Проза жизни

В самом обыкновенном торговом центре, но в самом уютном уголке среди канцелярских товаров на полочке, по соседству с кисточками, в своих картонных домиках жили цветные карандаши. У кого шесть жителей в домике, у кого – двенадцать, у кого и более. Днем они сидели тихо по домам и ждали, кто же на этот раз покинет их круг. Все они одинаково боялись маленьких человечков, которые кричали: «Ма-а-а-а-а-ма-а-а-а-а, хочу цветные карандаши». Это были самые страшные существа, которые могли за день уничтожить домик и всех жителей или раскидать жильцов по разным уголкам в чужой, непривычной среде. Идеальным для них было бородатое, с задумчивым, и в то же время с грустным взглядом существо, с грязными от краски руками. Все жители художественного салона мечтали попасть именно к нему. Запах его усталости они чувствовали за версту. По вечерам, когда становилось тихо и темно, двери салона закрывались, и все его обитатели начинали обсуждать прошедший день, после чего засыпали до утра, пока их не разбудит

Самым ужасным было то, что Лариса его любила. И была уверена в том, что он ее тоже любит. Он – это Ларисин муж. Хотя, если судить по поведению этого самого мужа, в истинности последнего утверждения засомневался бы кто угодно. Кто угодно засомневался бы, но не она. Лариса не была кто-угодно. Лариса была его женой, и да: она его просто любила. Они были женаты четырнадцать лет. У них было двое замечательных детишек-близняшек. У них имелся и тот самый пресловутый быт, который, хотя и считается заклятым врагом нежных чувств, но к которому стремятся все, у кого есть эти самые нежные чувства. В общем, все было просто замечательно. А потом все изменилось. Он начал приходить домой нетрезвый и весьма озадаченный. Потом перестал замечать вкус приготовленного Ларисой ужина. Потом исчез заработок. Его заработок. Но появился запах духов. Чужих духов. Очень похожих на женские. Вполне вероятно, что это были женские духи, потому что потом… Потом он перестал замечать и ее. А она его любила. Это противор

Неожиданно для себя Андрей влюбился. Причем, совершенно не по-детски, как в омут головой.  Даже и не подозревал прежде, что способен так увлечься женщиной, что голову совсем потеряет. Ведь и понимал, что ему, женатому  тридцатипятилетнему мужчине, не пристало увлекаться как мальчишке, а поделать с собой ничего не мог. Разум отдыхает. И не в какую то сказочную принцессу влюбился, а в самую обычную девушку, на одиннадцать лет моложе себя. Практически девочку. И ведь совершенно не в его вкусе. То есть, была не в его вкусе, пока не увидел впервые. Высокая, худенькая, спортивная вся такая, угловатая, как подросток, с короткой стрижкой. Но глаза... Заглянул в них в первый раз, как в омуты, и тонуть стал. И «Спасите» кричать совсем не хотелось, сладко это погружение в бездну, нестерпимо желание тонуть, упасть на дно и узнать: что там?  Где источник обаяния и какой то скорее внутренней всепоглощающей красоты? Откуда такая притягательность в обычной на вид девчушке, что сердце тает, и трепещет

Катя сидела за прилавком и смотрела в пустоту торгового зала. Торговый зал, забитый товаром до отказа, был пуст. То есть покупатели в нём отсутствовали. Отсутствующие покупатели создавали в торговом зале пустоту, в которую, грустно вздыхая, и смотрела молодая продавщица Катя. За окнами магазина бушевала метель и было темно. Темно в три часа дня. Темно оттого, что за окнами бушевала метель. Круг замкнулся. Катя снова вздохнула, поднялась со стула, подошла к стойке, сняла с плечиков понравившуюся с самого утра красную блестящую курточку и влезла в неё. Девушка ловко затянула молнию до самого подбородка и вихляющей походкой манекенщицы направилась в примерочную. Любоваться на свое отражение. Надо же чем-то заниматься, спасаясь от скуки. – Здравствуйте, – вдруг прозвучало в торговом зале. Катя ойкнула и присела от неожиданности. Даже плечи втянула. И покраснела. Щеки слились цветом с курточкой. Зато Катя ответила: – Здравствуйте. Посреди зала стоял, казалось, взявшийся из воздуха мужчина в

