Девочки, подруги, одноклассницы заехали к ней неожиданно, но было приятно. Сколько они уже не виделись? Года два, наверное. Созванивались, конечно, регулярно, но беседы длились недолго, всё как–то на бегу. А тут целый вечер, и только они втроём.

— А что ж тебе скучно, Юлёк? Это жизнь, как ни крути, — заступилась за подругу Катерина, строгая, прямая, с собранными в пучок светло–русыми волосами.

— Да всякая бывает жизнь, девочки! Разная, а вы себя просто заживо похоронили. Ну вот что это? — Юля показала подбородком на лежащую перед Валентиной тетрадь, в которую та что–то сосредоточенно записывала. — Это ужас ужасный! И вы так живете постоянно? Бедный Сашка…

Тетрадочка сразу привлекла внимание Валиных гостей. Они спросили у хозяйки разрешения её полистать. В каждой избушке свои погремушки, и иногда очень даже любопытные…

— Это, Юля, тетрадь бюджета нашей семьи. Очень, кстати, полезная вещь. Она, — Катя подтянула к себе толстенькую тетрадку, раскрыла её на середине, — она тебе всё расскажет: что было, что будет, на чем сердце успокоится. Вот, например, я вижу, что в прошлом месяце Валино сердце успокоилось на… — Катя прищурилась, наклонилась. — Почерк, Валька! Ты бы ещё точками писала! Ничего ж не разобрать! Я за такой почерк своих гоняю! Расстраиваешь ты меня, Валентина!

Женщины засмеялись. Так всегда ругалась на Вальку их учитель русского языка, Дарья Михайловна, педагог старой закалки, требовательная, строгая, не признававшая свободы нравов современной молодежи. Юле доставалось от неё за ультракороткие юбки, Кате — за рубленные фразы, которыми она любила напичкать свои сочинения, а вот Вале, очень прилежной, в принципе, ученице, не выскочке, не воображале, — за почерк.

— Ой, да… Ну что делать, кот из дома, мыши в пляс! — поддакнула Юлька. — Уж сколько Дашка наша тебя после уроков оставляла, какие–то каллиграфические прописи заставляла выводить, а всё без толку. Всё–таки вредная она была баба. Я помню, как Дарья отправила меня домой только из–за того, что под слишком короткой у меня был виден живот. Ну там же совсем немножко, да и то, если руки поднять, а ведь придралась, выставила за дверь! И я потом у завуча сидела, и меня ругали все подряд. Такая шумиха поднялась, господи ты боже мой! Отца вызвали, до матери не дозвонились. Папка влетел в канцелярию весь бледный, думал, я школу разнесла по кирпичикам, ан нет, всего лишь оделась красиво… Бррр! Как вспомню, так отвратительно остановится!

— Ну ты тогда, и правда, была весьма откровенно одета, Юля. Чего уж говорить! А Дарья Михайловна делала свою работу, — вступилась Валя, разложила на столе салфетки, ложечки, расставила блюдца. Чайная церемония, уют и беседы — вот чего, оказывается, её так не хватало!..

— Ой, да не работа это была, а придирки вечные! У неё в личной жизни всё плохо, так она и мою хотела загубить. А ведь какой у нас был подбор мальчишек, помните? Сережка, Кирюха, Денис… И все у моих ног! — улыбнулась Юля своим воспоминаниям.

— Да не у ног они были, глупенькая. Они до тела тогда были охотники, а какая там на этом теле голова и что в этой голове помещается, какие мысли, чувства, — им же было всё равно! — опять перебила её Валентина.

— А то ты знаешь, — обиженно насупилась Юля. — Просто на тебя тогда внимания не обращали, вот тебе и обидно.

— Юля! Ты забываешься! — одернула подругу Катя. — Валечка права, в том возрасте все думают по большей части о физических утехах, а душа… Вот у Вали сразу она была богатой, с ней поэтому было сложно, она могла рассуждать. А другие, не станем показывать пальцем, — Катя приподняла бровки, от чего её глаза за большими круглыми очками стали совсем огромными, — думать не любили.

