Из книги «Были съёмка и поиски.

Записки геолога»
Издание 2011г
О том, как начиналась и протекала моя алмазная страница жизни
НА ТЁПЛОМ КРЫЛЕ КОЛЧИМСКОЙ АНТИКЛИНАЛИ
…Наука должна дать такую цель, которая бы вполне удовлетворила
скептический ум, чтобы сомненье свободно гуляло, а цель оставалась.
Владимир Вернадский
Участок поисковых работ Елизаветинской геолого-съёмочной партии находился на Колчимской площади съёмки ГДП-50.
Основанием для работ на поиски первоисточников алмазов в пределах восточного крыла Колчимской антиклинали послужило обнаружение и расшифровка Анатолием Рыбальченко в июле 1995 года песчаных туфов в плотиковой и фланговых частях месторождения алмазов – Южной части Рассольнинской депрессии. Их впоследствии отнесут к изменённым ксенотуффизитовым породам кимберлит-лампроитового ряда, а в последнем Петрографическом кодексе 2008 года – к флюидогенным породам, флюидолитам.
К концу сезона 1995 года был выявлен широкий ареал распространения ксенотуффизитов – более чем в тридцати пунктах района – в результате маршрутных исследований и ревизии коллекционного материала предыдущих исследований. Этот материал сохранился и не сгинул, как многое в геологии в эти годы, благодаря исключительно подвижничеству Валерия Яковлевича Колобянина.
К рассмотрению была предложена модель строения алмазоносных объектов типа «ожерелье» и определены основные рудоконтролирующие тектонические структуры клавишного типа, миниграбены, зоны главных подводящих разломов и особенности локализации алмазоносных магматитов в межслоевых чешуйчатых надвигах.
Полевой сезон 1998 года начался в рейсовом автобусе Пермь – Красновишерск. Добрая половина пассажирских кресел была занята елизаветинцами, геологами и рабочими, следовавшими на полевые работы. Накануне ночью состоялся один из футбольных матчей чемпионата мира во Франции, поэтому пассажиры находились в дремотном, полусонном состоянии, и я не составлял исключения. Автобус давал хорошую возможность отоспаться.
После пятичасового пути мы прибыли на Вишеру. Кстати, у народа и у геологов края слово «Вишера» обозначает название не только реки, но и города Красновишерска. Так повелось, так сложилось с незапамятных времён.
Забирать команду Петухова подъехал вахтовый «Урал». Съёмщики называли его «морковкой» из-за красного цвета кабины и оранжевой будки. Коллеги подбросили меня к поисковикам, которые базировались в посёлке Набережном по нескольким избам, а начальник Поисковой партии Валерий Яковлевич Колобянин здесь имел свой частный дом и небольшое приусадебное хозяйство.
Посёлок был знаменит уже тем, что в нём многие годы располагается Вишерская экспедиция. Собственно говоря, рождение посёлка состоялось с открытием на этом месте Вишерской геологоразведочной экспедиции. База «Вишерагеологии» ещё сохраняла свой моральный дух, оставались людские резервы, в рабочем состоянии находились технические мощности, несколько шахтных кранов и буровой станок. С некоторых пор вишеряне по подряду выполняли горные работы с проходкой глубоких шахт для «Геокарты», производили вывозку и обогащение «песков» на Волынской обогатительной фабрике.
Надо сказать, что меня не очень привлекала перспектива ежедневного перемещения из посёлка на поисковый участок, за тридцать шесть километров, и обратно. Я напросился поставить палатку в полевом лагере у елизаветинцев, на рамке поисковой площади. Так посоветовал Рыбальченко, мотавшийся на работу ежедневно. Сами-то они с Татьяной жили в Красновишерске, в своей квартире, которую «Уралалмаз» пока оставлял ещё в их распоряжении (Анатолий несколько последних лет по совместительству трудился в прииске, где и созрел для своего грандиозного открытия).
Первую ночь я провёл в посёлке.
После незатейливого ужина я вышел на берег вечерней реки. Спокойная гладь Вишеры, по воде скользят блики закатного солнца. На реке тишина; отработав своё положенное, дневное, отдыхают речные моторы, сушат винты, упрятанные в прибрежные плавни. У воды ни ветерка. Благоприятная обстановка – гнус и комарьё лихо атаковали свежую плоть. К этому, мягко говоря, неудобству придётся вновь смиренно привыкать.
Над Дресвянской диатремой промысловцы отбурили для нас любопытнейший разрез. Керн из скважины № 83, выложенный в ящиках, являл собой учебное пособие. Остановленная на глубине в сто семьдесят два метра, скважина прошла поле силура, плоскость Колчимского надвига и зацепила венд. Силурийские карбонаты изобиловали фауной. Весь разрез жилами прошивали интрузивные пирокластиты, лавы в консолидированном состоянии.
В подошве надвига обнаружилось уникальное явление – взрывная микроформа радиально-кольцевой симметрии, похожая на воланчик, брекчированного облика, имеющая ядро, выполненное апопепловым гидрослюдистым агрегатом и кальцитом розового цвета. Кальцит, как вездесущий минерал, и здесь, заполнив эпицентр, смог сохраниться. Вокруг ядра – ореол в виде направленного взрыва. Большим везением можно считать то, что в керне семьдесят шестого диаметра обнаруживается вдруг такое явление в чистом виде. Тем дороже становится геологическая информация.
