- Оставь её в покое, - одёрнула женщину Капитолина. – Не про тебя собеседник.
- Зачем пришла? – резко спросила незнакомка бабушку. – Зачем её привела? Чувствую на ней запечатку, значит, родня твоя? Так зачем же? Меня остановить хотела?
Женщина зло засмеялась.
- Хотела, - устало ответила Капитолина. – Кто-то же должен.
Женщина вдруг перестала смеяться, лицо её стало серьёзным, и она с какой-то снисходительной жалостью посмотрела на собеседницу.
- Не надейся, - тихо сказала она, покачав головой. – Меня не остановить. Пока будут те, кому надобна моя помощь, буду и я. А такие буду всегда, сама знаешь. Ступай домой, с тобой мне делить нечего, а с ними… Они теперь со мной повязаны, они и потомки их. Ступай.
- Яра, погоди! – окликнула бабушка уходящую женщину.
Аля вздрогнула. Бабушка знает, как её зовут? Значит, они давно знакомы? Как же это?
- Или тебя теперь иначе кличут? – спросила Капитолина.
- Зачем же иначе? – усмехнулась Яра, оборачиваясь. – Так и кличут. Мне менять имя и прятаться без надобности. Не я вас нахожу, вы меня ищете. Чего тебе ещё?
- У них всех дети малые, хоть их пожалей, - тихо попросила Капитолина.
Яра насмешливо посмотрела на бабушку и снова подошла ближе.
- С чего вдруг? – спросила она. – За всё цена своя имеется. За мою помощь тоже.
- Какая же это помощь, - пробормотала Капитолина.
- Какую захотели, такую и получили. Теперь на вашей земле все время урожай будет. Скотину вашу мор минует. Голодные годы вас не коснутся. Даже работать не придётся, всё само собой случится, будете жить и жировать. Плохо разве? Не стоит оно оплаты?
Капитолина оглядела находившихся в состоянии какого-то транса деревенских баб, снова перевела взгляд на Яру и покачала головой.
- Такой оплаты не стоит. Урожай, говоришь? Так урожай и есть плата, плата за труд, за силы, что в землю вложены. Без дела человеку нельзя, без дела человек и не человек уже, а так, сор какой-то бесполезный. А ты обманом манишь, горы золотые сулишь, а что потом будет, людям неведомо.
- Обманом, говоришь? Так на то я и существую, чтобы обманом получать, что мне надобно, - рассмеялась Яра. – Да ты не хмурься, я много не беру, только тех, что сами идут ко мне. Ты ж вот не пришла. И их останавливала, я знаю. Не послушали тебя, так чего ты их жалеешь? По подвигу и награда. Ступай.
- Яра, - снова начала бабушка.
- Ступай, я сказала! - закричала Яра.
Да таким страшным и громким голосом закричала, что невесть откуда налетел ветер, сорвал с голов Капитолины и Али платки и, унеся их ввысь, растрепал заплетённые в косы волосы. Яра стояла лицом к ним, она вдруг стала в два раза выше ростом, её роскошные волосы извивались на ветру, словно змеи, глаза стали ярко-красными, из них вылетали слепящие искры. Но даже в таком страшном образе она оставалась безумно красивой, оторвать глаз от неё было выше сил Алевтины.
- Ступайте домой! Эти, - она кивнула в сторону неподвижных женщин, - мои теперь, весь их род теперь мой, кого захочу, того и заберу, и никто мне не указ: ни ты, ни кто-то иной! Твой род запечатан, но запомни: коли хоть один из твоих потомков со мной договор заключит, печать будет сломана. Поэтому предупреждаю тебя: не трать запечатку на недостойных! У вас их всего две осталось! Ступай отсюда!
Налетевший ветер вдруг оторвал Капитолина и Алю от земли и понёс, завывая, над полем, остановившись лишь неподалёку от околицы. Бабушка с внучкой упали наземь, и ветер утих.
