутренний мир разумных существ. Нас много таких, соседей по Вселенной.
Но как и все предположения и до, и после этого — всего лишь догадки.
Смотритель ждал, попыхивая душистым дымом из коротенькой трубки. На мое приветствие он ответил церемонным поклоном.
— Здесь грустно и одиноко, странник.*
Что ж. Истории я никогда не сочиняю заранее, но сегодня хочу рассказать то, что близко касается меня. Беспокоит и причиняет боль. И я начинаю.
* * *
— Жил-был мальчик. Однажды он прочитал чудесную книгу. Она называлась «Машина времени». В ней говорилось о путешественнике, который посещал различные эпохи с помощью специальной машины. Он видел упадок человечества, конец цивилизации и гибель планеты.
Мальчик часто думал: неужели жизнь на Земле действительно окончится так печально? Неужели человечество обречено? «Наверняка автор ошибся и всё не так трагично, — думал мальчик, — вот бы мне машину времени! Я бы сам убедился, что человечество процветает там, в далеком будущем!»
Когда дети вырастают, они частенько забывают о своих мечтах. Но молодой учёный шел к своей цели — и всё же создал прибор для путешествий во времени.
Время — странная субстанция. То оно тянется, то несётся вскачь. К тому же существуют развилки и ветви времени, петли, спирали… Но мальчик — теперь уже учёный — открыл ещё одно свойство. И это принесло ему славу и разрушило жизнь.
Путешествуя из эпохи в эпоху, молодой человек никогда не мог вернуться туда, откуда возвращался в своё время, домой. От этой точки должно было пройти не меньше двенадцати лет. Сократить этот промежуток не получалось. Никак, никакими средствами. Дискретность времени было не преодолеть.
В этом месте Смотритель подался ко мне и будто хотел что-то сказать, но передумал. Я продолжал.
— Однажды учёный попал в странную эпоху, в которой давно хотел побывать. Это была середина двадцатого века. Как сейчас помню, двадцать первое ноября тысяча девятьсот шестидесятого года.
В той части света, которая раньше называлась Англией, царила дождливая, сумрачная погода. Особенно паршиво было в городах. Люди торопились по залитым водой улицам, всем хотелось скорее добраться до тёплого дома и горящего камина. Представь, тогда жгли куски дерева в специальных устройствах прямо в жилищах.
Путешественник увидел светящуюся вывеску и толкнул стеклянную дверь. В пабе было тихо и полутемно. Сигаретный дым висел в неподвижном воздухе сизыми пластами. Посетители за дубовой стойкой тянули «Гиннесс» из тяжёлых кружек — сосредоточенно, молча, не глядя на соседей, перемежая глотки пива сигаретными затяжками. Всё, как рисовалось в воображении, когда читал книги той поры.
…Она сразу поразила его воображение — настолько чужеродно смотрелось в темном интерьере свежее розовое личико с розовым крупным ртом, со смеющимися глазами. «Ирландка, наверное», — первое, что подумал путешественник. Так впоследствии и оказалось. Рыжая зеленоглазая уроженка Дублина, тринадцатый ребёнок в семье. Нищета, перелицованное платье, веселый нрав и нож в голенище: одинокой красивой девушке не так-то просто жить на свете.
— Однажды учёный попал в странную эпоху, в которой давно хотел побывать. Это была середина двадцатого века. Как сейчас помню, двадцать первое ноября тысяча девятьсот шестидесятого года.
В той части света, которая раньше называлась Англией, царила дождливая, сумрачная погода. Особенно паршиво было в городах. Люди торопились по залитым водой улицам, всем хотелось скорее добраться до тёплого дома и горящего камина. Представь, тогда жгли куски дерева в специальных устройствах прямо в жилищах.
Путешественник увидел светящуюся вывеску и толкнул стеклянную дверь. В пабе было тихо и полутемно. Сигаретный дым висел в неподвижном воздухе сизыми пластами. Посетители за дубовой стойкой тянули «Гиннесс» из тяжёлых кружек — сосредоточенно, молча, не глядя на соседей, перемежая глотки пива сигаретными затяжками. Всё, как рисовалось в воображении, когда читал книги той поры.
…Она сразу поразила его воображение — настолько чужеродно смотрелось в темном интерьере свежее розовое личико с розовым крупным ртом, со смеющимися глазами. «Ирландка, наверное», — первое, что подумал путешественник. Так впоследствии и оказалось. Рыжая зеленоглазая уроженка Дублина, тринадцатый ребёнок в семье. Нищета, перелицованное платье, веселый нрав и нож в голенище: одинокой красивой девушке не так-то просто жить на свете.
То, что случилось дальше, старо как мир и вечно ново. Между молодыми людьми проскочила искра такой силы, что всем любителям «Гиннесса» стало ясно: напрасно Джон Сильвер потратил всю получку на кольцо с настоящим маленьким бриллиантом. Джинни не сводила с пришельца глаз, а уж про парня и говорить нечего: похоже, он забыл, как дышать.
