Марина тихонько баюкала сестру:

- Не выгонит. Что ж теперь… Случается.

Вика яростно вырвалась из Марининых рук, сверкнула глазами:

- Ты сама веришь – тому, что говоришь? Батю не знаешь! Забыла, как он спать не ложился, на крыльце курил, – пока мы с дискотеки не вернёмся? А помнишь, как ты с Макаровым на мотоцикле в степь… – так отец потом месяц тебя из школы встречал!

Про батю Марина и сама всё знала. Крут отец нравом, чего уж спорить с сестрой… Мать без его разрешения причёску изменить не может, платье себе купить без его одобрения – тоже нельзя… И им, девчонкам, батя до сих пор стричься не разрешает… Малая вон извелась вся: каре хочу! Как нормальная девчонка! Хотя волосы у Вики – и правда жаль стричь: чуть не до пояса, тёмно-русые, как у матери… А Марина своими невзрачными светлыми колечками – в батю. Хоть стриги, хоть не стриги, – никто и не заметит…

Марина вздохнула, нерешительно предложила:

- Давай я с батей поговорю? Расскажу ему всё…

Вика подняла глаза к потолку:

- С ума сошла! Даже не вздумай!

- Как же ты, Викуль?

- Домой больше не поеду, – Вика вытерла слёзы. – Что тут думать.

-Так батя спросит, почему не приезжаешь.

- Я говорила им… что на работу устроилась. В детское отделение, по ночам дежурить.

- Ну, а потом… – осторожно спросила Марина. – Ну, когда… родится маленький…

-Марин!.. А давай ты им скажешь, что это твой ребёнок.

Марина растерянно улыбнулась:

- Мой?..

Вика взяла сестру за руку, стала горячо объяснять, – видно было, что мысль эта пришла ей в голову далеко не сейчас:

- Ну, Мариш!.. Тебе ж двадцать второй уже. А замуж – даже Макаров не взял. Ты знала, да?.. Андросиха говорила, что Илюшка на Таньке Демидовой женится, свадьбу в конце лета назначили.

Марина пожала плечами:

- Да он мне и не обещал ничего.

- Я ж и говорю, – подхватила Вика. – Даже Илюшка не обещал. А, кроме Макарова, кто ж тебя замуж-то возьмёт! Ни образования, ни профессии нормальной. Ну, и… Вот если бы ты на мать была похожа,– как я! А ты в батю вся. Да в сестру его, тётю Лиду. А тётя Лида так и не вышла замуж. И тебя на дискотеках – ты же помнишь, Мариш! – никто не приглашал. Отец с матерью уже и не ждут, что ты замуж выйдешь. Вот и скажешь: родила для себя… чтоб одной век не куковать. Скажешь… ну, бросил, скажешь. Здесь, в городе. Обещал, а сам бросил. И уехал, – в неизвестном направлении.

- А меня что ж, – по-твоему, батя не выгонит? Если я с ребёнком явлюсь, – усмехнулась Марина.

- Тебя не выгонит, – Вика продолжала терпеливо убеждать сестру. – Тебе ж не семнадцать, как мне! И вообще!.. Таким, как ты, и без мужа можно родить. А на меня отец с матерью надеются, – что я на медсестру выучусь… Что замуж за офицера выйду, – я им про Вадика сказала… ну, что с курсантом встречаюсь.

-А раз сказала, – чего ж боишься! Распишетесь с Вадимом, ребёнка родишь… Обычное же дело. Вадим когда приедет? Он знает про ребёнка?

- Ой, Марин!.. Ну, какая же ты!.. Непонятливая! Ещё не хватало, чтобы он узнал! Да не его это ребёнок, как ты не понимаешь! Приедет он летом, в отпуск. У них ещё практика на аэродроме, – целый месяц. Вот мне и надо… чтобы к тому времени всё решить.

Марина не сразу опомнилась. Ошеломлённо переспросила:

- Ребёнок – не Вадима?.. А чей?

- Ну – чей, чей!.. Тебе какая разница!

- Вика!..

Сестра снова расплакалась:

- От Полухина я беременная… С абортом опоздала: всё думала, так, просто задержка, – бывает же… А когда к врачу пошла, сказали – поздно уже.

- А… Полухин знает?

- Знал… Я ему сказала, что аборт сделала.

- Зачем, Викуль? Валерий – хороший парень. Он что, – отказался?

- Как же, отказался. Уже собрался своим про свадьбу сказать. Ему, видите ли, батя приказал: жениться пора!

- Так чего же ты?

- И правда не понимаешь, да?.. Такой уж хороший, – электрослесарь подземный! И в посёлке нет одеяла, под которым он бы не спал. Это он для тебя хороший! Рук не хватит – стирать ему! Да ещё и пелёнки! По-твоему, я ничего лучшего не достойна?.. Сравнила, – Вадима с Валеркой! – Вике явно надоела Маринина дремучая бестолковость: – Не хочешь помочь, – так и скажи! Сестра, называется! Единственная, старшая!.. Ладно. Без тебя обойдусь. Олеська Верховцева, моя соседка по комнате в общаге, говорит, что у неё тётка в гинекологии работает. Можно договориться, – чтобы преждевременные роды… За деньги, конечно. Опасно это… – Вика обречённо махнула рукой: – Да что я говорю с тобой!

Взяла сумочку, сорвала с вешалки куртку. И выбежала из комнаты.

Марина с детства привыкла чувствовать себя старшей сестрой. Ей было четыре года, когда появилась Вика. Родители тогда строго-настрого объяснили:

- Теперь ты старшая сестра. И должна заботиться о малышке.

Так и повелось: лучшие куклы – Вике. Любимые конфеты, самую первую клубнику – Вике.

- Ты же большая! – укоризненно повторяли родители. – Отдай ей эту заколку, – ты же видишь, как она понравилась Вике!

Когда девчонки подросли, и так неприметная Марина стала просто бесцветной рядом с младшей сестрой. Кареглазая, темноволосая Вика уже лет с семи знала, что она – красавица… Поэтому так и считала: самые красивые платья, блузочки, брючки должны быть у неё. А зачем они Марине?.. Разве её серые глаза и светлые кудряшки от этого потемнеют?

Марина совсем не обижалась: она же старшая сестра. И к тому же Викуля и правда – такая красивая! Была совсем маленькой, напоминала Марине куклу – с длинными тёмными ресницами, большими блестящими глазами, с тугими косичками. В школе Марина училась почти на одни пятёрки, но дома на это как-то не обращали внимания. Зато Викина редкая пятёрка становилась настоящим событием. После одиннадцатого класса Марина собралась в педагогический, но родители решили, что старшей дочери пока лучше пойти работать, чтобы дома оставаться: у Викули совсем плохо с химией, а она мечтает медсестрой стать. Кто ж поможет, как не родная сестра! Марина стала работать делопроизводителем в шахтоуправлении, но потом Галина Петровна из планового отдела привела свою племянницу. Марина случайно услышала, как Галина Петровна со знанием дела, снисходительно объясняла сотрудницам в плановом отделе:

- Девочки, делопроизводитель – это же лицо шахтоуправления, согласитесь. Мариночка – славная девочка… Но – такая скучная!.. Сюда кого поярче надо… и – чтобы бойкая была, смышлёная… Чтобы любой проверяющий сразу заулыбался, – от этого же многое зависит. А тут – серенькие глазки… Волосёшки невзрачные. Молчит. Если кто из управления приедет в плохом настроении, – то в нашей приёмной оно так и не повысится… Нет, как хотите: это Дашенькино место! – решительно заключала Галина Петровна.

По-видимому, Юрий Степанович с этим согласился… Марине Аксёновой предложили пойти учиться на курсы машинистов подъёма. Очень удачно совпало: Вика как раз в медучилище поступила. Вот и хорошо, – девчонке-первокурснице без привычки тяжело вдали от дома, а так – целый год в городе будет под присмотром старшей сестры.

***

Вика убежала. Марина собралась догнать сестру, но в окно увидела, как Вика запрыгнула на ступеньку подъехавшего троллейбуса. Марина без сил прижалась лбом к холодному оконному стеклу.

Сегодняшнее Викулино признание не было такой уж неожиданностью для старшей сестры. И без догадок соседки, Польки Андросихи, Марина замечала: с малой что-то происходит. И эти изменения настораживали и даже пугали. Утешала себя тем, что этого просто не может быть: Викуле семнадцать только! Да и отцовское воспитание не позволяло никаких вольностей. Когда – ещё в начале осени – Вика познакомилась на дискотеке с рослым, очень серьёзным курсантом, Марина встревожилась. Вадим Аверин учился уже на четвёртом курсе, в их городе оказался случайно: однокурсник и друг пригласил Вадима погостить пару дней у своих родителей. А в следующее увольнение курсант снова приехал, – уже один, без друга, – чтобы встретиться с Викой. Вадим был таким взрослым и… красивым, что Марина буквально умоляла сестру:

- Викуля, ты же смотри, – осторожнее с ним! Ни в коем случае…

Вика беспечно отмахнулась, перебила Марину:

- Что ты меня учишь! Сама всё знаю.

