Предыдущая публикация
В школе села Рощино проходил традиционный вечер выпускников «Искорка»....
Учителя и ученики, ответственные за проведение вечера бегали, суетились, бросали последние мазки на своё творение: зал, который в этом году был украшен необычно по инициативе классного руководителя 11 класса Татьяны Ивановны.
На столах, накрытых тёмно-вишнёвыми шёлковыми скатертями, стояли разного цвета свечи в хрустальных подсвечниках, купленных на деньги, заработанные в ученической бригаде.
Ребята своими руками на уроках технологии сделали украшения из цветных пластиковых бутылок, оригинальные и скромные, в виде ваз с цветами, развесили по стенам воздушные шары, к каждому стулу привязали по шарику-сердечку.
В центре каждого стола призывно сверкали серебряными боками самовары. И на столах стояли не казённые стаканы, а принесённые из дому чашки с блюдцами и, конечно, выпечка: печенье, пирожные, торты.
Целый месяц активисты ходили по дворам, просили у родственников фотографии выпускников, колдовали над стенными газетами для каждого выпуска. Поздними вечерами они подолгу монтировали фильм, состоящий из воспоминаний, как самих выпускников, так и их учителей: работающих и пенсионеров.
Все учителя с радостью откликнулись на это предложение и не только вспомнили своих «детей», но и принесли различные свидетельства их школьной жизни: тетрадки с корявыми почерками первоклашек, пожелтевшие грамоты с выцветшими от времени буквами, дневники наблюдений, записочки и открытки.
Одна из бывших учительниц, выпустившая свой первый класс ровно пятьдесят лет назад восьмидесятидвухлетняя Евдокия Гавриловна с нескрываемым волнением ждала своих питомцев.
Старенькая, седая, с неизменным клубком на голове, с палочкой, которую она поминутно то приставляла к стене, то вновь опиралась на нее из-за больной ноги.
Евдокия Гавриловна приготовила речь, и листочек с простыми, но сердечными словами дрожал в её руке.
По случаю праздника она надела то же самое старенькое, но все еще очень красивое платье, в котором многие годы провожала со школьного порога своих питомцев.
Платье бережно хранилось в шифоньере, поэтому не потеряло за пятьдесят лет ни своего цвета, ни привлекательности, только строгости в нём, конечно, поубавилось.
Высокая и стройная Евдокия Гавриловна полвека назад в этом синем платье с кружевным воротничком была грозой всех прогульщиков, разгильдяев или «тунеядцев», как чаще всего она называла самых отъявленных проказников.
Сейчас же еще более похудевшая и постаревшая, ставшая гораздо ниже ростом, со своей деревянной опорой, учительница превратилась в бабушку – такую милую и трогательную своим нескрываемым волнением.
Пришли первые выпускники, но среди них не было ни одного из класса Евдокии Гавриловны. Одни, кто постарше, подходили к ней, приветствовали, обнимали её худенькие плечи, справлялись о здоровье и спешили, радостные и счастливые, к своим классным «мамам», целуя их, даря улыбки и цветы. Другие, более молодые, здоровались издалека из вежливости, и, не задерживаясь, шли к своим одноклассникам.
Уже несколько групп выпускников стояли со своими учителями, галдели, смеялись и плакали одновременно.
И только Евдокия Гавриловна с надеждой и тревогой смотрела на входную дверь, которая радостно впускала бывших учеников и после каждого закрывалась громко, как бы салютуя каждому их приходу.
«Что ж я так волнуюсь понапрасну? – сокрушалась Евдокия Гавриловна. – Вряд ли мне придётся кого-нибудь дождаться. Ведь тем девочкам и мальчикам, которых я впервые выпустила в жизнь, уже под семьдесят. У многих из них болезни, старость… почти такая же, как и у меня. Многие живут далеко. Как они приедут в наше Богом забытое село?.. Это ж, какие деньжищи надо иметь, чтобы приехать из Новосибирска, где сейчас живёт Надя Гирик – бывшая староста и моя правая рука. Или, например, из Санкт-Петербурга, где живёт Толик Адрианов, спортсмен и отличник класса.
Пожилая учительница вдруг задумалась:
«Хм, хотя странно… Тогда почему же директор школы прислал за мной машину и сказал, что меня будет ждать сюрприз? Вот интересно, какой же всё-таки подарок мне уготовила здесь сегодня судьба?»
Размышляя, Евдокия Гавриловна не заметила, как в фойе появился высокий седой мужчина с огромным букетом алых роз.
