Третья мировая война уже на пороге.

"Они начали нас обстреливать в полчетвертого, я проснулся, у меня ветер по губам – такой силы были хлопки. Они просто начали уничтожать наш город. Я сказал Нине – «Надо эвакуироваться». Мы поспорили с ней. Я съездил в Суджу, вернулся. Пока ехал, видел, как пост горит. Минут 15 мы собирались.
А когда ехали, наёмник сидел близко – на обочине дороги. Я в его глаза посмотрел через его очки, и увидел в них одно – «Мы пришли убивать. Без разницы кого – людей, животных. Мы пришли вас убивать». Это как в кино про 41-й. Они опять пришли русский народ убивать. Соседи рассказали, их всушники на колени с детьми поставили, телефоны на асфальте прострелили, девочку ранили и отпустили. Но я не таких встретил. Я встретил наемника – поляка или француза.
По машине как камнями посыпало, первая пуля прошла мимо меня, козырек кепки задела. Я аж порох понюхал. Я голову вжал, он – на обочине, полуприсев, я видел его автомат. Он видел меня, видел Нину, тещу и Матвея в другой машине. Теща увидела, что Мотя в крови, она крикнула – «Нина! Матвей ранен!» – и увидела, что Нина без сознания. Она схватилась за руль. Я еще видел, что машина едет и не доехала пока до всушника. Я им махнул – «Быстрей!», я понимал, что они сейчас его проходят, и я не смог дальше ехать – инстинкт не дал.
Я остановился, из машины выбегаю, смотрю, "Форд" неаккуратно въезжает в обочину. Я – «Слава Богу, проскочили!». И уже ногу занес обратно в салон, и удар сзади – теща направила машину в меня. Я выбегаю – «Мама, ребёнка в салон!». Дверь открываю – Нина хрипит. «Ниночка! Ниночка». Я руку туда – там кровь не льется, а хлещет. Боковым смотрю – лишь бы он не выбежал из-за поворота и не добил нас. Меня сразу силы покинули – я не смог Нину поднять. А потом мы ее с тещей подняли, положили в салон, она хрипеть перестала.
Матвей сильно плакал, а когда в моей машине ехал, даже не пискнул. И когда у врачей был, ни слезы не пролил. Только вялый он теперь… Говорит – «Папа, бу-бу-бу». А я говорю – «Ну, сынок, уже не бубу». А за три дня до их наступления, он ходил и говорил – «Папа, жжж, жжж». Это дроны уже летали над домом. И ночью перед тем меня Нина разбудила – машина стоит под двором. Я посмотрел – ничего себе! – трал танк везет. А мне в это время сон снился – как в наш дом заходит всушник и что на лбу у него почему-то красная повязка, как у наших.
Вы бы видели лица медиков, когда мы приехали в больницу. Там уже двое военных были, один тяжело раненый. И когда они меня увидели всего в крови, и тещу с малым окровавленным, они поняли, что сейчас к ним народ посыплется с трупами. Они встали так – руки опустили – и стоят. Я кричу – «У меня в машине жена!». И фельдшер, которого в тот день убили, ему страшно было пойти посмотреть. А я ее пока вез, у нее глазки были открыты, ротик открыт, и глаза – стеклянные. Стекла на нее сыпались, я снял футболку, лицо ей накрыл. А мать ее живот трогала и кричала – «Пульс есть! Пульс есть!».
Медбрат подбежал к машине – «Живая!». Мы ее понесли – с третьего на второй этаж, со второго на третий. Принесли в гинекологию, там стол занят. Я мог предвидеть все – дрон, снаряд, танк. Но не всушника, который будет убивать, глядя мне в глаза! Не хочется их ненавидеть, я просто тело вернуть хочу. Я знаю, мое желание сбудется! Сторож там последней оставалась – бабушка, сказала – «Больных эвакуировали, а я никуда не пойду». Это все случилось 6-го. А 7-го я с утра был в Курске возле морга. Фельдшера привезли, а Нину не привезли.
Она там – второй этаж, гинекология, девять дней лежит на операционном столе. Военные видео прислали – как они заряжают ракету, и там написано – «За Нину, мать, жену и дочь!». Смотришь, душа успокаивается… Нина – самая первая погибшая, беременная. Митя в машине тогда начал засыпать, и теща его – хоп – к себе пересадила, а Нина за рулем инстинктивно передвинулась и поймала его пулю. Это его пуля была. Что мне делать? Вы мне не поможете. Мне никто не поможет. Это – не СВО, этот ВОВ -2.0. А потому, что нам завидуют.
Счастливые мы. Русский человек – он всегда счастливый. Даже если бедный, он находит счастье всегда. И Русь-матушка – она любит. Что такое – Америка, Франция? Кого они любят? Кого они могут любить? Нацизм идет. Он идет убивать. Он убил мою любовь. Взял и убил. Я вам говорю, как человек, который нацизму смотрел в глаза, он забрал часть моей души. Она когда умерла, я за дверью стоял, я прямо почувствовал, как у меня от сердца отлетел кусок.
Дух ушел. И я понял, что сейчас врач выйдет и скажет, что она мертва. Врач вышел, я спросил – «Есть ли мельчайший шанс, один из тысячи?». Он сказал – «Нет». Этот нацист убил мою жену, моего неродившегося ребенка, он убил любовь во мне. Путь Путин до Киева дойдет. Женщин, детей трогать не надо. Но Зеленского и их главнокомандующего пусть четвертует.
Мои родители тоже убегали, за ними гнались три дрона. Это – нацизм. Может, судьба меня так проверяет? Но у меня сын, мне некуда идти. Мне сейчас, знаете, кажется, что все нацисты собрались на Украине, и когда их добить, нацизма больше не будет. Вы не понимаете. Он смотрел мне в глаза и убивал, и тогда я понял, что он – стопроцентное зло, и что Бог борется с дьяволом.
Представляете что с ее телом? Ее можно будет опознать только по кольцу, если ВСУ не украли его. Я никогда в жизни не видел такие тела. А теперь мне придется посмотреть. Мне хватит духа на нее посмотреть! Но я знаю, она против, чтобы я ее видел такой. И чем больше дней проходит, тем сильнее противится ее душа. Но я все равно ее люблю.
Вы собрали для меня деньги. Я готов все деньги отдать за ее тело! Услышьте меня, помогите донести – «Никакие деньги не вернут человека! Никакие! Они вам будут не нужны, если человека, который вас любил, нет!». Я готов жить в нищете , лишь бы моя жена была жива. И когда я слышу как люди говорят – «А вот у меня там коза, машина» – я хочу кричать – «Лю-ди! Какая польза от денег если не можете родного человека похоронить!».
Артём.