«В конце концов, что такое любовь?»

Тамара Ивановна узнала, что её муж встречается с соседкой по даче, когда пришла к той занять соль для засолки огурцов. Дверь открыл Василий. Её Василий. В семейных трусах и майке-алкоголичке. — Вась? — только и смогла выдохнуть она. Он побледнел, потом покраснел, потом снова побледнел. — Тома... я сейчас объясню... За его спиной появилась Клавдия, соседка, которая овдовела много лет назад. На ней был халат, явно накинутый на голое тело. — Василий, кто там? — спросила она и увидела Тамару. — Ой. Три человека стояли и смотрели друг на друга. Потом Тамара развернулась и пошла к калитке. Быстро, почти бегом. — Тома! Стой! — Василий бросился за ней, забыв про майку и трусы. Вся улица, где располагалось двенадцать дачных участков, высыпала смотреть. Василий Петрович, уважаемый человек, председатель садового товарищества, бежит по улице без порток за женой. — Цирк приехал, — прокомментировал сосед слева, Михалыч. Тамара забежала в дом, заперлась изнутри. Василий барабанил в дверь. — Тома, открой! Дай объяснить! — Сколько лет? — крикнула она из-за двери. — Что? — Сколько лет вы уже встречаетесь? Василий замолчал. Потом сказал тихо: — Восемнадцать. Тамара сползла по двери на пол. Восемнадцать лет. Серёжке, младшему сыну, как раз исполнилось восемнадцать. Калитка скрипнула, и во двор вошла Клавдия. Она уже успела одеться и причесаться. — Тамара, выйди. Поговорить надо. — Пошла вон, змея! — Тамара, мы взрослые люди. Давай без истерик. Тамара вышла. Села на крыльцо. Клавдия села рядом. Василий топтался поодаль. — Восемнадцать лет, — сказала Тамара. — Как так случилось? — Помнишь, у тебя спина болела? Ты в больнице два месяца лежала? Она помнила. Операция, долгое восстановление. Василий огурцы тогда все пересушил, помидоры сгноил. Она ещё удивлялась, как он без неё вообще справлялся. — Я помогала ему, — продолжила Клавдия. — С огородом, с готовкой. Ну и... — И завертелось, — буркнул Василий. — Восемнадцать лет! — Тамара встала. — Восемнадцать лет вы меня дурой держали! — Никто тебя дурой не держал, — Клавдия тоже встала. — Ты жила своей жизнью, мы жили своей. — Своей? Да он мой муж! Отец моих детей! — И что? Разве он перестал быть мужем? Разве дети не накормлены? Разве дача не ухожена? Тамара замахнулась, но Василий перехватил руку. — Тома, не надо. — Не трогай меня! Она вырвалась, ушла в дом. На улице уже стояла толпа. Новости в дачном посёлке расходятся быстро. — Расходитесь! — рявкнул Василий. — Шоу окончено! Но никто не расходился. Стояли, обсуждали. Людка с третьего участка громко говорила: — Я всегда знала! Видела их вместе! — Врёшь, — откликнулся её муж. — Ты слепая как крот. — Сам крот! Я всё вижу! Вечером Тамара сидела на веранде. Василий ходил кругами. — Тома, ну скажи что-нибудь. — Что сказать? Развод? — Какой развод? Нам по шестьдесят лет! — И что? После шестидесяти не разводятся? — Тома, ну что ты как маленькая? Мы прожили сорок лет! — Из них восемнадцать ты прожил с Клавкой. — Я с тобой жил! Просто... иногда к ней ходил. — Иногда? — Ну... два раза в неделю. — Два раза в неделю восемнадцать лет — это не иногда, Вася. Это система. Он сел напротив. — Тома, пойми. Я люблю тебя. Но Клавка... она другая. — Лучше? — Не лучше. Просто другая. С тобой у меня связаны и дом, и дети, и быт. С ней я отдыхаю. От всего этого. — Отдыхает он! Мне тоже хочется отдыха! Но я огурцы солю! — Вот именно! Ты всегда при деле! Огурцы, помидоры, варенье! А мне -то иногда хочется просто