По одежде и манерам в нём безошибочно угадывался интеллигент. Очки в золотой оправе поблёскивали в свете электрических лампочек, которых к вечеру дополнительно вкрутили еще штук десять.
Он внимательно изучал зал и, наконец, твёрдой походкой направился к Евдокии Гавриловне.
Когда учительница поняла, что это бывший её ученик Ваня Маслов, он уже обнимал свою старенькую учительницу, пожимал её руки и говорил взволнованно… И совсем не те слова, которые он готовил всю дорогу, пока ехал в родное село…
А говорил он то, что приходило в данный момент ему на ум.
Евдокия Гавриловна растерялась, букет прыгал в её руках, она говорила своему бывшему ученику то «Вы», то «Ты», называла то Ваней, то Иваном Васильевичем…
А потом она вдруг присела и просто заплакала…
Вместе с ней прослезился и гость…
Но всё-таки учительница взяла себя в руки, и повели они неспешный разговор.
Когда Евдокия Гавриловна спросила о работе своего ученика, она невольно слукавила. Знала ведь, что Иван Васильевич талантливый инженер и крупный руководитель. Он много лет возглавлял одно из известнейших в стране предприятий, имеет многие правительственные награды, является лауреатом Государственной премии…
И много ещё чего порассказали ей школьные следопыты о гордости школы, да и родная сестра Ивана Васильевича всего несколько лет назад, как уехала из села.
Евдокия Гавриловна и предположить не могла, что такой известный и занятой человек когда-нибудь вспомнит о своей малой Родине и приедет на встречу выпускников из самой Москвы!
К великому сожалению, больше никто из их класса на «Искорку» не пришёл, и учительница с учеником сидели за столиком одни.
Между тем, как за соседними столами был шум и гам, звучали школьные песни и смех.
Особенно веселились те, кто окончил школу десять, пятнадцать и двадцать лет назад.
После общих воспоминаний, как учились, как ходили в походы, как трудно жилось, о тех, кто жив и кто, к сожалению, покинул уже этот мир, Иван Васильевич неожиданно и с большим волнением проговорил:
– А ведь я приехал покаяться перед вами, Евдокия Гавриловна, – сказал и внимательно посмотрел на учительницу.
Она опешила.
– В чём, Ванечка? – неожиданно для самой себя вдруг воскликнула учительница. – Разве ты виноват в чём-то передо мной? Я помню тебя очень славным мальчиком, не отличником, но твёрдым хорошистом: добрым, отзывчивым, добросовестным.
– Да, наверное, все так. Но это было потом, – как-то нерешительно начал Иван Васильевич. – Вы стали нашим классным руководителем лишь в пятом классе. А в начальной школе я ведь учился на двойки и тройки – хуже меня ученика в классе просто не было. Первая моя учительница, Зоя Васильевна, уже махнула на меня рукой. Она говорила маме, что толку из меня не будет, учёба, мол, ему не даётся, но, может, хоть выйдет из него хороший тракторист. Мама ей поверила и перестала меня заставлять учить уроки. Целыми днями я забавлял себя сам: то сусликов в степи выливал, то кроликов разводил, то для бабушки очки мастерил, то в поле дядьке помогал. Отца-то у нас не было, и дядька часто брал меня с собой на трактор – с малых лет приучал к работе.
Иван Васильевич задумался, но немного погодя продолжил:
– В пятом классе я все также продолжал валять дурака, получал свои двойки и тройки, а мама с родительского собрания приходила домой пристыженная и раздосадованная. Бралась в сердцах за ремень, потом махала рукой, садилась и плакала. Мне было очень жаль её, я тоже начинал реветь, в очередной раз обещал исправиться, но всё возвращалось на круги своя. Пока я, наконец, не получил пятёрку. Первую в своей жизни пятерку! И поставили её мне именно вы - по истории! Помните?!
Учительница, конечно же, этого не вспомнила. Мало ли она за свою жизнь поставила пятёрок…
Однако она согласно кивнула головой.
– Так вот, эта самая пятёрка и перевернула тогда всю мою жизнь. Вы рассказывали нам о Древнем Египте. И делали это так увлечённо, что я, раскрыв рот, слушал и смотрел на вас во все глаза. А когда вы предложили мне выйти и повторить рассказ, я смело направился к доске и передал всё слово в слово. И вы с огромным удовольствием поставили мне пятёрку!
– Ну, и хорошо!.. А в чём же ты решил раскаяться, Ванечка? – задумчиво спросила учительница.
Евдокия Гавриловна, наконец-то, увидела перед собой того вихрастого мальчишку – пятиклассника с последней парты – очень шустрого и непоседливого.
