Предыдущая публикация
«Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу...
»
Именно этими словами Данте режиссёр Юрий Норштейн объяснял суть своего мультфильма «Ёжик в тумане». Легендарная сказка вышла на экраны ровно 50 лет назад, 23 октября 1975 года.
А знаете ли вы, что:
💫 Чтобы нарисовать по-настоящему детского Ёжика, художнице Франческе Ярбусовой пришлось научиться рисовать... левой рукой! Правой выходили всего лишь «ежи», а нужен был именно Ёжик — трогательный и наивный.
💫 В мультфильме звучат сразу три знаменитых голоса. Мария Виноградова, талисман «Союзмультфильма», подарила свой голос Ёжику. Вячеслав Невинный, прекрасно озвучивший Медвежонка, перед каждым дублем бегал по студии, чтобы запыхаться и передать ту самую взволнованную дрожь в монологе. А неповторимый закадровый текст прочёл Алексей Баталов — его тембр стал голосом самой сказки.
💫 Филин, по словам Норштейна, — такой же простодушный, как Ёжик, «только дурной». И если бы не лимит хронометража, мы бы увидели в конце, как он всё так же сидит у колодца и угукает в темноту.
В 2003 году мультфильм был признан лучшим анимационным фильмом всех времён по мнению критиков со всего мира. А для нас он навсегда останется тем самым проводником в детство, где в тумане можно встретить самую главную тайну — себя.
А что для вас «Ёжик в тумане»?
Следующая публикация
Комментарии 12
несусветная бесприютность...
Когда вопрос "в чём смысл бытия?"
лучше любого ответа!
Про торжественное (и отчасти психоделическое) путешествие между реальным и загробным миром — жизнью и смертью. В этом смысле ближайший фильм-побратим «Ежика в тумане» — «Мертвец» Джима Джармуша. Во время своих странствий главный герой встречает огромный дуб (мировое древо Иггдрасиль, которое проходит через границу трех миров: хтонического, земного и небесного), белую лошадь (во многих религиях — заупокойное животное) и собаку (египетский бог мертвых Анубис или, если угодно, Цербер, охраняющий врата в царство Аида). А затем его уносят воды реки (не иначе Стикса — реки мертвых). Выбравшись из нее, герой переживает своего рода перерождение и обретает новые (мистические) знания, которые на фоне мещанских причитаний Медвежонка («Сейчас будем пить чай с малиновым вареньем!») выглядят чем‑то сакральным. Кстати, многие недоброжелатели Норштейна увидели в мультфильме религиозный подтекст и говорили, что он нарисован с намеком на известную икону Андрея Рублева. Высшее, ко...ЕщёО чем это на самом деле
Про торжественное (и отчасти психоделическое) путешествие между реальным и загробным миром — жизнью и смертью. В этом смысле ближайший фильм-побратим «Ежика в тумане» — «Мертвец» Джима Джармуша. Во время своих странствий главный герой встречает огромный дуб (мировое древо Иггдрасиль, которое проходит через границу трех миров: хтонического, земного и небесного), белую лошадь (во многих религиях — заупокойное животное) и собаку (египетский бог мертвых Анубис или, если угодно, Цербер, охраняющий врата в царство Аида). А затем его уносят воды реки (не иначе Стикса — реки мертвых). Выбравшись из нее, герой переживает своего рода перерождение и обретает новые (мистические) знания, которые на фоне мещанских причитаний Медвежонка («Сейчас будем пить чай с малиновым вареньем!») выглядят чем‑то сакральным. Кстати, многие недоброжелатели Норштейна увидели в мультфильме религиозный подтекст и говорили, что он нарисован с намеком на известную икону Андрея Рублева. Высшее, конечно, признание для художника.
Из Киноафиша
ДУМАЮ... )
Его сегодня многие пытаются присвоить, превратить в товар: чашку, ланч-бокс, пакет, купюру. А он не превращается. Самим собой остается только на экране – в мерцающем туманом мареве, пробравшимся даже между иголок. Он же, как объясняет Юрий Борисович, - держится на очень тонких валёрах. Его даже Франческа не всегда может нарисовать, настолько он тонкий, сложный по нюансировке.