посидеть, выпить, поговорить. — Со мной не поговоришь, да? — С тобой я говорю про детей, про внуков, про огород. А с ней мы говорим про жизнь, про книги. — Она что, читает? — удивилась Тамара. Клавдию она знала как женщину простую, из деревенских. — Читает. И стихи знает. Мандельштама любит. Мандельштама. Тамара чуть не рассмеялась. Василий и Мандельштам. — И что теперь? — Не знаю. Как ты решишь. — Я? А ты? — А я... Тома, мне шестьдесят два. Какие решения могут быть? Доживать надо спокойно, вот и все. — С кем доживать? Со мной или с ней? Василий молчал. Потом сказал: — А можно с обеими? Тамара схватила первое, что под руку попалось. Это оказалась банка с огурцами. Она запустила её в него. Промахнулась. Банка разбилась о стену. — Пошёл вон! Василий ушёл. К Клавдии, естественно. Ночью Тамара не спала. Думала. Сорок лет вместе. Двое детей, внуки. Дача, которую вместе строили. И восемнадцать лет вранья. Хотя... было ли враньё? Он же не обещал верности. Не клялся в любви. Просто жил. И с ней жил, и с Клавдией. Утром пришла Зина с пятого участка. Принесла с собой пирог. — Тамара, держись. — Спасибо. — Если что, мой Петька может Ваське морду набить. — Не надо. Мы же не в детском саду. — А ты что решила -то? Что делать будешь? — Ничего пока. — А я бы выгнала. Предатель же! — Зин, а твой Петька к Людке с третьего участка не ходит? Зина покраснела. — С чего ты взяла? — Видела их в малиннике. — Это... это не то! — А что? — Они грядки обсуждали! — В обнимку? Зина ушла, хлопнув дверью. К обеду пришёл Михалыч. — Тамара Ивановна, того... Может, землю вспахать? Помочь чем? — Спасибо, не надо. — А то Василий Петрович просил передать: он вечером придёт вещи забрать. — Какие вещи? Трусы семейные? — Ну... не знаю. Просил передать. — Передали. Спасибо. Михалыч потоптался и ушёл. Вечером Василий действительно пришёл. С повинной головой. — Вещи заберу. — Забирай. Он пошёл в дом. Тамара пошла за ним. — Вась, а почему именно Клавка? Ну что в ней особенного? Он остановился. — Не знаю. Просто... с ней легко. — А со мной тяжело? — Не тяжело. Но... ты всегда знаешь, как правильно. Как огурцы солить, когда картошку сажать, сколько денег внукам дарить. А она не знает. Спрашивает меня. — И ты чувствуешь себя умным? — Скорее нужным. Тамара села на кровать. — Вась, я тоже не всё знаю. Я вот не знаю, как жить, когда муж восемнадцать лет с соседкой встречается. — Тома... — Не знаю, как смотреть в глаза детям. Как объяснить внукам, почему дед у соседки теперь живёт. — Не надо ничего объяснять! — Надо, Вась. Серёжка завтра приезжает. С женой и малышом. Что я им скажу? — Скажи, что мы поссорились. Василий сел рядом. — Тома, а давай попробуем всё забыть? — Как это? — Ну... сделаем вид, что ничего не было. — Ага. Клавка за забором, ты каждый день её видишь, и делаем вид, что ничего не было? — А что ты предлагаешь? Тамара встала, подошла к окну. За забором Клавдия поливала огурцы. В том же халате. — Знаешь что? Живи где хочешь. Но внукам скажешь сам. — Тома! — И огурцы в этом году сам солить будешь. — Я не умею! — Клавка поможет. Она же у нас Мандельштама читает. Разберётся и с огурцами, значит. Василий ушёл с узелком вещей. Вся улица опять смотрела. Ночью Тамара проснулась от шума. Кто-то ходил по участку, ругался. Вышла на улицу. У теплицы стоял Василий. — Ты чего? — Помидоры проверяю. Завтра жару обещают, надо открыть. — Вась, ты же ушёл. — Ушёл. Но помидоры-то мои! Я их растил! — И что? — И то! Не дам им погибнуть! Он открыл теплицу, ушёл. Через забор. Утром