Он постоянно кого-то задирал, и его то и дело приходилось одёргивать, пока она не пересадила Ваню за первую парту.
И хотя сразу он, естественно, крутиться не перестал, но слышать стал гораздо больше, чем за последней партой, а память у него была феноменальная.
– А раскаяться я хочу в том, что журнал, в котором вы мне ту пятёрку поставили, я украл.
– Как украл? – испуганно воскликнула Евдокия Гавриловна и оглянулась.
Учительница и верила, и не верила словам Ивана Васильевича.
– Очень просто. Вы вышли из класса, а я подошёл к учительскому столу и незаметно положил журнал в холщовую сумку, с которой ходил тогда в школу.
– Но зачем?!
– Ну, как же?.. Домой-то я летел, как на крыльях. Мне хотелось быстрее показать свою отличную отметку маме.
– Маме?.. Вот оно в чем дело!..
– Конечно! Но когда я пришёл, её дома не оказалось. А я эту свою драгоценную пятёрку и гладил, и целовал, и смотрел на неё во все глаза – и не мог налюбоваться! Наслаждаясь оценкой, я всё-таки сообразил, что мама вряд ли погладит меня по головке за кражу журнала, поэтому свидетеля своего преступления я решил спрятать в сарае в укромном местечке. Нести журнал обратно в школу мне, ох, как не хотелось! Я просто не мог тогда поверить в то, что у меня еще когда-нибудь будут пятерки. А маме я лишь похвастался своим успехом. Она сначала не поверила, а потом расцеловала меня и испекла мои любимые пышки на кислом молоке, которые мы до этого ели только на праздники.
От столь подробного и откровенного признания у Евдокии Гавриловны на глазах вновь навернулись слезы.
– Так вот, на другой день в школе был страшный переполох из-за журнала, – продолжал Иван Васильевич. – Вы пришли на урок заплаканной, но потом новый журнал завели. А я уж так испугался, что эта моя пятерка забудется, затеряется… Но вы и отметку мою драгоценную перенесли в этот новый журнал!
Я был настолько счастлив, что не осознавал тогда своей вины. Каждый день я уходил в сарай, любовался пятёркой и уже с большим удовольствием учил уроки. И не только ваши, а все! Мама заметила во мне перемены, но объяснила это просто, по-крестьянски: «Перебесился».
Но лишь один я знал, отчего со мной все это происходит. Много лет мне было стыдно признаться в моем «преступлении». И вот, наконец, я созрел и решился. Простите меня, Евдокия Гавриловна!..
И вдруг припав на одно колено, улыбаясь, он поцеловал учительнице руку и низко склонил голову.
– Конечно, я прощаю тебя, мой милый... дорогой мальчик! – тихонько и радостно смеясь сквозь слезы, ответила учительница.
Автор Татьяна Мирная-Ивко
Все учителя с радостью откликнулись на это предложение и не только вспомнили своих «детей», но и принесли различные свидетельства их школьной жизни: тетрадки с корявыми почерками первоклашек, пожелтевшие грамоты с выцветшими от времени буквами, дневники наблюдений, записочки и открытки.
Одна из бывших учительниц, выпустившая свой первый класс ровно пятьдесят лет назад восьмидесятидвухлетняя Евдокия Гавриловна с нескрываемым волнением ждала своих питомцев.
Старенькая, седая, с неизменным клубком на голове, с палочкой, которую она поминутно то приставляла к стене, то вновь опиралась на нее из-за больной ноги.
Евдокия Гавриловна приготовила речь, и листочек с простыми, но сердечными словами дрожал в её руке.
По случаю праздника она надела то же самое старенькое, но все еще очень красивое платье, в котором многие годы провожала со школьного порога своих питомцев.
Платье бережно хранилось в шифоньере, поэтому не потеряло за пятьдесят лет ни своего цвета, ни привлекательности, только строгости в нём, конечно, поубавилось.
Высокая и стройная Евдокия Гавриловна полвека назад в этом синем платье с кружевным воротничком была грозой всех прогульщиков, разгильдяев или «тунеядцев», как чаще всего она называла самых отъявленных проказников.
Сейчас же еще более похудевшая и постаревшая, ставшая гораздо ниже ростом, со своей деревянной опорой, учительница превратилась в бабушку – такую милую и трогательную своим нескрываемым волнением.