Он так трудно рождался. Буквально как ребенок. Уже и раскадровка была. Да что там раскадровка, съемки шли… а его все не было. Снимали другие кадры. А это семидесятые: план, сроки. Напряжение выше всех возможных вольт. Зная характер Норштейна, страшно представить, каково было художнику фильма Франческе Ярбусовой. «Однажды я так наорал, ведь все на нервах… что она просто прове...Ещё«Ежику в тумане» 50 лет. Юбилей. Был бы человеком, готовился бы к пенсии. А он по-прежнему бредет-бредет сквозь густое молочное облако к другу. Медвежонку. А что у него в узелке? Баночка с вареньем. Малиновым. С привкусом покоя, встречи, дома.
Его сегодня многие пытаются присвоить, превратить в товар: чашку, ланч-бокс, пакет, купюру. А он не превращается. Самим собой остается только на экране – в мерцающем туманом мареве, пробравшимся даже между иголок. Он же, как объясняет Юрий Борисович, - держится на очень тонких валёрах. Его даже Франческа не всегда может нарисовать, настолько он тонкий, сложный по нюансировке.
Он так трудно рождался. Буквально как ребенок. Уже и раскадровка была. Да что там раскадровка, съемки шли… а его все не было. Снимали другие кадры. А это семидесятые: план, сроки. Напряжение выше всех возможных вольт. Зная характер Норштейна, страшно представить, каково было художнику фильма Франческе Ярбусовой. «Однажды я так наорал, ведь все на нервах… что она просто провела по бумаге, - вспоминает режиссер, - … и от он! Она разревелась, слезы капли крупные. Ощущение, что где-то есть присутствие эталона, к которому ты приближаешься».
Мало кто знает, что когда Норштейн и Сергей Козлов обсуждали варианты экранизаций одной из сказок, писатель Козлов предлагал историю об Ослике, который шил шубу. Потом соединились сказка про туман, Ежика и Лошадь - с другой: «Не смотри на меня так, Ежик». Там как раз Медвежонок ищет пропавшего друга… В итоге родилось нечто совершенно иное, уникальное. Необъяснимое. Завораживающее.
Как только не интерпретируют это кино. От философской притчи - до библейских мотивов о блудном сыне. Или потерявшемся ребенке. Да каком ребенке?.. Земную жизнь пройдя до половины?… Да и Норштейн добавляет поленьев в огонь зрительских фантазий. Рассказывает, что Ежик вдохновлен Иисусом. Репродукцией иконы «Спаса Вседержителя» Андрея Рублева, передающей «ощущение всемирности героя». Видела я среди трактовок фильма такую: это воплощение экзистенциального абсурдизма в духе Камю. Думающие люди размышляют о стремлении Ежика к молчаливой иррациональности мира. Да и реку, подхватывающую его, сравнивают со Стиксом. Так значит, мы уже в Загробном царстве? А как же малиновое варенье? То самое, с детства врачующее больное горло?
Как интересно. Кино смотрит нас. Но редкий фильм позволяет каждому из нас увидеть в нем себя, собственные недетские страхи, ощущение потерянности – странной отъединенности от происходящего вокруг, одиночества, зыбкости окружающего ухающего мира, тонкую границу между покоем и катастрофой. Рассмотреть за восьмью ярусами тумана, который Норштейн и оператор Жуковский наколдовали вместе с пылью… свои предчувствия. Или воспоминания.
Маленький десятиминутный великий фильм, у которого нет дна. Дающий надежду на спасительную встречу. В финале замерший от пережившего личного апокалипсиса Ежик – справа, а слева Медвежонок, даже когда режиссер поменяет кадр и мы увидим их со спины , но все равно слева - Медвежонок, а справа - Ежик.
Должно же в мире хотя бы что-то быть незыблемым.
«Медвежонок говорил, говорил, а Ежик думал: «Все-таки хорошо, что мы снова вместе, - и еще Ежик думал о Лошади. - Как она там, в тумане?».
Много лет назад у Норштейна была выставка в Пушкинском музее. Я пришла с семилетним сыном Женькой. Он деловито ходил со своим рюкзаком между висящими на тонких лесках макетами. Застыл у стеклянной коробки, внутри которой был Ежик, которого из-за дымки едва можно было рассмотреть. «Как же они сделали этот туман?», - спрашиваю. «Да очень просто. Они его надышали».
Как же я не догадалась.
Кинокритик Лариса Малюкова