Бэлла Дижур

Вернувшись на Урал, работала химиком, а в свободное время писала стихи. В Союз писателей, её принимал сам Павел Бажов. И при этом она еще была мамой скульптора Эрнста Неизвестного.
«Сыну»
Мальчик мой! Ты скоро станешь взрослым.
Как бы детство я не берегла,
День придёт – и ты легко и просто
Сбросишь тяжесть моего крыла.
Станет душно за двойною рамой,
В напряжённой комнатной тиши.
«Что ж, - ты скажешь, - до свиданья, мама.
Уезжаю. Не скучай. Пиши».
Я поплачу, штопая рубашку,
Утюгом слезинки просушу
И рукой дрожащей на бумажке
Новый адрес сына запишу.
И в тоске все школьные тетрадки,
Книги и рисунки сберегу.
Ты писать мне будешь очень кратко:
«Жив. Здоров. Приехать не могу».
Вспомню гул прощальный у вокзала
И твою улыбку у окна.
И пойму, что старости начало
Там, где мать останется одна.
И воспоминания, и стихи она писала естественно и ясно.
* * *
Я не торгую словом —
Ни прозой, ни стихом,
И с фирмою торговой
Не схож мой бедный дом.
В нем пища не богата,
Одежда не нова,
Не велика зарплата,
Но это трын-трава!
Завистливые тени
Обходят мой порог.
От мелких огорчений
Меня спасает бог,
Веселый бог работы
Меня от зла хранит.
И птичья беззаботность
Мой озаряет быт.
* * *
Недоступны мне ритмы звенящей воды,
Шелестящих травинок полыни —
Я во власти своей человечьей беды
И своей человечьей гордыни.
А хотелось бы слышать, как стонут грибы,
Выбиваясь из-под перегноя,
И как нежному голосу птичьей мольбы
Откликается эхо лесное.
Побрататься бы с камнем, змеей и сосной
И с болотной зеленой квакушей,
чтобы зовы и плачи всей твари земной
Мне вливались в открытые уши.
Иосиф Моисеевич, ее любимый Ося,— так она называла мужа и в жизни, и в стихах.
«Вчера было три месяца, как умер Ося. Весь день проплакала. Осинька, Осинька. Ты ушел, и твоя смерть выбила почву из-под моих ног».
Великодушной согнутой спиной,
Прекрасной постаревшею рукой
Ты охранял наш дом и наш покой...
Ты был моею каменной стеной.
Ты так меня жалел и так любил,
Ты совестью моей жестокой был.
Уже почти бесплотен, невесом,
Ты был моим серебряным щитом..
Беллу Абрамовну Дижур отличали скромность, естественность, доброта, внимание к окружающим, безотносительно их возраста и регалий.
Когда ей исполнилось 100 лет, она сказала: «Старость не лечат»:
Но старая душа эгоистична
И свой микроскопический недуг
Выплескивает жалобой привычной
На молодых, доверчивых подруг.
Закономерно плоти увяданье.
Закономерно мысли угасанье.
Закономерна старости пора —
Она, как одуванчик, не мудра.
Вот так же просто,
Как приходит ночь,
Как гаснет свет в предчувствии рассвета,
Как зелени не в силах мы помочь,
Чтоб не желтеть ей на исходе лета,
Как тают звезды в небе голубом,
Вот так же просто —
Смерть приходит в дом.
В чертах родного, старого лица
Появится чужое выраженье,
В пустых глазах мелькнет отображенье
Неотвратимого конца...
УТРО
Всё зелёное и голубое
Просыпается вместе с тобою.
Вот он мчится, цветной, неистовый
Божьих тварей живой поток,
В почке дремлющей, как под выстрелом,
Распрямляется лепесток.
Не шути святыми словами,
Не юродствуй, не суетись.
А проснувшимися глазами
Миру Божьему удивись.