***
Алевтина Павловна замолчала, Наталья, Сергей и дети смотрели на неё во все глаза, не зная, верить или нет в её диковинное повествование. Давно стали привычными затейливые сказки бабушки Али, но сейчас у всех было такое чувство, что услыхали они далеко не сказку. Дети и подавно были в этом уверены, встретив совсем недавно ту самую женщину у оврага.
- Вот с тех самых пор и не бывало ни разу у нас неурожая. Да ты, Наташа, и сама слыхала не раз от соседей, что даже делать ничего не приходится, всё само по себе растёт. Только те, кто новый тут появился, тот и работает на своей земле, как положено, остальные же в потолок плюют да расплачиваются по сей день.
- Значит, они попросили у этой … Яры, да? Попросили, чтобы работать не надо было, а всё само родилось, и чтобы скотина сама по себе росла, чтоб не ходить за ней, как положено?
- Так и есть, - вздохнула Алевтина. – На земле всегда было работать тяжело. И тогда, и сейчас. Земля ох каких сил и трудов требует, а они вовсе тогда перестали работать. Бабушка, помню, сокрушалась, что выхолостят так землицу, ведь даже удобрять и поливать забывали. Ходила она тогда от хаты к хате, уговаривала. Да все без толку было, пока расплата не пришла.
- Как это? – ахнула Наталья.
- Как Яра и обещала, - усмехнулась свекровь. – Да ты и сама уже не раз слыхала, что на деревне нашей словно проклятие лежит, в каждом доме кто-то помирает от хвори, которую ни один доктор определить не может. Это Яра собирает свою плату. По сей день собирает.
- Слыхала, конечно, - ответила Наталья.
- Мам, да я с детства со всех сторон слышу про какое-то проклятие. Но разве можно верить в эту чушь? – удивился Сергей.
- Чушь, говоришь? Те бабы, что с Ярой сделку заключили, долго жили. Каждая прожила не меньше девяноста лет, детей своих пережили. Яра хорошо развлеклась с ними, заставив смотреть, как забирает их детей и внуков, и правнуков в расцвете лет или совсем уж в детстве. Так ей веселее, - скривилась Алевтина. – Мало кто остался из их потомков. В нашем селе, кажется, всего-то человек с десяток наберется, не более.
- Мам, а что означали её слова о том, что ваш род «запечатан»?
Алевтина поднялась и строго взглянула на детей.
- Так, вам всем сидеть здесь. И только посмейте куда уйти, хворостины сама отмерю! Ясно?
- Да, - тихо ответили дети нескладным хором.
- А ты, Наташа, и ты, Серёжа, идите со мной.
Свекровь вышла из кухни и поманила за собой невестку с сыном. Они прошли весь дом до конца, где располагалось нечто вроде подсобного помещения, не так давно переделанного из самой маленькой комнатёнки. Сергей прошлым летом смастерил сюда стеллажи и шкафы для хранения всякой всячины. И здесь же прорубил он люк на чердак. Раньше туда попасть можно было лишь снаружи дома, теперь лестница снаружи была убрана, а дверца забита, чтобы детворе неповадно было лазить, куда не просят. Люк же Алевтина держала запертым на внушительных размеров замок.
Свекровь вошла в хозяйственную комнату, впустила Наташу с Сергеем и закрылась изнутри на задвижку.
- На всякий случай, - пояснила она. – От любопытных глаз.
Она подошла к лестнице и стала осторожно подниматься. Достав из кармана ключ, Алевтина отперла замок, откинула люк и так же осторожно залезла на чердак. Через мгновение оттуда ударил луч света.
- Полезайте сюда, - донёсся голос свекрови.