Анатолий долго мостился с фотоаппаратом в руках над уникальным образцом. Он несколько раз нажал на затвор и произнёс:
– Счастливый, как идиот! – и добавил: – Но снял!
ПЕРВОИСТОЧНИКИ: ЕСТЬ ЛИ ОТВЕТ?
Кстати, если говорить об интрузивных пирокластитах. Когда было сформировано поисковое подразделение в «Геокарте», разумеется, главным геологом этого подразделения был назначен Рыбальченко – как идейный основоположник и вдохновитель туффизитовой алмазоносности. Как всякий художник, он человек увлекающийся. Поэтому для сдерживания его начальником партии назначили Колобянина, перешедшего из «Вишерагеологии» в «Геокарту».
Обладая энциклопедическими знаниями в области мировой алмазной геологии классического толка, Валерий Яковлевич Колобянин в отношении первоисточников уральских алмазов был консервативным сторонником осадочной теории. Она зиждилась на вторичных коллекторах палеозойской эпохи, карсте, отсутствии коренных корней. Последние, по теории, были уничтожены эрозионными процессами предтакатинского размыва. Тем более Колобянин не хотел принимать идею о первоисточниках в таком непритязательном виде, как её стали представлять многие современные геологи. Занятно было слушать рабочие споры двух Яковлевичей – Колобянина и Рыбальченко. Примерный каждодневный сценарий был таков: на ГАЗ-66 они заезжали за мной в лагерь на Рассольную и мы следовали на объекты.
Сначала завозили свежий хлеб и сигареты Абдалину, на Сырую Волынку, смотрели набуренный керн, потом – на карьеры.
Володя Абдалин с напарником разбуривали долину Сырой Волынки и жили здесь же, на профиле, в палатке. Верхняя часть разреза, перекрытая мощной толщей курумов, была слишком тяжёлой для маломощного станка, и бурение «укабэшкой», кроме головной боли, ничего поисковикам не приносило. Только коронки жгли. Выход полезной информации был мизерный. Мне кажется, что Валерий Яковлевич держал бригаду чисто из экономических соображений – ради актировки…
Подходило время обеда. На Дресвянке водитель Серёга Палкин готовил лёгкий супчик с тушёнкой, заваривал круто чай на костерке. Рыбальченко после обеда немного времени тратил на дресвянских окуньков, забрасывая в озеро спиннинг. Потом часами шла дискуссия на разрезах. Анатолий Яковлевич в разговоре бывал несколько возбуждён, а Валерий Яковлевич спокойно приводил свои доводы, ни на секунду не выпуская изо рта «беломорину».
Ни Валерий Константинович Некрасов, геолог Поисковой партии, ни я, как свежий персонаж у поисковиков, в дискуссиях участия не принимали. Некрасов старался заниматься практическим делом: не спеша доставал из полевой сумки пикетажку, карандаш и садился за документацию. Должно быть, он настолько уже привык к этим разговорам, что старался не обращать на них внимания. А закончив дело, он брал удочку и уходил к воде. Ну, а мне всё было в новинку, я ловил каждое слово алмазников. Иногда, конечно, приходилось отвлекаться, для того чтобы помочь Валере с опробованием.
У меня сохранились записи одной из словесных перепалок корифеев. Нашло на меня неожиданно, и я, едва успевая за ними, незаметно записал в пикетажке их диалог. Записал не всё, но суть ухватил. Без преувеличения скажу, что это уже история!
Началось, как обычно, с разговора о распределении осадконакопления. Затравку дал Колобянин:
– Здесь нарушенное деформацией переслаивание глины и песка.
– Нет здесь переслаивания. Ты видишь вертикальные жилы, когда глина идёт апофизами, – отрезал Рыбальченко.
– Толя, всё это деформировано, ну как ты не понимаешь!
– Нет деформации! Нет! Этот процесс инъецированный!
– Глина под действием давления при реоморфизме может внедряться в любую породу.
– Колобянин, понятие реоморфизма умерло тридцать лет назад. И процесс теперь можно называть флюидизацией. Короче, те же туффизиты.
– Есть! Ты ошибаешься. Это те же самые диапиры.
– Вот это всё ерунда, когда идёт вот такая штуковина вбок, – Рыбальченко показал рукой на ветвящиеся жилы. – Всё, парни, значит, что-то тут не так…
– Ну и куда она ушла? Здесь же и кончилась.
– Так это же частный случай, есть ведь жилы и по пятнадцать, и по двадцать метров.
– Но состав-то, состав – откуда он идёт?
– Нормальный состав, со спутниками, с алмазами.
– Да, но состав ведь отвечает породе такатинских осадков. Понимаешь?
– Да ничему он не отвечает, это такатинские осадки были туда запиханы. Эта порода отвечает сама себе, по составу аналогична бразильскому филлиту.
– Да они же деформированы. Где ты там можешь видеть бразильский филлит?
– Вот она и отвечает этому составу, а то, что засунули её в такату, это уже ваши дела.
– Рыбальченко, порода отвечает такате и здесь, и в Ныробе, и на Среднем Урале. Всё одно и то же. Понимаешь? Ты хоть знаешь минералогию бразильских филлитов? В филлитах там дистен, ставролит, циркон, рутил, гематит, магнетит, лейкоксен.
