Balmont.Online

«Любовь без ревности есть тело без души», читаем мы у Кальдерона («Luis Perez el Gallego», I, 3). И так как каждое живое тело включает в себя душу, надо думать, что в каждой любви, в силу самого её существования, заключается ревность, и чем живее любовь, тем более возможности явления зеленоглазого чудовища. Впрочем, сколько разумею, по понятиям современной Теософии, не тело заключает в себе душу, а душа заключает в себе тело. Тут в уме моем происходит какая-то путаница, и может быть нелогично, но я начинаю понимать почему возможна ревность без любви. Константин Бальмонт, "Морское свечение" (1910)

...Мысли любят капризную пляску с повторными па. Еще Санчо-Панса сказал: «No sabe nadie el alma de nadie», что значит: «Не знает никто душу никого» («El ingenioso hidalgo Don Quijote de la Mancha», t. II, cap. 14). Можно было бы подумать, что этот мудрый оруженосец Странствующего рыцаря есть один из современных Европейских поэтов: так часто эта мысль возникает в стихах, в романах и в драмах в наши дни. Перелистывая «Дон-Кихота», я нахожу, опять и опять, целый ряд изречений, которые достойны того, чтобы все их запомнили. Несколько афоризмов, которые измыслил Санчо-Панса: «Мне кажется, что насчет того, чтобы править – стоит только начать» («Don Quijote», t. II, с. 33). «Там, где музыка, дурно

...Я однажды захотел увидать роскошные апельсинные сады, окружающие Валенсию, эти пышные оазисы с золотыми яблоками. Придя на площадь, где стоят наемные кареты, я отправился с кучером, который сам ко мне подошел, и который заинтересовал меня своим выразительным, несколько актерским, лицом. Через сколько-то минут мы уже говорили как старые знакомые. В Испании это делается быстро. «Сегодня corrida?» спросил я кучера. – «Бой быков?». – «Завтра». – «Вы aficionado?» – спросил я. – «Любитель боя быков?» – «Да, я выступал, здесь в Валенсии и в Мадриде, в Сан-Себастиане, и в Севилье, и даже в Мексике». – «Так вы тореро?» – воскликнул я, уразумев, почему у него актерское лицо. – «Почему же вы бросили

ТАЙНА Среди древнейших землеописаний Забыт один могучий Океан, Меж тем как самый яркий в нём обман, И самый нежный свет, как в зыбкой ткани. Безумна водокруть его рыданий, Звенящей мглы пьянительный кальян В веках тоски Земле от Неба дан, И звёздный смысл сквозит в священной дани. Единое из всех земных морей, Где можно пить. И пьём мы ненасытно. Вселенная глядит в него. И слитно С бездонностью, наш разум, как ручей, Лиясь из тайн, втекает в Тайну, льётся. Тот Океан здесь Музыкой зовётся. 1916 *** Alphonse Osbert (1857-1939), "Sappho ou la Poésie Lyrique"

Зеркало в зеркало, сопоставь две зеркальности, и между ними поставь свечу. Две глубины без дна, расцвеченные пламенем свечи, самоуглубятся, взаимно углубят одна другую, обогатят пламя свечи, и соединятся им в одно. Это образ стиха. Две строки напевно уходят в неопределенность и бесцельность, друг с другом несвязанные, но расцвеченные одною рифмой, и глянув друг в друга, самоуглубляются, связуются, и образуют одно, лучисто-певучее, целое. Этот закон триады, соединение двух через третье, есть основной закон нашей Вселенной. Глянув глубоко, направивши зеркало в зеркало, мы везде найдем поющую рифму. Мир есть всегласная музыка. Весь мир есть изваянный Стих. Правое и левое, верх и низ, высота