Из открытых источников
Чердак, к огромному изумлению Натальи, оказался совсем даже не чердаком в привычном понимании этого слова. Наталья всегда думала, что здесь хранится всякий старый хлам и памятные вещи, покрытые толстенным слоем пыли. Каково же было её изумление, когда на чердаке обнаружилась очень чистенькая комнатка, освещающаяся лампой под потолком. Не было здесь практически ничего, кроме пары стульев, стола и маленького шкафчика на стене. Алевтина молча указала невестке на стул, пошарила по стене над шкафчиком и достала оттуда ключик. Откинув дверцы в стороны, она позвала Наталью.
Невестка с любопытством заглянула внутрь и тут же удивлённо взглянула на свекровь, на лице её застыло выражение разочарования. Шкафчик был почти пуст, не считая потрепанной толстой тетради и старой деревянной шкатулки. Алевтина, усмехнувшись, вытащила свои «сокровища» на стол.
- Это мне оставила бабушка Капа, - объяснила она.
Наталья робко взяла в руки тетрадь и немного полистала её. Это были записи, сделанные ещё дореволюционной орфографией. Читать их было очень непросто, и женщина отодвинула от себя тетрадь.
- Тут привыкнуть надо, - сказал ей муж. – В принципе, всё понятно, когда читаешь старый шрифт, просто некоторые буквы другие. Поначалу сложно, потом ничего так. Тут хранятся ещё подшивки старого журнала «Задушевное слово», кажется, 1900-1903 годов. Не знаю даже, откуда они взялись, бабушка где-то раздобыла. Я, помню, мы с Мишкой в детстве вытаскивали их и читали.
Алевтина тем временем любовно протерла рукавом шкатулку и открыла её. На дне лежал массивный серебряный медальон с витиеватым рисунком на крышке и несколько недорогих старых украшений: пара серёжек, бусы, колечко и медный крестик.
- Эти бусы мне бабушка отдала, - сказала Алевтина, доставая его из шкатулки. – Это из янтаря. Как же они мне нравились в детстве! Серёжки и колечко мамины, а крестик – это мой, крестильный.
Наталья с улыбкой разглядывала незатейливые украшения. Такие простенькие… Не то, что сейчас. Да и откуда тогда было взяться у крестьянской девушки дорогим серьгам или бусам?
- А вот это, детки, и есть та самая запечатка, - свекровь достала из шкатулки серебряный медальон. – Нет, в руки не дам.
Она жестом остановила невестку, протянувшую к ней руку. Алевтина нажала на бок медальона, и крышка откинулась, открыв под собой маленькую фотографию пожилой женщины. Наталья с Сергеем приблизились, чтобы рассмотреть получше. Женщине на фото, наверное, лет шестьдесят, хотя, по такой старой фотографии определись возраст непросто. Гордое суровое лицо со следами былой красоты, волосы гладко зачесаны назад и закручены в тугой узел, на плечи накинут цветастый платок, на шее то самое янтарное ожерелье, видимо, единственное её украшение.
- Баба Капа, - пояснила Алевтина. – Аккурат накануне войны сфотографировали. Мы с Васенькой моим только оженились, и его почти сразу на фронт призвали. В сорок первом это было. Ох, Наташенька, как же я молила тогда Бога, чтобы Васеньку моего живым вернул… В сорок пятом и получила я тогда своего любимого живым до дому. А в сорок шестом Серёженька на свет появился.
Свекровь замолчала, предаваясь воспоминаниям, и вертела в руке медальон. Несколько минут прошли в тишине, которую Наташа боялась нарушить, понимая, как далеко сейчас от них Алевтина Павловна…
- Друг Васи моего фотографом в городе работал, он и с сделал фотографию бабы Капы. Да ещё и с трудом уговорили её. Вот и осталось единственное её изображение. Войну она не пережила, в сорок третьем ушла от нас, а перед смертью меня позвала да передала запечатку.
- Почему запечатка? – спросила Наташа.
- Так ею можно оградить любой род от посягательств всяких… таких, как Яра. Баба Капа мне сказывала, что её бабушка наш род «запечатала». А всего у неё сил лишь на три печати, потому Яра тогда и говорила, что всего две остались. Беречь их надобно.