– И у нас здесь всего хватает, начиная с… округлых алмазов. И у нас весовые содержания, в том числе дистена, магнетита и ставролита и других индикаторов. Лимонита вообще до чёрта… «Освобождать» надо учиться от лимонита, весь набор и получишь. Просто ты давно минералогию не смотрел.
– Да и таката – она разная: базальная часть – одно, средняя часть – другое, с верхней частью то же самое. Потому что это транзитный материал. Понимаешь? Который не имеет никакого отношения к первоисточнику.
– Колобянин, таката вообще не имеет никакого отношения даже к алмазам.
– Самое первостепенное отношение, один из самых основных коллекторов.
– Когда породы ведут себя вот таким образом. Всё! Можешь теорию выкидывать напрочь. Когда идёт апофизами вбок, влево и вправо, это уже не осадочная порода.
– Это карст, дорогой ты мой!
– Никогда карст не ведёт себя так.
– Это именно карст, просто ты мало его видел.
– Колобянин, карст всегда развивается чисто гравитационным путем. А здесь мы видим антигравитационную систему. Здесь видно, куда что лезет. Движение идёт снизу вверх, всплытие материала и всё прочее. Ну сам смотри: вот они, секущие контакты, вот эти все апофизы соединяются и какую сложную систему дают.
– Да не сложная это система, это глина обыкновенная, в такате её полно. Там идёт сплошное переслаивание разреза.
– Вот если бы вы тридцать лет назад занялись такатой по-нормальному и посмотрели, как ведут себя глины, вы бы в жизни таких выводов не сделали. Осадок так себя не ведёт!
– А у нас так ведёт себя всегда. Всё это было деформировано, а изначально находилось в горизонтально-слоистом положении.
– Я не вижу никакой горизонтальной слоистости.
– Так ведь деформировано всё! Ведь, допустим, вот эта штуковина, она прошла путь как минимум сто пятьдесят метров. Представляешь? Сто пятьдесят метров блок опущен был.
– Колобянин, ты видишь, доломиты лежат, как лежали?
Пропуская неудобный вопрос мимо ушей, Валерий Яковлевич продолжает гнуть своё:
– Сто пятьдесят метров протащи, что будет тогда? Оно всё десять раз перевернулось вокруг…
– Ты видишь, вот вышла тончайшая жилка, пошла далее, дала раздув. Никуда здесь ничто не деформировалось. Это идёт нормальная, подводящая жила магматического происхождения. Внедрялся мантийный материал в виде флюидизированной газово-пепловой взвеси. Высокая газонасыщенность предопределила значительную степень гидролизного разложения пирокластики до глинистых минералов, оксидов и гидроксидов. Породы похожи на бразильские или новогвинейские.
– Ну и где ты видишь их дальше, на глубину?
– Как где? Вон поднимись на восемьдесят третью скважину и посмотри. Мы их сейчас разбурили до глубины сто тридцать метров. Сделаны шлифы, петрография представлена. Прекрасные жилы, вон лежат в керновых ящиках, с такими же заливами, только в консолидированном состоянии, с оливинами, всё как положено. Расположение жил плевать хотело на деформацию. Апофизы сложнейших форм, на все стороны. Нет здесь никакой просадочности.
– Вверху прочнейшие доломиты, а здесь всё провалено и сидит на венде.
– Какие же они прочнейшие? По керну, каждые три метра, жильная масса в доломитах.
– Вот когда снаряд проваливается, эти пустоты – следствие провальности. А вот здесь, на фланге разреза, это химическая кора по доломиту.
– Ничего подобного, Колобянин, по этой коре есть шлифы. Это нормальный туф, и не просто, а кристалловитрокластический, с классическими структурами…
И этот непримиримый диспут двух геологов с кардинально противоположными точками зрения не прекращался ни на один день.
Я задал Колобянину закономерный в этой ситуации вопрос:
– Каким образом будет составляться отчёт по поисковому объекту при такой вашей противоположности взглядов с главным геологом?
Валерий Яковлевич махнул рукой:
– А пусть Рыба пишет и защищает.
При этом он не прекращал борьбы и отстаивал идеи старой гвардии.
А здесь уже не стало Геокарты, нас растащили по коммерческим организациям, но дух геологический ещё вполне сохранялся. До поры, до времени…
БУДНИ РАЗВЕДКИ
Было несколько тёплых дней, а в конце ноября на Чикман пришли трескучие морозы. Подёрнутый куржаком, застыл в ожидании лес. Молодые ёлочки опалило морозцем. А до весны ещё ой как далеко! От мороза ветки в лесу трещат. И так легко, и так тихо. И кажется, что всё далеко и всё близко. Рядом, по границе вырубленной полосы рабочей площадки верхней шахты, застыла в поклоне рябина. Тяжесть склонённых веток определяется намороженными зимними уже плодами. Ягоды рябины потускневшие слегка, подвялившиеся на морозе, сладковатые на вкус, иные с лёгкой горчинкой.
Добрый, крепкий морозец бодрит, поднимает настроение геологам. Из-под распахнутых бушлатов пар клубами валит.
– На морозе даже дым сапогом стоит! – говорит Толик Рыбальченко.