Пришли первые выпускники, но среди них не было ни одного из класса Евдокии Гавриловны. Одни, кто постарше, подходили к ней, приветствовали, обнимали её худенькие плечи, справлялись о здоровье и спешили, радостные и счастливые, к своим классным «мамам», целуя их, даря улыбки и цветы. Другие, более молодые, здоровались издалека из вежливости, и, не задерживаясь, шли к своим одноклассникам.
Уже несколько групп выпускников стояли со своими учителями, галдели, смеялись и плакали одновременно.
И только Евдокия Гавриловна с надеждой и тревогой смотрела на входную дверь, которая радостно впускала бывших учеников и после каждого закрывалась громко, как бы салютуя каждому их приходу.
«Что ж я так волнуюсь понапрасну? – сокрушалась Евдокия Гавриловна. – Вряд ли мне придётся кого-нибудь дождаться. Ведь тем девочкам и мальчикам, которых я впервые выпустила в жизнь, уже под семьдесят. У многих из них болезни, старость… почти такая же, как и у меня. Многие живут далеко. Как они приедут в наше Богом забытое село?.. Это ж, какие деньжищи надо иметь, чтобы приехать из Новосибирска, где сейчас живёт Надя Гирик – бывшая староста и моя правая рука. Или, например, из Санкт-Петербурга, где живёт Толик Адрианов, спортсмен и отличник класса.
Пожилая учительница вдруг задумалась:
«Хм, хотя странно… Тогда почему же директор школы прислал за мной машину и сказал, что меня будет ждать сюрприз? Вот интересно, какой же всё-таки подарок мне уготовила здесь сегодня судьба?»
Размышляя, Евдокия Гавриловна не заметила, как в фойе появился высокий седой мужчина с огромным букетом алых роз.
По одежде и манерам в нём безошибочно угадывался интеллигент. Очки в золотой оправе поблёскивали в свете электрических лампочек, которых к вечеру дополнительно вкрутили еще штук десять.
Он внимательно изучал зал и, наконец, твёрдой походкой направился к Евдокии Гавриловне.
Когда учительница поняла, что это бывший её ученик Ваня Маслов, он уже обнимал свою старенькую учительницу, пожимал её руки и говорил взволнованно… И совсем не те слова, которые он готовил всю дорогу, пока ехал в родное село…
А говорил он то, что приходило в данный момент ему на ум.
Евдокия Гавриловна растерялась, букет прыгал в её руках, она говорила своему бывшему ученику то «Вы», то «Ты», называла то Ваней, то Иваном Васильевичем…
А потом она вдруг присела и просто заплакала…
Вместе с ней прослезился и гость…
Но всё-таки учительница взяла себя в руки, и повели они неспешный разговор.
Когда Евдокия Гавриловна спросила о работе своего ученика, она невольно слукавила. Знала ведь, что Иван Васильевич талантливый инженер и крупный руководитель. Он много лет возглавлял одно из известнейших в стране предприятий, имеет многие правительственные награды, является лауреатом Государственной премии…
И много ещё чего порассказали ей школьные следопыты о гордости школы, да и родная сестра Ивана Васильевича всего несколько лет назад, как уехала из села.
Евдокия Гавриловна и предположить не могла, что такой известный и занятой человек когда-нибудь вспомнит о своей малой Родине и приедет на встречу выпускников из самой Москвы!
К великому сожалению, больше никто из их класса на «Искорку» не пришёл, и учительница с учеником сидели за столиком одни.
Между тем, как за соседними столами был шум и гам, звучали школьные песни и смех.
Особенно веселились те, кто окончил школу десять, пятнадцать и двадцать лет назад.
После общих воспоминаний, как учились, как ходили в походы, как трудно жилось, о тех, кто жив и кто, к сожалению, покинул уже этот мир, Иван Васильевич неожиданно и с большим волнением проговорил:
– А ведь я приехал покаяться перед вами, Евдокия Гавриловна, – сказал и внимательно посмотрел на учительницу.
Она опешила.
– В чём, Ванечка? – неожиданно для самой себя вдруг воскликнула учительница. – Разве ты виноват в чём-то передо мной? Я помню тебя очень славным мальчиком, не отличником, но твёрдым хорошистом: добрым, отзывчивым, добросовестным.
– Да, наверное, все так. Но это было потом, – как-то нерешительно начал Иван Васильевич. – Вы стали нашим классным руководителем лишь в пятом классе. А в начальной школе я ведь учился на двойки и тройки – хуже меня ученика в классе просто не было. Первая моя учительница, Зоя Васильевна, уже махнула на меня рукой. Она говорила маме, что толку из меня не будет, учёба, мол, ему не даётся, но, может, хоть выйдет из него хороший тракторист. Мама ей поверила и перестала меня заставлять учить уроки. Целыми днями я забавлял себя сам: то сусликов в степи выливал, то кроликов разводил, то для бабушки очки мастерил, то в поле дядьке помогал. Отца-то у нас не было, и дядька часто брал меня с собой на трактор – с малых лет приучал к работе.
