Особенно я любила ту, что он с фронта прислал, он там в военной форме, с орденом на груди. Когда мама сказала, что он не вернётся, я долго плакала. Вместе с мамой. А Оля, моя старшая сестра, успокаивала нас, такой уж она была, всегда очень серьёзной и сдержанной.
Мы тогда жили в рабочем уральском посёлке в маленьком домике- времянке, её папа ещё до войны сам построил. Они с мамой мечтали поставить рядом большой дом, но не успели, война началась. Мама моя красивая была, мужчины на неё всегда заглядывались. Даже женатые. Другие женщины за это злились на неё, особенно, когда солдаты стали с фронта возвращаться. Одиноких женщин стало много, а вот мужчин очень даже не хватало. Мама после гибели нашего папы ни на кого и не смотрела, она очень любила его и даже надеялась, что он всё же вернётся, но разве ревнивые женщины могли ей поверить? Вот из-за этого, через три года после войны, всё и случилось.
Мама работала в местном сельпо. Уже несколько лет. Жители нашего посёлка и начальство её уважали, ценили за честность и вежливость. Другие продавщицы могли и обвесить покупателей, и нахамить им, а мама была совсем другой, мягкой и доброй.

Вот и приметил её один парень. Говорили, что он потерял родителей. В то время, когда он был на фронте, в их дом попала бомба при авианалёте. Он какое-то время пожил у родственников в своей деревне под Ростовом, но потом собрался и приехал в наш посёлок к своему фронтовому другу и устроился работать на завод. Парень был на два года младше нашей мамы, но увидел её и сразу влюбился. Стал каждый день к ней в магазин приходить, стоял под дверью и ждал, пока у неё рабочее время закончится. Всё пытался проводить её домой. Но мама каждый раз ему отказывала. Зато Фая, другая продавщица, уж и так и сяк ему намекала, что она тоже свободна и даже замужем ещё не была. И улыбалась ему, и хихикала, даже мама, она мне потом обо всём этом рассказывала, ему сама прямо сказала, чтобы он Фаю шёл провожать, но парень как завороженный только на маму мою и смотрел. Она решила не обращать на него внимание, махнула на него рукой, подумав, что сам вскоре отстанет, но получилось всё совсем по-другому.
Однажды, это был октябрь сорок седьмого года, я тогда уже ходила в первый класс, к концу рабочего дня из кассы пропала часть денег. Никто в краже не сознался и тогда вызвали милицию. При обыске деньги обнаружили в маминой сумочке. Мама догадалась, кто всё это подстроил, но, как говорится: не пойман, не вор. Был суд, мама говорила, что не виновата, просила людей заступиться за неё, знали же все, что она была честным человеком, но никто не осмелился, побоялись, что их в соучастники запишут. Судья был жёстким, он вынес страшный приговор: десять лет лагерей.
Нас к маме пустили только один раз, до того, как её увезли, наша тётя Света, старшая мамина сестра договорилась. Мама меня и Ольку так сильно обнимала, что мне даже больно было, но я терпела, знала, что она это от горя.
- Света, умоляю, не бросай моих девочек, не отдавай их в детский дом, - со слезами умоляла мама свою сестру. - На Татьяну надежды нет, бедовая она, но ты-то у нас самая сильная, ответственная, и муж у тебя вернулся, не одна ты.
- Надя, ты знаешь, что у меня своих пятеро спиногрызов, все лавки в хате заняты, на полу спят, прости, но обоих девок твоих не могу принять. Ольгу, старшую, заберу, будет мне с малышом помогать, девочка всё же, не то, что мои парни, а Веру придётся к Таньке отправить, та, конечно, отпираться будет, но я её заставлю. Ты не переживай, дождутся тебя девчата твои, вернёшься, будете вместе жить. И за домиком твоим я присмотрю, это уж обещаю.
Тётя Света уже на следующий день после свидания с нашей мамой повезла меня в город к тёте Тане, их младшей сестре. Я её почти не знала, она уехала из посёлка четыре года назад, ей тогда было всего пятнадцать лет. Тётя Таня выучилась на штукатура-маляра и теперь работала на стройке. Ей даже отдельную комнату в бараке дали. Барак был маленький и старый, стоял на самой окраине города, но зато комната была со своей печкой.
- Свет, да на кой мне эта девчонка? Я её не рожала, я даже её почти не видела, - тётя Таня смотрела на меня неприветливо и даже брезгливо. – Я вообще детей не хотела заводить, мне и так жить нравится. Да в конце концов, на меня теперь ни один мужик не посмотрит. Кому я нужна буду с этой пигалицей? Забирай её обратно, не буду я с ней возиться!
- Будешь! – грозно прикрикнула на сестру тётя Света. – Ты знаешь, что у меня своих куча мала, но я всё же беру одну племяшку. Вторую ты возьмёшь. При живых тётках девочки в приют не пойдут. После смерти мамы я за старшую, поэтому как скажу, так и будет! А Вера - девочка тихая, послушная и много затрат на неё не нужно. В школу одежда есть, ручки, тетрадки тоже. Помогать тебе будет, убрать там, посуду помыть. Да, Верочка?
Я вздрогнула, услышав своё имя, и быстро-быстро закивала головой. Больше всего я боялась, что меня отправят в детский дом, да ещё и одну, без Оли. Слышала я однажды, как мальчишка, сбежавший из одного приюта, рассказывал нашим местным пацанам об ужасах, что там творились. И синяки показывал, говорил, что это учителя так из сирот «людей делают».
Тётя Таня больше не перечила сестре, так что тётя Света уехала довольная тем, что пристроила меня, выполнив обещание, данное ею моей маме.
- Спать будешь на полу, в том углу, - сухо сказала мне тётя Таня, кивнув головой в сторону окна, где лежал мой узелок с одеждой и тетрадками, - перин у меня нет, лишней подушки тоже. Поэтому, что найдёшь подстелить, на то и ляжешь.
Я была рада и такому, поэтому с улыбкой кивнула головой, а потом подошла к тёте, хотела обнять её, сказать, что буду слушаться и помогать ей во всём, но тётя Таня грубо оттолкнула меня:
- Вот не надо этих телячьих нежностей, я тебе не мамочка, жалеть и потакать не буду. Учти, будут с тобой проблемы в школе или дома, тут же в приют отведу, не задумываясь. И чтоб по бараку не шлялась, с соседями не разговаривала. Придёшь со школы, убирай в комнате, делай уроки. Всё поняла?
Я поняла. Стояла молча, вспоминала, как дружно мы жили с мамой и сестрёнкой, и старалась не разреветься, потому что до смерти боялась, что тётя Таня разозлится и избавится от меня.
Так началась моя жизнь в городе. Тётя уходила на работу рано, а возвращалась в основном очень поздно. Где она пропадала, я не знаю, но явно не на работе задерживалась, потому что настроение в такие вечера у неё было замечательное. Я не обижалась на неё, мне даже нравилось быть одной, потому что тётя всё равно со мной, практически, не разговаривала. Я ходила в школу, прибирала в комнате, топила печь, стирала, делала уроки, дел было много и скучно мне не было совсем. Одно было плохо: тётя приносила очень мало еды, я редко наедалась досыта, но терпела и не жаловалась. Не знаю, может она просто не думала о том, что я могу быть голодной, а может хотела, чтобы я сама сбежала от неё.
Я не убегала. Каждый день мыла пол, училась на одни пятёрки. К учёбе я относилась очень серьёзно, но не только из-за тёти, нет, больше потому что я обещала маме хорошо учиться и мне казалось, что если я выполню это обещание, то мы встретимся намного раньше. Я даже придумала, что каждая полученная мною пятёрка – это минус один день нашей с мамой разлуки.

А ещё я старалась быть хорошим ребёнком, я очень хотела, чтобы тётя меня хоть разочек похвалила, но её, наоборот, это всё ещё больше раздражало.
- Как же ты мне надоела! – однажды утром сквозь зубы процедила она, больно схватив меня за руку. – Я даже привести сюда никого не могу. А может, я замуж хочу? Я молодая, красивая, мне муж нужен, а тут ты! Идиотка Надька, как можно было так вляпаться! Она теперь сидит себе там, а я расхлёбывайся!
Тётя Таня оттолкнула меня, накинула на себя тулуп, шерстяной платок и ушла на работу, громко хлопнув дверью. Я тяжело вздохнула, вытерла кулаком выступившие на глазах слёзы и тоже стала одеваться. До школы мне бежать было недалеко, всего три квартала, но нужно было проходить мимо рынка, а там всегда толпилось много народа, поэтому быстро пробраться через толпу было непросто. Но это было нестрашно, страшно мне было проходить мимо цыган, что постоянно крутились среди этой толпы. Молодые цыганки, разодетые в огромные пёстрые платки поверх шуб, были очень шумные, они всегда что-то громко кричали, хватали за руки прохожих, предлагая погадать им и тут же со злостью кидали проклятья вслед тем, кто не соглашался. Старые же цыганки степенно стояли поодаль, лишь изредка, но безошибочно выбирая свою «жертву», говорили всегда тихо, но видно было, что люди слушали их затаив дыхание, видимо, так метко попадали цыганки своими предсказаниями.
