Самой шумной и придирчивой была Люба Махонина. Ее платок, в голубой горошек, был заметен, как зайдешь в цех.
- Нет, ну точно у меня самая плохая машина, вечно ломается. Уж наладили бы, или новую поставили. А то ведь сущее наказание, одни простои из-за нее, а план-то трясут. А как не выполнишь, так по карману бьет…
- На счет плана - это верно, - поддакивали соседки, как только затихал стрекот швейных машинок. - А вот на счет новой – это ты загнула. Ну, где тебе новую возьмут, это же какие средства надо… так что лучше механика зови, ему не привыкать налаживать.
- Убрал носки! Слышь, ты, убрал, говорю!
- Твои носки, ты и убирай. – Димка, насупившись, смотрит на обидчика – Борька на целую голову выше его. Но Димка загородил собой младшего брата – пятилетнего Славку и, не дрогнув, готов защищать его и себя.
Борька презрительно плюнул. – Ладно, чики-брики, доберусь я до вас… забирай своего недержателя жидкости, - он кивнул на испуганного Славика, - и вали отсюда.
Восьмилетний Димка выдохнул, когда Борька отступил.
- Он побьет тебя? – вцепившись в брата, спрашивает Славик.
- Пусть попробует, враз – между глаз!
Димка, конечно, храбрится. Показывает свою смелость насколько это возможно в восьмилетнем возрасте. Много чего он может выдержат
Она проснулась рано, под громкое тиканье секундной стрелки: двое настенных часов шли вразнобой и время будто капало с тяжелым, твёрдым стуком. Всё тело болело, каждая косточка ныла, а в мышцах накопилась тягучая усталость.
Женщину люди раздражали. Все: и дети, и молодые, и старики. Вот, например, чтобы оказаться на набережной, нужно пройти через узкую металлическую калитку. Это проектировщики такие глупые. Набережная – место общественное, а тут узкая калитка, которая почему-то закрывается на шпингалет.
Решила прогуляться, а к этому месту бабушка подошла. Она явно никуда не торопилась. Идет, думает о чем-то.
А женщина сзади. Ей что – ждать, когда старая пройдет? Догнала и мягко так бедром толкнула: «Идешь, как по деревне. Соображать надо»!
Бабушка испуганно отскочила. Откуда прыть взялась?
Так с ними поступать надо, чтобы голову включали.
Всегда плохое настроение у женщины – все раздражают.
Варя дрожащими руками набирала номер телефона.
- Мамочка, Дашка снова заболела… Приедешь? Посидишь с ней? А то на меня на работе уже косо смотрят. С больничного на больничный. А что я поделаю?
Тамара Ильинична в который раз за осень спешила из деревни к дочке в город. А точнее, к любимой малышке - внучке.
- Ох, Дарья. И что нам с тобой делать? - гладила бабушка девочку, - хоть тебя из садика насовсем забирай. Давай-ка ты её мне после болезни в деревню, - обращалась она к дочери, - Там у меня и спокойно, и тепло. У бабы Тони коза Машка. Будет пить девочка молочко и закрепнет. И не узнать будет нашу девочку…
Тамара Ильинична говорила нараспев, словно заговор читала на здоровье
На странную взгляду картину: двое взрослых провожают и забирают из школы десятиклассницу дочку, в селе "Видное" никто уже не реагировал недоумённо. Только косились:
- А, это Ситниковы свою Маринку пасут.
Марина Ситникова выглядела на все двадцать: фигура женственная, с нужными изгибами, а уж пропорции такие, что невольно взглядом зацепишься.
- Поспела быстро, - вздохнула мать. - Того и гляди, с мальчишками загуляет. - Я и сама вышла замуж, едва школу закончила. Для себя и пожить не успела... Нет, не хочу я такого будущего для дочки.
- А что, плохое у тебя было будущее? - удивился Ситников. - А разве не ты первая подошла ко мне? Накинулась как орлица. Теперь да,
К старой Васильевне на второй этаж поднялась молодая, чуть за сорок, соседка Алёна. Васильевна тогда сидела в кресле, смотрела сериал про любимого «Мухтара». Чёрная пластмассовая трость стояла, прислонившись к рукоятке кресла. На столе, на газетном листке с программой телевидения, лежал открытый пакетик «Бабкиных семечек», рядом – железная миска с шелухой. Летом Васильевне стукнуло восемьдесят четыре, а с семечками она, в отличие от сына, уже беззубого, ещё не раздружилась.