— Если вы про меня, то, наверное, да. Зато у меня было счастливое детство и юность. И я, в отличие от вас, девочки, не бросилась на шею первому, кто позвал меня замуж.

— И до сих пор так никто и не позвал, — пробурчала Катя.

— Что? — Юля вспыхнула, надулась. Её личная жизнь — это её личная жизнь, и никто туда не должен совать свой любопытный нос!

— Ничего, а давайте–ка ещё чаю попьём! — примирительно улыбнулась хозяйка. — Катя, не надо сейчас ничего выяснять. Юля даже где–то права, — Валентина вдруг замерла, не донеся полный воды чайник до плиты. — Вот я… Только Саша у меня и был. Считай, никакого опыта…

Слово «опыт» она сказала шепотом, как что–то неприличное.

Валя росла в достаточно строгой семье, её бабушка по материнской линии, Ольга, работала в райисполкоме, а когда всё изменилось, и однажды за окном появилась совсем другая страна, с новыми правилами и принципами существования, она просто отказалась всё это принимать, стала ворчливой, перестала смотреть телевизор, редко выходила на улицу. Её мир рухнул, его заменили, но смириться с этим она не смогла, так и просидев до конца дней «в оппозиции». Дед Николай, герой, принесший медали за Берлин и Прагу, дослужился до звания подполковника, ушел на пенсию, лечился по госпиталям, читал труды полководцев, выступал перед ребятами в школе, рассказывал о войне, всё оценивал хладнокровно, привык к порядку, шума и возни не терпел. Он был связующим звеном между своей выпавшей из настоящей жизни жены и современными реалиями. Только с ним баба Оля соглашалась выходить на улицу, но всё равно смотрела с подозрением на всех этих «новых» людей, не ведь что в своей голове несущих…

Мать с отцом были в Валиной семье как бы на вторых ролях. Главными в здесь всегда оставались дед Николай и бабушка Оля, до самой их смерти. Родня со стороны отца была далеко, в жизнь Саши не лезла, иногда только отправляла дорогой внучке Валечке посылки с мёдом и вареньем.

И вот именно потому, что бабушка Оля и дедушка Коля были Валькиными главными воспитателями, она и не приобрела нужного для жизни, как считала Юля, «опыта». Она не ночевала у подруг или у друзей, не ходила на дискотеки, одевалась скромно, не позволяла парням до себя дотрагиваться.

— Соблюдай себя, Валентина! Где бы ни была, в какой бы ситуации ни оказалась, соблюдай! Женскую честь легко потерять, а возродить потом, доказать, что ты хорошая, почти невозможно, так и будет на тебе ярлык висеть! — собирая внучку на выпускной бал, давала ей последние наставления баба Оля.

— Бабушка! — краснела Валька. Ей было неловко, что такие вещи слышит папа, сидящий в гостиной и прячущийся за газетой, что дед тоже всё слышит и сейчас что–нибудь добавит.

— Я уже много лет бабушка, а вот прабабушкой так рано становиться не хочу. Всё, иди. Губы куда намалевала, распутница?! Марина! Зачем ты дала девочке свою помаду? Марина! — кричала Ольга дочери, а Валя потихоньку нырнула за дверь, на ходу застегивая босоножки. Уж помаду она не сотрет ни за что! И не просите…

Валентина вышла замуж только через пять лет, когда окончила институт. Ольга Владимировна строго следила за студенческой жизнью внучки, а на вручении диплома плакала, уткнувшись лицом в плечо мужа. Дед Николай, приехавший на торжественное мероприятие в военной форме и при медалях, всё тянул шею, чтобы рассмотреть, где там среди этой большой стаи молодежи его Валечка, но забыл очки, страшно поэтому злился и не желал успокаивать жену, не до неё сейчас.

— Погоди, Ольга! Где Валька? Ну где ж она? Ты мне можешь хоть пальцем что ли показать? Я вообще не различаю! — ворчал он.

