СЕРГЕЙ ПЛОТОВ "КОНЕЦ ПРЕКРАСНОЙ ЭПОХИ

«Стихи – это способ взаимодействия с миром»
***
Я вам прямо скажу
До чего же прекрасной эпоха была!
Я в весеннем лесу нарезал колбасу
И портвейн «Три семёрки» хлебал из горла.
По ночам в политехе над книжкой корпел,
Прохлаждался в пальтишке на рыбьем меху
И в стройбате служил, и трудился в КБ,
За квартиру херачил в «горячем цеху».
Я в плацкарте с семьёй выезжал в Геленджик.
Я справлял юбилей в ресторане «Волна».
Сын с друзьями бухать уходил в гаражи.
С бывшим другом в Саратов сбежала жена.
Но при этом - эпоха прекрасной была,
Становясь незаметно твоею судьбой.
Жаль - закончилась. Как-то взяла и прошла.
Да и нас, уходя, прихватила с собой.
Оглянусь и дыханье спирает в зобу -
На груди седина, позади пустота…
Не забудь эту песню, сынок. Не забудь…
«Я в весеннем лесу… чо-то там… тра-та-та…»
---------
– Для меня стихи – это органичная форма мышления, это способ взаимодействия с миром, реакция на жизнь, на всё, что происходит, – рассказал «Театралу» драматург и поэт Сергей ПЛОТОВ. – Кто-то реагирует музыкой, кто-то картинами, а я – вот так.
У всех в пубертатный период приходит желание рефлексировать в рифму. У кого-то это остается, у кого-то заканчивается. У меня это продлилось и стало профессией. И в этом очень помогает актерская школа, потому что все мои стишки выстраиваются драматургически, это такие мини-пьески. Либо зарисовки, либо этюды. Даже если это какой-то персонаж в стихах, то это, конечно, именно персонаж, даже если что-то из этого про меня, то все равно в этом есть элемент игры.
Я по профессии актер и проработал очень много лет в разных театрах, и стихи, которые я отобрал для вашего журнала – это мои размышления о том, что я довольно хорошо знаю изнутри. Вообще стихи – это моя субъективная реакция на реальность, а театр – это огромный кусок моей жизни.
ТЕАТР
Ах, как сердце бьется бешено!
Чудо-дверца открывается.
Как заходишь – сразу вешалка.
Понимаешь: начинается!
Со стены в фойе безлюдное
Смотрят карточки известные, –
На себя в искусстве плюнули
И в себе искусство пестуют.
А один меж ними мается,
Воет волком, стонет чайкою:
«Я не верю!» – убивается.
Да. Без веры – жизнь печальная.
По звонку на сцену порснули.
(Академик Павлов – в радости.)
А ружьишко бутафорское
Под финал устроит гадости.
Жахнет раз, и все захлопали, –
Нынче зритель понимающий.
Помереть на сцене плохо ли,
Если сцена у товарища?
Вот-те храм с огромной папертью,
С прирастающими масками,
С выдыхающейся памятью,
С выцветающими красками,
С поседевшими надеждами,
С разномастною посудою…
Константин Сергеич, дедушка,
Забери меня отсюдова!
А.П.ЧЕХОВ – ХХI век «ЧАЙКА». ПИСЬМА СТАНИСЛАВСКОМУ ДРУГУ
Другие дачники спешат.
Снят урожай со скромных соток.
Сменились к лучшему фасоны.
Остались мысли и душа.
Из склянки вытекший эфир
Давно развеян сквозняками,
И много реже возникает
Желанье переделать мир.
«Реникса» всюду и, увы,
Уже торопятся обратно
В свою деревню: в Пермь, в Саратов
Три скучных тетки из Москвы.
Когда одолевает сплин,
В лото теперь уж не играют,
А чаще книжку обсуждают
Заречной «Я и Константин».
Печальный круг, свершив давно,
Уездный врач пакует вещи.
Алмазом больше или меньше
Для неба – это все равно.
И в бесконечной вышине,
Где неуместны кривотолки,
Сверкают звезды, как осколки,
Столетьем сбитого пенсне.
ВИШНЕВЫЙ САД
Есть мечта у меня. По космическим меркам простая.
Прогуляться с утра по росистой садовой тропе,
И, вишневую косточку в пальцах бездумно катая,
Возлежать в канотье на каком-нибудь там канапе.
Не заглядывать дальше того, что придумать на ужин.
Не уметь сбереженья считать в кошельке кружевном.
Поздравлять со столетием шкаф. Хлопотать о ненужном,
О пустом чем-нибудь, чем-нибудь непрактичном таком.