Они были так хороши вместе! Высокий, чернобровый Вадим в курсантской форме и стройная Викуля, – со смело распахнутыми карими глазами, с блестящим водопадом тёмно-русых волос. И просто невозможно было запретить сестре эти встречи.

А потом –эти приступы тошноты… Викулина раздражительность – на пустом месте… И всё равно Марина старалась убедить себя, что Викуля просто капризничает – как всегда. Жалела сестрёнку: ещё и устаёт, – в медицинском учиться непросто.

Викулино откровенное и отчаянное признание в беременности постаралась принять спокойно, хотя у самой сердце похолодело. Как же могло случиться такое, – ведь Вадим казался таким серьёзным… а Викуля – девчонка совсем!.. А когда узнала, что беременная Вика не от курсанта Вадима Аверина, а от их поселкового парня Валерки Полухина, – еле смогла скрыть свою растерянность. Расспрашивать Вику не решилась: малая и так издёрганная вся…

Полухин – признанный поселковый красавец. Там, в посёлке, у них мерки красоты особенные: тёмно-серых глаз под разлётом бровей маловато. Чтобы вот так заглядывались и млели девчонки и женщины, нужна уверенная сила – в чуть приметном движении плеч и в неспешной походке, нужен нагловатый прищур насмешливых глаз и плохо смываемые следы угля на сильных пальцах, в которых угадывается затаённая нежность и умение бесстыдно ласкать… Валерий таким и был. Куртку никогда не застёгивал – ни в жару, ни в холод. И рубашка под курткой тоже расстёгнута... На груди – простой и строгий серебряный крест, – подарила крёстная, когда Валерка впервые в шахту спустился. И замирали девичьи взгляды от густых кудряшек на Валеркиной груди. А летом, бывало, выйдет из Донца, пока шумно и счастливо отфыркивается да головой трясёт, сбрасывая светлые прохладные капли с пшеничных волос, – даже соплюхи, девчонки-школьницы, начисто забыв про стеснение, останавливали взгляд на упруго-сильном бугорке под Валеркиными трусами.

Викуля права – на поселковых дискотеках Марину не приглашали танцевать: во вспышках светомузыки парням недосуг было приглядываться к Маринке Аксёновой, – чтобы рассмотреть её большие и грустные серые глаза, светлые брови – как тонкие стрелочки, всю её лёгкую, гибкую фигурку. Но это ж надо было рассматривать, – чтобы увидеть: а Маринка ничуть не хуже своей младшей сестры… Такая неяркая, неброская красота никуда не исчезает с годами, – не потускнеет, не выгорит, так и будет цвести неприметным, но сильным полевым цветком… А Вику не надо было рассматривать: её длинные тёмные волосы, красиво очерченные, капризно припухшие губы, высокая грудь и длинные ноги и так бросались в глаза.

И всё же случилось. Правда, не на дискотеке, – но дождалась Маринка приглашения на танец. Был конец августа, отмечали День Шахтёра. После торжественной части всегда собирались на поляне в Криничной балке. Марина уже год работала делопроизводителем у директора шахтоуправления. На празднике в балке она впервые была. А пригласил её Валерий Полухин. И не рассматривал, и даже согласия Маринкиного не спросил, – просто взял за руку и повёл танцевать. У Маринки от неожиданного счастья коленки подкашивались… Она чувствовала сильные Валеркины руки и замирала: сила эта вдруг оказалась очень бережной… После танца Валерий поднял её на руки, закружил по поляне, хоть и выпивший был. От его негромкого голоса ещё сильнее закружилась голова:

- Лёгкая ты какая, Маришка. Не держал бы в руках, улетела бы.

А Вике тогда лишь четырнадцать было. Но она капризно и презрительно надула губы:

- Ой, ой!.. Думаешь, и правда Валерке понравилась?.. Давай поспорим: школу окончу, – Полухин моим будет.

Марина сдержанно усмехнулась:

- Это как – твоим?

- А вот так! Валерка – самый красивый. И я – самая красивая. Просто сейчас он думает, что я маленькая… А вырасту, – он увидит, что я самая красивая! А ты даже не мечтай, что он с тобой встречаться будет. Он будет ждать, пока я вырасту.

Валерий больше не приглашал Маринку… А домой провожал Тамару Нефёдову из планового отдела.

Выходит, теперь Вика выполнила своё по-детски ревнивое обещание.

На следующий день, после занятий, Марина отправилась к сестре, в общежитие медучилища.

Виновато обняла Вику, тихонько сказала:

- Поговорить бы, Викуль.

Викина подружка, Олеся, понятливой оказалась. Кивнула:

- Я – к девчонкам. К семинару по анатомии готовиться.

Вика освободилась от рук сестры. Окинула Марину непримиримым взглядом:

-Я же сказала, – обойдусь без тебя. Олеська обещала…

- Вика! То, что ты задумала, – это страшно… это нельзя.

- А что можно?.. Замуж – за шахтёра? Когда Вадим уже намекал… что я буду его женой.

Марина снова обняла сестру:

- Ну, зачем ты… С Валерием. Из-за меня? Чтобы мне доказать? Викуля, это же была просто твоя детская ревность. У меня ничего не было с Полухиным… кроме того, единственного танца. А у тебя Вадим есть… Зачем тебе Валерка?

Вика задумчиво улыбнулась:

- При чём здесь ты. Тебе не понять. Замуж я за Вадима выйду. А с Полухиным – будет, что вспомнить. Он, небось, с ума сходит, – всерьёз решил, что женится на мне. Нет, ты помнишь, чтоб Полухин жениться собирался? А мне – слышала бы ты, что он говорил! На руках, говорил, буду носить, – тебя и ребёнка. Умолял аборт не делать. Дом двухэтажный батя с крёстным достраивают, – на моё имя, говорил, оформим.

- Так ты ж и не сделала… аборт. Вика! Давай я поеду в посёлок, всё расскажу ему. Он заберёт тебя… А бате нашему он сам всё скажет, объяснит... Ты не бойся. Подумай только… представь: ребёночек у вас будет.

-Марин, ну о чём ты!.. Променять возможность выйти замуж за будущего офицера на то, чтобы родить шахтёру ребёнка!.. Вадим – отличник. Знаешь, какое распределение его ждёт! А с такой женой, как я, он недолго будет в лейтенантах ходить. И вообще, если приехала, – давай о деле. Мне деньги нужны. Ты же не думаешь, что Олеськина тётка за спасибо мне врача найдёт?.. И Олеську тоже надо будет отблагодарить. – Кивнула на Маринины серёжки – отцовский подарок на совершеннолетие: – Я всегда говорила, что тебе эти серьги совсем не идут. Батя, думаешь, выбирал! Так, купил, что подороже, – лишь бы отделаться, показать, что о старшей дочке он тоже позаботился. А колечко тебе и вовсе не понадобится. Смешно же, Марин: будешь на спуске-подъёме работать… а на пальце – колечко с дорогущим сапфиром. Олеська знает, кому продать. Потом тебе совсем мало останется, – достать остальную сумму.

А Марина неожиданно твёрдо сказала:

- Родишь малыша, – я тебе отдам и колечко, и серьги. А на то, что ты задумала…

Вика отвернулась к окну. Процедила сквозь зубы:

- Уходи. Ты мне больше не сестра.

***

От отчаяния Марина готова была прямо сейчас лететь в посёлок. То ей казалось, что надо срочно обо всём рассказать родителям, то хотелось немедленно увидеться с Полухиным… И тут же её бросало в жар… а через секунду сердце леденело: что отец с матерью скажут!.. Не усмотрела за малой! С Валерием поговорить?.. А скажет ли Вика ей спасибо, будет ли рада, если Полухин узнает, что никакого аборта не было… А самое главное – ну, это же совсем невозможно…чтобы родители – да и все в посёлке! – узнали о Викиной беременности!

Завтра – зачёт по устройству шахтных подъёмных установок. Марина листала конспекты лекций и учебники, а перед глазами стояла побледневшая за эти дни Викуля…

- Девочка, сестричка моя маленькая, – Марина глотала слёзы. – Что же ты говоришь такое… – что я не сестра тебе. Нет, Викуля, у тебя есть старшая сестра, у тебя есть я. И я обязательно что-нибудь придумаю, – ну помнишь, как тогда, в школе… Помнишь, ты в седьмом училась, а я в одиннадцатом. Ты в тот день обиделась на химичку, Веру Тихоновну… Она тогда отметки по контрольной в журнал выставила, а ты контрольную на двойку написала… И ты стащила классный журнал, домой его принесла, хотела изорвать в клочья, сжечь, чтобы и следов не осталось от твоей двойки. И сама испугалась: что теперь будет!.. Ну, кто на следующее утро – далеко до первого урока! – залез в приоткрытое окно учительской! Завхоз, Зоя Степановна, всегда по утрам проветривала учительскую. Я – не хуже любой кошки! – вскарабкалась на подоконник, поставила журнал в ячейку вашего 7-А… и спрыгнула во двор. Ну, вспомни, как ты радовалась! И сейчас я обязательно найду решение, – я же твоя старшая сестра!