— Вы Валентину Горелову ищите? — раздался сзади мужской голос.

— Именно, молодой человек! Именно! — обернулся Николай Николаевич. — Ну разве можно так далеко сажать пожилых людей?! У меня всё с занавесом вашим этим бархатным сливается, не пойму, где тряпица, где человек.

— Она третья справа, второй ряд. Вот! Вот сейчас ей будут вручать диплом. Валюшка, молодец! — закричал прямо на ухо Николаю парень, вскочил, стал аплодировать.

Подполковник поморщился, Ольга Владимировна вздрогнула, выпрямилась. И хорошо, а то бы всё пропустила…

Так семья познакомилась со студентом–заочником Сашей, который оканчивал институт только через год.

— А что же вы, молодой человек, по болезни опаздываете или как? — поинтересовался Николай Николаевич, когда Саша был официально приглашен и представлен Валечкиной родне.

— Я в армии служил, — с готовностью пояснил молодой человек.

Дед остался доволен, бабушка поджала губы — «уж очень прыткий ухажер», Валькины родители только молчали и улыбались. Ну а что тут сказать, если у дочки любовь, первая и сразу на всю жизнь…

Катя и Юля с Александром познакомились незадолго до Валиной свадьбы, он им приглянулся, даже как будто подружились. Но вот сам Сашка Катю привечал, а вот Юлу недолюбливал.

— Почему? — удивилась Валя, когда муж сообщил ей, что думает о её подругах.

— Твоя Юля из этих… Ну «бабочка крылышками бряк–бряк», в а голове «ух–ух». Легкомысленная натура, ненадежная, — с готовностью объяснил он.

Валя спорить с ним тогда постеснялась, сказала только, что он ошибается, что просто Юля немного наивна и воздушна, но…

— Вот это «но» потом сыграет с ней злую шутку, Валечка. Твоя стрекоза напляшется, а потом окажется, что ей помирать скоро, и никто замуж с такой биографией не берет, — помогая жене убрать посуду в шкаф, с готовностью разъяснил свою позицию Александр.

— Знаешь, что! — возмутилась Валя. — Давай–ка мы больше не будем обсуждать моих подруг.

— Почему? — удивился Саша. — Вот Катерина очень мне нравится, ну, в смысле как человек, конечно, — пояснил он, поймав на себе строгий Валин взгляд. — Разумная, спокойная, одевается прилично…

— Так, всё! Это нас доведет до ссоры, Сашка! Юля тоже одевается прилично, это стиль такой! — стукнула чашкой по столу Валька. — Закрыли тему. Они мои подруги, ими и останутся, понятно?

— Понятно, — пожал Александр плечами. — Всё предельно ясно.

С тех пор обсуждать Юльку, её личную жизнь, слезы и то, что Валя иногда ездила её утешать, было табу. Катя с её симпозиумами и докладами, скучными костюмами и туфлями на низком каблуке, очками этими круглыми, стрекозиными, — тоже была запрещенным для высказываний объектом. Ну и ладно! Сашке хватало, кого и с кем обсудить! А подруги и друзья — святое…

…— Итак… Валентина! Боже, ты даже расходы на хозяйственное мыло вписываешь?! — водила по строчкам пальчиком Катя. — Вот это точность! Учись, Юля! А то до сорока почти дожила, а всё не знаешь, куда зарплата пропадает. «Мы зашли с коллегой попить кофе, хватились, а денег в кошельке уже нет!» — передразнила Юлию Катерина.

— Ты зря! Мы тогда просто ещё заглянули в торговый центр. Это не наказуемо! Мне нужны были туфли. К новому платью, — пожала плечами Юлька, стала выкладывать на тарелку яблоки. — Ешьте, это тетка прислала. У них же сады, они яблоки собирают, потом всю зиму хранят в ящиках, и меня иногда угощают.

— Как она? Как Мария Фёдоровна? — спросила с участием Валя. Тетю Юли все знали, она часто тогда приезжала к сестре, жила по несколько дней, лепила вареники и пельмени, а потом уезжала, удостоверившись, что морозилка родственников достаточно наполнена.

— Ничего… Ну как все в её возрасте — то ноги, то голова, то всё вместе. На уколы ходит, зависает там на несколько часов. Подруги у неё, видите ли, обсуждают кулинарные изыски, — отмахнулась Юля. Она не любила говорить о пожилых, об их болезнях, немощах, страданиях. Юля ничем не могла им помочь, ну, или так считала, а потому разговоры эти казались ей пустыми, только нагоняющими тоску и пробуждающие в Юльке чувство вины.

— Понятно. Ты к ней хоть ездишь? — нахмурилась Валентина.

— А как, интересно, яблоки к вам пришли? Сами? Навещаю, не беспокойся. Но вот не люблю я всего этого… С ними, со стариками, ведь надо сидеть, слушать, кивать, есть по три порции, а то обидятся, вскидывать брови, когда они восклицают: «А вот в наше время…» А мы в нашем живем, и оно такое же хорошее, как и их! А выходит, что всё не так, и ты как бы должен извиняться за то, что развалил «их» мир до фундамента. Ладно, проехали. Что там ещё в заветной тетрадочке? Кать, ты прям углубилась? Подсчитываешь, сколько Валька с мужем зарабатывают? — улыбнулась Юля, захрумкала яблоком.

Она–то зарабатывает хорошо, просто отлично. Тяжело, конечно, потому что постоянно в командировках, дома и не бывает, но зато чувствует себя, как на крыльях летает.

— Я, кажется, уже себе стаж налетала, как стюардессы, — смеялась она, сидя на кухне у родителей. — Мам, давайте, помогу деньгами, ну что вы там хотели? Шкафы? Купим шкафы. Сушку для белья хотите? Мам, ты только скажи!

— Да ничего нам не надо, Юль. Ты молодая, тебе нужнее, — отмахивается мать, Татьяна. — Откладывай, мало ли, пригодится.

— На что, мама?!

— Мало ли, на что! Всё, денег у тебя не возьмем, и точка.

И не брали. Никогда. Ни на лекарства, ни на продукты. В классе девятом или десятом дочка упрекнула их, что живут как нищие, что все тряпки, — она так и сказала «тряпки», как выплюнула это слово, — на рынке покупают. С деньгами тогда и правда было тяжело, Тане не платили, муж, Женя, таксовал, на то и жили. А потом Женьку чуть не убили. Подсели к нему какие–то парни, один сзади нож приставил, другой велел из машины выйти. Избили, машину угнали.

Так и не нашли автомобиль, а Женька после того случая как будто сдулся, обмяк, точно безразлично ему всё стало, веру в себя потерял. Таня пошла мыть подъезды, торговать в газетном киоске, Юля в какое–то фотоателье устроилась. Крутились. Но Юля им этого не простила, мол, детство отняли. А какое уж там детство!..

— Ты не права, Юлька! Жестоко так на родителей кидаться! Мы вот с матерью конфеты на рынке продавали, ну и что?! — отчитывала подругу Валентина. — Зато уж цену деньгам знаю.

— Ты просто эгоистка, — поддакивала Катерина…

Они долго потом не разговаривали, Юля ходила гордая, независимая, да с деньгами в кармане. Но одна…

Она первая подошла мириться.

— Я перед матерью извинилась. Слышишь, Валька? А перед отцом не могу, девчонки! Ну не могу! Я не понимаю, как мужчина может быть таким слабым! Ну он же мужик! — Юля крутила в руках карандаш, смотрела то на Валю, то на Катю, ждала, что они кивнут ей, мол, нормально всё! А они молчали.

— Осуждаете? Ну и ладно. Только не дай вам Бог, девочки, себе такого мужа выбрать, как мой отец сейчас! Папка всегда опорой был, надежный, большой, а теперь что?

— Все могут сломаться, Юля, все! Тем более, он чуть не умер. И тогда надо ему помогать. Он тебе всю твою жизнь помогал, а теперь твоя очередь.