Иван Васильевич задумался, но немного погодя продолжил:
– В пятом классе я все также продолжал валять дурака, получал свои двойки и тройки, а мама с родительского собрания приходила домой пристыженная и раздосадованная. Бралась в сердцах за ремень, потом махала рукой, садилась и плакала. Мне было очень жаль её, я тоже начинал реветь, в очередной раз обещал исправиться, но всё возвращалось на круги своя. Пока я, наконец, не получил пятёрку. Первую в своей жизни пятерку! И поставили её мне именно вы - по истории! Помните?!
Учительница, конечно же, этого не вспомнила. Мало ли она за свою жизнь поставила пятёрок…
Однако она согласно кивнула головой.
– Так вот, эта самая пятёрка и перевернула тогда всю мою жизнь. Вы рассказывали нам о Древнем Египте. И делали это так увлечённо, что я, раскрыв рот, слушал и смотрел на вас во все глаза. А когда вы предложили мне выйти и повторить рассказ, я смело направился к доске и передал всё слово в слово. И вы с огромным удовольствием поставили мне пятёрку!
– Ну, и хорошо!.. А в чём же ты решил раскаяться, Ванечка? – задумчиво спросила учительница.
Евдокия Гавриловна, наконец-то, увидела перед собой того вихрастого мальчишку – пятиклассника с последней парты – очень шустрого и непоседливого.
Он постоянно кого-то задирал, и его то и дело приходилось одёргивать, пока она не пересадила Ваню за первую парту.
И хотя сразу он, естественно, крутиться не перестал, но слышать стал гораздо больше, чем за последней партой, а память у него была феноменальная.
– А раскаяться я хочу в том, что журнал, в котором вы мне ту пятёрку поставили, я украл.
– Как украл? – испуганно воскликнула Евдокия Гавриловна и оглянулась.
Учительница и верила, и не верила словам Ивана Васильевича.
– Очень просто. Вы вышли из класса, а я подошёл к учительскому столу и незаметно положил журнал в холщовую сумку, с которой ходил тогда в школу.
– Но зачем?!
– Ну, как же?.. Домой-то я летел, как на крыльях. Мне хотелось быстрее показать свою отличную отметку маме.
– Маме?.. Вот оно в чем дело!..
– Конечно! Но когда я пришёл, её дома не оказалось. А я эту свою драгоценную пятёрку и гладил, и целовал, и смотрел на неё во все глаза – и не мог налюбоваться! Наслаждаясь оценкой, я всё-таки сообразил, что мама вряд ли погладит меня по головке за кражу журнала, поэтому свидетеля своего преступления я решил спрятать в сарае в укромном местечке. Нести журнал обратно в школу мне, ох, как не хотелось! Я просто не мог тогда поверить в то, что у меня еще когда-нибудь будут пятерки. А маме я лишь похвастался своим успехом. Она сначала не поверила, а потом расцеловала меня и испекла мои любимые пышки на кислом молоке, которые мы до этого ели только на праздники.
От столь подробного и откровенного признания у Евдокии Гавриловны на глазах вновь навернулись слезы.
– Так вот, на другой день в школе был страшный переполох из-за журнала, – продолжал Иван Васильевич. – Вы пришли на урок заплаканной, но потом новый журнал завели. А я уж так испугался, что эта моя пятерка забудется, затеряется… Но вы и отметку мою драгоценную перенесли в этот новый журнал!
Я был настолько счастлив, что не осознавал тогда своей вины. Каждый день я уходил в сарай, любовался пятёркой и уже с большим удовольствием учил уроки. И не только ваши, а все! Мама заметила во мне перемены, но объяснила это просто, по-крестьянски: «Перебесился».
Но лишь один я знал, отчего со мной все это происходит. Много лет мне было стыдно признаться в моем «преступлении». И вот, наконец, я созрел и решился. Простите меня, Евдокия Гавриловна!..
И вдруг припав на одно колено, улыбаясь, он поцеловал учительнице руку и низко склонил голову.
– Конечно, я прощаю тебя, мой милый... дорогой мальчик! – тихонько и радостно смеясь сквозь слезы, ответила учительница.
Автор Татьяна Мирная-Ивко
Следующая публикация
Нет комментариев