Она тащилась за Викой от самого рынка.

Близко не подбегала, держала дистанцию.
Ну конечно, куда ей, плешивой, грязной, хромой, с колтунами на животе, до этой красивой, аккуратной женщины, молодой, подтянутой, с аккуратной прической и легкой, уверенной походкой…
Лица Виктории Дашке было не видно, но ее преследовательница чувствовала, что и лицо там приятное, доброе, с ухоженными бровками и умеренно накрашенными губами. И глаза, наверное, лучистые, как у… Нет! О той, другой, не надо! Это слишком больно.
И от Вики тоже пахнет кофе, сладковатыми духами и кожей. Не удивительно — осень, все носят сейчас кожаные курточки. Их продают в фирменном магазине на углу Конюшенного и Петровской, устроили распродажу, повесили на окошки листовки с какими–то надписями.
Дашка читать не умела, но та, другая, чуть ли не визжала от радости, когда ей попадались такие магазины. И тянула туда Дашку, заталкивала, улыбалась продавцам, щебетала. И щупала, примеряла, мяла, перекладывала и перевешивала. А Даша ждала, улегшись на пол и уложив белую головку на лапы.
— Ой, какая у вас собачка хорошенькая, как будто в носочках! — ворковали продавцы.
— Что? Ах, это… Да… Да… — отмахивалась Дашина хозяйка и снова исчезала в примерочной.
Они могли несколько часов ходить по магазинам, разумеется, тем, куда пускали с собаками. А если не пускали, то хозяйка просто оставляла Дашу за дверью. Привязывала поводок к перилам, столбу или дереву и приказывала ждать.
А Даша бы и так никуда не ушла. Куда она пойдет, если хозяйку любит.
За что? Ну, привязалась просто, всю жизнь с ней…
А потом…
…Даша чихнула, взвизгнула, испугавшись проехавшей мимо машины, замерла, потому что Виктория резко обернулась, качнулась на ее плече большая сумка.
Даша задрожала. Сумки – это больно, не так, как зонтик или ботинок, но всё же… А если ещё и пряжки на ней…
Вика строго посмотрела на грязную собаку. А та как будто смущенно отвернулась, делая вид, что занята разглядыванием содержимого мусорного бачка.
Женщина начала движение — Дашка за ней.
Та пошла быстрее, и эта затрусила, старательно переставляя уставшие лапы, тявкнула опять случайно, сама испугалась своего голоса.
Вика ещё раз обернулась, прямо поглядела на собаку, нахмурилась.
— Ты чего? Голодная? У меня ничего нет! — стала она оправдываться перед Дашкой. — Пахнет? — потрясла сумкой. — Так это я утром бутерброд с собой взяла, а сейчас съела, его нет. Ты иди, не надо тебе здесь. Иди!
Виктория легонько махнула рукой в сторону проспекта, показывая, куда именно должна уйти Дашка, но та прикинулась дурочкой, уселась на асфальт своим худющим задом. Задние лапы противно дрожали, и от этого было ужасно неловко.
— Ну как хочешь… А я домой… — пожала Виктория плечами.
Она быстро зашагала прочь, Даша дала ей немного форы и посеменила следом.
— Викусь! Вик! — крикнули откуда–то сверху. — Привет! Чего она за тобой бежит? Отогнать? Я Славке скажу, он с палкой выйдет! Не надо бродяжек нам в доме, ага?!
Вика, а за ней и Даша подняли глаза наверх, задрали подбородки. Правда, у Дашки подбородка не было, морда, она и есть морда, но всё же…
На балконе пятого этажа стояла женщина в пестром байковом халате, полная, щекастенькая, с бигудями на круглой голове. В одной руке она держала чашку, из той шел пар. В другой — сигарету, тоже с дымком.
— Добрый вечер, Нина Михайловна! — кивнула приветственно Виктория. — Да, понимаете, трусит и трусит за мной… Бедолага, есть, наверное, хочет… Но тихая, не пристает, не подходит.
Вика кивнула на собаку, та дернула головой, пошевелила глазами так, что заходили над ними бровки.
— Дворняга? Или порода такая? Я не разбираюсь… — уже с интересом свесилась Нина Михайловна с балкона, случайно плеснула на асфальт чай, чертыхнулась. — Ох, погоди, спущусь. Не видно отсюда…
И исчезла в полутьме комнаты.