Ночью Марина так и не уснула. Твёрдо решила, что завтра, после зачёта, поедет в медучилище, найдёт Олесю, Викину подружку… и попросит её ни в коем случае не искать врача для Вики. Что будет дальше, Марина пока не придумала. Сейчас важнее всего – не дать свершиться тому страшному, что Вика легко назвала искусственными родами.

Сама удивлялась своим ответам на зачёте. Преподаватель, Григорий Васильевич, который на лекциях скептически и недоверчиво посматривал на большеглазую тоненькую девушку – тоже мне, машинист шахтной подъёмной установки!.. И занесло же такую на курсы! – вдруг серьёзно кивнул парням:

- Слышали, мужики?..

В другое время Мариша радовалась бы такой оценке своих знаний… Она и в школе училась почти на одни пятёрки, и здесь старалась быть не хуже парней. Но сейчас ей было не до похвалы строгого Григория Васильевича.

Олесю она встретила около медучилища. Тревожно оглянулась: лучше, если Вика не узнает об их разговоре. Маришка сама чувствовала, что говорит сбивчиво и несвязно… А Олеся усмехнулась, перебила:

- Какие искусственные роды… Ей нельзя. У неё потом детей не будет. Сегодня с утра она в больнице была, ей там всё объяснили. Викуля и на пары не пошла, ревёт в общежитии...

Марина не дослушала, – к остановке подъезжал троллейбус. Что ж такая долгая дорога-то! Сто километров, что ли, до этого общежития! Да что ж он, троллейбус этот, не едет… а тащится, – не черепахой даже… Улиткой!

Едва троллейбус остановился, Марина неучтиво растолкала всех, кто стоял впереди неё, спрыгнула со ступенек. Добежала до общежития, влетела в комнату. Прижала к себе Вику:

- Мы обязательно что-нибудь придумаем, Викуля. Ты только не волнуйся!

На удивление спокойно Вика взглянула на старшую сестру:

- Я уже придумала.

И больше ничего не сказала.

Не рассказывала и о том, куда зачастила по выходным. На осторожный Маришкин вопрос: ты домой ездила, Викуль? – окинула сестру насмешливым взглядом:

- С ума сошла?.. Домой – с таким животом! У меня же седьмой месяц! Я на дуру похожа, – отцу на глаза показаться?

Марина решилась сказать Вике то, от чего у самой обрывалось сердце… А что делать, – если Вика курсанта своего ждёт… если он уже о свадьбе ей говорил! И они такие красивые, так хороши вместе, – Викуля и Вадим! В таких случаях говорят: созданы друг для друга… И – видеть, как Викуля теряет своё счастье?..

И Мариша отважилась. Виновато обняла сестру:

- Знаешь, Викуль… Раз так вышло… Ну, надо же искать какой-то выход. – У Марины перехватило в горле: – Знаешь… Многие женщины хотят ребёнка, и не могут родить. – Отчаянно взглянула на Вику: – Ты понимаешь?..

Вика безразлично молчала. А Марина задыхалась от боли в груди, пыталась справиться с тем, что губы дрожали. Продолжала горячо убеждать сестру:

- Ребёночка заберут. Многие ждут… когда можно будет взять ребёночка из роддома…Такое же часто бывает! Заберут, и…

Марина вдруг расплакалась. Горько шептала:

-Прости меня, Викуля!.. Прости!

Вика пожала плечами.

А в начале апреля Марину разыскала Олеся:

- Вика в роддоме!

У Марины в глазах потемнело: в роддоме?.. Так… ребёночек должен был родиться в июне!..

Олеся объяснила:

- Она на Каменный Брод ездила. Там знахарка есть… или колдунья… ну там, – травница, что ли. Хрен их разберёт. Моя тётка подсказала, что надо к Софии этой поехать. София снадобье даст, – ну, чтобы роды вызвать. Вика три дня пила какой-то жуткий настой… И ночью у неё схватки начались.

В роддоме смешливая рыжеволосая медсестра сказала Марине, что Аксёнова Виктория Алексеевна родила девочку. Да, малышка родилась семимесячной, но девчушка славная и даже крепенькая для такого случая. Весит два килограмма, и рост – сорок пять сантиметров. Волосики золотистые, ножки длинные, – красавица!

Вика спала. Марина снова не сдержала слёз: такое измождённое лицо у Викули!..

Медсестра улыбнулась:

- Да не переживай ты так! Всё хорошо с твоей сестрой. Посмотри лучше на племянницу. Ну?.. Я ж тебе говорю: прямо – мисс роддома! В папаню, поди?.. Ой, тётка! А вроде и на тебя похожа!

У Марины закружилась голова, – сначала медленно, а потом с такой шальной скоростью, что пришлось дрожащей рукой опереться о стенку, чтобы не упасть. Это вот её… такую кроху… она предлагала Вике оставить в роддоме!.. Убеждала Викулю, что ребёночка кто-нибудь заберёт! Вот этого ребёночка, эту кроху с золотистыми волосиками – кто-нибудь заберёт?..

Малышка долго так, прерывисто всхлипнула… или вздохнула, открыла глазки. Марина замерла: в затуманенных глазах крохи словно застыла горькая обида…

И улыбчивая медсестра вдруг стала серьёзной. Тоже вздохнула:

- Вот только мамочка отказалась кормить её.

Молодой и строгий врач пригласил Марину к себе в кабинет. Немного помолчал, – листал какие-то бумаги. Марине показалось, что он справляется с каким-то волнением. Врач поднял на неё глаза:

- Ваша сестра написала заявление об отказе от ребёнка.

Марине казалось, что какие-то острые молнии невыносимо больно пронзают её виски: это она убедила Вику оставить ребёночка в роддоме! Умоляюще посмотрела на врача:

- Можно… я поговорю с ней? Она… мы заберём малышку.

В палате осторожно присела рядом с Викой, склонилась над её лицом. Вика проснулась. Марина поцеловала сестру:

- Викуля! Она такая красивая, наша девочка!

Вика потянулась:

- Чтобы я!.. Когда-то ещё! Хоть раз!.. Неет, с меня хватит.

Марина прикоснулась губами к Викиным волосам, взяла её ладошку:

- Врач говорит, что всё хорошо. Малышка здоровенькая… и быстро наберёт вес. Викуль, ей грудное молоко надо.

Вика зевнула:

-Ты в своём уме?.. Ты знаешь, во что моя грудь превратится! И как я, по-твоему, Вадиму объясню?..

- Викуля, а, может… все же стоит, чтобы Валерий узнал?.. Дочка так на него похожа!

Вика с досадой отмахнулась:

- Ой, ну хватит. Я уже отказ написала. Ты же сама говорила: её заберут.

***

От безысходности Марина опустилась на колени перед Викиной постелью:

-Вика! Викуля!.. Я тебя никогда ни о чём не просила… Викуля, давай заберём нашу малышку! Она же наша девочка! Валерий обрадуется… ты привыкнешь к нему, полюбишь… Раз у тебя было с ним, – ты полюбишь его. Ты же родила от него дочку!

Вика рассмеялась:

-Дура ты, Маринка. Да мне просто интересно было! Мы с девчонками ещё с класса седьмого пялились на… ну, когда он из реки выходил в одних плавках.

- А сейчас? Он совсем не нравится тебе?

- Сейчас?.. Нет, ну если бы он был на месте Вадима… Если бы курсантом был. А так – нет. Ты, Мариш, в этом ничего не понимаешь. То, что у нас с Валеркой было, – это одно. А замуж – это совсем другое.

- Вика! Мы с тобой не о том говорим. А она, крошка, девочка наша… она ещё не знает, что мы не заберём её. Вика!..

- Ну что ты заладила! Так удачно всё сложилось: я избавилась от беременности на два месяца раньше срока, мне надо поскорее забыть об этом, собой заняться, – чтобы к приезду Вадима и следов не осталось от моего живота! Теперь хоть отцу на глаза можно показаться, домой съездить. А ты мне тут всякую хрень несёшь.

Марина поднялась. Дрожащей рукой поправила светлую прядь волос:

-Я подумала, Вика. Ты хотела… ну, чтобы родителям сказать, что это мой ребёнок. Давай так и сделаем.

Вика с любопытством взглянула на сестру. Выразительно покрутила пальцем у виска:

-Нет, ты точно дура. Тебе приключений на одно место захотелось?

Марина задыхалась от кома в горле:

- Она маленькая такая… совсем крошечная. Я даже не знала, что такие крохи бывают… Она хочет домой. Мы ей всё купим, – кроватку, одёжки всякие… красивые, – она же девочка! И куклу…

Вика равнодушно отвернулась к стенке:

- Я спать хочу. Попробовала бы ты родить! Думаешь, – на прогулку сбегать!