При проходке восьмой шахты отказал редуктор у шахтного крана. А уступ надо бы задокументировать, чтобы в другой раз не дёргаться. Упакованный по-зимнему и застёгнутый на все пуговицы, я спускаюсь на забой по специальному верёвочному трапу. Глубина вроде бы плёвая – двадцать два метра. Когда спустился, промелькнула мысль, что, пожалуй, погорячился, можно было и подождать, пока кран починили бы. Подъём к устью – история отдельная, малоинтересная. Осталось ощущение, что целые сутки тягал штангу килограммов на сто двадцать.
Руды по бортам шахт скопилось кубов девятьсот уже. С нетерпением ждём новые грузовики, которые должны скоро поступить. Пора приниматься за вывозку. Пробы, отобранные из шахт с верхних горизонтов разреза, сильно глинизированные. После первых крепких морозов они превратились в бетон. Экскаватору придётся не один «бивень» сломать и «дёсны» в кровь сточить.
Начало зимы на Чикмане всегда приправлено суровостью: мощный снежный покров, трескучие морозы. Вконец обнаглев, по посёлку шастают волки, иногда даже днём. В прошлую рабочую зиму они утащили и порвали несколько собак. Съели.
Приехал Толик Рыбальченко и высказался примерно так:
– Посёлок словно вымер. Тихо и пустынно. И только редкий геолог пробежит по улице!
Нынешней зимой волки снова активизировались. Впрочем, это происходит здесь каждый год. Они наглеют всё сильнее и сильнее, собак утаскивают прямо на себе, забрасывая их на спины. В будках только ошейники остаются.
Многие поселковые жители, в том числе и геологи, промышляют зайчишек петлями. В этом промысле волки стали «добрыми помощниками» по проверке петель.
Но зима всё-таки бодрит и наполняет нас морозным здоровьем и лесной берёзовой свежестью.
Мы с Толиком Рыбальченко подъехали на шестую шахту. Проходка в самом начале, восьмой метр. Идёт бадья наверх, поскрипывает трос на морозе. Бригада выехала покурить, от спин проходчиков поднимается парок. Хохочут, перебрасываются шутками. Потом поднимается с забоя Света Мороз. Выбирается из бадьи.
Рыбальченко спрашивает:
– Ну и как дела?
– Да какие дела! Мало того что оголодала вся, так бригада ещё и заморозила на забое.
– А Сычёв-то что?
Мороз только рукой махнула в ответ.
– Значит, не забойщик… – ухмыльнулся Толик.
Мороз ему, как отцу родному:
– Хочу в отпуск, а то я уже из штанов выпадаю!
– Может, талия появится, будет, где зацепиться! – заботливо хохотнул Рыбальченко.
Первые крепкие морозы на Чикмане отлетели только ко второй половине декабря. Зимник установился, что упростило и удешевило ведение геологоразведочных работ. Обычное дело – на зимник всегда возлагаются особые задачи, на него рассчитаны основные объёмы, с ним связаны и большие надежды геологов.
Стоит замечательная погода, мягкая, тёплая, даже, пожалуй, излишне. Снег методично покрывает землю. Лёгкий ветерок закручивает снежинки, и они подолгу гуляют над безмолвной белой поверхностью.
Забой седьмой шахты перевалил за третий десяток. Забой сухой – на удивление! Взрывники отпалили рудоносную брекчию – в стволе высоко над забоем поднимается пыль, поднимая и рабочее настроение. Вентилятор отсасывает пыль вместе с отработанными после взрыва газами.
Подземная проходка на участке идёт в основном стабильно. Время от времени выявляются мелкие недочёты, которые исправляются в рабочем порядке. Решаем проблемы по мере их возникновения. Следить приходится не только за геологическим разрезом, но и за жуликами, которые манипулируют разрезом ради сиюминутной копеечной выгоды. Но и мы не лыком шиты – нас запросто не проведёшь…
Псевдогалечные образования в шахте зафиксированы в интервале с двадцати до тридцати пяти метров. Затем двухметровая пачка рудоносных туфов, один метр аргиллитов и с тридцати восьми метров известняки. Происхождение аргиллитов – результат контактового взаимодействия пирокластического материала с карбонатами. А скважина, пробуренная предварительно, давала другой, отличный от шахты, разрез. Туфы и аргиллиты подстилаются очередным псевдогалечным горизонтом, который мы и ждали с нетерпением. То есть с тридцати восьми метров, пять метров толща псевдогалечника и только потом известняки.
Разрез фантастический, однако в нашем случае был бы реален.
Но оказалось, чудес на свете не бывает. Здесь мы отмечаем явную подтасовку в разрезе. Бездумное растаскивание псевдогалечного материала по стволу скважины дельцами, составляющими наряды. Ради нескольких ничтожных погонных метров нередко происходит подтасовка геологической информации. Короче, надо за всем следить.
Ну а в целом на седьмую шахту грех обижаться, геологическое задание выполнено блестяще. Закрытие шахты на сорока метрах просто классика, если соблюдать методику разведочных работ.
В псевдогалечном горизонте восьмой шахты отмечены инъекции железисто-марганцевого (пиролюзитового) состава – выветрелый и окисленный материал туффизитов. По северной стенке ствола – более чем на два метра. Результат гидротермального процесса, присущий всем без исключения алмазным месторождениям Северного Урала, хорошо фиксируется в большинстве выработок.