Ах, эта Джинни! У какой ещё девушки хватило бы храбрости у всех на глазах выйти из-за стойки, взять чужестранца за руку и увести из паба! Только ошеломлённому хозяину кивнула, мол, до завтра — и молодых людей и след простыл. Джон Сильвер зубами скрипнул, но смолчал, лишь кружкой стукнул об стойку: повтори-ка!
Молодая любовь обычно робка и нетороплива. Но у Джинни и пришельца времени было в обрез. Утром парню надо было возвращаться в своё время. Можно было остаться, конечно. И обречь этот город, Англию и всю планету на череду катастроф невиданной силы. Вселенная жестоко мстила нарушителям временных рамок.
Они торопились. Старались за одну ночь пройти путь, на который бы потратили месяцы — если бы не грядущая разлука. Но утро наступило слишком быстро, слишком неотвратимо — и вот уже молодая пара прощается на пороге домика Джинни. Последний, самый последний поцелуй. Пора уходить, а он всё медлит, не может выпустить тонкую руку из своей, не может насмотреться в зелёные глаза — наконец поворачивается и уходит. И уносит с собой её образ.
Сколько раз потом он вспоминал её именно так, стоящую на пороге в белой ночной рубашке; шаль небрежно наброшена на плечи, огненные волосы каскадом спадают с плеч, на милом побледневшем лице ярко проступают веснушки, которые трогали его до слёз.
Он работал как сумасшедший. Но разрыв времени, проклятую дискретность, было не преодолеть. Не сократить интервал в двенадцать лет. Никак. И однажды, когда тоска и боль стали невыносимыми, он решился.
* * *
Там, в графстве Сомерсет, было двадцать первое ноября тысяча девятьсот семьдесят второго года. Паб был всё там же, и домик Джинни стоял на месте. Только Джинни там не было.
— Миссис Сильвер живёт по другому адресу, мистер, — разбитная темнокожая девушка оглядела путешественника с головы до ног, нисколько не смущаясь, — а вы кто ей будете? Небось один из братьев? На крестины приехали?
У дома, куда пришел учёный по указанию темнокожей девушки, было многолюдно. Вереница автомобилей, из которых выходили нарядные люди, суматоха, смех — здесь царила атмосфера праздника и веселья.
Джинни изменилась — и осталась прежней. Двое огненно-рыжих детишек чинно шли рядом с ней. На руках она держала кружевной невесомый свёрток — виновницу торжества, малютку-дочь, которую крестили сегодня. Джон Сильвер гордо вышагивал рядом, придерживая жену за локоть.
Она сразу увидела его. Сразу узнала. Побледнела. Передала дочь в руки мужу и подошла к страннику, близко, лицо в лицо. Он смотрел на неё молча, да и что тут скажешь.
— Я ждала тебя, — Джинни наконец нарушила молчание, — ждала сколько могла. Сейчас слишком поздно. Зачем ты пришёл?
Я не могу жить без тебя, — мысленно отвечал он, — не могу, не могу. Не забыть единственную нашу ночь, твою нежность и страсть, слова, что ты мне шептала. Во всех мирах, во всех временах нет женщины, подобной тебе. Только ты. Только ты.
Но вслух ничего не сказал, конечно. Он видел, как напряжённо смотрит на них Джон Сильвер. Как беспечно смеются дети — её дети. Он ещё раз взглянул в прекрасное, единственное во Вселенной лицо:
— Я пришёл поздравить тебя, Джинни Сильвер, с рождением дочери и с её крестинами.
Она кивнула — и отвернулась. Лишь губы её дрогнули, будто от невысказанных слов. Но она ничего не сказала, конечно.
Молча смотрел он, как пестрая вереница гостей втянулась в дом. Теперь он один стоял на пустынной улице.
* * *
С тех пор учёный так и ищет способ преодолеть дискретность времени. Если б удалось вернуться туда, в ноябрь шестидесятого! Всё было бы иначе, и не было бы чёрной дыры там, где живёт сердце. Если бы… В разных мирах, в разных уголках Вселенной пытается он найти решение задачи, но пока безуспешно.
Ему не вернуться в то утро, к тому домику, на пороге которого стояла рыжеволосая девушка. Самая прекрасная в мире. Единственная.
* * *
Я замолчал. Рассказывать о себе не так-то просто. Но мне стало легче, будто часть тяжести я переложил на плечи внимательного слушателя.
— Ты развеял мою грусть и одиночество, — произнёс наконец Смотритель, — входи и продолжи свой путь.
Я покидаю Юрдану. Совместные опыты с местными учёными по сжатию временных отрезков успехом не увенчались. Но неподалёку, на планете Розовых камней, эксперименты со временем дали неожиданный результат. Надо бы проверить.
_______________________
*Цитаты не буквальны. В точности слизывать у мэтра цели не было.