— Это наша старшая по подъезду, — зачем–то пояснила Вика бродяжке. — Она строгая, но ты ее не бойся. Ты кто? Девочка? Похоже, да. И я девочка…
Вика вздохнула, и Даше стало ее нестерпимо жалко. Сама не знает она, почему, но захотелось скулить и лизать эти совершенно чужие руки, а потом забраться с ней на кресло и греть животиком ее живот, чтобы всем было тепло.
Так Дашка делала много лет, пока… Пока не состарилась. И ее не отвезли. Не куда–то, а просто отвезли. Хозяйка и ее друг сняли с Дашки ошейник, открыли дверцу машины, сами остались внутри. Они выбросили её в каком–то поле, уже пожухлом, коричнево–соломенного цвета, с пятнами первого октябрьского снега.
Да, в этом году снег выпал рано, как будто хотел побыстрее прикрыть унылый пейзаж умершего лета.
— Иди! Пошла! — кричала женщина, а мужчина…
Он выстрелил из чего–то, и Дашка побежала. Она никогда в жизни так не бегала, как в тот вечер…
От воспоминаний собака заскулила.
— Ты что? Боишься? Да ну! — покачала головой Вика. — Тетя Нина только с виду такая страшная, это из–за ее размера. Я в детстве тоже ее боялась, а теперь…
Виктория опустилась на корточки, протянула руку, чтобы погладить Дашку, но из подъезда выскочила тетя Нина, закричала:
— Ты что?! Совсем с ума съехала?! Отойди! Отойди немедленно, Вика! А вдруг цапнет?! А вдруг бешеная? Меня белка в лесу укусила, так уколы делали, да–да! В живот! Вот мы ее сейчас палкой отгоним, потом службу надо вызвать…
Женщина нашла в траве на газоне какую–то жердину, взвесила ее в руке, потом покачала головой.
—Нет, так, пожалуй, совсем пришлепнем. Вик, ты это… Ты отойди всё же… Пошла! Пошла! Иди домой! Домой! Место! — стала махать рукой на Дашку Нина Михайловна.
Место… А где теперь ее, Дашкино, место?
Подстилку и миску уже выкинули, да и дом тот теперь не её…
— Погодите, теть Нин! Давайте, я ее покормлю что ли, и потом в приют отвезу, или куда там надо? Она грустная такая, собачка… Собачечка… — Вика все же погладила Дашку.
Та замерла, как будто даже зажмурилась, а потом взвизгнула, потому что стало страшно. А вдруг это обман? Та, первая, тоже обещала много, говорила, в нос целовала, а потом отвезла, как мусор на свалку…
Даша зарычала, оскалилась.
— Ну вот… Я совершенно не умею с собаками. А вы? — Виктория снизу вверх посмотрела на Нину Михайловну.
Та судорожно стягивала с головы бигуди.
— Ты чего ж мне не сказала, что я в "непригляде"?! — шикнула она на соседку. — А с собаками? Когда у свекров жили в деревне, там были и собаки. Ладно… Эта жалкая уж больно и смотрит на тебя, выбрала, похоже. Веди домой, но чтоб никакой псины мне, поняла? Я эти запахи не переношу. Сейчас схожу, корм куплю. Господи! — совсем рассердилась Нина Михайловна. — Да снимет с меня кто–то эти штуковины или нет?!
Виктория помогла ей освободиться от бигудей.
У тети Нины были густые, тяжелые волосы, и бигуди не помогали, виток не держался, но женщина упрямо накручивала их, потом старательно укладывала и щедро брызгала лаком.
О прическе старшей по подъезду ходили легенды. Особенно смелые утверждали, что это парик, но Нина на все эти пересуды плевала, старалась быть красивой, достойной, так сказать.
— Вот, теперь хорошо. Ах, ну да, халат! Боже, я с вами с ума сойду! Виктория, если ты еще не передумала брать эту сиротку к себе, идите, так уж и быть. Но я повторяю — в подъезде идеальная чистота! — погрозила пальцем старшая и пошла переодеваться. Она, и правда, собиралась идти за кормом для Дашки.
Многие в детстве хотели собаку, просили ее у деда Мороза, у матери, отца, завидовали друзьям, у которых она есть, мечтали, как вырастут и заведут себе пса.