Мощность инъекций различная, от витиеватого дендритоподобного прожилкования до такой, как на одиннадцатом профиле. Рыбальченко считает омарганцевание пятой фазой процесса, это момент, когда недра «вздохнули» горячими растворами. Возможно, так оно и было, но речь сейчас не об этом. Не важно, тридцать сантиметров или два метра. Суть в том, что субгоризонтальная полоса распространения окислов марганца отмечается по всему профилю и имеет подобие маркирующего характера. Хотя и условное.
Несмотря на то, что окислы марганца чёрного цвета, спёкшуюся цементирующую массу в документации стали описывать как сметанообразную. Сметана сметаной – один к одному. Концентрация марганца в руде на вид может достигать двадцати процентов. Не уделить ли марганцу внимание – попробовать посчитать его. Думаю, что эксперимент стоит того. По сути, готовая руда! Двадцать процентов для марганца – это низкие содержания, но при площадном развитии запасов может быть достаточно.
В бригадах намечается предпраздничное настроение. Антипин в предвкушении новогоднего бала, который должен состояться в Перми, активно обсуждает детали со своим «адъютантом» Толей Русских, который наверняка будет сопровождать его на праздник.
Самые видные по формам дамы из нашей партии готовятся быть снежинками на новогоднем балу. Кто его знает, а вдруг на этот раз у них получится?
КОНТРАБАНДИСТЫ С ПРИИСКА
Когда в 2005 году затопило Новый Орлеан, я забеспокоился о дочке Калашниковых. Позвонил с Чикмана в Красновишерск Коле с Тамарой, чтобы узнать, всё ли в порядке с Софийкой, которая находилась в Америке, как раз в тех местах. С Софийкой было всё в порядке. А Тамара с Николаем отнимали друг у друга трубку, чтобы рассказать о своих приключениях в недавнем отпуске.
У геологов прииска «Уралалмаз» Коли и Тамары мы с Татьяной побывали в гостях перед самым началом их отпуска. Отпуск Коля распланировал с размахом, свойственным русской душе: они собирались на автомобиле проехать несколько территорий и пересечь государственную границу. Коля кратко обозначил маршрут: Вишера, Волга в районе Саратова, Красный Луч, Донбасс, Азов, Кубань. Конечно, подольше собирались погостить у Колиной матушки в Донецкой области. Границу с Украиной придётся пересекать туда и обратно. С собой решили взять и Нику. Оставлять старенькую пуделиху было некому.
Татьяна спросила Тамару:
– А у вас документы на собачку оформлены? Как-никак заграница.
– Ой, а мы об этом как-то и не подумали!
А до отъезда оставалось два дня. Оформить санитарный пропуск и некоторые другие бумаги за такой маленький срок нереально. И доверить собаку некому. Авось пронесёт! Так порешили Калашниковы.
Машина была не раз проверена и перепроверена и подготовлена к выезду. Коля занял водительское место и запустил двигатель. Впереди дорога. Для геологов это радостная штука. Мелькают за окошками Янаул, Дюртели, Пугачёв, Балашов… Промелькнул и указатель поворота на Урюпинск.
К государственной границе подъехали в двенадцать часов ночи. Коля намеренно подгадал позднее время – вырабатывал шпионские и контрабандистские навыки. Калашниковы делали ставку на ночь и тихий, небольшой пограничный пункт. Не раз проинструктировав Нику, Тамара, как наседка, накрыла её широкой юбкой и устроилась в пассажирском кресле.
Граница. Коля вышел с документами из машины. Заполняя графу о ввозимых на территорию «незалэжного» государства животных, уверенно поставил прочерк. Уральские геологи-алмазники становились контрабандистами, на которых теперь можно было повесить всех собак.
Расчёт оказался верным: «спящую» супругу тревожить не стали, осмотрели только багажник, в салон не сунулись и вежливо пожелали счастливого пути.
Что ж, границу в ту сторону пересекли сравнительно быстро и легко, а вот стресс, испытанный при этом, отравлял сознание отпускников. Мысль о том, что процедуру придётся повторить, не отпускала наших друзей ни на один день. И тут какая-то добрая душа посоветовала ребятам перебраться через границу просёлочными дорогами. Местные жители со стороны Украины называют эти потайные стёжки-дорожки «тропами Хо Ши Мина». Идея пришлась Коле по душе, а Тамара не возражала, полностью положившись на мужа. Мысль о том, что они ещё и нелегалами становятся, им в голову не приходила. Да чего там, знай наших! Решили да и поехали!
Перед самой «полосой» легковой автомобиль попал в глубокую, узкую рытвину. Оказалось, что почти вся граница перекопана бдительными украинскими пограничниками по таким вот «тропам Хо Ши Мина».
Сердобольные приграничные жители сопредельного государства, появившиеся тут же, предупредили, что выбираться им надо поскорее – пограничники периодически, иногда с разницей всего-то в несколько часов, прохаживаются по нейтральной полосе. При поимке страшно подумать, что началось бы, разборка предстояла бы уже нешуточная. Местные жители услужливо помогли вытолкать машину в Россию. Коля с Тамарой не смогли бы оперативно заполнить ров ветками и кирпичами, чтобы колёса хоть за что-то зацепились. Помощь оказалась как нельзя к месту. И ко времени!