Марина опустила ладонь на Викино плечо. Сама не ожидала от себя такой жёсткой решительности:

- Тогда… Вика, тогда Вадим обо всём узнает.

Вика резко повернулась, села на постели. В глазах – удивление и испуг:

- Что… узнает? Ты… расскажешь ему про ребёнка?

-Расскажу, – кивнула Марина. – И Полухину расскажу, что никакого аборта не было.

Беспомощность заметалась в Викиных глазах… а у Марины от жалости к сестре сердце сжалось. Вика пролепетала:

- Ты же… ты же сестра моя! Старшая! И ты помогать мне должна!

-Вика, я решила. Мы заберём малышку. Я заберу. И родителям, и всем скажу, что моя дочка. Она на меня похожа, – даже медсестра заметила. И… её Настей зовут, я уже назвала её: Анастасия.

Вика ошеломлённо мочала. Марина нахмурила светлые бровки:

- Ты завтра заберёшь заявление об отказе. Не хочешь кормить девочку, – не надо. Её уже кормит женщина из соседней палаты, Катерина, смуглая такая, красивая. Мне медсестра её показала. У неё молока так много, что двоим хватает. Как только Настя наберёт вес, я заберу её домой.

- Тебя же… тебя отец из дома выгонит!

- Не выгонит. Сама же говорила: мне не семнадцать лет.

Кроха и правда скоро набрала вес. Серые глазки уже не туманились, малышка смотрела ясно и внимательно. Осталось получить необходимые документы.

-Справку о рождении девочки подготовит акушерка, – сказала рыжеволосая медсестра.

Марине казалось, что в роддоме все вздохнули с облегчением, когда узнали, что Вика забрала заявление об отказе. И строгий молодой доктор повеселел. И даже что-то негромко напевал у себя в кабинете.

Акушерка Ирочка скучающе взглянула на Марину с Викой:

- Вам, что ли, справку оформлять?

Вика безразлично смотрела за окно. Марина кивнула:

-Да.

Ирочка что-то небрежно писала. Подняла глаза:

- Фамилия матери?

- Аксёнова. – Марина заторопилась: – Аксёнова… Марина Алексеевна.

Вика с недоумением повернулась от окна. Марина незаметно пребольно ущипнула сестру за руку, уверенно повторила:

-Аксёнова Марина Алексеевна.

Акушерка заглянула в Викину карту:

- Марина?.. или Виктория?

Марина положила перед Ирочкой серьги с васильково-синими сапфирами, сняла с безымянного пальца колечко с таким же камешком – подарок отца на восемнадцатилетие. Улыбнулась:

- Марина...Алексеевна.

Ирочка очарованно смотрела на серьги и колечко. Потом перевела взгляд с Марины на Вику, чуть заметно усмехнулась, плечами пожала:

- Да мне – хоть Марфа Васильевна. Я замуж выхожу. За моряка. Послезавтра свадьба, и мы сразу уезжаем на Дальний Восток. Вы же сёстры? Ну и… сами разбирайтесь, кто из вас рожал.

А потом в Настином свидетельстве о рождении появилась уверенная запись:

- Аксёнова Анастасия Валерьевна. Мать – Аксёнова Марина Алексеевна.

- Ну, и дура, – Вика настороженно взглянула на сестру. – Зачем ты её Валерьевной записала?

- Потому что красиво: Анастасия Валерьевна.

- А если Валерка… узнает?

- О чём он узнает? У меня с ним ничего не было. Он что, – единственный Валерий на свете?

Договорились: дома Вика скажет родителям, что у Марины началась практика, – поэтому домой не приезжает…

До экзаменов Марине с девочкой разрешили пожить в комнате общежития. Вика почти не приезжала к сестре.

- И как ты бате на глаза покажешься? – беззаботно щебетала Вика в редкие встречи.. – Он же тебя… Ещё и матери достанется.

Марина в затаённой тревоге отмахивалась. В крошечную бутылочку наливала молочную смесь, кормила малютку. Как домой вернётся, – пока и сама не представляла…

А однажды возвращалась с Настей из детской поликлиники, и лицом к лицу столкнулась с поселковой соседкой, Полиной Андросовой. Марина обомлела. Хотела незаметно проскользнуть мимо, сделать вид, что не увидела Полину. Но Полина изумлённо окликнула Марину:

- Маришка?.. Твой? Ты это когда ж успела?.. С коляской, с лялькой… Как это ты?

Промелькнула спасительная мысль: беспечно улыбнуться Полинке, объяснить… ну, про подружкиного малыша… И тут же поняла: да какое же это спасение!.. Курсы окончены, оттягивать возвращение в посёлок уже некуда…Что ж выдумывать!

Просто и твёрдо ответила Полине:

- Моя дочка. А как… – ты, Поль, правда не в курсе, как это случается?

Полина смешалась:

- Очень уж неожиданно.

- А я кого-то должна была заранее предупредить?

А на следующий день заявился батя. Марина застыла над коляской. Отец угрюмо кивнул:

- Собирайся. Нечего тут… с ребёнком по общежитиям.

Всю дорогу до посёлка батя молчал. Марина тихонько убаюкивала малышку. Девчушка закряхтела, – пора было покушать… Отец взглянул в зеркало. Марина затаила дыхание: в батиных глазах – словно вина какая-то… растерянная. Ещё боль непонятная – напополам с горечью – плеснулась. Марина склонилась над малюткой,– слёзы скрыть.

- Как назвала-то? – спросил отец.

-Настей. Анастасией.

Оглядывались соседки, – когда Алексей Михайлович с малышкой на руках вышел из машины.

- Кто бы подумал, – покачала головой Евдокимовна. – В тихом омуте… Уж такой недотрогой Маришка была… Уж как строг был Аксёнов со своими дочками! И вот тебе: ребёнок есть… а муж Маришкин – где ж он…

Татьяна Ивушкина перебила Евдокимовну:

- Нет и нет. Аксёновы сами вырастят. Хороший не бросил бы девчонку, – с ребёнком-то. А о таком что жалеть!

А в доме мать заплакала:

- Доучилась! Догулялась… Хоть бы про младшую сестру подумала… А если Вика по твоим стопам пойдёт!

Через полмесяца Мариша вышла на работу. Лидия Михайловна, отцова сестра, подсказала:

- Чего тебе дома сидеть, Мариша. Раз зовут, – иди, пока не забыла, чему училась-то. Спуск-подъём – дело серьёзное, без этого шахты нет. А малышку ко мне приноси. Справимся.

Вика приехала в начале августа. Не одна, – с женихом, серьёзным курсантом. Вадим преподнёс матери букет нежно-алых роз, обратился к отцу:

- Мы с Викой решили подать заявление.

***

Отец промолчал. Сдержанно кивнул матери:

-На стол собери. Кто ж про такое на ходу разговаривает.

Вика утащила Вадима на берег. Ольга Антоновна торопилась: пока варилась картошка, подрумянила на сковороде колечки домашней колбасы, нарезала сала. С тревогой поглядывала на мужа: Алексей угрюмо молчит, курит, – одну за другой… Суховато напомнил:

- Салатик сделай.

Ольга Антоновна метнулась в огород. Огурцы и помидоры выбирала самые красивые, луковицу – посочнее, петрушку и укроп – чтобы листочек к листочку: а как же!.. Пусть хоть у младшенькой всё по-людски будет… Что ж отец-то хмурится! Только бы согласился Алёша дочку замуж отдать за курсанта!

От сердца отлегло: из погреба Алексей Михайлович принёс бутылёк с вишнёвой наливкой, сам поставил на стол особо парадные рюмки. Ольга Антоновна улыбку скрыла, – выходит, есть надежда, что предложение курсанта будет принято.

Вика с Вадимом вернулись вовремя. Стол накрыли под яблоней, у колодца. Пока Вадим с батей курили, Вика быстро зашептала матери на ухо:

- Пусть Маринка с малой у тёти Лиды побудут. А то мне стыдно перед Вадиком, что у меня сестра такая… Без мужа ребёнка нагуляла.

На спуске-подъёме Маришка Аксёнова была пока стажёром. Сегодня работала в первую смену. До сих пор их смены с Полухиным не совпадали. Марине и хотелось увидеть Валерия, – в тайной радости она присматривалась к малышке, счастливо и грустно улыбалась: случилось же так, что глазки у Насти её, Маринины, а волосики пшеничные – Валеркины… – и боялась встречи с Валерием, боялась, что он заметит, почувствует… о чём-то спросит…

Так и получилось. Первая смена готовилась к спуску в шахту. Маришкино сердце забилось – и счастливо, и тревожно: она ещё издалека увидела Валерия, а потом слова его расслышала. Сквозь обычную сдержанную насмешку в Валеркином голосе на мгновение прозвучала какая-то неясная, затаённая, что ли, грусть… Полухин оглянулся, удивлённо присвистнул… и вернулся:

- А я думаю: чего это меня сегодня в забой так тянет! А тут у нас такие стволовые работают! (стволовой – это рабочий, который отвечает за спуск-подъём оборудования, различных грузов и людей в угольную шахту. Стволовыми часто работают женщины, – примечание автора).

Под внимательным прищуром Валеркиных глаз Марина растерялась. А потом Полухин сказал такое, от чего сердце её сладко оборвалось:

- А помнишь, как мы танцевали с тобой? Когда День шахтёра отмечали в Криничной Балке?

А Полухин усмехнулся:

-Слышал, – дочка у тебя родилась? – Густая синева в Валеркиных глазах темнела, – так вечереющее небо отражается в потемневшем Донце. Нагловатым взглядом он медленно и бессовестно окинул всю Маринку: – Куда спешила-то… Сказала бы: так мол и так, Валерий Павлович… Дочку хочется! Мы бы с тобой… такую!.. Красавицу писаную!

Марина вспыхнула. Спасибо, Игорь Волошин, горный мастер, рявкнул:

- Полухин, мать твою! Смену, что ли, отменять, – из-за твоих свиданий?

Мариша заставляла себя слушать инструктора. И улыбку, и вдруг набежавшие слёзы скрывала одинаково старательно: эта темнеющая синева Валеркиных глаз стала проглядывать в Настином взгляде. Работала, а сама считала минуты до окончания смены, – так хотелось поскорее дочку увидеть.

Дома батина сестра, Лидия Михайловна, почему-то отвела виноватый взгляд:

- Ты, Мариша, отдохни у меня. Малышка спит. А я сейчас борщ подогрею, пообедаешь. – Всё же решилась объяснить: – Вика приехала, с женихом. Мать прибегала, просила… чтобы ты с Настей пока у меня. Ну, чтоб не беспокоить гостей.

Марина усмехнулась: бедная Викуля! Неужели боится, что старшая сестра выдаст её тайну…

Промаялась целую ночь: вдруг отец не разрешит Вике выходить замуж! Ей учиться ещё… и восемнадцать только-только исполнилось. А на рассвете мать заглянула:

- К свадьбе готовимся. Здесь, в посёлке, сыграем. – Вздохнула: –Батя всю ночь не спал… Где ж видано, чтобы младшую дочку раньше старшей замуж-то отдавать!

А Марина обрадовалась: значит, согласился батя!

Тётя Лида переставила чашки на столе, головой покачала:

- Что ж, Оля… Так сложилось. Двух одинаковых судеб не бывает. Свадьбу-то когда решили?

- В начале сентября. Вике надо перевестись в другое училище. Туда, где Вадим учится. Что ж им, – после свадьбы порознь-то жить.

Вадим уехал домой, к родителям. А Вика уверенно и требовательно заявила старшей сестре:

- Поможешь мне. Для свадьбы мне надо купить всё самое лучшее!

Марину утомляли бесконечные поездки по магазинам. Викуля настойчиво тащила сестру в бутики с женским бельём, долго и придирчиво перебирала трусики и лифчики:

- Как думаешь? Вот этот?.. Чтобы у Вадика земля из-под ног ушла! Я хочу, чтобы он в нашу первую ночь с ума сошёл!

На безмолвный вопрос в Маринкиных глазах нахмурилась:

- Ты дура. Вадик любит меня. И он – современный парень. Ему всё равно, что там будет на простыни.

… Марина убаюкала малышку, вышла во двор. Устало присела на скамейку у колодца. Привычный и ровный гул работающей шахты не заглушал тихого и нежного, чуть грустного пения сверчков. Такая же горьковатая нежность полынного запаха примешивалась к сладости зреющих яблок. Марина прикрыла глаза. Хорошо, – завтра во вторую. С утра надо успеть постирать…

За калиткой раздался негромкий смех. Марина встрепенулась от полудремы, прислушалась: Викуля?.. Или показалось?.. Потянуло сигаретным дымком. Валерий?.. Так непривычно было слышать его голос, – без всегдашней насмешки, серьёзный, чуть усталый. Викуля смеялась, тормошила Валерия:

- И как ты будешь жить без меня, Полухин?.. Я же замуж выхожу. – А хочешь… – От Викиного бесстыдства в Маринку словно кто-то жаром плеснул: – А хочешь, – у бати в конце огорода свежее сено… Ночь тёплая какая! Чувствуешь?.. – даже полынь сладкой кажется! Идём?.. Пока я не замужем!

Марина замерла. Валерий закурил новую:

- Ты вот что… Я давно хотел сказать, да не получалось… увидеться. Ты прости меня, – за то, что тогда… В прошлом сентябре.

- Помнишь, значит? – В Викином голосе – заносчивая усмешка. – И не забудешь, так и знай! Пойдём, говорю! А то послезавтра мой курсант приезжает.

- Ты зря тогда… У Саньки Макарова день рождения был. Мы и выпили-то, – по стопарику всего. А разморило меня, – после смены. У нас тогда в первой лаве… короче, вымотались, – как за три ночных подряд. А потом Любка Калмыкова пришла ко мне,– ну, туда, где огороды к Донцу спускаются. Толку с меня, правда, не было, – уснул я… Сквозь сон удивляюсь: что это Любка смелой такой стала… и бессовестной: лапает – без стеснения… Захлестнуло меня, – ещё в полусне… А когда понял… что не Любка это…

- Да помню я! – рассмеялась Вика. – Помню, как ты меня Любкой называл!

Валерий затянулся сигаретой:

- Как же ты… не побоялась, – прийти ко мне, к пьяному шахтёру… ночью… Ты ж тогда только школу окончила.

- Ну, вот потому и не боялась, – что окончила. Я с выпускного уже ничего не боялась, Валера. И совсем ты не пьяный был, – с одной рюмки-то!.. Не знаю, как с Любкой, а нам с тобой хорошо было, – помнишь?

Полухин молча курил, – Марина видела, как вспыхивает огонёк его сигареты. Потом хрипловато сказал:

- Я рад, что ты замуж выходишь. И… прости меня. Пойду я, – мне в первую.

Вика стала перед ним, положила на плечи ладони:

- Не хочешь?.. Смотри, потом поздно будет. Курсант мой строгий.

Валерий снял её руки:

- Хочу. Чтобы у тебя всё хорошо было. Иди. И жди курсанта своего.

Марина не помнила, как успела заскочить в дом. Не разделась, так и упала на постель. Не дышала. Слышала, – Вика не спала, долго возилась за стенкой… И Марина до рассвета не сомкнула глаз. Получается, всё не так, как рассказывала Вика… Всё – по-другому совсем. И… про беременность Викину, выходит, Полухин не знал. И послезавтра Вадим приезжает со своими родителями… а Вика…

Марина тихо заплакала, – от жалости к серьёзному и красивому курсанту… к Викиному белому платью и невесомой фате, что каким-то полупрозрачным сиянием виднелась из-за приоткрытой дверцы шкафа… Даже скорую свадьбу было жаль, – потому что уже сейчас, до назначенного дня, свадьба Вики и Вадима быстро и безнадёжно теряла обычную торжественность и чистоту, сокровенную тайну теряла…

***

Марина помогала матери и Викулиной крёстной с соседками, – успевала бегать из летней кухни к свадебным столам с тарелками нарезанного салата и горячей томлёной картошки с румяными и сочными кусками мяса, без конца поглядывала на окно своей комнаты, прислушивалась, не проснулась ли малышка. И любовалась Викулей… Любовалась без зависти, со светлой, чуть грустной радостью. Вика была самой красивой невестой – из всех, которых Маринка раньше видела на поселковых свадьбах. Как хорошо, что Викуля не остригла свои тёмные и густые волосы! Сейчас они строго и нежно были собраны под фатой, и Марина видела, как Вадим касается губами так трогательно выбившейся пряди. Во время танца Вадим кружил Викулю на руках, а у Маринки голова кружилась – от счастья за младшую сестру… Как бы там ни было, а хорошо, что Вадим так любит Вику. И… как хорошо быть старшей сестрой! Вот так решить, – как старшая сестра! – чтобы Викуля счастлива была… и чтобы малышку домой забрать. И – чтоб никто и никогда не узнал об их с Викулей тайне.

Вадим вчера взял Настеньку на руки. Маришка замерла: так хорошо у него получается, – держать кроху на руках. Вдруг порадовалась за Викулю: таким надёжным показалось счастье сестры… А Вика капризно надула красивые губки: ей совсем не хотелось, чтобы Вадик и его родители о девчонке узнали. Она даже сказала сестре:

- Ты эти дни у тёти Лиды побудь. Валик же знает, что ты не замужем. Что подумают его мать с отцом, – ну, если у меня старшая сестра такая…

Марина согласилась: может, и к лучшему. И малышке спокойнее будет, и Викуле… Да отец велел Марине дома остаться. И она услышала, как Вадим негромко и серьёзно сказал Вике:

- Марина молодец. Сильная. Тяжело ей, – одна с малышкой осталась, но она справится.

И мать Вадима полюбовалась малышкой, посоветовала Марине купать девчушку в отваре ромашки:

- Спать лучше будет. И красавицей вырастет.

Марина счастливо перевела дыхание: видно, ничего плохого новые родственники не подумали про Викулину семью.