Вика тоже была такой мечтательницей. Но сначала не разрешали родители, потом Вика училась, работала, и с псом некому было бы гулять, потом заболела мама, опять не до чего, похоронили отца, потом слегла и бабушка.
Виктория научилась делать уколы, на глаз отмеряла лекарства, знала, что и в какой аптеке надо брать, да она бы, наверное, сдала выпускные экзамены в медицинском училище не хуже самих студентов…
А вот с собаками она обращаться не умела.
— Ну пойдем что ли? — позвала Виктория потеряшку. Та равнодушно отвернулась. — Домой пойдем, хоть отдохнешь!
Дашка вздрогнула. Домой… Шутить изволите? И увидела, как Виктория уходит, вот она уже открыла дверь подъезда, вот поставила ногу туда, в темноту, сейчас совсем ухнется внутрь, ее поглотит дом, а Даша останется снаружи…
Собака не выдержала, похромала к женщине. Та подождала, пока все четыре лапы переступят порог владений Нины Михайловны, и прикрыла дверь.
Потом ехали в лифте на десятый этаж, смотрели друг на друга, Дашка принюхивалась, Вика просто морщила нос.
Она так делала всегда, когда нервничала.
— Приехали. Выходи. Ты только на коврике не топчи, Сашка будет ругаться… — начала Вика, но тут вспомнила, что Александра нет и, по всей видимости, больше уже не будет. Ну разве что за вещами придет. И теперь можно самой решать, наступать на коврик или нет.
Он, чистенький, светло–бежевый, с сомнительной надписью «Вечер в хату!», подарок Сашиных друзей на «начало их с Викой сожительства», лежал чуть в сторонке, чтобы грязные ботинки и туфли по нему не ходили и не трясли уличную пыль.
А теперь можно и пыль, и кроссовками прямо на надписи… Всё можно, потому что Саше тут стало невыносимо, и он, похоже, сожительство прекратил.
— Да наступай, не бойся. Ничего не будет! — скорее самой себе велела Вика, поставила одну ногу на коврик, вторую, вытерла подошвы.
Дашка села в сторонке, наблюдала. В квартире приятно пахло, было тепло и уютно, а с ковриками Дашка потом разберется, если… Если не выгонят.
— Так… Тебе попить налить? Ты посиди здесь, а я мигом!
Вика бросилась на кухню, схватила сначала стакан, потом отругала себя за глупость, взяла мисочку, маленькую, стеклянную, налила воды, принесла своей питомице.
Та стала жадно пить. Лакала, лакала, лакала, как кошка, даже в животе заурчало.
— А ты породистая же, да? Потерялась? — с сочувствием погладила ее легонько хозяйка.
Что Вика теперь ее «хозяйка», Дашка поняла как–то сразу, внутри что–то щелкнуло, и всё. И они теперь есть друг у друга.
Мыть питомицу Виктория бы не решилась, ведь тут надо и специальный шампунь, и вообще как–то приноровиться, не зря же существует даже такая услуга — мыть собак! Но Даша все решила сама.
Немного придя в себя и дождавшись, когда между коготками растает набившийся туда снег, собачка пошла за Викой и запрыгнула в ванную.
Виктория застыла.
— Ээээ… А это ты как?! Тут же высоко! — прошептала она. — И что? Будешь мыться? А чем тебя…
Помылись. Кое–как, но скоро на свет яркой желто–белой лампы показалась белая шерстка с голубоватым отливом, и пятнышки–носочки на лапках.
Даша стояла, не шевелилась. Горячая вода приятно бежала по коже, иногда, правда, попадала в ранки, которые остались от колючек какой–то ограды, и щипала, но это ерунда.
Главное, что горячая, и мягкие Викины руки зарываются в шерсть…
Потом откуда–то появилась Нина Михайловна.
Дашка отступила в другой конец ванной, мокрая, худая под прилипшей шерстью, настороженная.
«Бигуди» ей не нравились. Вернее, от них исходил запах опасности.
— Моетесь уже? А чего ж у тебя, Вика, дверь нараспашку? Сашу ждешь? Это правильно. Мужчины должны верить, что мы их всегда ждем, а потом радуемся, что он пришел, потный и грязный. Да, собачонка? — подмигнула она Даше. — А я вам тут много чего принесла.