приехал Серёжка с семьёй. — Мам, где папа? — У соседки. — В гостях? — Живёт там. Серёжка сел. — В смысле? Тамара рассказала все как есть. Коротко, без подробностей. — Восемнадцать лет?! Мам, так это... — Что? — Получается, когда я родился, они уже?.. — Получается, так. Серёжка пошёл к Клавдии. Тамара слышала крики, потом хлопнула калитка. Сын вернулся. — Папа говорит, он вас обоих любит. — Повезло нам. — Мам, ну что ты так? Может, правда любит? — Серёж, ты бы смог? Любить двух женщин? — Я? Нет. Но я не папа. Папа у нас особенный. — Это да. Внук прибежал с улицы. — Баба, а почему дед у тёти Клавы живёт? — Потому что дед ей помогает с огородом, — ответила Тамара. Серёжка прыснул. — Мам, ну ты даёшь! *** Ночью опять раздался шум. Тамара вышла. Василий поливал грядки. — Вась, ты что, больной? — Засуха же! Всё погибнет! — Твоя новая семья ждет, там поливай. — У Клавки свой огород! — Вот и поливай его! — Но этот-то тоже жалко! Тамара взяла шланг. — Давай помогу. А то до обеда провозишься. Поливали вдвоём. Молча. Потом сели на лавочку. — Вась, а если честно, ты кого больше любишь? — Тома, ну что за вопросы? — Нормальные вопросы. Кого? Василий задумался. — Вас обеих. Но по-разному. — Как это? — Ты для меня как правая рука. Привычная, надёжная. Без тебя мне никак. А она для меня как праздник. Редко, но радостно. — Вась, а если бы я умерла? — Тьфу! Что ты такое говоришь! — Ну если бы. Ты бы на ней женился? — Не знаю. Наверное, нет. — Почему? — Потому что тогда она стала бы правой рукой. А праздника не стало бы. — То есть тебе нужны обе? — Получается, так. Они сидели, смотрели на звёзды. — Вась, а может, мне тоже праздник завести? Василий подскочил. — Что?! Какой праздник? — Мужика какого-нибудь. Михалыч вот предлагал помощь. — Михалыч?! Да я ему!.. — Что ты ему сделаешь? Ты же у Клавки живёшь. — Это другое! — Чем другое? — Тома, ты же не такая! — Откуда ты знаешь, какая я? Может, я тоже Мандельштама читаю? — Не читаешь. — Так я начну. Василий встал. — Тома, давай серьёзно. Что ты хочешь? А чего она хотела? Чтобы всё стало как раньше? Но как раньше уже не будет. Никогда. — Хочу спокойно жить. Огурцы солить. Внуков нянчить. — И? — И ничего. Живи ты где хочешь. — То есть? — То есть хочешь к Клавке, иди. Хочешь домой, приходи. Только не ври больше. — А если к тебе Михалыч придёт? — Не придёт. У него есть Натка с девятого участка. — Откуда знаешь? — Вась, я же не слепая. Просто молчала. Как и все. Утром Василий пришёл с вещами. — Тома, то есть можно вернуться? — Кровать в сарае. Надуй матрас и спи там. Как нибудь поместишься. Он поставил узелок, пошёл за надувным матрасом. Соседи смотрели, перешёптывались. Клавдия поливала огурцы, делая вид, что ничего не происходит. Серёжка вышел на крыльцо. — Мам, папа вернулся? — Матрас в сарае надувает. — Ты святая ? Его простила что -ли? — Дура я, а не святая. А вот поздно меняться-то. Через неделю Василий перебрался из сарая в дом. Через месяц Тамара перестала замечать, что он два раза в неделю уходит к соседке. Через год на дачной улице уже никто не вспоминал эту историю. Появились новые истории. Людка с третьего участка ушла к Петьке с пятого, а Зинка переехала к Людкиному мужу. Тамара солила огурцы. Василий строил новую теплицу. Клавдия за забором читала книгу. В конце концов, что такое любовь? Прожить сорок лет, вырастить детей, построить дом, посадить сад. И смириться с тем, что идеального ничего не бывает. Даже в любви. Особенно в любви. А огурцы в этом году удались на славу.