Ну а поскольку при въезде Калашниковы зарегистрировались на десять дней для пребывания в Украине, официально они так и остались там. Данные занесены в компьютер, на этом автомобиле посетить родную Украину Коля больше уже не сможет. Придётся машину менять.
Со временем Коля поменял машину.
Ну, а потом начались известные всем события, там уже не до машины Калашниковых...
ОДИН ДЕНЬ БЛАГОДАТИ
Семнадцатая поисково-картировочная магистраль была заложена 12 июня, в День независимости России. Начало её было врезано в привершинной части горы Благодати. Местечко в рельефе невысокое, но аномальное по природе экзотических горных пород. Условия у геологов и рабочих – не позавидуешь: то ливни, то мелкий нудняк обложит со всех сторон, изредка малость подсветит солнце и опять дождь да унылая промозглость.
На соседнем восемнадцатом профиле магистраль была начата неделей раньше. При средней глубине забоя в семь метров длина её составляла уже без малого четыреста метров. Проходка выполнялась машиной корейского производства. Скоростные показатели говорили сами за себя, нам за ними трудно было угнаться, то есть геологи отставали с документацией выработки. А тут ещё скучный и малозначимый венд сменился на магматиты Благодатского комплекса. Разрез яркий, смотрится как малозаношенная таджикская курпача. «Геология настолько навороченная, что можно от ума отстать!» – так сказал наш основоположник Толик Рыбальченко. Тут тебе и розовые, и зелёные метасоматиты – мраморизованные породы доломит-кальцитового состава по миндалекаменным туфолавам альнеитов, с гидротермальной проработкой: развиты агаты, яшмы, кремни, режущие руки при одном только прикосновении. Тут тебе и агломераты, и туфобрекчии. И разумеется, главенствует уже почти классическая интрузивная пирокластика неоген-четвертичного возраста, не исключено, что с рудными алмазоносными зонами.
А потом будет экзотика в бортах семнадцатой канавы и целый сезон Благодати. Толик Рыбальченко раскопал даже тонкие жилки и ксенолиты типичных кимберлитов; были вскрыты и определены кимальнеиты, слагающие большую часть диатремы. Диагностированы псевдоморфозы по оливинам. К сожалению, из пород горы Благодатной будут извлечены только сотни красивых ювелирных, но мало интересующих нас цирконов-гиацинтов. Как правило, там, где доминируют цирконы, алмазов не жди. Три камушка не в счёт. Тем не менее они были…
Я работал непосредственно в центре «печки», а потом на восточной контактной зоне магматического очага. Каждое утро, появляясь у свежего, недавно пройденного разреза и бегло окинув борт взглядом, я получал мощнейший стресс: да разве возможно в этом когда-нибудь разобраться?
Ничего! Успокаиваешься и метр за метром начинаешь разбираться, что куда и откуда проникает. К обеду в пикетажке проявляется рисунок определённой части разреза, а в голове появляется видение процесса, и после крепкой порции чая начинается детальное, пофазовое описание отрисованного материала. Такова примерная схема документации. И так день за днём, неделя за неделей.
Но всё это будет потом. Пока грела надежда, что не зря мокнем.
И вот уж полетел я и запорхал по разрезу Благодати.
А написать хочу не о том, да простит меня матушка Геология.
На профиль выдвигается пара: трелёвочник и лёгкий болотоход. Геологи и рабочие облепили крышу ГАЗ-71. У дороги, на высоком трухлявом пне, сидит большая копалуха. Она подпускает нас метра на три. Лениво, будто делая нам одолжение, поднимается на крыло, но отлетает всего метров на десять. Дразнит птаха. И похоже на то, что ей это нравится. Устроилась на нижней веточке ёлки и провожает нас любопытным взглядом. Ветка покачивается от тяжести. Вальщик поворачивается и, удаляясь, также провожает её взглядом, но в его взгляде сожаление.
Сбоку, среди березняка, развалины старой охотничьей избы. Здесь-то неудачно и остался трелёвочник – трубка балансира накрылась.
Нашу, семнадцатую магистраль копает Алик – наш старый знакомый по Илья-Вожу, но здесь ему не до «рвачества», поскольку сидит он на тяжёлом, громоздком аппарате УВЗ, излаженном в Нижнем Тагиле. Цикл у стрелы занимает полминуты. Скажем, ковш начинает свой путь от забоя, некоторое время идёт самостоятельно, Алик в это время успевает достать пачку, извлечь и прикурить сигарету. Меня такая проходка, честно говоря, начинает бесить. За день всего двадцать метров. Проектная длина два километра – такими темпами копать полгода придётся! Надо что-то менять. Завтра попробую сократить глубину проходки на метр – хотя что это даст?
Копаем. Из леса, весь сырой до нитки, вынырнул горный мастер Слава Паньков. Катя и Нина Матвеевна только что закончили изучать отвал, переместились к костру, чаёвничают. Слава говорит о том, что директор филиала Сабирзянова издала приказ о запрете спуска людей на забой и должна выслать его на линии.
Разумеется, это касается в первую очередь геологов. Ну уж нет, дудки! «Суровые геологи» не собираются ей подчиняться. Глупая мечтательница!