Рвутся струны. Стучат топоры. Явно тянет палёным…
Свяжешь струны рыбацким узлом – всё опять трын-трава!
Дохрустеть леденец биографии и удивленно
Приговаривать: «Вот же – садовая я голова!»
«Вся Россия – наш сад…» Как изысканно-неделовито
Можно нам, недотепам, на прочий таращиться свет!
Постарели стволы и стоят воплощеньем артрита.
Отменились торги. Бродит Фирс. Покупателей нет.
РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА (HAPPY END)
Не говорю за вас, но у меня
Стремленье есть к счастливому финалу.
Я вижу, как Джульеттина родня
Ромео полюбила и признала.
А те, кто представляли жениха,
Прикинули и с первого же взгляда
Решили, что невеста неплоха
И лучше никого искать не надо.
Орали «горько!», не жалея сил.
И про любовь стонали под гитарку.
Тибальт электрочайник подарил.
Меркуцио с друзьями – кофеварку.
А через год – крещение детей.
А через двадцать – пеленанье внуков.
И никаких печальных повестей!
Сплошь – позитив!
И скука. Скука. Скука…
ЧЕХОВ. «ЧАЙКА». ПИСЬМА СТАНИСЛАВСКОМУ ДРУГУ
Нынче ветрено. По счастью, ветер летний.
Неприметный, словно крылышки у моли.
Добрый вечер. Или день. В конце столетья.
Время суток не играет главной роли.
Посылаю Вам законченную пьесу
(Для меня весьма значительная веха).
Полагаю, Вы прочтёте с интересом.
Я назвал её комедией. Для смеха.
В ней сюжетец для рассказа небольшого,
Но, однако, растянул в четыре акта.
Вид на озеро. Ночных деревьев шорох.
Прочитайте. Проявите чувство такта.
Пусть и вправду чайка – пакостная птица
И кричит с необъяснимою тоскою.
Если выпало в империи родиться,
Лучше жить в своём именье под Москвою.
И от шума далеко, и воздух чистый,
И не тесно на погосте у дороги.
Говорите, что повсюду куплетисты, –
Но куплеты мне милей, чем некрологи.
Утомлять беседой долгою не стану,
В разговорах об искусстве нет услады.
«В новых формах ощущаю недостаток», –
Как сказал мне генерал перед парадом.
Я сижу в своём саду, а сад – в упадке.
Даже сад не застрахован от распада.
Где-то бродят люди, львы и куропатки.
Серой пахнет. Полагаю, так и надо.
Полагаю, не напрасно пахнет серой.
Ветерок доводит озеро до дрожи.
Не печалуйся. Неси свой крест и веруй.
Взгляд, конечно, очень варварский, но всё же.
Приезжайте. На террасе выпьем чаю
И обсудим поведенье беллетриста,
Что недавно подстрелил в полёте чайку
И освоил тяжкий труд таксидермиста.
Век кончается. Чумою или пиром?
Я б с диагнозом, как врач, не торопился.
…Извините. Склянка лопнула с эфиром.
Константин Гаврилыч Треплев застрелился.
***
Месят всесезонную сырость
Торопливые группки прохожих.
За окошком гримерки – Сызрань.
Ну, не Сызрань. Но очень похоже.
На трельяже – супруги фотка.
Под супругой – портрет Мольера…
В третьем акте была находка, –
Думал, примут. А вот вам хера!
Не заметили. Вечер целый
Я лелеял нюансы роли…
Может, впрямь помереть на сцене –
Мы ж с Мольером коллеги вроде…
Намекала мама – в юристы.
Говорил отец – в инженеры...
Двести грамм – и все Жан-Батисты,
Все – разгении, все – Мольеры!
Вот – с рецензией газетенка.
А во вторник – ура! – зарплата…
В выходные – «Три поросенка»…
Помирать пока рановато!
ПОСЛЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
Качается казённая квартирка
От множества подвыпивших людей.
И лица пожилых артистов цирка
Грустны, как лики старых лошадей.
Поёт частушки в байковом халате
И яростно фальшивит на басах
Воздушная плясунья на канате –
Принцесса цирка в золотых трусах!
Сопит джигит, кассиршей зацелован.
Жонглер о власти спорит с ветврачом.
И друг детей – усталый старый клоун –
Уже успел подраться с трубачом.
…А в городке, что акробатом Тёмой
Определён, как «жуткая дыра!»,
Пораньше спать уложен ребятёнок –
Он завтра с папой в цирк идёт с утра!