Тетя Нина передала Вике пакет, так неуверенно взяла.
— Не знаешь, что дальше? Ну это дело нехитрое. Колтуны выстричь, шерстку промыть. Ну и кормить барышню. Назвала–то как? — вдруг остановилась с ножницами в руках Нина Михайловна.
— Не знаю… Никак пока, — пожала плечами Вика. — И Саша не придет. Мы расстались.
Нина присвистнула, выпятила губы трубочкой, опять свистнула. Потом уверенно взяла Дашку за шерсть на холке, стала осторожно стричь.
Собака заволновалась, напряженно поглядела на Викторию. Но та и не думала беспокоиться.
Она же себе всю жизнь представляла, как найдет на улице щенка, принесет его, помоет, посадит в коробку с теплым одеялом, накормит чем–то…
— А Сашка твой вернется! Ты не печалься, Викуся! Так… Так, ну не дергайся, животинка. Вик, надо ее как–то назвать! Ну не «женсчина» же мне к ней обращаться! — Нина Михайловна выпрямилась. — Давай просто — Жучка или Клякса. У нее лапы как будто в чернилах…
— Даша. Ее будут звать Дашей! — вдруг перебила соседку Виктория.
— С чего вдруг? — опешила тетя Нина.
— С того, что в детстве на Новый год я ждала щенка, а принесли куклу Дашу в большой коробке. Будем считать, что это — компенсация. Будешь Дашкой? — Виктория подмигнула собаке, та завиляла обрубочком хвоста.
— Господи, что только с животными творят! Ей, Дашке твой, даже повилять как следует нечем! Да и тебе, Вика, тоже. Ну что вы все моду взяли тощими–то ходить?! — завелась тетя Нина. — Вот Сашка твой и бузит, что подержаться не за что.
— Не надо, теть Нин. Мы с ним просто разные люди, вот и всё! — сердито буркнула Виктория. — Давайте, я закончу. Вы идите…
Она забрала у соседки ножницы, принялась сама возиться с Дашкиной шерстью.
— Ну извини. Не хотела тебя обидеть. Там, в пакете, корм ей, Дашке твоей. Почитай только, дай поменьше, она, по всему видать, долго голодала. Живот заболит! — Нина Михайловна еще постояла и ушла.
— Спасибо, теть Нин! — крикнула ей вслед Вика…
Они сидели на кухне и настороженно смотрели друг на друга.
Перед Дашей стояла миска с кормом, перед Викторией — тарелка с пельменями.
— Ешь, чего же ты? Не вкусно? Но надо… Надо! — уговаривала питомицу женщина. — Или болит что–то? Я же не знаю, ты хоть покажи…
Дашка, разомлевшая от ванной и тепла кухни, вялая, уже засыпающая, не могла проглотить ни кусочка. Спать. Ей хотелось только спать.
Она давно не спала, дремала только где–нибудь под кустом или в яме у забора. Один раз ночевала в заброшенном полустанке, потом у железнодорожного моста, но там были бродячие собаки, Дашку быстро прогнали.
Спать было страшно. И еще очень одиноко, поэтому и не спала. А сейчас Даша ничего не может с собой поделать.
— Устала? — села рядом с ней Вика. — Я тоже… Я, видимо, просто неумеха какая–то. Понимаешь, мы же хорошо как будто жили, Саша и я. А потом я стала его раздражать. Я путала эти… Ну как их… Шурупы, болтики и дюбели. Мы приехали в магазин, Саше надо было купить все эти штуки, а я ляпала не те названия. Он сто раз объяснил мне, чем они отличаются, а я просто путала. Он разозлился, обозвал меня тупой, всю обратную дорогу дулся. А я извинялась… Я, понимаешь, Дашулька, много стала извиняться. За всё. Не так чай подала, не так постельное белье положила, не в то время пришла, не в тот стакан воды налила. А ведь разве это важно, из какого стакана пить, а? Главное, что я встала и подала. А ведь так спать хотелось… Я работаю реставратором, мы росписи на стенах обновляем. Вот сейчас в особнячке одном фрески надо «подлечить»… У меня иногда ноги отваливаются, так я устала, но подаю эти чертовы стаканы, а Саша пьет и пьет, и ему всё не так…
Даша слушала, положив голову, таращила на Вику глаза, иногда дергала задней лапкой, стучала по полу. Ту, бывшую хозяйку, это все раздражало, и она иногда даже шлепала Дашу по спине.
