Смена была окончена. Семён мог со спокойной совестью гнать свою дребезжащую маршрутку в гараж. Но что-то, какая-то неясная, тихая тоска потянула его в другую сторону. На конечную. Туда, где никогда никого не было. Туда, где он мог, наконец, побыть один. Он не знал, что сегодня его одиночество придётся отменить.
Жизнь Семёна вибрировала. Эта мелкая, назойливая дрожь от старого дизельного двигателя была его постоянным спутником. Она отдавалась в руле, в сиденье, в его усталых костях. Десять лет он возил по городу «человеческий груз», как он сам про себя называл пассажиров. Лица, сумки, запахи, скандалы — всё это сливалось в один бесконечный, вибрирующий поток, от которого к концу дня в голове оставался только глухой, низкий гул.
Он ненавидел эту работу. Но эта вибрация была его хлебом. Она кормила его, одевала, платила за съёмную квартиру. И он терпел. Его единственным спасением была та самая конечная остановка. «Лесная». Заброшенный пятачок асфальта на самом краю города, где маршрут обрывался у кромки леса и реки. Там он глушил мотор. И вибрация прекращалась.
В наступившей тишине он слушал, как поёт ветер в верхушках сосен и как в реке плещется рыба. Он сидел в своей кабине, закрыв глаза, и на эти десять-пятнадцать минут переставал быть водителем маршрутки. Он становился просто человеком. Человеком, у которого ничего не вибрирует.
В тот вечер усталость была особенно тяжёлой. Он отработал двенадцать часов. Тело гудело, требуя отдыха. В голове стучал молоточек: «В гараж. Домой. Спать». Но что-то внутри, какой-то тихий, но настойчивый голос, шептал другое: «На Лесную. Хоть на пять минут». Он спорил с собой до последнего перекрёстка. Плюнул, выругался и повернул туда, куда просила душа, а не логика.
Он подъехал к пустой остановке. Как всегда, ни души. Он заглушил мотор. Вибрация стихла. Семён откинулся на спинку сиденья, приоткрыл окно. В салон ворвался влажный, пахнущий сосновой хвоей и речной прохладой воздух. Хорошо.
Он только-только закрыл глаза, когда услышал стук. Не в дверь. А прямо в его окно. Он вздрогнул и открыл глаза. Перед ним стоял мальчишка лет десяти. Мокрый, растрёпанный, с огромными, полными ужаса глазами. Он не говорил. Он колотил маленьким кулачком по стеклу и судорожно показывал рукой в сторону остановки.
— Ты чего? — спросил Семён, опуская стекло.
— Там… там… мама! — выдохнул мальчик.
Семён выскочил из машины. На скамейке, почти сливаясь с вечерними сумерками, сидела женщина. Её голова была безвольно запрокинута, лицо — белое, как бумага. Она тяжело, с хрипом, ловила ртом воздух.
— Что с ней?! — крикнул Семён, подбегая.
— Укол… пчела… — бормотал мальчик. — У неё… аллергия… Укол дома забыли…
Семён всё понял. Анафилактический шок. Счёт шёл на минуты. Телефона у него здесь, в низине, не было. Да и скорая сюда будет добираться вечность.
— Помогай!
Он подхватил женщину на руки. Она была почти невесомой. Мальчик открыл дверь маршрутки. Они вдвоём, кряхтя, втащили её в салон, уложили на заднее сиденье. Семён прыгнул за руль.
Ключ в зажигании. Рёв мотора. И снова эта привычная, ненавистная вибрация. Но сейчас она была другой. Это была не дрожь усталости. Это был пульс надежды. Пульс бешеной гонки со смертью. Его старенькая маршрутка, его клетка, его проклятье, вдруг превратилась в машину скорой помощи, в ковчег спасения.
Он летел по городу, нарушая все правила. Он не видел ни светофоров, ни знаков. Он видел только бледное, как луна, лицо женщины в зеркале заднего вида и слышал отчаянный шёпот её сына, который повторял, как молитву: «Мамочка, дыши… мамочка, пожалуйста, дыши…».
Он долетел до больницы за семь минут. Выскочил, крича: «Помогите! Человек умирает!». Выбежали санитары, врачи. Женщину увезли на каталке. Мальчик, рыдая, пытался сунуть ему в руку какие-то мятые деньги. Семён молча сжал его ладошку в своей и вернул ему его монеты.
— Молись за маму, — только и сказал он.
Потом он сел в свою пустую маршрутку. Он припарковался у больничного сквера. Заглушил мотор. Вибрация снова стихла. Но тишина была уже не та. Она не была пустой.
Внутренний гул в его голове — гул усталости, раздражения, бессмысленности — исчез. И в этой новой, глубокой, звенящей тишине он вдруг всё понял.
Он смотрел на свои руки, лежащие на руле. Эти руки, которые он презирал. Эти руки, что крутили баранку и брали грязные, мятые деньги. Только что эти самые руки несли чужую жизнь.
Он не сам поехал на ту остановку. Его привели. Та самая неясная, тихая тоска, тот необъяснимый порыв — это был не его каприз. Это был чей-то шёпот. Чей-то точный, выверенный, спасительный расчёт. Он думал, что искал там тишины для себя. А его послали туда, чтобы он нарушил тишину для других.
На заднем сиденье лежал маленький, мокрый от слёз детский платочек, который мальчик обронил в суматохе. Семён посмотрел на него. И впервые за десять лет не почувствовал себя водителем. Он почувствовал себя человеком. Человеком, который оказался в нужное время в нужном месте. И он понял, что его старая, дребезжащая маршрутка, вибрирующая от усталости, на самом деле вибрировала от жизни.
Наверное, мы часто ищем уединения и покоя, думая, что это — награда за наши труды. А Господь, видя нашу усталость, иногда ведёт нас в самое тихое место не для того, чтобы мы отдохнули. А для того, чтобы именно там, в тишине, мы смогли, наконец, расслышать Его тихий призыв о помощи.
Автор рассказа: © Сергий Вестник


Присоединяйтесь — мы покажем вам много интересного
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев