На бабушкины антресоли вела отдельная лестница со двора.

Уже с половины ее нас охватывал какой-то особенный, только бабушкиному дому присущий, очень сложный запах. Так пахнет старая шкатулка, пахнет и само дерево ее, и то, что в ней хранится – какие-нибудь платочки и кружева, и все то, что в ней когда-то лежало, тоже оста вило там свои запахи. На дне такой шкатулки лежит всегда саше со старыми, наполовину выдохшимися духами.
На дне запаха бабушкиного дома тоже был такой аромат старинных забытых духов. Он подновлялся по воскресеньям, когда какая-нибудь вдова или сирота, отправляясь в гости или к обедне, доставала из комода старинное шелковое платье, в слежавшихся складках которого сохранились запахи старых духов.
Но надо всем царил по воскресеньям запах только что смолотого кофе: старухи пили кофе! И как настоящие, тонкие знатоки размалывали его только на одну заварку. У каждой из них был свой рецепт кофе: каждая смешивала несколько сортов его в разных пропорциях и считала другие смеси для себя оскорблением, а для кофе поруганием.
И если бы сам честный немец Реттере, который продавал кофе в своих магазинах по всей Москве, случайно (что совершенно невероятно) намешал для такой старухи «явского», «цейлонского» и «мокко» не в тех пропорциях, как надо, она сейчас же обнаружила бы это по первой заварке. А споры, которые возникали между ними по поводу этих рецептов, доходили до ссор и разрывов надолго между самыми тесными друзьями.
К аромату кофе, который покрывал почти все, примешивался еще запах не вполне прогоревших в самоваре углей, который я назвал бы вульгарно угаром, если бы этот запах не напоминал мне церковь: стоило бы к нему прибавить чуть ладана – и я почувствовал бы себя в торжественной церковной обстановке.
Но и без такого добавления «бабушкин запах» настраивал меня всегда на особый, приподнятый лад.
В.М. Конашевич . О себе и своем деле