А Вика насмешливо фыркала. Марина с беспокойством посматривала на сестру: Викуля совсем не скрывает, что родители Вадика её разочаровали. Она-то думала!.. А тут – обычная деревенская тётка. Без косметики, без маникюра…Без причёски, – так, гладко причёсанные волосы просто собраны на затылке. А отец вообще в первый же день выпил самогонки и проспал до самого вечера. И на свадьбе тоже, – пьёт с шахтёрами, колбасой домашней с помидорами с огорода закусывает.

Поселковые бабы смотрели, как бегает Маринка, как хлопочет у свадебных столов, вздыхали:

- Как, скажи… – счастье своё сестре отдала. Ведь Маринка – старшая у Аксёновых. Не сложилось у Маришки: говорят, обещал какой-то в городе, да и бросил, – дело обычное…

Татьяна Луговая, соседка, головой качала:

- А у них, у девчонок Аксёновых, с самого детства так. Как родилась Вика, так Маришка – в свои четыре года! – старшей и взрослой стала. Викуля у них красавица, слов нет. А только и Маришка не хуже, если присмотреться.

- Кто ж присматриваться будет, – усмехнулась Галина Сакутина. – Мужики любят, чтоб всё на виду. А у Маринки ещё и ребёнок теперь на руках. Вот и всё счастье.

Марина не особо прислушивалась к разговору женщин, улыбалась: кто-то же из них с Викулей должен быть счастлив! Ну, осталась бы Вика с малышкой одна… А раз не лежит сердце к Валерке Полухину, то откуда же счастью взяться. Сохла бы по Вадиму, и дочка не в радость была бы. Про Валерку, выходит, насочиняла, – что в любви клялся, умолял, чтоб замуж вышла за него. Понимала Маринка: до сих пор Викуле по-девчоночьи хотелось похвастаться перед ней, старшей сестрой, что никуда Валерка не делся, влюбился в неё. Не могла забыть ту, ещё полудетскую, обиду, когда Полухин пригласил танцевать Марину.

На свадьбу Валерий заглянул ненадолго, – Марина подсчитала, что сегодня Полухину в третью. С женихом поздоровался за руку, улыбнулся:

- Береги её, курсант. Чтобы такой же красивой и через пятьдесят лет была!

Вика рассмеялась, потащила Валерия танцевать. Марина встревожилась: заметила, как мать Вадима долгим и внимательным взглядом проводила Вику. А тётя Лида помахала рукой: маленькую пора кормить. Марина убежала в дом. Пока готовила молочную смесь для Настеньки, сердце сжималось в каком-то предчувствии… Умоляюще взглянула на тётю Лиду:

- Мне бы на минутку… Смесь готова, покормите Настюшу?

Ни за столом, ни на улице, где у них обычно танцевали на свадьбах, сестру не увидела. Вадим с ребятами-однокурсниками и строгим, неразговорчивым майором из училища курили у колодца. Валерия тоже не было. Уже стемнело, мужики включили уличные фонари, – когда случалось свадьбу играть, специально монтировали освещение, чтоб поярче было, чтоб аж до берега Донца светило.

А к Донцу вела тропинка, – прямо с огорода. Марина побежала в конец огорода. И… опоздала. Мать Вадима, Екатерина Степановна, стояла за плетёной огородной калиткой… а на берегу Вика тоненькой хмелинкой обвилась вокруг Валерки Полухина…

Не помня себя, Марина рассмеялась:

- Екатерина Степановна, не волнуйтесь! Это… это жених мой, Валерий. Он Викуле – как брат. С самого детства! Он всегда… защищал её. – И закричала, рукой замахала: – Вика! Валера! А ну-ка, возвращайтесь за стол! А то уже все беспокоятся: невесту украли!

Хмурый Валерий бережно поддерживал Викулю, – не очень удобно на тоненьких и высоких каблучках подниматься вверх по тропинке… А Марина обняла Валерку, поцеловала куда-то в висок, – ну, раз жених!.. Уже во дворе виновато посмотрела на Полухина. А он всё понял, негромко сказал Маришке:

- И куда вы её – замуж!.. Ума совсем ещё нет. – На курсанта кивнул: – Жених – вон он… а она со мной целоваться…

Валерий ушёл. А Вика ворвалась в летнюю кухню, где Марина красиво нарезывала свадебный пирог. Обрушилась на сестру:

- Ну, что ты вечно лезешь!!! У меня – последний вечер!..

Марина оглянулась на дверь. А сказала со спокойной улыбкой:

- Викуль, ты теперь жена.

Вика презрительно сощурилась:

- Что ты в этом понимаешь! Да ты просто завидуешь мне! Что Валерка так и сходит с ума! Не надейся, – он не забудет меня!

… А ночью Вадим так и не снял парадную курсантскую рубаху… Выходил на крыльцо, – покурить. На рассвете молодые уехали в город, где учился Вадим. У Марины вдруг жалко задрожали губы: на малышку Викуля даже не взглянула…

А Викина фата – на секунду Марина прижалась к ней лицом – горьковато пахла доцветающей полынью с берега Донца.

… Валерий таил улыбку в глазах. Бессовестно искал Маринкин взгляд:

-Скучаешь, Марин?.. Может…

Марина испуганно оглядывалась, перебивала Полухина:

- Некогда мне скучать. Дочка растёт.

- Ну…Я ж вижу, – скучаешь.

От бесстыдных Валеркиных слов Марина отчаянно краснела. Она лишь догадывалась, о чём говорит Валерий. Вспоминала, как Вика высокомерно бросила:

- Что ты в этом понимаешь!

А понимала Марина не так уж и мало: что ни в коем случае Валерий не должен узнать про Настеньку. Викулино счастье с Вадимом ещё совсем хрупкое. Поэтому избегала встреч с Полухиным, а он нахально добивался её ответа:

- Не пригласишь?..

И Марина решилась,– будто спрыгнула с обрыва в Донец:

- Я, Валера, мужа жду.

- Мужа?.. – тёмно-синие Валеркины глаза насмешливо окинули Марину.

Пришлось придумывать дальше:

- Мужа… Он, Валер, геолог. В Заполярье работает. Как заработает денег, – приедет. Дом будем строить. – Поспешно переводила разговор: – Тебя-то когда женим? Не выберешь никак, – между Любкой Калмыковой, Анюткой Соломахиной, Дарьей Курушиной… Варварой из Дубравки… Всех назвала?

Валерий вздыхал:

- Не всех. Тебя вот… выбрал бы.

У Маринки коленки бессильно подкашивалась. Она лепетала:

- Мужа я жду, Валер.

А потом, до конца смены, глотала слёзы, – оттого, что бесстыдные Валеркины слова так и останутся несбывшейся надеждой…

***

Этой осенью в каком-то радостном удивлении Марина замечала, что многое происходит как будто впервые. Впервые ярким и пышным многоцветьем доцветали астры под окном, – потому что Настенька не сводила с них внимательных и серьёзных глаз. Впервые медленно кружились звёздами пожелтевшие кленовые листья, бесшумно ложились на потемневшую воду Северского Донца, и Настя изумлённо протягивала крошечные ладошки к этим светлым звёздам. А потом – как всегда, непостижимой тайной, за одну ночь, – серо-синий террикон стал белоснежно-праздничным, торжественным.

Марина присматривалась к подросшей дочке, сама от себя таила радость: Настенька ничуть не похожа на Вику... И тут же корила себя за эту тайную радость… Если бы Вика узнала в девчушке что-то своё, может, и не бросила бы дочку.

И в полынном счастье замирало Маришкино сердце: с каждым днём всё яснее просматривались в крошечном Настенькином личике Валеркины черты. В серых глазах прояснялась густая синева, а над тёмной этой синью – бровки в разлёте, Валеркино повторение. Маринка улыбалась: даже ушки Валеркины, – кругленькие такие мочки…

А Полухин при встречах подмигивал:

- Мариш! Как соскучишься по мужу-то, – скажи. Я зайду.

Как-то, уже зимой, бежала Маринка со смены. Дорога мимо шахтоуправления к поселковой школе вела, – ребята, как положено, каток устроили. В неуловимую секунду почувствовала Марина, как сильные руки поддержали её, когда она уже поскользнулась на гладком льду… Валеркины губы коснулись её губ, она испуганно отклонила голову, оглянулась. От шахтоуправления шла соседка, Полина Андросова. Полина работала в плановом отделе, но несравненно более важной считала свою неутомимую деятельность в сфере поселковой информаци: была этаким нештатным центром сбора и распространения любых событий. Полина ещё с осени заметила, что Полухин чаще, чем надо, оказывается рядом с Маринкой Аксёновой. Сначала не придала этому значения: ясно же, – надоели Валерке Любаня с Дашкой, решил внести в свою жизнь разнообразие. А потом случайно увидела, как Полухин проводил взглядом Марину. И в этом его взгляде, – обычном, насмешливом и нагловатом, – вдруг мелькнула какая-то непонятная, совсем не свойственная Валерке, робкая нежность. Неясная эта нежность заинтересовала Полину: никого в посёлке не удивишь, что Полухин кого-то там встречает и провожает. Но тут явно было что-то другое. Маринка?.. И – Полухин?.. Это же несовместимо!