Юля кивала, старалась всё это понять, но…

Но то, что твой отец, твой собственный отец стал, как ребенок, этого она принять не могла…

Но теперь это всё позади, она живет отдельно, деньги сами идут к ней в руки. Это карма. Любви нет, одиноко иногда в пустой квартире, но зато без нужды. И нет никого, за кого бы надо было бояться…

… Пока Валентина в очередной раз разливала по чашкам заварку, а Юля насыщалась витаминами, доедая второе яблоко, Катя скользила глазами по строчкам тетради учета Валиной жизни. Она любила всё «такое»: контроль, подсчет, цифры, графики. В отличие от невнимательной и поверхностной Юли, которую любое математическое действие раздражало, Катерина, глядя на числа, успокаивалась, она была в них, как рыба в воде, в уме считала моментально, в магазин с ней ходить было одно удовольствие — знай себе, набирай продукты, а Катя уже всё сложит.

— Валь, извини, вот просто ради спортивного интереса, — подняла Катерина голову, сняла очки, потерла пальцами переносицу, поморщилась. — Если не хочешь, можешь не отвечать…

— Да что там? Ну, говори! — кивнула Валя. — Всё скажу, гражданин начальник! Да, купила сапоги в прошлом месяце, каюсь. Но, девочки! Это ж какая красота! Сейчас принесу! — Она быстро ушла, вернулась с длинной коробкой, вынула оттуда сапожки: тонкая кожа, с узором под питона, каблучок невысокий, но изящный, мысочек зауженный. — На ноге смотрится — отпад. Ну да, пришлось коронки перенести, ну и новый телефон подождет. Зато каковы!

Валентина натянула сапоги, прошлась по кухне.

— Хороши! И ты у нас — походочка, как в море лодочка! Да Бог с ними, с сапогами! Вас шантажируют, Валя? — строго свела бровки Катя.

— Ты чего?! — Валентина, не дошагав до двери, замерла. — Почему ты так решила–то?

— А вот тут у вас, извини, я же аналитик, ну, сопоставила, да и читать умею… Каждый месяц ты переводишь двадцать тысяч некому ДМ. И, раз вписываешь сюда, то и Сашка знает? Или у вас кредит? Вы заём что ли оформили? — не отставала Катерина. — На что?

— Ничего я не оформляла, и никто нас не шантажирует. Меньше надо детективов читать, Катя! — Валентина вдруг рассердилась, схватила тетрадку, убрала её на верхнюю полку. — Да будете вы пить чай или нет?! Сколько раз я могу подогревать чайник? И вообще, нечего любопытствовать! Любопытной Варваре…

— Знаем, знаем… — промурлыкала Юля. — Нос оторвали. Но мы–то не на базаре. А у тебя в гостях.

— Ладно. Не хочешь, не говори. Но двадцать тысяч, Валька! У вас же дети! Или это на кружки какие–то? — сделала глоточек чая Катя. — Нет, мне просто интересно. Планирование расходов, расчеты…

— Это на кружки! Точно, Митьке на кружок! — закивала Валя, радостная от того, что подруга подкинула такую идею.

— Ага… Мите сколько? Девятнадцать? Какие кружки, Валя?! — покрутила у виска пальцем Катерина.

— Дворовые мотогонки у него! — сказала, как отрезала, Валентина. — А теперь всё, извините, девочки, мне работать надо. Дел невпроворот, я на дом документы взяла, там мне надо…

— Выпроваживаешь? — кивнула самой себе Катя, встала. — Давай, хоть посуду помою.

— Не надо. Саша скоро придет, я его ужином буду кормить. Я рада, что вы пришли, но пора вам, правда…

Валя улыбнулась, стала отодвигать подруг к двери. Те сталкивались локтями, теснимые в сторону прихожей, прижимали к себе сумки.

— Надо ещё как–нибудь собраться, да? Юль, ты когда в городе будешь, позвони мне! — стала на ходу надевать пуховик Катя. — Ко мне можно приехать. Но у меня Рудольф…

— Жив ещё, курилка? — улыбнулась Юлия. — Я помню, как он меня оцарапал!