– Васильевна, здравствуйте.
Алёна, разувшись, прошла в комнату и, не снимая старой мужниной куртки, в которой обычно ходила «давать кура́м», плюхнулась на диван, застеленный покрывалом расцветки
Ирине было 17 лет, когда она, в очередной раз, приехала на летние каникулы в деревню к тетке. Летом в селе красота. Природа вокруг такая, что дух захватывает. Такого ясного, голубого неба в городе точно не увидишь. Утром оно сияет чистотой, а ночью виден Млечный путь, звезды рассыпаны, словно миллиарды бриллиантов. Лес, речка, а самое главное, деревенские подруги, встречи с которыми, молодая девушка с нетерпением ждала весь учебный год.
Подружек было четверо: Ира, Надя, и две Светы. Дружили они с раннего детства. Летом были, не разлей вода, а в разлуке писали друг другу душевные девичьи письма.
Днем каждая из них занималась своими делами. В основном это была помощь
Она старалась не дышать. Тридцать два человека объявили на неё настоящую охоту. Немудрено! Ни одной женщины больше не было острове, и как раз поэтому молодая японка теперь отчаянно скрывалась. Она боялась этих людей, она знала, что они способны на всё. В июне 1950 года Кадзуко не знала, сколько она сможет продержаться.
Как тяжело родителям, когда ребёнок пьёт, а ребёнку этому скоро сорок....
Чувствуют они свою вину, ведь сами в детстве или юности недоглядели и теперь всю жизнь приходится нести этот крест. Самим уже осталось немного. А как он будет один, без них?
Хорошо хоть у родителей деньги водились, купили сыночку однокомнатную квартиру в другом конце города, продуктами каждую неделю снабжают. Что ему не жить? Зачем работать? Пьёт, да приключения ищет, вспомнив свою спортивную юность, но юность давно прошла, а синяки и шрамы теперь у него не редкость. Звонки после очередной драки, тоже не редки.
Вот так и жили пенсионеры Тимофей с Яной, вздрагивая по ночам от каждого звонка. А ведь у них ещё и дочь,
А потом пошла к реке, и только утром её нашли. Сжав кулаки, её двоюродный брат, Митька, отправился сам вершить правосудие. Так 31 июля 1837 года, на Вологодчине началось восстание.
«Держали нас хуже скота», - напишут жалобу крестьяне. Разбирательством занялись губернские власти.
Долговые расписки мужа, поручика Аэурбаха, заставили Варвару Петровну крепко стиснуть зубы. Ей, экономной хозяйке, такие вещи были непонятны. Зачем тратить лишнее, ежели можно пустить деньги на их приумножение? Скрепя сердце, Варваре Петровне пришлось признать: вотчину свою, в Вологодской губернии, ей придется продать. Содержать семейство становилось не на что, а он
Лида работала в собачьем приюте. Вернее, это было больше похоже на волонтёрство, она и её две сменщицы получали небольшое денежное вознаграждение за суточное дежурство в приюте.
Только те, кто истинно любит животных, сердцем чувствует, что может дать ласку и любовь брошенным бездомным собакам, может трудиться в таком месте.
Лида вышла вечером за ворота, чтобы посмотреть, не подкинули ли кого-нибудь к ним сегодня. Это было обычным делом, когда у калитки приюта работники находили коробку со щенками или привязанную к забору старую дворнягу.
- Вот нехристи, - ругались сотрудницы, и успокаивали испуганных собак, стараясь приласкать и сразу же накормить.
На территории было два тё
Галина приехала в Озерки в начале марта. Уже несколько недель державшееся низко серое небо вдруг стало становиться светлее, а потом голубее, и настроение у жителей села тоже изменилось.
- Гляньте-ка, как новенькая старается! Не иначе, как весь дом хочет обновить, вон стройматериалы всё подвозят и подвозят… Надо бы узнать, что она там надумала, - интересовались соседи.
На разведку пришла первой самая любознательная – Валентина, тридцатилетняя баба, с малышом на руках.
