«274»
Ту диктовку распишет иная рука,
у другого поэта родившись строфой.
И сама по себе заструится строка,
словно читана раньше, и кто-то другой,
до тебя, на бумагу поймал эту мысль.
Вновь эффект «де жа вю»: было, видел, убит...
Будто Муза явилась и тащит нас ввысь,
на  Пегасе к Парнасу. Душа говорит
из астральных миров, обнаружив контакт,
яркой вспышкой взорвётся, стремительный блиц...
Вдохновенье прошло, это просто антракт:
декораций замена, играющих лиц...
Приезжает театр, вновь афиши, аншлаг...
На гастролях у жизни: смерть друг или враг?

                        «275»
На гастролях у жизни: смерть друг или враг?
Для  больных - избавленье страданий и мук.
Врач разводит руками: саркома иль рак,
и устав от сраженья ломается дух.
Эвтаназия: будет им благо иль грех?
Для чего оставляют уродца живым?
От рождения став наказанием тех,
кто зачал его к жизни, мученье родным.
Дела нет никому как ушёл наркоман.
На него уж давно все поставили крест.
Или тот, кто в себя за стаканом стакан
пойло льёт, что горит -  их гоняют окрест.
Не всегда смерть-злодейка бывает с косой,
Иногда - просто дворник, сметая метлой...

                          «276»
Иногда - просто дворник, сметая метлой
пожелтевшие листья, что сыплет весь день.
Равномерным шуршаньем нарушит покой,
разгоняя осенней унылости сень...
Начинается день, замурлычет мотор.
Паром дышит табун в выхлопную трубу.
Замелкают рекламны от разных контор,
приглашая в мир счастья, проверить судьбу.
Брызнет дробью дождя в лобовое стекло.
Камуфлируют лужи разбитый асфальт.
И проехать «на память» совсем не легко,
а машина кричит по немецки мне «Хальт».
Вот добрались на дачу и в мыслях светло...  
Постепенно камин разливает тепло...

Приближается завтра Венок 9
Игорь Ковальчук
                      «270» (Венок 9)
Приближается «завтра» - назначеный срок.
Секунданты встречаются, снова дуэль.
Пистолеты готовы, нажатый курок
предоставит для смерти свою аппарель.
Пролетает бессоницей ночь до утра.
На востоке заря, обагрит небосвод.
В белый саван укрывшись земля и река,
приукрасят убийство для этих господ.
Грянет выстрел, развеется пороха дым.
Растеклось по рубахе кровавым пятно.
И обрызганый снег горстью красных калин
Умирает поэт... Это было давно...
Лишь творенья прочтя, вспоминаешь о нём.
Ведь теперь, не испишет бумагу пером...

                         «271»
Ведь теперь, не испишет бумагу пером...
Той гравюрой у смерти исполнен заказ:
Чёрной тушью река, к небу стая ворон.
Все деревья и кровь на снегу, без прикрас.
Остывающим углем, меняет свой цвет
и уже не красно - почернело пятно.
Продолжается бал и сияет паркет...
В замешательстве дама взирает в окно.
След полозьев саней завернёт в поворот.
Не Онегиним, Ленским остался поэт,
предсказавший себе, ту судьбу наперёд.
Обрывается  жизнь, чуть забрезжил рассвет...
Погодя лишь, поймут: «Вновь не стало творца!»
Прекратил его путь злой кусочек свинца...

                        «272»
Прекратил его путь злой кусочек свинца...
У Российских поэтов оно не впервой.
Им пол века, за век - «бах» и нет молодца
Избирает смерть лучших, ведя за собой
Очень многим талантам урезали срок
пребывания здесь. Те страдая душой,
уплатилив за живущих наземный оброк,
в параллельных мирах обретают покой -
в зазеркалье, играя в театре теней.
Лишь для избранных: подиум, сцена, софит...
Переносится действие вниз, на людей
и другой уже «Мастер» к нам тут говорит...
Зажигаются звёзды, готов режиссёр:
Кто у нас на подходе? Где новый актёр?

                     «273»
Кто у нас на подходе? Где новый актёр?
На площадку не выйдет, не выучив роль?
Это просто торговец, из будки суфлёр.
Отбирают талант, а посредственность - ноль.
Вновь проводятся кастинги: труппы и сцен.
Предпочтением лишь молодой контингент.
Смерть придумает к действию множество схем
И сама подкрадётся, улучшив момент:
«Что-то, мил человек, засиделся в гостях.
Нам пора собираться, на Вас был заказ.
Равновесие в мире: одна на сносях,
а тебя забираю и будет - как раз...»
А потом уж оттуда, из сверхдалека,
ту диктовку распишет иная рука.