Я старалась не смотреть на цыганок, меня так мама учила, пугая тем, что таких беленьких хорошеньких девочек они любят и могут украсть. Но однажды я нечаянно столкнулась в толпе с пожилой цыганкой, от неожиданности подняла голову, встретилась с ней взглядом и почему-то замерла. Женщина смотрела на меня совсем не страшно, даже по-доброму, но очень серьёзно. Вдруг она протянула ко мне руку, собираясь что-то мне сказать, и тут я бросилась бежать. До самой школы летела, как ужаленная. Но с того дня, проходя мимо рынка, я зачем-то искала ту цыганку глазами, иногда находила и даже встречалась с ней взглядом, но тут же опять убегала, правда, особого страха я уже не испытывала.
Незадолго до Нового года тётя вдруг однажды не пришла с работы. Она не появилась ни поздно вечером, ни к утру следующего дня. Я почти всю ночь не спала, ждала её. Не дождавшись, ушла в школу, надеясь, что тётя Таня просто где-то так загулялась, что не успела зайти перед работой домой. Но она не пришла и тем вечером. Еды дома совсем не осталось, но я готова была потерпеть, лишь бы тётя вернулась. Я подумала, что она меня бросила и куда-то уехала. На следующий день перед школой я согрела воды и попила горячего чая с последним кусочком сахара, отчего мне стало немного легче и меньше хотелось кушать. Тётя не возвращалась. На третий день я уже не смогла пойти в школу, у меня от голода сильно болел живот и кружилась голова. Я лежала под одеялом и тихонько плакала. Идти к соседям я боялась, помнила, что тётя Таня запретила мне разговаривать с ними. Не знаю, что со мной было бы дальше, если бы не та цыганка.
Я задремала и вдруг услышала, как кто-то стучит в дверь нашей комнаты. Мне очень не хотелось вылазить из-под одеяла, в комнате было холодно, потому что растопить печку у меня не было сил, и я просто крикнула, что дверь не заперта. Громко крикнуть у меня не получилось, но пришедший меня услышал и зашёл. Это был незнакомый мальчик лет двенадцати, черноволосый и очень красивый. Он подошёл к кровати и строго сказал мне:
- Вставай, нам нужно идти.
Я ничего не поняла, но послушно откинула одеяло и начала одеваться. Когда я оделась, мальчик велел идти за ним. Мы вышли из барака, прошли пару кварталов и зашли в какой-то дом. Мой провожатый провёл меня в комнату и махнул рукой на длинную лавку, что стояла у большого деревянного стола. Я села и замерла. Мимо несколько раз пробегали босоногие чернявые дети, проходили женщины в пёстрых платьях, но никто не обращал на меня внимания. А поняла, что это дом цыган, но мне совсем не было страшно. А потом ко мне подошла та самая старая цыганка, с которой я столкнулась на рынке. Она поставила передо мной тарелку тёплого супа и дала маленький кусочек хлеба.
- Ешь, - сухо проговорила она хриплым прокуренным голосом и куда-то ушла.
Я схватила ложку и стала жадно хлебать невозможно вкусную похлёбку. Мне показалось, что такого вкусного супа я никогда в жизни не ела, что даже мамин, мой любимый гороховый, был не таким вкусным. Тарелка опустела в один миг, я оглянулась, увидела стоявшую в дверях цыганку, хотела попросить добавки, но она покачала головой:
- Нет, больше тебе пока нельзя, иди домой, Санко тебя проводит, - и она легонько подтолкнула меня к выходу, при этом сунув в карман моего пальто кусочек хлеба.

На следующий день мальчик пришёл опять, я быстро собралась и с радостью пошла с ним. Когда цыганка накормила меня и уже стала выпроваживать, я посмотрела на неё и вдруг попросила, едва сдерживая слёзы:
- Можно я у вас останусь? Я могу работать, могу за малышами смотреть, прибирать. Стирать могу. Заберите меня к себе, пожалуйста.
Женщина сначала нахмурилась, но потом еле заметно улыбнулась, отчего морщины на её старом лице даже немного разгладились. Она протянула ко мне свою морщинистую руку и погладила меня по голове:
- Нет, чаюри, я не могу, - мягко ответила она, - но ты не бойся, с завтрашнего дня твоя жизнь изменится, у тебя всё будет хорошо, главное, ты пережила эти дни, остальное не страшно. Ты ещё будешь счастлива, это тебе говорю я, старая Рубина, а я всегда говорю правду. Одно только выполни, вернись к этому дому тогда, когда будешь готова. Ты сама поймёшь, когда наступит это время. А теперь иди, больше мы с тобой не увидимся.
Я шла в барак и плакала. Не поверила я старой Рубине. Тётя Таня дома так и не появилась. А рано утром в комнату без стука зашли несколько человек в милицейской форме. Меня заставили одеться, собрать свои вещи и увезли в приют. Потом я узнала, что на мою тётю ночью, когда она возвращалась от кого-то из своих друзей, кто-то напал, её сильно избили, поэтому она несколько дней пролежала в больнице без сознания и только потом, придя в себя сообщила обо мне.