Этот человек никогда не искал в своей жизни легких путей и дорог. Шел всегда туда, куда его призывала и направляла Родина, где он был особенно нужен. В этот исторический период все его большие дела совершались во имя и на благо Человека. Как истинный гражданин и патриот своей страны он и сейчас в строю, продолжает жить общими интересами с народом, помогает советами молодым. Иван Кондратьевич Мироненко, хорошо известный в нашей республике человек, видный государственный и общественный деятель, талантливый руководитель, авторитетный специалист в области энергетики и экономки, долгие годы работал в партийных органах, курировал весь топливно-энергетический комплекс республики, многие отрасли промышленности, важные секторы и органы управления. Огромный вклад внесен им в увеличение экономического и промышленного потенциала нашего Башкортостана. Вот только некоторые стройки и объекты, во вводе которых он принимал участие: завод изопренового каучука в Стерлитамаке (после взрыва старого произво

Я вернулся в мой город, знакомый до слёз… О.Э. Мандельштам Хочу бросить всё и вернуться домой. Домом я называю не эту квартиру на втором этаже с окнами в соседний дом, точно такой, как и тот, в котором я живу. Слева, справа стоят двухподъездные близнецы-двухэтажки, называются они бамовскими – тоненькие фанерные щиты с утеплителем, собранные на время, но стоящее вечно, как и всё на Севере. В нашей я добровольно исполняю роль цепной собаки – выгоняю молодежь, тусующуюся в подъезде. – Мы только погреться… – Идите, грейтесь в другом месте, рядом дом культуры, а я уже устала убирать за вами! Нет, и вправду, что может быть лучше, там есть диван, можно присесть, и туалет… Кафе – попей, что хочешь, ну чаю они, конечно, не пьют, ну пусть сосут своё пиво. Так нет же, им подавай тёмный подъезд. Может, это у них зов предков. Давай, в темноту, в темноту-у. Я там живу, но это не мой дом. Тем не менее, куда бы ни ходила, бегу сломя голову домой, домой, в тепло, ближе к батареям. Люблю сидеть в кухне

Как-то под осень, когда погода уже приобретала все более хмурый вид и птичьи семейства стали подумывать о том, не пора ли мотануть на юг, в одном небольшом городке, мирно дремлющем и загарающем на берегу реки, произошло событие, о котором в один голос заговорили и стар и млад. Вначале прошел слух, что-де в самом центре видели медведя, затем слух этот обрастал все новыми сплетнями, и медведь этот вскоре превратился во льва, а потом и в слона. Кто-то сразу поверил, кто-то шибко усомнился. К последним можно было отнести и пенсионера Летучкина Терентия Иваныча. Тот рассудил здраво: — Это ж откуда львам здесь взяться? Чай не в Африке живем! И то была сущая правда. Пенсионер Летучкин действительно жил не в Африке, хотя и здесь бывает, что солнце дает жару похлеще, чем в бане. Но тем не менее ни львов, ни тем более слонов пока что замечено не было. По этой вот простой причине сплетня не получила своего дальнейшего развития у пенсионера и была подвергнута очень даже большому сомнению. Дело в

