Сегодня исполнятся 195 лет со дня рождения выдающегося русского писателя Льва Николаевича Толстого.

Он родился 9 сентября (28 августа по старому стилю) 1828 года в имении Ясная Поляна Тульской губернии Российской империи.
«Я принадлежу к высшему сословию … и люблю его, — признавался Толстой в первом предисловии к роману «Война и мир». — Я смело говорю, что я аристократ, и по рождению, и по привычкам, и по положению. Я воспитан с детства в любви и уважении к изящному, выражающемуся не только в Гомере, Бахе и Рафаэле, но и всех мелочах жизни: в любви к чистым рукам, к красивому платью, изящному столу и экипажу. … Я аристократ потому, что не могу верить в высокий ум, тонкий вкус и великую честность человека, который ковыряет в носу пальцем. Все это очень глупо, может быть, преступно, дерзко, но это так».
Многие современники отмечали резкую изменчивость поведения писателя, когда внезапно «из-под мужицкой бороды, из-под демократической, мятой блузы поднимается старый русский барин, великолепный аристократ …Приятно было видеть это существо чистых кровей, приятно наблюдать благородство и грацию жеста, гордую сдержанность речи, слышать изящную меткость убийственного слова. Барина в нем было как раз столько, сколько нужно для холопов. И когда они вызывали в Толстом барина, он являлся легко, свободно и давил их так, что они только ежились да попискивали». (А. М. Горький).
Как известно, в России многие семьи дворянского сословия — «чистых кровей», состояли в родстве. Пушкины и Толстые также были «своими»: прабабушка Пушкина Евдокия Ивановна Головина и прапрабабушка Толстого Ольга Ивановна Головина приходились друг другу родными сестрами. Однако, как отмечали исследователи, между писателями существовало и другое, своеобразное творческое родство, которое, как писал известный литературовед Б.М. Эйхенбаум, «очень важно для понимания и Пушкина и Толстого. Они – точно растения, растущие из одного корня, но в противоположных направлениях: Толстой — корнеплод, а Пушкин — цветущее дерево».
Интересно, что одно из первых ярких детских воспоминаний писателя связано с поэзией Пушкина. Однажды отец заставил его прочесть несколько выученных наизусть стихотворений поэта. «Его поразил, очевидно, тот пафос, с которым я произносил эти стихи, и он, прослушав меня, как-то значительно переглянулся с бывшим тут Языковым, — вспоминал Толстой. — Я понял, что он что-то хорошее видит в этом моем чтении, и был очень счастлив этим».
В разные годы Толстой воспринимал творчество Пушкина по-разному. Так, в 1853 году, во время работы над «Записками маркера» и «Отрочеством», Толстой сделал в дневнике первую запись о восприятии им творчества Пушкина: «Я читал Капитанскую дочку и увы! должен сознаться, что теперь уже проза Пушкина стара — не слогом — но манерой изложения…. Повести Пушкина голы как-то». Через три года в дневнике: «Прочел Дон-Жуан. … Восхитительно. Правда и сила, мною никогда не предвиденная в Пушкине». Через год, откликаясь на статью В. Г. Белинского, писатель признавался: «Я только теперь понял Пушкина. … Обедал у Боткина с одним Панаевым, он читал мне Пушкина, я пошел в комнату… сел на диван и зарыдал беспричинными, но блаженными, поэтическими слезами».
Многократно анализируя пушкинские произведения, Толстой пришел к выводу, что лучшими были те, «которые написаны прозой». Об этом вспоминал и сын писателя, Сергей Львович: «Из произведений Пушкина в моем отрочестве он советовал мне прежде всего прочесть «Повести Белкина». Вообще он высоко ценил язык, слог и форму прозы Пушкина. В этом отношении он считал «Пиковую даму» образцовым произведением». В начале работы над романом «Анна Каренина» Толстой писал своему хорошему знакомому, писателю-историку П.Д. Голохвастову: «Давно ли вы перечитывали прозу Пушкина? Сделайте мне дружбу — прочтите сначала все повести Белкина. Их надо изучать и изучать каждому писателю. Я на днях это сделал и не могу вам передать того благодетельного влияния, которое имело на меня это чтение».
В серьезном влиянии прозы Пушкина на свое творчество писатель признавался, подводя итоги работы над романом «Анна Каренина»: «Все почти рабочее время нынешней зимы (1872 год) я занимался Петром … и вдруг с неделю тому назад... жена принесла снизу «Повести Белкина»... Я как-то после работы взял том Пушкина и, как всегда (кажется, седьмой раз), перечел всего, не в силах оторваться, и как будто вновь читаю. Но мало того, он как будто разрешил все мои сомнения. Не только Пушкиным … но ничем я, кажется, никогда так не восхищался... Я невольно, нечаянно, сам не зная, зачем и что будет, задумал лица и события, стал продолжать, потом, разумеется, изменил, и вдруг завязалось так красиво и круто, что вышел роман... роман очень живой, горячий и законченный, которым я очень доволен».