А Вика только гладит, приятно так, нежно… Господи, как хочется спать…
— … А какой он аккуратист! До последней ниточки, складочки, волоска! А мне, бывает, что некогда порядок навести… Он сказал, что я в последнее время сдала, разъелась. А я не замечаю. Мне просто тяжело, и я ем. И он опять ругается. Ну чего ты скулишь? Жалко тебе меня, да?
Даша всё понимала. Она тоже «сдала». Только закончилось все не так, как в мире людей. Здесь частенько просто расходятся, а от неугодных животных все же избавляются. Это немного другое, совсем даже не то! Но Даша все понимала. Она умная, хоть и старая…
Они уснули на диванчике. Сначала Виктория, свесив руку, просто гладила лежащую на подстилочке Дашку, потом уснула и плакала. И тогда собака забралась к ней на покрывало и легла, как хотела, прижавшись животом к Викиному свитеру.
Женщина всхлипнула еще раз, а потом успокоилась…
А уже ближе к утру Дашка вдруг завыла, потом стала скулить, биться, испугала до полусмерти Викторию, но, попив воды, успокоилась. Ей просто приснилось то самое поле и выстрел за спиной. Когда тебя прогоняют те, кому доверял, это так страшно, что кровь стынет в жилах. Это предательство. Оно для Дашки теперь пахнет первым снегом и мокрой землей. С тех пор Даша не любит гулять осенью…
Проснулись и обе вздрогнули, сначала вспоминали, кто из них кто и откуда взялся, потом одновременно обернулись.
В дверях комнаты стоял Саша.
— Вик, ты чего ее сюда притащила? Мне Нина Михайловна сказала, что ты взяла собаку. Ты вообще чем думаешь? — строго сказал он, а потом потряс грязным ковриком. — Напакостила? Мы поссорились, и ты решила так меня позлить? Вик, это смешно! Ладно, вставай, уже семь. Я в душ, потом завтракаем. До работы я тебя подброшу. А эту псину завезем в приемник. Поиграла, и хватит. Диван теперь придется менять… А что с моими брюками? Вот этими, что на стуле висели! — Он потряс тряпкой. — От них смердит! Твоя собака их испачкала!
Он замахнулся на Дашку, та оскалилась, звонко залаяла.
Вика, до этого растерянно трущая глаза и лепечущая извинения за брюки, коврик и еще бог знает что, вдруг замолчала. А потом, перехватив Сашину руку, прошептала:
— Знаешь, что, а не пойти ли тебе самому, а? Поиграли в семейную жизнь, и хватит. Если ТЕБЕ, — это «тебе» Вика выделила особенно четко, — что–то не нравится, то уходи. Коврик я тебе компенсирую. Ну признайся, Саш, ты даже обо мне не вспоминал, пока не был дома! Не написал, не позвонил. И не ври, что переживал. Я не верю. Я пять раз тебе набирала, ты не видел? Ладно, всё. Мне надо выгулять собаку. Даша, ну как ты? Пойдем, пройдемся. Саш, а ты пока собери вещи. Так будет лучше!
— Чего? Вика, куда я пойду?! — Александр, замахнувшись, бросил на пол брюки, чертыхнулся. — Я для тебя же все делал, а ты только палки в колеса вставляла, все наперекор! Как маленькая! И мне надоело воспитывать тебя, делать из тебя нормального человека! Да и баба ты, в сущности, никакая. Вон, как эта су… — Виктория отпрянула, увернувшись от летящей к ней ладони. — Чего? Боишься? Так и надо! Ладно, я прощаю тебя, забыли, — как будто смилостивился мужчина. — Иди готовь завтрак! А эту, — он ткнул пальцем в Дашку, — я уведу.
Вика сама потом не могла сказать, откуда взялись силы и смелость, но Сашку она прогнала, не кричала, пыхтела только, дралась, отгоняя его от Даши, уронила вазу, мамину, подарок им с отцом на «золотую свадьбу», два раза сама упала на эти осколки, но не сдалась...