Артист и телеведущий Игорь Кваша вещает с экрана: — Ищите друг друга. И ждите. И люди ищут, и ждут, и встречаются. Одна пара встретилась через шестьдесят лет! И через сотни километров с экрана пахнуло счастьем встречи, долгожданным и — горьким: слишком долго жданным. Дай им Бог прожить еще лет десять, живут же люди до девяноста. А другие пары, нашедшие друг друга, тоже улыбаются, жмут руки. Но — не то. Нашли друг друга — и зачем? Чтоб с трудом скрыть разочарование. И так каждую неделю она борется с искушением: набрать код Москвы и позвонить. Где ты теперь? Хотя нет, они так и не перешли на «ты». За столько лет! Передача кончилась. Лиля Ильинична тяжело поднялась с кресла и пошла на кухню. Со своей подстилки радостно взвизгнула Белка и умильно посмотрела на хозяйку. Уже не прыгает, как раньше, тоже постарела. Когда-то Лиля впустила ее в свой дом — кудрявую болонку, тогда грязно-белую, со свалявшейся шерстью, кое-где прожженной до голой кожи сигаретами. Она уже несколько дней ночевала у

Три дня Лилька не поднималась с продавленной общежитской кровати. Не плакала. Просто лежала лицом к стене и красивым, от природы поставленным голосом распевала песни. В основном из репертуара селянок Архангельской области, где мы предыдущим летом всей группой провели фольклорную практику. От протяжных баллад про любовь-злодейку и судьбу-разлучницу у нас, троих соседок Лильки по комнате, уже сердца разрывались. Подойти к подруге не решались. Да и что мы понимали в ее состоянии? Какие слова могли подыскать в утешение, если сами в любви, тем более в разлуке пороху не нюхали. А у Лильки уже случилось и то и другое. Бестолковыми овечками мы топтались в коридоре, ибо от трехдневного «концерта» были на грани классической девичьей ссоры. Вдруг песнь оборвалась. Лилька возникла в дверном проеме – с провалившимися глазами, потемневшим лицом. – Давайте уже пожарим картошки, – тихо попросила она. Мы схватились за ножи-сковородки, мигом спроворили ужин. За столом Лилька сообщила: – Значит, так, дев

Бибинур вышла во двор степенно, словно старалась не расплескать спокойствие, какое бывает присуще женщинам, утолившим томительную страсть. Обеими руками она зачерпнула теплый, как молоко, густой туман июньского рассвета, омыла лицо, от радостной, щекочущей нежности рассмеялась. Плавно неся свое большое тело, сняла с плетня ведра. На звон отозвались коровы в хлеву; овцы, блея, повскакали с мест, козы пуховой породы уже толпились у калитки загона. В курятнике послышалось кудахтанье. Бибинур ласково пошлепала по крупу огромной коровы, которой было тесно в загоне, протиснулась. Присев на корточки, помыла вымя. Уткнулась головой в ее ласковое тело, пошевелилась, а там и ведро зазвенело на все голоса, как шумит народ на майдане. Дверь чулана заскрипела, и снова радость захлестнула Бибинур — она представила, как ее муж Тимербулат сейчас стоит у двери, деловито наклонив свою голову. «Скрипит, — думает он. — Вот уедешь ненадолго, так все хозяйство набок валится. Эх-ма!» И в самом деле, через ми

1 Вся страна после войны опирался на наши подростковые плечи. И правильно делала, потому что мы только и знали, что зарабатывали себе авторитет да репутацию, забывая обо всем. А с девочками — никакого опыта: только и разговоров — о той же работе. Но не о себе я, во мне ли дело? Рушили тогда в церкви последние церкви, и ведь мы не ведали, что завтрашний день, к примеру, — Крещение, а канун, сегодня вот, — Сочельник. Метель, помню, разыгралась. С утра еще подмораживало, не было никаких признаков, снежинки и те поштучно падали, а к вечеру подул и разыгрался ветер, за окном стало подвывать, и снегопад усилился, и в окна сыпало и хлестало, как с дворников лопаты. У меня, у молодого учителя, студента-заочника, обозначилось тогда инициатива. Точнее: я ее только подхватил. Начинали мы создавать спецкабинеты из пустых классов, не имея за душой ничего, кроме энтузиазма. Как-то, крупно поговорив с директором, пребывал я не в духе. Тебя, говорит, выдвигают на повышение, считают резервом, а ты… Наш