— Жив. Он теперь смирный. Годы, знаете ли… Ой, Саша… — встрепенулась Катя, поздоровалась с вошедшим мужем Валентины.

— Привет. Уже уходите? Валь, у Дарьи Михайловны твоей был, цветы полил и… — Он вдруг замолчал, потому что жена стала ему что–то сигнализировать. — Валь, я не понимаю ничего. Не говорить? — переспросил догадливый Сашка.

— Чего, чего?! Что это ещё за Дарья Михайловна? — изумленно вылупилась на мужчину Юля. — Саш, кто это?

— Юленька, я же сказала, что мне надо работать, а вы меня задерживаете… — поднажала Валя.

Но девочки никак не хотели уходить, шептались о чем–то. А потом Катя всё поняла.

— Валька, ты что, нашу учительницу опекаешь? Дарью Михайловну?! Валя! Ты неисправима! — закатила она глаза. — ДМ — это же она? Фу, Валька! Она была такая неприятная, ужасная просто, а ты… Так, ладно, давайте мы вернемся на кухню, ты усадишь Сашеньку ужинать и всё нам расскажешь. Боже, двадцать тысяч! Вы же за институт платите, на себя тоже надо, но нет! Нет! Ты к ней ходишь даже?! Она нам столько нервов попортила, меня на выпускном сочинении завалила, а ты к ней ходишь?! — Женщина прищурилась, покачала головой.

Юля хотела под шумок уйти, чувствуя, что Вале не очень приятен этот разговор, но Катя схватила её за локоть.

— А вас, Юленька, я попрошу остаться! — прошипела она. — Итак, Валентина, что вы там мудрите? — обратилась Катя к подруге.

— Ну хожу! И денег даю! И буду ходить, пока нужно будет! А вы идите, вам же на всех, кроме себя, наплевать! — вдруг сорвалась Валя. — Не хватай меня за руки, Саша! Не хватай! Иди, там на плите всё. Ешь.

— Да чего ты? — насупилась Юля.

— А ничего! Вы дальше своего носа ничего не видите! На последней встрече выпускников были? Были. В каком состоянии Дарья Михайловна приехала, видели? Видели. Вы тогда посмеялись, вот, мол, настиг её бумеранг, а я потом ей позвонила. Нашла телефон и позвонила. Её дочка родная, помните, Женечка, так вот, она её хотела в дом престарелых отправить, потому что у Дарьи Михайловны ноги стали отказывать. А там всего лишь надо было дообследоваться, найти хорошего врача, оплатить курс физиотерапии, лекарства купить, а Женечке было не резон всё это делать. Тоже вот мать она винила, что та её в ежовых рукавицах держала всё детство. А ведь как иначе?! Тетя Даша была не замужем, много работала, уследи попробуй за Женей! А она, Женька, вольная птица, гуляла, ерундой всякой занималась. Дарья Михайловна её и лечиться отправляла, и дома запирала… Но что она могла, если Женька сама себе хозяйка?!.. Доченька дождалась, пока у матери здоровье сдаст, ну и выгнала её из квартиры. Мало того, что выгнала, заставила на себя дарственную оформить. Не подкопаешься! А мать в комнату к каким–то алкоголикам запихнула, когда узнала, что все дома престарелых у нас чаще всего платные. Это мне Женечка сама рассказала, гордая такая, что всё отлично обставила… У неё долг за квартиру огромный, а ей хоть бы что! Весело живёт, одним словом. А я… Саша, не надо мне воды! Я не волнуюсь! Нет, корвалола тоже не надо, спасибо. А я тетю Дашу к нам поселила, в бабушкину квартиру. Там ей просторно, хорошо. Нашли ей курс реабилитации, артрит подлечили, ходить стала бодренько. И не надо мне говорить, что я «как всегда», что Дарья Михайловна вредная, на нас кричала, а я, святая доброта, её выручаю… Я не стану оправдываться и объяснять ничего больше не стану. И…

Девочки и не говорили, сидели прямо, смотрели на стол, как будто узоры разглядывали.