В приюте неожиданно оказалось не так плохо, как рассказывал тот мальчишка. Воспитатели не были злыми, кормили там довольно хорошо. Я быстро освоилась и нашла себе подруг. Потом стала писать письма сестре и маме, они мне отвечали. Время летело и однажды за мной приехала моя мамочка. Она попала под амнистию и освободилась на четыре года раньше срока. Помню, как я сидела за партой, делала уроки и вдруг что-то кольнуло меня, так, что даже дыхание перехватило, я резко обернулась и увидела маму, бледную, худую, но такую родную! Я закричала, бросилась к ней и больше ничего не помню, очнулась уже у мамы на руках. Она плакала, целовала меня мокрыми от слёз губами и улыбалась.
Мы вернулись в посёлок, поселились втроём в нашей хатке, за которой всё это время присматривала тётя Света, но вскоре решили уехать. Не могла мама жить среди предавших её земляков. Она продала дом, и мы перебрались к нашей двоюродной бабушке, маминой тёте в небольшое село под Смоленском. Бабушка была старенькая и одинокая, поэтому с радостью пустила нас к себе, а мы за ней ухаживали до самой её смерти. За деньги, которые мама выручила за нашу хатку, мы отремонтировали крышу дома и сложили новую печь. Бабушка была счастлива и даже песни петь начала, заодно и нас научила, я потом в школе на концерте их пела. Говорят, неплохо получалось.
Прошло ещё девять лет. Я окончила в Смоленске пединститут и вернулась к маме, в село, работать в местной школе учителем физики и математики. Но перед началом учебного года я вдруг вспомнила о том, что мне сказала старая цыганка Рубина. И почувствовала, что меня что-то тянет вернуться в тот городок. Я не знала, что меня там ждёт, тётя Таня давно вышла замуж и уехала с мужем на Север, мне даже остановиться там негде было, но я уже не могла успокоиться, я собралась и поехала. Когда я вышла на станции, то не раздумывая пошла к дому цыганки.

Я решила, что просто обязана поблагодарить её за своё спасение. А ещё меня всегда мучил вопрос, как она узнала, где я живу и что мне нужна помощь? Я легко нашла нужный дом, но поняла, что опоздала, цыган там уже не было. Это было сразу видно: на веревке сушилась обычная одежда, по двору не бегали чумазые цыганчата, не дымили своими трубками важные цыгане-мужчины, как в те дни, что приводил меня сюда красивый Санко. Дом был свежевыбелен, а крыльцо выкрашено в яркий зелёный цвет. Я остановилась около калитки и задумалась.
- Вы кого-то ищете? – приятный мужской голос заставил меня вздрогнуть.
- Тут старая цыганка жила, Рубина. И Санко, - пробормотала я, обернувшись к стоявшему позади меня широкоплечему молодому мужчине.
Он пожал плечами:
- Так они давно тут не живут, лет семь назад все с табором ушли. Мои родители у них этот дом купили. А Вам они зачем?
- Рубина меня когда-то спасла. Я хотела поблагодарить её. Простите, я, наверно, пойду, - я взяла свой чемодан и хотела уже уйти, но парень вдруг улыбнулся:
- Я помню ту цыганку, она мне тогда нагадала, что я свою настоящую любовь прямо у калитки этого дома встречу. Ерунда какая-то, я здесь и не жил никогда, сначала в институте учился, потом по распределению уехал, в отпуск вот приехал на недельку, так что если она, эта моя любовь, и приходила, меня не застала, - парень рассмеялся, а у меня мурашки пошли по спине, я тоже не могла забыть слова цыганки о том, что мне нужно было сюда вернуться.
Молодой человек заметил, как я побледнела и вдруг тоже стал очень серьезным:
- Или не ерунда? – проговорил он, нахмурив брови. - Вам она тоже что-то такое говорила, верно? - он несколько секунд пристально смотрел мне в глаза, а потом решительно забрал у меня чемодан и кивнул головой в сторону двери:
- Пойдём пить чай, мама блины сегодня напекла, - он распахнул калитку, крепко взял меня за руку и повёл в дом.
Я и Стёпа поженились через год. Он приехал и просто увёз меня в Москву, где работал инженером. Его не стало семь лет назад, мы прожили вместе пятьдесят два года. Счастливо прожили. Иногда я прокручиваю в памяти прожитую мною жизнь и удивляюсь тому, как сложно в ней всё было увязано: горе, радость, любовь и... чудо. И я всегда буду помнить старую Рубину, повернувшую нить моей судьбы в сторону счастья.

#рассказы