О «суровых геологах» написала в депутатском вестнике одна из местных корреспонденток, пропевшая директорше очередные дифирамбы: якобы ей, хрупкой женщине, на участках работ беспрекословно подчиняются суровые геологи.
Где же можно найти геологов, которые ей подчиняются? В Александровском филиале, созданном на базе «Яйвагеологии», их нет, она уже давно последнего выжила. Нет ни одного профессионала, тем более сурового. Да таких, пожалуй, во всей российской геологии и десятка не наберётся: геологи – народ добрейший. А геологи из партии Игоря Короткова на неё по-русски клали – за её откровенное презрение к геологам.
Сабирзянова вообще-то начинала сварщицей, потом выучилась и стала бухгалтером, потом сумела занять кресло директора «Яйвагеологии», что само по себе нонсенс. Когда она баллотировалась в Александровскую районную думу, в интервью бессовестно наворачивала: «Я вам скажу как геолог…»
Короче, мы читали это «мыло», одобряемое руководством «Пермгеологодобычи», и «плакали» от «умиления».
Да ну их всех… Лучше займёмся костром. Работа работой, но костёр дело святое, тем более в такую погоду. Перво-наперво хочется глоточек горячего чая. Да такого, чтобы губы обжигал! Сухих дров навалом, береста в избытке – огонь разводится по всем правилам. Первый кипяток приходится слить. Заливаю котелок снова водой, поскольку он только что со склада, промасленный ещё.
Но вот чай готов. Наслаждаемся.
Первые сто метров проходки не впечатляют: литифицированное переслаивание тонкоплитчатых кварцито-песчаников с перетёртыми в прах листоватыми алевролитами, в силу сильнейшей гематитизированной проработки преобладает цвет гнилой вишни. Удручающая картина. Глазу зацепиться не за что, разве только за локальную складчатость в разрезе. Фуфло, а не канаву мне Матвеевна подсунула…
Шутка! Должно быть, завтра всё изменится.
Да, пожалуй, глины покровные становятся проблемой. Стало смущать то, что характер контакта с древними по подошве уж больно заливообразный, а затем стали появляться пламевидные клинья, слепые внизу, вверху дающие классические раструбы. Если глины осадочные, значит, клинья выполняются сверху, а ежели это продукт пирокластического внедрения снизу, тогда выполнялось площадное покрытие в виде плаща на поверхности. Кроме структурной позиции, смущает и то, что глины стерильные до стекловатого состояния. И тут Нина Матвеевна на восемьдесят пятом метре всё-таки умудрилась раскопать нитевидные «корни». Обнаружилось также незначительное присутствие ксеногенного материала в виде резорбированных зёрен кварца.
Картина начинает проясняться…
Зарядивший вновь с обеда моросящий дождь выматывает нервы. Температура воздуха при этом благоприятная для гнуса. Озверевшее комарьё беззастенчиво грызёт нашу плоть.
Водитель ГАЗ-71 Валерка Моисеенко, уставший от ожидания и безделья, предлагает закончить сегодня пораньше – грех, мол, в праздник работать, тем более в условиях осточертевшего дождя. Всё-таки День нации!
В шестнадцать тридцать даю отмашку. Всё, шабаш! Завязываем.
Но видимо, не впрок. Уже через пару километров мы «разулись». Техника подводит в самых поганых местах таёжных дорог.
Слетевшую «гуску» ворочали по локоть в грязи. Пока «обувались», рабочий день закончился. Провозились больше часа, стали походить на поросят. Вставили кое-как дополнительное звено в ленту, а потом, переместившись на зелёненькую травку, трак извлекли и дали нужную натяжку.
– Сейчас на базе отдам тебе спецовку в стирку, к утру получу чистую и выглаженную, – в шутку сказал вальщик танкисту. А танкист ответил:
– Хреновая машина! Менять надо.
– А может, всё дело в водителе? – хохотнул вальщик.
Все устало улыбаются. Сейчас поедем. Алик замешкался, его зовут.
– Ты чего там тянешь резину? – шумит Моисеенко.
– Да ты меня берёзой огрел, съезжал когда, меня и перетянуло, в глазах аж потемнело!
Всё! Едем наконец-то! Скоро база. Чикман. Баня.
Так закончился один день Благодати. Первый.
А ПОТОМ ЕЩЁ ОДИН…
А на другой день мне в помощь назначили двух студенток. Обе Ольги, одна Сергеева, другая Яковлева. Весь день пришлось присматривать не столько за геологией в выработке, сколько следить, чтобы те куда-нибудь не залезли.
Подъехали на промежуточную линию. Я ещё не успел предупредить, чтобы сидели тихо, сейчас дальше поедем, а Сергеева уже соскользнула с брони, да так «удачно» – аккурат по пояс вошла в мерзкую жижу. Еле-еле выдернули её за руки. Полдня отчищалась потом.
Подъехали к своей магистрали. Я развёл костёр, попросил Яковлеву набрать воду и поставить котелок на огонь. Она умудрилась с головой в огонь забраться, сожгла косу, подпалила брови. Вроде бы третий курс, а чисто как дети!