— И я тобой горжусь, Валечка… — Катерина шмыгнула носом. — Я тобой очень горжусь! Можно, я тебя обниму, а? Я не буду ничего говорить, просто обниму.

— Но она же меня тогда отчитала за кофту… У неё совершенно дурной характер! — пыхтела Юля. — И зачем вы мне все это рассказали? Я теперь буду чувствовать себя виноватой…

— В чем? — в один голос спросили подруги.

— Ну, в том, что она там страдала, а я наслаждалась жизнью. И вообще, что плохо про неё думала. Столько лет прошло, а я помню, как лежала на диване и шептала всякие гадости, когда она мне в аттестате «трояк» хотела влепить по русскому. И беды все на её голову призывала. Это я «накаркала», да?

— Юль, вот вечно у тебя две крайности: либо ты вообще ни при чем, либо во всем одна виновата. Успокойся, твои проклятия не сработали. Жизнь, она не тобой придумана, — покачала головой Валя, обняла растерянную Юлю. Как была она, Юлька, жердинкой, так и осталась, вообще непонятно, в чем дух–то держится! — Ну что вы, ей–богу! Ну подумаешь…

— Подумаешь, Валя! Подумаешь! Ты человека спасла, ты… Ты… — Юля всё искала какое–то мощное, емкое слово, но на ум ничего не приходило, и она только развела руки, потрясла ими и охнула. — Вот ты какая, Валя! Тебе всегда не всё равно, ты всегда начеку, готова помочь. И я…

— Юля, хватит, — одернула её Катя. — От слов к делу, дорогие мои. Что там ещё надо? Какие–то связи, лекарства, предметы гигиены? Многое могу взять на себя. Если, конечно, Дарья Михайловна и ты, Валюша, разрешите…

Пока женщины разрабатывали героические планы, Саша улучил момент, забрал себе всю сковородку с рыбными котлетами и улепетнул в комнату смотреть футбол. А гостьи засиделись ещё на часик–два, сгрудились над очередным Валиным списком, как Кутузов с помощниками над картой, планировали, распределяли, спорили. Дошло до того, что надо бы свозить Дарью Михайловну на море, но решили сначала спросить у неё…

… Через неделю Дарья Михайловна с удивлением смотрела в «глазок» на двери. Кто–то позвонил в звонок, и она всё боялась, что придет дочка, станет просить денег.

А там, на лестнице, с тортом в руках и глупыми лицами, топтались какие–то тетки и Валя. Тетки были как будто незнакомые: одна худая и уж больно модная, вторая чопорная, в очках. И зачем их Валечка привела? Может, врачи какие? Так вроде получше с ногами стало, не надо никого! И денег на платных врачей откуда уже взять?!

— Теть Даш, открывайте, свои! — позвонила ещё раз Валентина.

Женщина послушно открыла. Тетеньки смущенно поздоровались, Валя затолкала их в квартиру, закрыла дверь.

Дарье Михайловне вдруг стало весело.

— Вы из самодеятельности? — спросила она.

Гостьи замотали головами, с мольбой поглядели на Валю. Та сунула учительнице торт, откашлялась.

— Дарья Михайловна, это Юля, это Катя. Они со мной вместе учились, — представила она подружек.

Тетя Даша пожала плечами, задумчиво стала шептать их имена.

— Ладно. Не переживайте, вспомните. Давайте лучше перестановочку сделаем, как хотели. — Валя решительно прошла в комнату. — Девочки! Да не пугаетесь вы, мебель двигать не будем, так только, книги переложим. Надо эту полку освободить, а у меня всё руки не доходят.

Юля с Катей, глядя в пол, потрусили на Валин зов. Они так и чувствовали, как сверлит их взглядом бывшая учительница.