Всех спасла Нина Михайловна.
Нарисовавшись в своем неизменном халате, ярком, прямо пожар в Африке, и все с теми же бигудями, она поднялась по лестнице, тяжело опираясь о перила и одышливо фыркая, замерла, наблюдая, как из распахнутой двери высовываются то части тела Саши, то Вика, дальше выскочила, метнулась между ногами женщины и забилась в угол на лестнице Дашка.
— Молодые люди, а что, собственно, происходит? Шум на весь подъезд! Вы знаете, что это недопустимо! Вика! Да перестань ты его колошматить, слышишь?! — кинулась Нина к соседке, схватила ее руки. — Нам не нужны убийства! Саша, да уйдите же, Саша! Вы здесь не ко двору!
— Чего?! — вытирая пот со лба, глухо просил мужчина.
— Чего слышал. Ты мне давно не нравишься, — спокойно пояснила Нина, сдунула щекочущие лоб волоски. — Приехал когда, вроде положительный был, а потом… Вика, ну всё, чего реветь–то? Собаку лови, погрызет всё!
— Я бы вас попросил! — выпятил грудь Саша. — Не лезьте не в свое дело. Это наше, семейное!
— Семья, дорогой Александр, это ячейка общества. А я, — она ткнула себя в грудь, — и есть общество! В общем, всё. Вы тут, Саша, даже не зарегистрированы. Идите… — Нина Михайловна задумчиво пожевала губами. — Идите на работу. Викусь, я сейчас оденусь, и пойдем выгуливать твое сокровище. Ты ж не знаешь, как собак выгуливать…
Александр, потоптавшись на своем любимом коврике и сплюнув, ушёл. Кинул на прощание, что вещи заберет потом…
Виктория, успокоив кое–как Дашу, умывшись и наскоро выпив растворимый кофе, натянула куртку, завязала шнурки на кроссовках, спохватилась, что нет поводка, но оказалось, что заботливая тетя Нина все вчера купила.
Они чинно шли по тротуару — тетя Нина, Вика и виляющая обрубком хвоста Дашка. Было мокро и холодно, а потом вдруг небо расчистилось, как будто кто–то сильный и добрый дунул и прогнал облака.
Солнце с непривычки показалось Вике таким ярким, жгучим, что она зажмурилась, но Даша уже потянула ее куда–то вперед.
— Гляди, ожила! — довольно кивнула Нина Михайловна. — Завтра к врачу отведем, поглядим, что и как. Ой, Викуся! — вдруг так по–доброму, радостно воскликнула тетя Нина. — Осень–то какая, ты глянь! Всё подчистила, раздула. А рябина! Вика, ты рябину после первого морозца ела? Не ела? Нуууу! — протянула женщина. — Привезу! На выходных привезу. У меня тетка такую рябиновку гонит, божечки! Ой, кто ж там? Славик! Славочка, дорогой мой!
Навстречу им шел Нинин муж. Дашка застыла на мгновение, а потом вдруг радостно затявкала, приняла этого доброго великана, признала.
— Нин, это кто? — пробасил Славик. — Что за звоночек?!
— Это Дарья. Она теперь живет с Викой, — с готовностью пояснила жена.
— А Саша?
— А Саша больше не живет. Осень — время перемен!
Нина Михайловна пожала плечами.
А Вика ничего этого не слышала. Она стояла и дышала. Холодный, свежий, пахнущий снегом воздух медленно пробирался в легкие. На вкус он был, наверное, именно как рябина после первого морозца, терпкий и немного вяжущий, а потом сладкий и пьянящий.
Это вкус новой жизни, где есть Дашка, тетя Нина, её бигуди, работа, вязание, которым Вика опять стала заниматься, шарлотки, пироги и пельмени, и ещё… И ещё один человек. Но о нем Вика пока никому не рассказывает. Только Даше.
Они садятся вечером на диванчике, Дашка прижимается тощим животом к Викиной руке, как щенок или котенок, обхватывает ее лапами и слушает. И хозяйка рассказывает ей свои мечты.
Дашка лежит тихонько, иногда вздыхает. Неужели бывает так хорошо?!
Бывает. С любимыми всегда хорошо. В любое время года.
---
Зюзинские истории https://dzen.ru/a/aJcS0ltaY3ioo2UO #проза