- Что, Галина Сергеевна, на пенсии решили новую жизнь начать? Как ваши дела, никак стройку надумали? Старый дом, конечно, но неужели сносить будете? – завалила с порога вопросами хозяйку Валя, поставив двухлет
Ириша поплотнее затянула пояс на тяжелом, пахнущем овчиной тулупе, нахлобучила на голову отцовскую меховую шапку, туго завязав ее под подбородком, и хотела, было, уже выскочить на улицу, но спохватилась и, вернувшись, натянула варежки. Пожалуй, они были единственным, что принадлежало именно ей. Все остальное: и тулуп, и шапка – остались от папы. Его не стало всего два месяца назад, Ира заменяла его на работе, пока тот болел, а теперь, поскольку это был единственный заработок в семье, так и осталась стрелочником. Начальство ворчало, не желая оформлять восемнадцатилетнюю девчонку на такую должность, но Ира упросила. Старший стрелочник, дядя Аким, обещал выдать ей одежду по размеру –
Ванька и Серёжа, два соседа, пятиклассники, вот уже час возились с поддонами из-под кирпича. Мальчики пытались разобрать их на доски, но сколочены поддоны были на совесть и ребятам удалось оторвать с помощью гвоздодёра всего пять досок.
- Чего это вы тут снова затеяли? – спросил отец Ваньки, вошедший во двор, - куда вам доски? Шалаш опять на дереве строить собрались?
- Неа, другое бы надо. И срочно, - голос Вани стал жалобным и просящим.
- Ну, что такое? – насторожился отец.
- Понимаете, Андрей Михайлович, к нам в посёлок снова собаку подбросили. А на носу зима. Нельзя её так оставлять… Жалко, -ответил Серёжа, живший по соседству.
- С чего вы решили, что её подбр
- Тааань, Таааань, ты дома?
-Нет, меня нетууу.
-Ааа, - соседка развернулась и собралась уходить, но потом быстро сообразила, - да ну тебя, я зайду?
-А с каких это ты пор, у меня спрашиваешь, зайти ли тебе?
-Да неудобно как-то, депутатша всё таки.
-Аааа, -женщина за оградой рассмеялась, - ну да, я же теперь величина огого, ко мне теперь знаешь, как надо обращаться? Не иначе, как синьора Лопес.
Таня сидела на корточках у забора и смотрела в щель во двор соседки бабы Клавы. Предметом интереса семилетней девочки были куры, мирно гуляющие и царапающие своими лапами многочисленные ямки у самого забора.
Загон, в котором жили куры, давно был превращён в перекопанную почву без единой травки. Клавдия Петровна сыпала курам зерен, бросала траву с огорода, когда полола, но куры так быстро расправлялись с угощением, что кормушки их вечно были пустыми.
Тане было жаль кур, ей казалось, что они голодают. Она рвала травку в своём огороде и бросала её курам в щели между досками забора. Куры так и караулили добрую девочку, и как только она появлялась, сразу бежали к ней, ожидая све
ЮЛЯ В их небольшой семье, несмотря на юный возраст 16 лет, Юля была за старшую. Мать её Галина, инвалид с детства с диагнозом ДЦП, оставалась вечной девочкой, и дочь рано почувствовала ответственность за неё. Они жили в небольшом домике в частном секторе: мама, бабушка, Юля и мамин брат Ваня. Родственники любили выпить и наливали матери, а ей алкоголь противопоказан. Юля пыталась вразумить их, но кто бы её слушал. Потом Ваня уехал на заработки в столицу и пропал. Бабушка подавала в розыск, но так его и не нашла. Бабушка недолго прожила без него, её не стало два года тому назад. Может и грех так думать, но для Юли и её матери жизнь без них стала намного спокойнее. Юля училас
Удобно с мамой жить. Так считали молодые супруги. Она хорошо готовит, в их дела не вмешивается.
Все работали, но мама умудрялась приготовить и обед, и ужин. Молодежь поэтому гуляла. После работы до вечера с друзьями. Вернутся, а дома чисто, еда на столе.
Доходило до того, что невестка даже посуду не мыла.
А еще мама стирать успевала: и свое, и молодых. Зайдет к ним и спросит: «Есть что-нибудь цветное? Хочу машинку включить».
Очень удобно с мамой, только скучно. Неинтересный она человек. За столом рассказывает про свою работу или про соседей. Уныло это, тускло и даже пошло. Нет молодым людям дела до соседей.
Комментарии 1