У нас у каждого свой Пушкин

Татьяна Штаб

КАВКАЗ

Кавказ подо мною. Один в вышине

Стою над снегами у края стремнины;

Орел, с отдаленной поднявшись вершины,

Парит неподвижно со мной наравне.

Отселе я вижу потоков рожденье

И первое грозных обвалов движенье.

Здесь тучи смиренно идут подо мной;

Сквозь них, низвергаясь, шумят водопады;

Под ними утесов нагие громады;

Там ниже мох тощий, кустарник сухой;

А там уже рощи, зеленые сени,

Где птицы щебечут, где скачут олени.

А там уж и люди гнездятся в горах,

И ползают овцы по злачным стремнинам,

И пастырь нисходит к веселым долинам,

Где мчится Арагва в тенистых брегах,

И нищий наездник таится в ущелье,

Где Терек играет в свирепом веселье;

Играет и воет, как зверь молодой,

Завидевший пищу из клетки железной;

И бьется о берег в вражде бесполезной

И лижет утесы голодной водной...

Вотще! нет ни пищи ему, ни отрады:

Теснят его грозно немые громады.

1829

А.С. Пушкин

КЛЕВЕТНИКАМ РОССИИ

О чем шумите вы, народные витии?

Зачем анафемой грозите вы России?

Что возмутило вас? волнения Литвы?

Оставьте: это спор славян между собою,

Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,

Вопрос, которого не разрешите вы.

Уже давно между собою

Враждуют эти племена;

Не раз клонилась под грозою

То их, то наша сторона.

Кто устоит в неравном споре:

Кичливый лях, иль верный росс?

Славянские ль ручьи сольются в русском море?

Оно ль иссякнет? вот вопрос.

Оставьте нас: вы не читали

Сии кровавые скрижали;

Вам непонятна, вам чужда

Сия семейная вражда;

Для вас безмолвны Кремль и Прага;

Бессмысленно прельщает вас

Борьбы отчаянной отвага -

И ненавидите вы нас...

За что ж? ответствуйте: за то ли,

Что на развалинах пылающей Москвы

Мы не признали наглой воли

Того, под кем дрожали вы?

За то ль, что в бездну повалили

Мы тяготеющий над царствами кумир

И нашей кровью искупили

Европы вольность, честь и мир?..

Вы грозны на словах - попробуйте на деле!

Иль старый богатырь, покойный на постеле,

Не в силах завинтить свой измаильский штык?

Иль русского царя уже бессильно слово?

Иль нам с Европой спорить ново?

Иль русский от побед отвык?

Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,

От финских хладных скал до пламенной Колхиды,

От потрясенного Кремля

До стен недвижного Китая,

Стальной щетиною сверкая,

Не встанет русская земля?..

Так высылайте ж нам, витии,

Своих озлобленных сынов:

Есть место им в полях России,

Среди нечуждых им гробов.

1831

А.С. Пушкин

МОЯ РОДОСЛОВНАЯ

Смеясь жестоко над собратом,

Писаки русские толпой

Меня зовут аристократом:

Смотри, пожалуй, вздор какой!

Не офицер я, не асессор,

Я по кресту не дворянин,

Не академик, не профессор;

Я просто русский мещанин.

Понятна мне времен превратность,

Не прекословлю, право, ей:

У нас нова рожденьем знатность,

И чем новее, тем знатней.

Родов дряхлеющих обломок

(И, по несчастью, не один),

Бояр старинных я потомок;

Я, братцы, мелкий мещанин.

Не торговал мой дед блинами,

Не ваксил царских сапогов,

Не пел с придворными дьячками,

В князья не прыгал из хохлов,

И не был беглым он солдатом

Австрийских пудренных дружин;

Так мне ли быть аристократом?

Я, слава Богу, мещанин.

Мой предок Рача мышцей бранной

Святому Невскому служил;

Его потомство гнев венчанный,

Иван IV пощадил.

Водились Пушкины с царями;

Из них был славен не один,

Когда тягался с поляками

Нижегородский мещанин.

Смирив крамолу и коварство

И ярость бранных непогод,

Когда Романовых на царство

Звал в грамоте своей народ,

Мы к оной руку приложили,

Нас жаловал страдальца сын.

Бывало, нами дорожили;

Бывало... но - я мещанин.

Упрямства дух нам всем подгадил:

В родню свою неукротим,

С Петром мой пращур не поладил

И был за то повешен им.

Его пример будь нам наукой:

Не любит споров властелин.

Счастлив князь Яков Долгорукий,

Умен покорный мещанин.

Мой дед, когда мятеж поднялся

Средь петергофского двора,

Как Миних, верен оставался

Паденью третьего Петра.

Попали в честь тогда Орловы,

А дед мой в крепость, в карантин.