И сейчас Валерий смотрел вслед Марине. Полина усмехнулась:

-Ты, Валер… плавал-плавал, – долго… а причал, вижу, выбрал самый неподходящий. Маринке кто-то дочку заделал, а ты…Что, – или выбора не осталось?

Марина невольно замедлила шаги: не поскользнуться бы снова… Затаила дыхание, чтоб расслышать Валеркин ответ.

-Дура ты, Полька. Жизнь за кого-то доживать, чужую девчонку растить?..

Он ещё что-то говорил, – этих его насмешливых слов Марина уже не поняла. Услышала только, как рассмеялась Полина. И еле на ногах удержалась, – так больно ударили в спину Валеркины слова.

А ночью не сдержала слёзы. Настя спала в своей кроватке, во сне так серьёзно сводила Валеркины бровки, вдруг чуть заметно улыбалась Валеркиными губами, – будто старалась быть на него похожей! И так хотелось Марине немногословным признанием больно хлестнуть Полухина по лицу:

- Твоя это дочка…

Но разве можно теперь, – вот так… Раз взяла на свои плечи эту ношу, – прикрыть Вику, раз взяла на себя её тайну, что ж теперь рушить Викулину жизнь!

И ещё из-за горькой своей девичьей обиды плакала, – потому что ударом в спину догнавшие её Валеркины слова – жизнь за кого-то доживать, чужую девчонку растить?.. – заглушили надежду, озарили горьким пониманием: и ничуть она Валерию не нравится, а просто хочет он с ней… ну, так, как с Дарьей Курушиной или Варькой из Дубравки, – от скуки, наверное… Хоть бы он женился скорее, чтобы не ждал её у здания спуска-подъёма, не встречал после смены!

… Вика звонила редко. На этот раз Марину встревожил непривычно растерянный голос сестры:

- Я в больнице. Только родителям не говори.

- Викуля! что случилось?.. Давай я приеду! Сменами с Тоней поменяюсь… а с Настенькой тётя Лида побудет.

- Нечего тебе здесь делать! – Вика почему-то испугалась. – Меня завтра выписывают. Хорошо, что Вадика сейчас нет, – их курс на преддипломных тактических учениях, а то бы он ни за что не разрешил…

Маринкино сердце сжалось от какой-то смутной догадки:

- Что не разрешил бы, Вика?

- Аборт, – так больно резанула слух Викина откровенность.

- Вика!..

Вика перебила:

- Вот только не надо меня учить. Уже всё сделали. Я и Вадьке объяснила: курсант ещё не заслужил, чтобы я девять месяцев беременной ходила… Чтоб потом – в этой боли! – целые сутки. Я ещё не забыла. И бессонные ночи, – ради чего? Всё это, говорю ему, как и звёздочки на погонах, заслужить надо. Причём звёздочки – не лейтенантские.

Не сказала Вика старшей сестре, как строго Вадим ответил ей:

- Мы вдвоём с тобой. Маришка вон одна с дочкой справляется, а у тебя я есть.

- Они на три дня на полигон уехали, а я тем временем – в больницу. Успела.

- Вика!..

-Не вздумай матери ляпнуть.

Вика отключилась.

… А Валерий снова дождался Маринку. Заступил дорогу:

- Чего убегаешь? Вот, тебе сорвал. Нашёл, – там, дальше по берегу, к балке. – Достал из-за пазухи чуть распустившуюся вербовую веточку: – Весны хочешь?.. Ты ж совсем в ледышку превратилась, – пока… мужа своего ждёшь. А я бы… отогрел. Вот как веточку эту.

Марина перебила:

- За весну спасибо, Валер. Пойду я, некогда мне.

- Ох, Маринка!.. Весна… а ты не таешь.

За вербовой веточкой последовал букет пролесков, – от синей нежности из Валеркиного нагрудного кармана у Марины даже голова закружилась… А в Валеркиных глазах – затаённая надежда:

- Нравятся?..

Марина опустила лицо в букет:

- Где только отыскал… снег ещё не сошёл.

- Так я зайду, Марин? Попозже, как малую свою уложишь, – зайду?

Марина покачала головой, быстро вошла в здание спуска-подъёма. Тоня улыбнулась:

- А цветы Полухин – только тебе, учти. Сроду цветочка никому не принёс. А для тебя, видишь, аж за Донцом, по склонам Криничной балки, нашёл, – самые первые. А ты бегаешь от него.

Прошумел март светлыми ручьями, что спешили слиться с оттаявшей чистой водой Северского Донца. Сухая прошлогодняя полынь разбавляла своей горечью чуть слышный запах угольной пыли, и от этого становилась сладковато-обманчивой, как весеннее тепло… Повлажневший террикон темнел полузабытой за зиму синевой.

В начале апреля, в самый Анастасиин день, назначили крестины, – год назад Настенька и родилась в этот день. За несколько дней до крестин Полухин задержал Марину за руку, усмехнулся:

- Крёстным дочкиным возьмёшь?..

От испуга Маринкины ресницы задрожали. Слов не могла найти, сбивчиво объяснила:

- Ой, нет, Валер… уже договорились, – крёстным одноклассник мой будет, Димка Соколов, помнишь его? Он сейчас горным мастером на «Перевальной», обещал приехать.

Хорошо, – Димка и правда согласился, обрадовался даже:

- Спасибо, Марин. У меня пацанов двое, так хоть крестница будет!

А случилось всё, когда всполохами воронцов заколыхались склоны балки. От дождя, что к вечеру зашумел в едва успевших распуститься тополиных листьях, всполохи эти не гасли, а лишь трепетали, становились ярче. Марина дотемна поливала в огороде рассаду помидоров, Настенька серьёзно и деловито держалась за мамин подол, – так надёжнее, хотя девчушка научилась ходить ещё в начале весны. Мать на день уехала к сестре в Земляничное, батя в четвёртую собирался. Марина уложила малышку, перегладила бельё. Проводила отца. И уже сквозь полудрему почувствовала сигаретный дым, встрепенулась. Валерий потушил сигарету, отшатнулся от дверного косяка, усмехнулся:

- Дверь не закрыла. Ждала?..

***

Марина всполошено приподнялась, потянулась за домашним платьицем. Валерка не дал:

- Мне так больше нравится.

Под бесстыдным и… ласкающим Валеркиным взглядом Маринка обеими руками скомкала на груди простенькую ситцевую ночную рубашку, взмолилась:

- Валер, уйди!

А он опустился на колени перед Маришкиной постелью, чуть приподнял рубашку, медленно и трепетно провёл ладонями по её коленкам.

- Валера, не надо! Уйди!

- Ну, что ж ты так… Тише, – малую разбудишь, – хмелел Валерий и целовал её колени. – Ну… чего ты…

Поднял выше ночную рубашку, приник губами к маленькой Маринкиной груди. Бессовестно полез рукой в трусики:

- Ну… чего ты… – И опустил ладонь…

Маринка вздрогнула. Хотела свести колени, а он своими удержал, в головокружительной, бережной-бережной нежности чуть сжимал шелковистый Маринкин трепет:

- Маленькая какая! Ох, Маринка!.. Тебе же хочется… чтоб я вот так… – Трогал пальцами, ласкал всё глубже. – Маленькая какая… Ну… дай поцелую… ну, чего боишься.

От стыда и невыразимой сладости Маринка совсем обессилела… А он ласкал губами, целовал взасос…И под его губами нежно пульсировало в самом верху, и позвоночник сладко прогибался… Валерий чуть приподнял её ножки, сильно прижался к ней животом. От боли она прикусила губы… А он уже не мог остановиться.

Потом плечики её вздрагивали, – от недавней боли и тихих слёз. А Валерий закурил у приоткрытого окна:

- Муж, говоришь… И дочка. А от боли чуть не кричала… И… соски нетронутые, как у школьницы. Рассказывай, Маришка.

А она слезами заливалась, умоляла:

- Валера… Валерочка! Ты не спрашивай! Ты не спрашивай, – я не скажу. Это… нельзя.

Валерий обнял её:

- Мне ж можно, Мариш. Раз случилось у нас. – Осторожно касался губами её светлых волос: – Ты прости, Маринка… я ж не знал, думал, – замужем ты. Говорила, – мужа ждёшь. Дочка, говорила…

-Валерочка, не могу я… сказать.

А так хотелось затормошить его, закричать:

- Ну, догадайся же сам!!! Она же… Настенька, повторение твоё! Ну, посмотри на неё!

И тут же – горькое понимание: мало ли, с кем у него было… А про Вику он, видно, давно забыл. Ну, и как он мог догадаться… и с чего его должно осенить,– что Вика была беременной от него…

И снова от нежности его взлетала,– как в детстве на качелях. В предрассветной прохладе он прижимал её к себе:

- Замёрзла? Не бойся, – уже не будет так больно…

А чуть посветлело – поднялся, брюки надел, выцветшую футболку набросил. Снова закурил:

-Про малую… Родители… мать с батей знают?..