С этими словами Алевтина Павловна надела медальон себе на шею и спрятала под блузой. Закрыв шкатулку, она вернула её в шкаф, заперла его и снова повесила ключ на стену где-то над ним. Они спустились с чердака, закрыли хозяйственную комнату и вернулись в кухню. Притихшие дети так и сидели там в ожидании их возвращения, не смея никуда уйти. Не страх хворостины заставил их послушаться. Нет, это рассказ Алевтины произвёл на них такое впечатление. Похоже, они перешёптывались о чём-то, но при появлении взрослых резко затихли.
- Ну что? Засиделись? Марш во двор играть, но за калитку – ни-ни! – строго наказала Алевтина.
Дети мигом сорвались со своих мест, и только их и видели. Сергей сидел, нахмурившись, и, похоже, переваривал услышанное и увиденное. Наталья быстро убрала со стола, вымыла посуду и повернулась, чтобы задать свекрови созревший вопрос. Алевтина смотрела в окно. По тропинке от калитки к ним направлялась сгорбленная Галка, под руку её держал хмурый Михаил. Петя со Славиком бросились к родителям, Галя автоматически обняла детей с тем же отрешённым выражением лица. Михаил наклонился к Пете и что-то шепнул ему, мальчишка кивнул, взял за руку младшего брата и увел его к Лене и Илье, стоявшим поодаль. Похоже, о Коле нет никаких вестей.
Наталья едва успела вытереть руки о полотенце, как подруга с мужем уже вошли в дом.
- Ну что? – с надеждой спросила Наташа.
Галя всхлипнула, а Михаил лишь отрицательно покачал головой.
- Участковый сказал, что буду искать, - бесцветным голосом произнёс он.
Галина разразилась рыданиями. Наташа достала стакан, накапала в него валерьянки, долила воды и заставила подругу выпить.
- А вдруг, - икала Галина, - вдруг случилось что-то плохое? Река ведь… Мало ли.
- Не надо так, - остановил её Сергей. – Причем тут река? Коля ваш плавает, как рыба.
- Где же он, - снова расплакалась Галя. – Куда ушёл среди ночи?
Алевтина сверлила супругов пристальным взглядом и, сделав для себя какие-то выводы, спросила, что называется, «в лоб»:
- Ты мне сама скажи, куда! Или ты, Миша!
Повисло гробовое молчание, Галя перестала плакать, вытерла слёзы и уставилась на Алевтину, как на умалишённую. Михаил выпучил глаза так, что ещё немного, и они вылезут из орбит. Супруги переглянулись, и Галя покрутила пальцем у виска.
- Алевтина Пална, - сказала она, всё еще заикаясь после рыданий. – Не хочу быть грубой, но Вы сами напрашиваетесь. У вас всё нормально с головой?! Вы НАС обвиняете в пропаже Коли?! Мне кажется, это уж слишком!
- И то верно, - пожал плечами Миша. – Вы говорите, да меру знайте. Я очень Вас уважаю, но Галя права: это уже слишком.
Алевтина сощурилась, словно пыталась высмотреть в их лицах то, чего никому другому видно не было. Она сверлила их взглядом, будто хотела прожечь насквозь и докопаться до никому неведомой истины. Откинувшись на спинку стула, она скрестила руки на груди, сделала знак обеспокоенной Наташе, чтобы та присела, зыркнула на сына и медленно произнесла:
- Вы, дорогие мои дети, уже многое узнали, но не знаете пока одного: Яра не появилась просто так, по своей воле. Её кто-то позвал. И, поскольку пропал именно Коля, я спрашиваю: кто из вас двоих, окаянные, прочёл заклятье? Кто пожелал себе чего-то? Кто не погнушался заплатить за своё желание жизнью близких? И где Скрижаль? Отвечайте!
Продолжение СЛЕДУЕТ
#Анна_К
Комментарии 2