И присмирел наш род суровый,

И я родился мещанин.

Под гербовой моей печатью

Я кипу грамот схоронил

И не якшаюсь с новой знатью,

И крови спесь угомонил.

Я грамотей и стихотворец,

Я Пушкин просто, не Мусин,

Я не богач, не царедворец,

Я сам большой: я мещанин.

Post scriptum

Решил Фиглярин, сидя дома,

Что черный дед мой Ганнибал

Был куплен за бутылку рома

И в руки шкиперу попал.

Сей шкипер был тот шкипер славный,

Кем наша двигнулась земля,

Кто придал мощно бег державный

Рулю родного корабля.

Сей шкипер деду был доступен,

И сходно купленный арап

Возрос усерден, неподкупен,

Царю наперсник, а не раб.

И был отец он Ганнибала,

Пред кем средь чесменских пучин

Громада кораблей вспылала

И пал впервые Наварин.

Решил Фиглярин вдохновенный:

Я во дворянстве мещанин.

Что ж он в семье своей почтенной?

Он?... он в Мещанской дворянин.

1830

А.С. Пушкин

Марина Цветаева

Ко дню рождения великого поэта...

"Встреча с Пушкиным"

Я подымаюсь по белой дороге,
Пыльной, звенящей, крутой.
Не устают мои легкие ноги
Выситься над высотой.
Слева — крутая спина Аю-Дага,
Синяя бездна — окрест.
Я вспоминаю курчавого мага
Этих лирических мест.
Вижу его на дороге и в гроте…
Смуглую руку у лба…
— Точно стеклянная на повороте
Продребезжала арба… —
Запах — из детства — какого-то дыма
Или каких-то племен…
Очарование прежнего Крыма
Пушкинских милых времен.
Пушкин! — Ты знал бы по первому слову,
Кто у тебя на пути!
И просиял бы, и под руку в гору
Не предложил мне идти.
Не опираясь о смуглую руку,
Я говорила б, идя,
Как глубоко презираю науку
И отвергаю вождя,
Как я люблю имена и знамена,
Волосы и голоса,
Старые вина и старые троны, —
Каждого встречного пса! —
Полуулыбки в ответ на вопросы,
И молодых королей…
Как я люблю огонек папиросы
В бархатной чаще аллей,
Марионеток и звон тамбурина,
Золото и серебро,
Неповторимое имя: Марина,
Байрона и болеро,
Ладанки, карты, флаконы и свечи,
Запах кочевий и шуб,
Лживые, в душу идущие, речи
Очаровательных губ.
Эти слова: никогда и навеки,
За колесом — колею…
Смуглые руки и синие реки,
— Ах, — Мариулу твою!
Треск барабана — мундир властелина —
Окна дворцов и карет,
Рощи в сияющей пасти камина,
Красные звезды ракет…
Вечное сердце свое и служенье
Только ему, Королю!
Сердце свое и свое отраженье
В зеркале… — Как я люблю…
Кончено… — Я бы уж не говорила,
Я посмотрела бы вниз…
Вы бы молчали, так грустно, так мило
Тонкий обняв кипарис.
Мы помолчали бы оба — не так ли? —
Глядя, как где-то у ног,
В милой какой-нибудь маленькой сакле
Первый блеснул огонек.
И — потому что от худшей печали
Шаг — и не больше! — к игре,
Мы рассмеялись бы и побежали
За руку вниз по горе.
1 октября 1913

Андрей Дементьев

ВСТРЕЧА ПУШКИНА С АННОЙ КЕРН

А было это в день приезда.
С ней говорил какой-то князь.
"О боже! Как она прелестна!" -
Подумал Пушкин, наклонясь.

Она ничуть не оробела.
А он нахлынувший восторг
Переводил в слова несмело.
И вдруг нахмурился.
И смолк.

Она, не подавая вида,
К нему рванулась всей душой,
Как будто впрямь была повинна
В его задумчивости той.

- Что сочиняете вы ныне?
Чем, Пушкин, поразите нас?-
А он - как пилигрим в пустыне -
Шел к роднику далеких глаз.

Ему хотелось ей в ладони
Уткнуться. И смирить свой пыл.
- Что сочиняю?
Я... не помню.
Увидел вас -
И все забыл.

Она взглянула тихо, строго.
И грустный шепот, словно крик:
- Зачем вы так? Ну, ради Бога!
Не омрачайте этот миг...

Ничто любви не предвещало.
Полуулыбка. Полувзгляд.
Но мы-то знаем -
Здесь начало
Тех строк,
Что нас потом пленят.

И он смотрел завороженно
Вслед уходившей красоте.
А чьи-то дочери и жены
Кружились в гулкой пустоте.