Автор Наталья Морозова
Ах, эта Джинни! У какой ещё девушки хватило бы храбрости у всех на глазах выйти из-за стойки, взять чужестранца за руку и увести из паба! Только ошеломлённому хозяину кивнула, мол, до завтра — и молодых людей и след простыл. Джон Сильвер зубами скрипнул, но смолчал, лишь кружкой стукнул об стойку: повтори-ка!
Молодая любовь обычно робка и нетороплива. Но у Джинни и пришельца времени было в обрез. Утром парню надо было возвращаться в своё время. Можно было остаться, конечно. И обречь этот город, Англию и всю планету на череду катастроф невиданной силы. Вселенная жестоко мстила нарушителям временных рамок.
Они торопились. Старались за одну ночь пройти путь, на который бы потратили месяцы — если бы не грядущая разлука. Но утро наступило слишком быстро, слишком неотвратимо — и вот уже молодая пара прощается на пороге домика Джинни. Последний, самый последний поцелуй. Пора уходить, а он всё медлит, не может выпустить тонкую руку из своей, не может насмотреться в зелёные глаза — наконец поворачивается и уходит. И уносит с собой её образ.
Сколько раз потом он вспоминал её именно так, стоящую на пороге в белой ночной рубашке; шаль небрежно наброшена на плечи, огненные волосы каскадом спадают с плеч, на милом побледневшем лице ярко проступают веснушки, которые трогали его до слёз.
Он работал как сумасшедший. Но разрыв времени, проклятую дискретность, было не преодолеть. Не сократить интервал в двенадцать лет. Никак. И однажды, когда тоска и боль стали невыносимыми, он решился.
* * *
Там, в графстве Сомерсет, было двадцать первое ноября тысяча девятьсот семьдесят второго года. Паб был всё там же, и домик Джинни стоял на месте. Только Джинни там не было.
— Миссис Сильвер живёт по другому адресу, мистер, — разбитная темнокожая девушка оглядела путешественника с головы до ног, нисколько не смущаясь, — а вы кто ей будете? Небось один из братьев? На крестины приехали?
У дома, куда пришел учёный по указанию темнокожей девушки, было многолюдно. Вереница автомобилей, из которых выходили нарядные люди, суматоха, смех — здесь царила атмосфера праздника и веселья.
Джинни изменилась — и осталась прежней. Двое огненно-рыжих детишек чинно шли рядом с ней. На руках она держала кружевной невесомый свёрток — виновницу торжества, малютку-дочь, которую крестили сегодня. Джон Сильвер гордо вышагивал рядом, придерживая жену за локоть.
Она сразу увидела его. Сразу узнала. Побледнела. Передала дочь в руки мужу и подошла к страннику, близко, лицо в лицо. Он смотрел на неё молча, да и что тут скажешь.
— Я ждала тебя, — Джинни наконец нарушила молчание, — ждала сколько могла. Сейчас слишком поздно. Зачем ты пришёл?
Я не могу жить без тебя, — мысленно отвечал он, — не могу, не могу. Не забыть единственную нашу ночь, твою нежность и страсть, слова, что ты мне шептала. Во всех мирах, во всех временах нет женщины, подобной тебе. Только ты. Только ты.
Но вслух ничего не сказал, конечно. Он видел, как напряжённо смотрит на них Джон Сильвер. Как беспечно смеются дети — её дети. Он ещё раз взглянул в прекрасное, единственное во Вселенной лицо:
— Я пришёл поздравить тебя, Джинни Сильвер, с рождением дочери и с её крестинами.
Она кивнула — и отвернулась. Лишь губы её дрогнули, будто от невысказанных слов. Но она ничего не сказала, конечно.
Молча смотрел он, как пестрая вереница гостей втянулась в дом. Теперь он один стоял на пустынной улице.
* * *
С тех пор учёный так и ищет способ преодолеть дискретность времени. Если б удалось вернуться туда, в ноябрь шестидесятого! Всё было бы иначе, и не было бы чёрной дыры там, где живёт сердце. Если бы… В разных мирах, в разных уголках Вселенной пытается он найти решение задачи, но пока безуспешно.
Ему не вернуться в то утро, к тому домику, на пороге которого стояла рыжеволосая девушка. Самая прекрасная в мире. Единственная.
* * *
Я замолчал. Рассказывать о себе не так-то просто. Но мне стало легче, будто часть тяжести я переложил на плечи внимательного слушателя.
— Ты развеял мою грусть и одиночество, — произнёс наконец Смотритель, — входи и продолжи свой путь.
Я покидаю Юрдану. Совместные опыты с местными учёными по сжатию временных отрезков успехом не увенчались. Но неподалёку, на планете Розовых камней, эксперименты со временем дали неожиданный результат. Надо бы проверить.
_______________________
*Цитаты не буквальны. В точности слизывать у мэтра цели не было.
Автор Наталья Морозова
Следующая публикация
Комментарии 2