Через некоторое время Толстой, по-прежнему находясь под сильным впечатлением от творчества Пушкина, говорил домашним: «Все дело в том, что такие писатели, как Пушкин и некоторые другие, может быть, и я в том числе, старались вложить в то, что они писали, всё, что могли. А теперешние писатели швыряются просто сюжетами, словами, сравнениями, бросают их как попало».
Признавая несомненные достоинства прозаических произведений Пушкина, Толстой, весьма неоднозначно относился к стихам поэта и на первое место ставил поэзию Тютчева, затем Лермонтова и только потом — Пушкина. Впрочем, как отмечал сын писателя Сергей Львович, «к стихотворной речи отец вообще относился отрицательно». Однако в домашнем кругу, когда речь однажды зашла о Пушкине, он признался, что ночью долго не мог заснуть и читал «никто не догадывается что … "Евгения Онегина". … Удивительное мастерство двумя-тремя штрихами обрисовать особенности быта того времени. Не говоря уже о таких шедеврах, как письмо Татьяны». Но потом все-таки добавил, что «лучшее у Пушкина — проза».
Сергей Львович отмечал сочувственное отношение отца к поэту и вспоминал, что Толстой считал Пушкина «человеком искренним, не закрывающим глаза на свои слабости и если и шедшим на компромиссы, то на компромиссы лишь в поступках, а не в убеждениях». Подобное отношение к поэту, безусловно, складывалась у Толстого и после общения с людьми, близко знавшими Пушкина. Получив в декабре 1906 года первый том издания «Сочинения Пушкина. Переписка», писатель обратил внимание на имена корреспондентов поэта и с удивлением заметил: «Я всех знал». Действительно, Толстой был знаком со многими: с поэтом и критиком П.А. Вяземским, с издателем романа «Евгений Онегин» П.А. Плетнёвым, с известной красавицей «золотого века» А.Ф. Закревской (урождённой графиней Толстой), с государственным деятелем Д.Н. Блудовым. Общался Толстой и с «последним обломком пушкинской поры», — известным историком, обладателем уникальной библиотеки М. П. Погодиным. Работая над романом «Война и мир», писатель неоднократно обращался к нему за материалами о военных событиях 1812 года. Когда роман был закончен, Погодин с восторгом писал автору: «Ах – нет Пушкина! Как бы он был весел, как бы он был счастлив и как бы стал потирать себе руки. — Целую вас за него и за всех наших стариков».
Как-то раз в разговоре с читателем, упрекавшим Толстого в трагической смерти Анны Карениной, писатель вспомнил рассказ Е. Н. Мещерской, дочери историка Карамзина: «Однажды Пушкин в кругу своих приятелей сказал: «Представьте, что сделала моя Татьяна — она замуж вышла. Этого я никак не ожидал от нее». Потом добавил: «То же самое и я могу сказать про Анну Каренину. Герои и героини мои делают иногда такие штуки, каких я не желал бы. Вообще они делают то, что делается обыкновенно в действительной жизни, а не то, что мне хочется».
В Баден-Бадене Толстой познакомился с «черноокой Россети» — А. С. Смирновой-Россет. Писатель бывал у нее довольно часто, по мнению известного исследователя Н. Н. Гусева «что-то интересовало Толстого в Смирновой». Однако отзывы писателя об этой, по словам Белинского, «чудесной, превосходной женщине», весьма далеки от восторженных отзывов Пушкина, Жуковского, Вяземского, Лермонтова и многих других почитателей «небесного дьяволёнка». Писатель отметил в дневнике: «Обедал у Смирно(вой). Ничего не остается ни в уме, ни в памяти». Через два дня: «Вечер у Смирн(овой), смешно и гадко». А вот о князе М. А. Дондукове-Корсакове, адресате знаменитой пушкинской эпиграммы «в Академии Наук заседает князь Дундук …», Толстой отозвался сочувственно: «Напрасно Пушкин его так осудил. Он был самый обыкновенный старого века человек».
Пушкин всегда был рядом с Толстым, то приближаясь, то отдаляясь, но никогда не исчезая. И однажды, когда писателя спросили, что было бы с Пушкиным, если бы он прожил дольше, Толстой ответил: «Было бы хорошо!»
Автор текста — Татьяна Риксовна Мазур, ведущий хранитель экспозиции Мемориального музея-квартиры А.С. Пушкина.
Изображение:
Н.В. Литвинова с оригинала Н.Н. Ге 1884 года. Л.Н.Толстой. 1938