До обеда было всё спокойно, без приключений. Я прочитал девчонкам вводную лекцию об их обязанностях и по технике безопасности, об ожидаемых породах в выработке и в целом по геологии Благодатского комплекса. В полушутливой, полусерьёзной форме предупредил, что через две недели они будут вести документацию самостоятельно, а я буду только этикетки подписывать. Испуганно притихли.
Чай решил сам заварить. Только бросил заварку в кипяток, среди листвы показалась Матвеевна. Пригласил её присаживаться. Пожевали немного. Прислонившись к берёзовым стволам, потягивали чаёк. Дождя, на удивление, не было. Любуясь шикарной розовой дымкой иван-чая, слушали «Русское радио» по приёмнику, который девицы с собой прихватили. Журналист рассказывал с обидой о том, как хотел взять интервью у Горбачёва, а тот отказал ему. Добавил свой комментарий о том, что Михаил Сергеевич остался человеком старой формации…
Неожиданно Яковлева сказала:
– Такие слова, как «формация», у меня ассоциируются с другими вещами. Я, когда слышу «замочная скважина», «агрегат» или «депрессия» например, с трудом представляю себе, что это такое на гражданском языке…
Суждение студентки с геологического факультета не лишено смысла. Этот ассоциативный ряд можно продолжать бесконечно, русский язык многогранен.
Потом разговор плавно перекинулся на Максима (девчонки учились с ним в одной группе, а этот полевой сезон сын проводил в Якутии, в Ботуобинской геологоразведочной экспедиции, где-то на Северном полярном круге). Барышням было крайне интересно поговорить о детстве однокурсника. Я рассказал, как испытал белую зависть, когда ребёнок упаковывал рюкзак, собираясь лететь в Мирный. Как в зеркале времени, я видел себя в этих сборах. Хотя и в моей жизни не проходит, пожалуй, и месяца, чтобы я не собирал рюкзак. Но масштаб был не тот…
В сборах рюкзака, без сомнения, присутствует элемент определённой романтики, и не только романтики. Например, ставшая привычной грусть на лице жены, а теперь и матери… А приезд! Радость хозяйки дома: вся семья вместе!
Раньше извлечённые из моего рюкзака вещи и камни могли занять полкомнаты. А когда два геолога в семье приезжают с рюкзаками одновременно – это просто стихийное бедствие! Я приехал осенью, за день до прилёта сына из Мирного. Кто бы видел со стороны… Татьяна не успела одни шмотки разгрести, как ещё одна порция подвалила. Часть вещей в стирку, что-то отправится в мусорку, что-то на антресоли и в шкафы, но есть вещи, которым отведено особое место в доме – полки с камнями!
И пусть образцы каменного материала, привезённые сыном, скажем, с Промыслов, не отличаются уникальностью, красотой или блеском, но они первые и достойны занять своё место. Впрочем, во вкусе Максу не откажешь: серпентинит выколотил самой сочной зелени, пириты свежайшие… При этом он отмечает, что на карьере такое каменное разнообразие, просто минералогическая лаборатория, но не хотелось тащить, захламлять квартиру. Прагматизм молодого поколения – что есть, то есть.
А из Мирного он привёз образец настоящего кимберлита и целую горсть крупных малиновых пиропов, имея для этого необходимый разрешительный документ на вывоз из экспедиции обозначенного каменного материала. Оказывается, что просто так из Сибири ничего не вывезешь, однако.
Что-то меня далеко утащило…
Встаём и вновь принимаемся за работу. Алик копал без перерыва, приноровился, и метры пошли уже с некоторым опережением. Началась контактная зона западного фланга, где были вскрыты крепкие зелено-цветные туфы, но пока массивные, мелкокристаллические. Раскалываю, может быть, сотый образец – сплошная скука.
И тут Яковлева снова подсуетилась и внесла в рабочий процесс разнообразие. Ольга Николаевна отобрала на отвале противоположного борта образцы и, держа их в руках, решила перебраться с ними через выработку. Я с ужасом запоздало увидел, как она оступилась на кромке борта и стала, заваливаясь спиной, падать на забой. Если бы не Нина Матвеевна, упала бы Ольга на крепкие, остроугольные туфы. Счастье, что Матвеевна находилась на забое в это время, в том же месте, она и подставила руки, будто желая поймать её. Куда там! Разные весовые категории. Вместе они и улетели дальше по забою, в приямок. У Матвеевны только ноги смешно мелькнули, но у неё рюкзак был за спиной, который смягчил приземление. Да головой в глину въехала – и тоже удачно.
Всё произошло в течение одной секунды. Я стоял с открытым ртом на борту, не в силах чем-то помочь. В голове мелькнула мысль: доживут ли мои студентки до окончания производственной практики? Сильные брали сомнения на этот счёт!
Потом Ольга Сергеева, обтёсывая мерный колышек, подставила палец под топор. Еле-еле кровь уняли. Да что же это такое?! Бинты, суета. Перевязочный пункт. Яковлева к вечеру клеща подцепила – тот уже пристроился кровь пить. Насыщенный был денёк, что ни говори. Работать, правда, было некогда…
Однако барышни день ото дня приобретали сноровку и хлопот больше не доставляли, а посему практика их закончилась благополучно. Осенью Максим, когда прилетел и выслушал мой рассказ о боевых подвигах однокашниц, был даже несколько озадачен их неуклюжестью.
Да просто день тогда был не их!