— Куда класть? Валь, а что это?.. — Катя взяла первую поданную ей книгу в бархатной, затертой на корешке обложке. — Господи! Это же фотоальбом! Это её выпуски? — уточнила Катерина шепотом, листая плотные картонные страницы. — Она их все собирала? Фотки? Ну надо же…

— Ага. Я тоже, когда узнала, обомлела. Ей, оказывается, не всё равно было… Она сейчас, конечно, многих стала забывать, но вас, я думаю, вспомнит. — Валя показала взглядом на дверь. — Пойду, помогу ей. Да не бойтесь вы! Она очень интересная женщина, много знает, любит рассказывать. В наше время мало кто так говорит — ладно, красиво, как речка бежит, слово за словом…

Женщины кивнули. Во владении словом отказать Дарье Михайловне было нельзя. Талант!

… — Ну, Юля, — вздохнула тетя Даша, когда гостьи сели с ней за стол. — Помню. И кофту твою, и то, как ты на меня смотрела тогда, тоже помню. Ты не обижайся, просто я слишком хорошо знаю, кто вырастает их тех девочек, которые слишком развязны, что ли… Женя мне это очень хорошо показала. Я её упустила, мой крест теперь, а тянет Валя. Но я скоро съеду, найду жилье и всё.

— Не говорите ерунды, теть Даш! — строго одернула её Валентина. — Живете, и живите! Кать, а ты что молчишь?

Катерина поправила очки, посмотрела на Дарью Михайловну и тихо сказала:

— Сейчас будет признание. — выдержала паузу, сглотнула. — Вы вправе меня выгнать, я не обижусь. Итак! Тогда, в десятом классе, жабу вам в сумку подложила я.

На кухне воцарилась тишина, только шумел глухо холодильник, и тикали на стене ходики. Потом Юля прыснула тоненьким смешком, за ней Валя, а потом залилась грудным смехом Дарья Михайловна. Она, оказывается, тоже умела смеяться, и ещё как! Юля даже икнула от удивления.

— Да, жаба была знатной, — согласилась тетя Даша. — И выгонять я тебя ниоткуда не буду. Придумала тоже! Вон какая выросла, красавица! А детство, оно ж только раз бывает. Наигрались тогда, и будет. Как сейчас–то живете, девоньки? Хорошо всё? Расскажите, если хотите. Мне интересно!..

На кухне тети Даши ещё долго горел свет, сидели за столом четыре женщины, смеялись, вспоминали, перебивали друг друга, вздыхали. И сама Дарья Михайловна как будто помолодела рядом с ними, перестали ныть злосчастные колени, хотелось улыбаться.

— Значит, вам было не всё равно? Ну, кто мы, и кто из нас получится? — тихо спросила Юля.

Дарья Михайловна только кивнула. Они были её жизнью, каждый день, каждый год через неё проходили их сердца. Если это сказать вслух, то прозвучит пафосно, поэтому можно только смотреть на них, этих смешных девчонок, и радоваться. Хорошо, что Валя их привела! Очень хорошо!..

Катя потом редко бывала у тети Даши, а вот Юлька прибегала часто, щебетала какую–то ерунду, ходила с Дарьей Михайловной гулять, а потом, через год, ей первой сообщила, что выходит замуж за некоего Андрея, и у них будет ребенок.

— Вам первой скажу. Как думаете, на счастье всё это? Я, честно говоря, не умею о ком–то заботиться, боюсь не справиться… — тихо сказала Юля, зажмурившись.

— А ты не бойся, — погладила её по спине тетя Даша. — Всему можно научиться, если о другом думать прежде, чем о себе. Милая, я так за тебя рада! Господи!

Юля улыбнулась. Почему–то радость тети Даши, её порозовевшее личико, скомканное улыбкой, нарисованные карандашом бровки, изогнувшиеся над добрыми светло–голубыми глазами, слезы, которые тетя Даша старательно промакивала платочком — всё было особенно приятным. Может просто Юля стала сентиментальной? Нет… Просто это всё настоящие, от сердца, а потому согревает своим теплом и дарит надежду, что всё будет хорошо…


Источник
канал Зюзинские истории
(ссылку на канал автора оставим в комментариях)