Перси Биши Шелли ПЕСНЬ К ЗАПАДНОМУ ВЕТРУ 1 О, бурный ветер, Осени дыханье, Перед твоей незримою стопой, Как духи перед властью заклинанья, Бегут листы и кружатся толпой, Тая в себе всех красок сочетанье, Объятые губительной чумой. Перед тобою семена земные, Боясь Зимы, ложатся в колыбель, И, как в могилах, спят они, немые, Пока над ними носится метель, И ждут во тьме, и ждут, полуживые, Когда Зима растеплит их постель, И вмиг рожок Весны лазурно-ясной Поднимет клич везде — вблизи, вдали, — И почки, как стада, семьей согласной Взойдут на лоне матери-земли. Суровый Дух, могучий и бесстрастный! Губитель и зиждитель! О, внемли! 2 В твой мощный ток, бегущий средь тумана По крутизнам растор

СЛОВО ЗАВЕТА Oh hombre! pregunta á los brutos irracionales, que ellos te enseñarán… Diego de Estella О, человек, спроси зверей, Спроси безжизненные тучи! К пустыням вод беги скорей, Чтоб слышать, как они певучи! Беги в огромные леса, Взгляни на сонные растенья, В чьей нежной чашечке оса Впивает влагу наслажденья! Им ведом их закон, им чуждо заблужденье. Зачем же только ты один Живёшь в тревоге беспримерной? От колыбели до седин Ты каждый день — другой, неверный! Зачем сегодня, как вчера, Ты восклицанье без ответа? Как тень от яркого костра, Ты в ночь бежишь от места света, И чаща вкруг тебя безмолвием одета. Проникни силою своей В язык безмолвия ночного! О, человек, спроси зверей О цели

Я ЛЮБЛЮ ДАЛЁКИЙ СЛЕД — ОТ ВЕСЛА... Я люблю далёкий след — от весла, Мне отрадно подойти — вплоть до зла, И его не совершив — посмотреть, Как костёр, вдали, за мной — будет тлеть. Если я в мечте поджёг — города, Пламя зарева со мной — навсегда. О, мой брат! Поэт и царь — сжёгший Рим! Мы сжигаем, как и ты — и горим! 1899 *** Alfons Mucha, "Nero pozoruje hořící Řím" (1887)

СКОРПИОН Сонет Я окружён огнём кольцеобразным, Он близится, я к смерти присуждён, — За то, что я родился безобразным, За то, что я зловещий скорпион. Мои враги глядят со всех сторон, Кошмаром роковым и неотвязным, — Нет выхода, я смертью окружён, Я пламенем стеснён многообразным. Но вот, хоть всё ужасней для меня Дыханья неотступного огня, Одним порывом полон я, безбольным. Я гибну. Пусть. Я вызов шлю судьбе. Я смерть свою нашёл в самом себе. Я гибну скорпионом — гордым, вольным. 1899 *** Михаил Зичи, "Аутодафе"

ДАВНО УЖЪ СЪ ПОЭТАМИ Я ГОВОРЮ... Давно ужь съ Поэтами я говорю, Иныхъ чужеземныхъ садовъ. Жемчужины млѣютъ въ отвѣтъ янтарю, Я сказкой созвучной воздушно горю Подъ золотомъ ихъ облаковъ. И вижу я алые ихъ лепестки, Въ душѣ возникаетъ рубинъ. Звенятъ колокольчики возлѣ рѣки, И въ сердцѣ такъ много красивой тоски, Я чувствую, Мракъ—властелинъ. Но Агни, о, Агни сильнѣе всего, Я самъ изошелъ изъ Огня. И близокъ я Солнцу съ лучами его, И лучше сіянія нѣтъ ничего, И звѣзды ласкаютъ меня. Я съ ними, я всюду, гдѣ греза поетъ, Я всюду, гдѣ дышетъ душа. Мнѣ блески зажглись, отступили, и вотъ, Гдѣ были, сплелись тамъ цвѣты въ хороводъ, Какъ жизнь межь цвѣтовъ хороша! 1905. Москва. Золотой Сентябрь