Маринка закачала головой:

- Никто не знает, Валерочка. Не могу я…

А он неожиданно застенчиво сказал:

- Ты это… Мариш. Простынку-то… Мать не увидела бы. Пойду я. Ты поспи, – тебе ж на спуск-подъём во вторую сегодня.

Он поцеловал её, укрыл одеялом. И вышел. А Маринка от его простой и грубоватой заботы так и уснула в слезах…

И целую смену её покачивало, – от усталости, от воспоминаний о боли… и от стыда, что снова хотелось его прикосновений и бесстыдных поцелуев.

Ночью, после второй смены, Маринку обычно батя встречал. И сейчас отец шагнул навстречу, набросил на Маришкины плечи ветровку: от Донца тянет ночной свежестью… Зажжёнными свечами белых соцветий чуть светилась каштановая аллея, что вела от шахтоуправления к посёлку. Маринка незаметно оглянулась: под каштанами вспыхнул огонёк сигареты. И от счастья и жалости к Валерке перехватило дыхание, – он хотел встретить её…

В раздевалке, где шахтёры переодеваются перед сменой, Толик Ярцев подмигнул мужикам, сочувственно головой покачал:

- Полухин! Трусы снова – шиворот-навыворот… У Любки ночевал?

Ночевал у Любки… А сам как-то непонятно тревожился, хмурился… А потом додумался… И радовался,– как пацан: перед второй сменой забежал в поселковый магазин. К несказанному удивлению продавщицы Ксюшки Васютиной придирчиво рассматривал шоколадки, даже брови сводил. Наконец, улыбнулся, кивнул Ксюхе:

- Вон ту подай, Ксень. Да не ту, – вот эту!

Ксюша плечами пожала:

- Так дорогущая ж, Валер!

Валерка подмигнул:

- Две давай.

И одну шоколадку протянул вконец ошеломлённой Ксюхе.

К медсестре перед сменой первым сегодня зашёл, в ламповую тоже вперёд всех попёр, – решительно отстранил Тольку и Юрку. Потом сунул светильник и самоспасатель Юрию:

- Подержи. Я моментом!..

Залетел в здание спуска-подъёма, положил перед Маринкой шоколадку. По-мальчишески вспыхнул, когда она подняла на него глаза.

- Марин! Завтра на берег выходи. Выйдешь?

Марина сдержала улыбку:

- Когда ж мне, – на берег?

А Валерий встретил её, когда она с Настей вышла от тёти Лиды.

- Ох, ты ж… Какая! – Валерий присел перед малышкой. Девчушка серьёзно, без улыбки, смотрела на него. – Ох, ты ж!.. А глазки-то, – что васильки, когда ещё в бутонах.

А кроха вдруг положила ладошки на его волосы, погладила по голове. Как-то прерывисто вздохнула,– будто от горькой обиды. Валерий растерянно улыбнулся, взглянул на Марину:

- Так она ж, Мариш!.. Она ж на тебя похожа! Как, скажи, и правда, – твоя… Не знал бы… – Полухин покраснел, быстро провёл ладонью по лбу и по глазам: – Если бы не знал…– никому не поверил бы, что не твоя.

-Моя, Валера. Нам идти надо.

- Марин!.. Загадки какие-то у тебя…

- Загадки эти, тебе, Валер, разгадывать не надо.

Взяла малышку на руки, кивнула Валерию.

А ночью Валерий проснулся. Не замечал, что счастливо улыбается,– вспоминал, как Маришкина девчушка гладила крошечными ладошками его голову. Он раньше не знал, что они, девчушки маленькие, такими вот бывают. Вот такими, – с какой-то неожиданно знакомой синевой в тёмно-серых глазах… С непонятной, безысходной обидой, – откуда она, обида эта, в грустных глазах такой крохи… Голова кругом шла: у девчонки – Маришкины золотистые завитушки… Ничего себе, – совпадение!

В выходной Валерий отправился в «Детский мир». Загадку Маришкину он так и не разгадал, но вдруг уверенно решил: девчонке кукла пригодится. В куклах Полухин ровным счётом ничего не смыслил. Просто купил, – самую большую и красивую, с льняными косичками, в платьице разноцветными крупными горошками. А на улице столкнулся с Полиной Андросовой. Полина внимательным взглядом окинула Полухина с куклой, усмехнулась:

-А говорил, что детей чужих не намерен растить, – жизнь за кого-то доживать. Или передумал, Валера? Кукла, я догадалась, это ж Настюхе Маринкиной?

Валерий тоже улыбнулся:

- Что ж ты догадливая такая!

- А что ж тут догадываться, Валерий Павлович. Ни у Любки твоей, ни у Дашки дочек нет пока. А у Варьки – пацан, на кой ему кукла!.. Что ты нашёл в Маринке-то, Валер?.. Чем это она так тебя, – что аж до куклы вот докатился?

Валерка вдруг серьёзно согласился:

- Докатился вот, Поль.

Полина прищурилась:

- Помнится, ты в город мотался, когда Марина там на курсах училась. Говорили бабы, что к Верке Поляниной… А свечку никто ж не держал. Выходит, девчонка твоя у Маринки?.. Ой, смотри, Полухин!.. Дойдёт до Аксёнова, – Алексей Михайлович голову… и всё остальное – не задумается, оторвёт.

Валерка безразлично отмахнулся:

- Пустая твоя догадка.

Полинка негромко пообещала вслед Полухину:

- Я всё равно узнаю.

С куклой в руках Полухин зашёл к Аксёновым. Сердце часто-часто забилось: малышка так обрадовалась , затопала к нему, чашку с клубникой протянула. А он поставил большую куклу прямо на землю, рядом с Настей. Настенька обняла куклу… Вот только обида не ушла из Настиных глаз. Марина выглянула из летней кухни. Будто бы не удивилась Валеркиному подарку, а испуг плеснулся в глазах:

- Валерий Павлович! Больше не дарите таких дорогих подарков.

Маринкина мать, Ольга Антоновна, тоже неодобрительно головой покачала. Когда Валерий ушёл, вздохнула:

- Мало того, что… в подоле принесла ребёнка… Теперь ещё с баламутом этим!.. У него таких, как ты, – три посёлка вокруг. Думаешь, замуж тебя возьмёт?.. Смотри, – а то с двумя на руках останешься. Поучилась бы уму-разуму у младшей сестры!

***

К вечеру курсанты пятого курса вернулись с учебного полигона. Вадим виновато взглянул на взводного:

- Товарищ старший лейтенант!.. Пять минут.

Старлей Захаров нахмурился: был курсант как курсант, а теперь в глазах так и светится бестолковая какая-то задумчивость… Вот, пожалуйста: в руках у Аверина – букет полевых ромашек. Как будто взвод не с учений вернулся, а с прогулки. Когда успел собрать?.. Выходит, и на полигоне только про жену и думал. Смысл жизни – сбегать в увольнение, к Викуле своей. Старлей сдержал усталую улыбку, рукой махнул. Но брови свёл строго:

- Курсант Аверин! Ровно пять минут, – до построения.

Вика обняла мужа, потом отклонилась:

- Весь пылью пропитался! Даже волосы! – Рассмеялась, кивнула на ромашки: – Аверин, это мне?.. Когда ж ты научишься выбирать цветы! Таким женщинам, как я, бурьян не дарят, Вадик. Это у вас в деревне уместным было. Привыкай к тому, что ты офицер, а я – офицерская жена!

Вадим поцеловал Вику, улыбнулся:

-Я ж пока ещё курсант. Викуль, я не выбирал… Там нет других. А эти – сразу за полигоном растут. Смотри, глазастые какие! И лепесточки…

Вика насмешливо перебила:

-Да не тряси ты пылью, я только из душа!

- Викуль! Мне так захотелось – цветов для тебя. – Вадим слегка покраснел: – Для вас. Я там всё время думал… что, наверное, это девочка. У нас будет девочка, – как у Маринки.

Вика старалась скрыть неожиданную растерянность, отбросила за спину тяжёлые влажные волосы:

- Вадим!.. Мы же говорили, – нам ещё рано думать о ребёнке. Ну, какой отец из курсанта!

А в Вадькином голосе вздрогнула затаённая нежность:

- Вика… Викуль, он же есть уже, наш ребёнок. А когда родится, я лейтенантом буду, – как положено. Так что у нашей дочки отец не курсантом будет, а офицером.

Словно спасаясь от Вадькиного счастья, от своей растерянности, Вика жёстко сказала:

- Какая дочка, Вадим. Я позавчера аборт сделала.

Вадим ещё улыбался, а ромашки упали к Викиным ногам… Вика отступила, а он шагнул к ней. И оба замерли: ромашки хрустнули под запылёнными сапогами Вадима…


Продолжение в следующем посте...


Автор Полевые цветы
#ЖизненныеИстории